Выѣздъ изъ Смоленска 15-го ноября 1812 г.-- Красный,-- Встрѣча съ полковникомъ и старшими офицерами 84-го линейнаго полка Италіянской арміи, отъ котораго остались только нѣсколько сотенъ людей.-- Снятіе съ древка орла и знамени полковаго.-- Сраженіе подъ Краснымъ.-- 16-го ноября я раненъ и взятъ въ плѣнъ.
Я пустился въ дорогу съ своимъ денщикомъ въ сильный морозъ и при нестерпимомъ сѣверномъ вѣтрѣ. Во весь день только и видѣли, что самыя жалкія сцены: брошенныя повозки, замерзшихъ лошадей, несчастныхъ пѣшеходовъ, опиравшихся на палку, съ продранною обувью или замѣненною тряпками. Не было сомнѣнія, что всѣ отставшіе раненые давно погибли отъ стужи и голода или подъ ударами казаковъ. Въ этомъ общемъ бѣдствіи чувство жалости и состраданія притупилось; равнодушіе замѣняло всякое обыкновенное и естественное въ человѣкѣ участіе Люди равнялись звѣрямъ, готовымъ растерзать другъ друга, чтобъ утолить свой голодъ. Едва-ли, какъ въ древнихъ, такъ и новѣйшихъ войнахъ встрѣчались ужасы, подобные тѣмъ, которыми отмѣчено наше отступленіе изъ Москвы. Я могу упомянуть толь ко о томъ, что видѣлъ собственными глазами. Особенно поражали меня толпы невоенныхъ людей съ женами и дѣтьми, тащившихся по глубокому снѣгу. Кто были эти люди? Вѣроятно, французы, жившіе постоянно въ Москвѣ, но бѣжавшіе поневолѣ, отъ страха быть убитыми. Слѣдуя за французскою арміею, они попали изъ огня да въ полымя {Эти несчастные погибли на берегу рѣки Березины, павъ или отъ ядеръ, или отъ голода и стужи, потому что въ роковую ночь не позволено было разводить огонь. Авторъ.}.
Ввечеру я съ денщикомъ своимъ пріѣхалъ въ выгорѣвшую деревню. Пріискали уголокъ въ развалинахъ, развели огонь и стали стряпать кушанье. У денщика моего было взято съ собою хлѣба, муки и сальныя свѣчи, добытыя въ Смоленскѣ. Изъ этой муки денщикъ состряпалъ какую-то кашу, въ которой распустилъ сальную свѣчку намѣсто масла. Мы съѣли эту спартанскую похлебку, не поморщась, и, несмотря на холодъ, заснули около огня, защищеннаго отъ вѣтра заборомъ.
16-го ноября, денщикъ мой приготовилъ такую-же похлебку, что наканунѣ. Потомъ онъ пошелъ къ рѣкѣ напоить лошадей, взявъ съ собою топоръ, которымъ необходимо было пробить ледъ. Безъ этого орудія невозможно-бы достать воды. Выпивъ остатокъ водки, отправились далѣе. Мы повстрѣчались съ полками, которыхъ видъ не представлялъ ничего воинственнаго. Солдаты и офицеры большею частію были закутаны въ байковыя одѣяла, взятыя изъ лазаретныхъ фургоновъ. По дорогѣ все тѣ-же печальныя сцены. Нельзя забыть нѣкоторыя изъ нихъ.
Вотъ трое дѣтей: старшему лѣтъ пятнадцать, онъ несетъ на рукахъ трехлѣтнюю сестру, мальчикъ восьми лѣтъ идетъ за нимъ. При нихъ ни родителей, никого. Мать и отецъ, навѣрное, ужъ не существуютъ. Никто, не позаботится помочь дѣтямъ; да и имѣлъ-ли кто на это возможность! Я даже опасался взглянуть на нихъ, потому что не въ состояніи былъ имъ помочь. Не забуду также красиваго молодаго офицера, въ чистенькомъ мундирѣ, но безъ шинели. Раненый въ ногу, онъ несъ ее на перевязи, опираясь на костыли, и съ трудомъ подвигаясь по снѣгу. Со слезами на глазахъ умолялъ онъ о помощи и мѣстечкѣ въ проѣзжавшихъ саняхъ. Но ему не отвѣчали. Сколько такихъ раненыхъ погибло въ снѣгу въ мучительной смерти!
