Когда г. Ширяй отпустилъ всѣхъ своихъ гостей, онъ взялъ меня въ свой кабинетъ, посадилъ подлѣ себя и сказалъ, что очень доволенъ моимъ посѣщеніемъ, такъ какъ онъ имѣетъ надобность посовѣтоваться со мною насчетъ его больнаго брата, уже двадцать пять лѣтъ умалишеннаго. Онъ разсказалъ мнѣ, что ихъ было только два брата, состояніе ихъ слѣдовало раздѣлить между ними поровну, если-бы не помѣшательство его старшаго брата, нѣкогда служившаго при дворѣ императрицы Екатерины II. Съ тѣхъ поръ, что братъ его лишился разсудка, онъ содержитъ его въ отдѣльномъ строеніи, гдѣ къ нему приставлены сторожа, надзирающіе за нимъ и днемъ и ночью. Г. Ширяй полагалъ, что, спустя столько лѣтъ, выздоровленіе брата его невѣроятно, и доктора признали его неизлечимымъ. Но для того, чтобы состояніе ихъ перешло въ его руки, необходимо медицинское удостовѣреніе черниговскаго физиката въ неизлечимости больнаго,-- удостовѣреніе, которое долженъ подтвердить и губернаторъ. Для этого надлежитъ больнаго везти въ Черниговъ; между тѣмъ, въ настоящую пору помѣшанный еще и