Вскорѣ я увидалъ впереди на большой дорогѣ, нѣсколько остановившихся колоннъ войска. Я узналъ, что это были полки 4-го корпуса, которыми командовалъ принцъ Евгеній. Ихъ ставили влѣво въ боевомъ порядкѣ, такъ какъ непріятель собирался насъ атаковать, чтобы отрѣзать намъ путь къ Березинѣ. Я объѣхалъ полки и прибылъ въ Красный. Этотъ городъ не горѣлъ, и лишь только мы въѣхали въ него, какъ за нами послышались пушечные выстрѣлы. Городъ былъ уже переполненъ войсками. Я направился на край города отыскивать себѣ квартиру, и нашелъ ее въ уединенной избѣ. Въ ней были двѣ комнаты, съ печкою въ одной изъ нихъ, тутъ-же въ углу стояла ручная мельница. Денщикъ мой, убравъ лошадей въ конюшню, затопилъ печь, потомъ пустился шарить по избѣ, и, найдя гдѣ-то пшеницы, принялся молоть ее. Я помогалъ ему въ этомъ дѣлѣ, что случилось въ первый разъ въ моей жизни. Покуда мы по-очереди вертѣли мельницу, вошли къ намъ два солдата 84-го линейнаго полка, въ которомъ я служилъ въ Италіи. Они намъ разсказали, что полкъ ихъ дрался въ теченіе всего дня, что онъ потерялъ много солдатъ и офицеровъ и что остальная часть его идетъ на Красный. Эти солдаты помогли намъ въ нашей работѣ, выпросивъ за то долю хлѣба, который спеченъ изъ намолотой муки. За печенье этого хлѣба принялся мой денщикъ, не хуже булочника. Спустя нѣсколько часовъ, когда ""Хлѣбъ спекся и вынутъ былъ изъ печи, вдругъ на улицѣ появились войска, и вслѣдъ затѣмъ въ избу нашу вошли три сапёра и объявили мнѣ, что квартира эта назначена полковнику 84-го полка и его штабу. Когда я имъ сказалъ, что я принадлежалъ прежде къ ихъ полку, они меня узнали и увѣряли, что, конечно, полковникъ не выпустить меня изъ этой квартиры. Затѣмъ вошли три офицера: изъ нихъ одинъ былъ полковникъ, который извинился передо мною, что принужденъ занять мою квартиру, но вмѣстѣ съ тѣмъ уступилъ мнѣ часть ея. Прибывшій вслѣдъ за нимъ докторъ Трастуръ, мой прежній начальникъ, отрекомендовалъ меня этому новому обществу. Выставленные только что испеченные хлѣбы обратили на себя вниманіе офицеровъ. Я поспѣшилъ предложить имъ нѣсколько, отъ чего они не отказались, такъ какъ хлѣбъ становился рѣдкостью. Гренадеры внесли въ комнату полковое знамя съ орломъ, на которомъ значился девизъ: 1 противъ 10, данный полку послѣ славнаго похода 1809 г. Я еще былъ свидѣтелемъ, когда девизъ этотъ отдѣлывали въ Герцѣ, въ Штиріи.
Одинъ изъ капитановъ полка былъ раненъ въ ногу въ бывшемъ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ дѣлѣ. Онъ едва могъ ходить, и случай этотъ огорчалъ офицеровъ. Докторъ Трастуръ сообщилъ мнѣ, что 84-й полкъ потерялъ въ этотъ день почти всѣхъ своихъ людей. Онъ назвалъ мнѣ имена многихъ знакомыхъ мнѣ офицеровъ павшихъ на полѣ битвы. Армія въ 25.000 человѣкъ, подъ командою принца Евгенія съ товарищами, маршалами Даву и Неемъ, была атакована непріятелемъ втрое ея сильнѣе; потеряно множество орудій, и три четверти кавалеріи погибли; тѣмъ не менѣе, наши дрались съ успѣхомъ и генералы выказали столько неустрашимости и военнаго искусства, что количественное превосходство непріятеля не послужило ему въ пользу.
Погода внезапно смягчилась и наступила оттепель. Солдаты развели на дворѣ дома огонь и готовили ужинъ для полковника и офицеровъ. Кушанье было не важное, отварной рисъ, который мы и поѣли изъ общаго блюда, по-солдатски.
Послѣ обѣда, поразсказавъ многія подробности послѣдняго дѣла и назвавъ многихъ убитыхъ, полковникъ сказалъ, что при такомъ маломъ числѣ оставшихся отъ полка невозможно держать полковое знамя развернутымъ. Поэтому онъ послалъ звать къ себѣ старшихъ офицеровъ на военный совѣтъ. Они пришли въ числѣ восьми человѣкъ. Я хотѣлъ было удалиться, но полковникъ оставилъ меня въ качествѣ бывшаго офицера полка. Когда кромѣ насъ никто не остался въ комнатѣ, а къ дверямъ поставленъ былъ часовой,: полковникъ всталъ и объявилъ, что намѣреніе его -- спасти знамя; отъ опасности попасть въ руки непріятеля; потомъ онъ началъ говорить такъ:
-- "Храбрые мои товарищи! Я созвалъ васъ сюда для совѣта. Съ тѣхъ поръ, что я имѣю честь вами командовать, вы постоянно; поддерживали славу нашего полка. Изъ сердца Италіи я привелъ васъ въ Россійскую имперію. Отъ самаго города Бергама вы совершали исполинскіе походы, переносили небывалые труды, терпѣливо,; не жалуясь, не ропща. Я только удивлялся вамъ. Нашъ славный; орелъ сопровождалъ насъ, и подъ сѣнью его крыльевъ вы одерживали побѣды. Когда предшественникъ мой, графъ Гамбэнъ, вами: командовалъ, императоръ, въ благодарность за Ваграмское дѣло, I далъ вамъ девизъ, начертанный золотыми буквами на вашихъ знаменахъ: "1 противъ 10". Вы оправдали этотъ девизъ во всѣхъ битвахъ съ русскими, начиная отъ береговъ Нѣмана, и не въ одномъ полку не было такой убыли людей, какъ въ нашемъ. Вчера и сегодня насъ поразили роковые удары, но слава осталась за нами. Кровь ваша лилась рѣкою, много вашихъ пало, все-же мы отразили непріятеля. Теперь, что остается намъ дѣлать съ уцѣлѣвшею горстью людей? Прежде всего, надо позаботиться о сохраненіи императорскаго орла съ его славнымъ девизомъ. Ему уже нельзя развѣваться надъ нашими головами; я предлагаю вамъ, мои товарищи, снять орелъ съ древка и спрятать въ солдатскій ранецъ, который я надѣну на себя; также и знамя снимемъ и я накрою имъ грудь свою. Тогда вы будете постоянно меня окружать, зная, что и ношу на себѣ славу полка, и если меня убьютъ, вы тогда только меня покинете, когда возьмете у меня этотъ императорскій трофей. Я спрашиваю вашего согласія на это потому, что не считаю себя вправѣ одинъ рѣшить это дѣло. Вы получили знамя и девизъ безъ меня, заслуживъ его собственнымъ мужествомъ; слѣдовательно, оно вполнѣ принадлежитъ вамъ".
На это всѣ офицеры отвѣчали: "Мы довѣряемъ вамъ знамя полковникъ; вы также храбры, какъ былъ мужественъ графъ Гамбэнъ, который сохранилъ всѣ баталіонныя знамена {Передъ походомъ, въ полку каждый баталіонъ имѣлъ по одному знамени, но потомъ велѣно оставить одно на весь полкъ, такъ какъ большее число знаменъ требовало лишнихъ солдатъ для ихъ охраны. Авторъ.} и мы будемъ вашими тѣлохранителями во всѣхъ опасностяхъ".
Затѣмъ стали отвинчивать орелъ, отвязали знамя, а древко бросили въ огонь въ топившуюся печь. Многіе изъ офицеровъ исполняли это со слезами на глазахъ. Одинъ офицеръ нарвалъ ельнику на дорогѣ и, принеся его, сказалъ: "Нашему орлу приличнѣе было-бы покоиться на лаврахъ, но какъ здѣшній край не производитъ ихъ, то мы завернемъ его хотя въ вѣтви вѣчнозеленаго дерева". Сдѣлавъ это, положили орелъ въ ранецъ; полковникъ примѣрилъ ранецъ на себѣ; потомъ, сложивъ знамя, покрылъ имъ грудь. Съ этимъ сокровищемъ на сердцѣ, полковникъ обошелъ офицеровъ и обнялъ каждаго. Офицеры ушли; затѣмъ всѣ улеглись спать по лавкамъ, устроеннымъ вдоль стѣнъ горницы. Только раненый капитанъ не могъ уснуть, и стоны его по нѣсколько разъ будили насъ {Мнѣ говорили, будто на могилѣ Кутузова въ одной изъ петербургскихъ церквей выставлены французскіе орлы и на одномъ изъ нихъ девизъ: "1 противъ 10".-- Это требуетъ подтвержденія. Позднѣйшее примѣчаніе автора.}.
17-го ноября въ воздухѣ носился туманъ и была сильная оттепель. Когда мы встали, полковникъ приказалъ сварить кофе; мы пили его съ ромомъ. На ту пору пришли намъ сказать, что слышны пушечные выстрѣлы. Полковникъ велѣлъ тотчасъ-же готовиться къ отъѣзду. Полкъ ушелъ и я одинъ остался въ квартирѣ, не зная, ѣхать-ли изъ Краснаго или выжидать свой полкъ. Я вышелъ на улицу и прислушивался къ пальбѣ, а между тѣмъ послалъ денщика верхомъ узнать, что происходитъ въ городѣ. Онъ скоро возвратился съ извѣстіемъ, что 1-й гренадерскій полкъ только-что вступилъ въ городъ и направляется въ нашу сторону. Нѣсколько минутъ спустя, подошелъ полкъ, но безъ музыки и барабана, такъ какъ запрещено было во время отступленія давать знать о себѣ такимъ образомъ. Я поспѣшилъ на встрѣчу полковнику, который очень радъ былъ видѣть меня при полку; я повелъ его въ мою квартиру. Солдатамъ велѣно было размѣститься по домамъ, но быть наготовѣ выступить при первой тревогѣ. Къ вечеру пальба стихла. Когда настали сумерки, солдаты, за неимѣніемъ свѣчей, зажгли лучины, которыя горѣли всю ночь. Мы легли спать, не раздѣваясь, въ ожиданіи тревоги.
18-го ноября встали задолго до разсвѣта, раздѣлили между собою испеченный наканунѣ хлѣбъ, и отправились. Туманъ и темнота не позволяли различать предметы; встрѣчаясь съ другими полками, мы натыкались другъ на друга. Когда разсвѣло, туманъ стоялъ такой густой, что не видать было въ четырехъ шагахъ отъ; себя; это очень затрудняло выходъ изъ города по извилистымъ улицамъ. Однако выбрались. На большой дорогѣ снова встрѣтились, толпы, которыя встрѣчались въ прошлые дни, повторялись тѣ-же! сцены страданій и людей, и лошадей. Влѣво отъ насъ послышалась пальба. Полковникъ приказалъ мнѣ идти по лѣвой сторонѣ полка, съ лазаретными фургонами я нѣсколькими телѣгами, въ которыхъ везли гренадеръ, отморозившихъ себѣ ноги. Ихъ провожали походные носильщики. Мы подвигались медленно, пальба какъ-будто, приближалась къ намъ. Вдругъ слышу позади себя, кто-то скачетъ верхомъ. Оглядываюсь и узнаю адъютанта. Онъ тотчасъ-же обращается ко мнѣ, говоря, что искалъ меня и проситъ тотчасъ-же ѣхать назадъ на помощь брату генерала Бертезена, которому; ядро разбило ногу. Я отвѣчалъ, что не могу оставить полка безъ согласія начальника. Адъютантъ тотчасъ-же поспѣшилъ къ полковнику, который самъ прискакалъ сказать мнѣ, чтобы я, не мѣшкая, слѣдовалъ за офицеромъ, взявъ съ собою одинъ рессорный фургонъ.
Я такъ и сдѣлалъ; взялъ съ собою двухъ походныхъ носильщиковъ, а своему денщику приказалъ слѣдовать за полкомъ, такъ какъ отсутствіе мое не могло продлиться. Адъютантъ, пріѣхавшій за мною, торопясь къ генералу, отправился впередъ. По его указанію, я долженъ былъ на четвертой верстѣ взять вправо по боковой дорогѣ, по которой я и прибылъ-бы къ капитану Бертезену. Дѣйствительно, на указанномъ разстояніи я увидалъ по правой рукѣ проселочную дорогу, но попасть на нее нельзя было иначе, какъ черезъ глубокій ровъ, полный воды. Самъ я перескочилъ черезъ него на лошади, а фургонщику велѣлъ проѣхать дальше, поискать болѣе удобнаго перехода, а тамъ догнать меня. Вдали слышались пальба и ружейная перестрѣлка. Проѣхавъ нѣсколько впередъ, въ густомъ туманѣ, я разглядѣлъ сквозь его нѣсколько людей верхомъ, ѣхавшихъ мнѣ на встрѣчу. Предпологая, что это наши, я направился къ нимъ. Каково-же было мое удивленіе,-- когда я услышалъ разговоръ на незнакомомъ для меня языкѣ. Я тотчасъ-же вынулъ саблю и собирался поворотить назадъ, какъ четыре русскіе драгуна меня окружили. Одинъ изъ нихъ выстрѣлилъ въ меня изъ пистолета. Видя, что мнѣ не отбиться одному отъ четырехъ, я подалъ свою саблю, которую одинъ изъ нихъ и взялъ, тогда какъ прочіе собирались меня изрубить, онъ-же не допустилъ ихъ до этого, взялъ мою лошадь за поводъ и повелъ меня къ генералу, находившемуся по близости въ рощѣ около огня съ нѣсколькими офицерами. Я слѣзъ съ лошади и представился генералу. Онъ заговорилъ со мною по-французски, а офицеры окружили меня. Узнавъ, кто я такой и какая моя служба, онъ сказалъ: "вы можете быть намъ полезны, такъ какъ нашъ полковой лекарь убитъ".
Генералъ разспрашивалъ меня о многомъ, на что я не умѣлъ отвѣтить, между прочимъ, о принцѣ Евгеніи; но, какъ я постоянно находился впереди его корпуса, служившаго арріергардомъ при нашемъ отступленіи, то я и не зналъ о немъ ничего. Генералъ приказалъ подвести ко мнѣ одного изъ раненыхъ офицеровъ, прося меня перевязать его. Это былъ красивый молодой человѣкъ, хорошо говорившій по-французски. Пуля пробила ему два пальца на рукѣ: я объявилъ, что ихъ надобно отнять, на что офицеръ съ трудомъ согласился. Инструменты были со мною, такъ что я могъ немедленно сдѣлать операцію. Офицеры удивились быстротѣ, съ какою я ее исполнилъ, и нашли, что ихъ прежній операторъ не такъ былъ ловокъ. Только-что я перевязалъ руку офицеру, какъ замѣтилъ, что лѣвая моя рука полна крови. Сначала я принялъ ее за слѣды крови отъ раны офицера, но, вглядѣвшись пристальнѣе, нашелъ, что я самъ былъ раненъ. Странно только, что я раньше не почувствовалъ боли. Отойдя въ сторону, я перевязалъ свою рану съ помощью солдата, лотомъ вернулся къ генералу. Это былъ честный воинъ, понимавшій, что непріятель только тотъ, кто вооруженъ, и потому обходился со мною ласково, также какъ и офицеры. Онъ разговорился со мною о Наполеонѣ, порицая его за войну съ Россіею. Нѣкоторыя разсужденія его были справедливы, но съ другими я не соглашался, и потому молчалъ. Пальба прекратилась. Я заключилъ, что нашъ арріергардъ, отбросивъ русскихъ, продолжалъ свой путь. Я видѣлъ, какъ нѣсколько русскихъ кавалерійскихъ полковъ удалялись по направленію къ ближайшей деревнѣ. Генералъ отправился туда, въ сопровожденіи нѣсколькихъ офицеровъ, приказавъ и мнѣ слѣдовать за нимъ. Онъ вошелъ въ домъ и изъ одной изъ комнатъ вышла молодая дама, его жена, и отъ радости, что видитъ его здравымъ и невредимымъ, бросилась обнимать его. Вскорѣ подали довольно порядочный обѣдъ. Жена генерала, казалось, заинтересовалась мною. Передъ тѣмъ, какъ садиться за столъ, она поднесла мнѣ водки. Такъ какъ она не говорила по французски, то я только поклонами могъ выразить ей мою признательность. За столомъ подавали отличное сладкое вино. Генералъ указалъ мнѣ квартиру въ избѣ съ четырьмя офицерами. Эти господа оказывали мнѣ гостепріимство, но я не могъ съ ними бесѣдовать, такъ какъ они говорили только по-русски.
19-го ноября, вставъ отъ сна, офицеры велѣли подать само варъ и заварили чай, котораго каждый изъ насъ выпилъ нѣсколько стакановъ по обычаю страны. Вскорѣ потомъ меня позвали къ. генералу. У дверей его стояли на часахъ два казака, а въ комнатѣ я встрѣтился съ четырьмя плѣнными офицерами французами, которыхъ привелъ казацкій офицеръ не изъ регулярнаго полка, Генералъ приказалъ всѣмъ намъ подать водки и хлѣба, потомъ объявилъ, что, по приказанію высшаго начальства, какъ тѣ офицеры, такъ и я должны его оставить, о чемъ онъ очень сожалѣетъ, но онъ прикажетъ офицеру, который насъ будетъ провожать, обращаться съ нами человѣколюбиво и велитъ посадить насъ въ сани. Потомъ онъ обратился къ офицеру и что-то строго ему наказывалъ. Можетъ быть, этому генералу мы обязаны были жизнью. Одинъ изъ плѣнныхъ офицеровъ, съ которымъ генералъ особенно долго говорилъ, состоялъ при особѣ маршала Нея, какъ я узналъ послѣ.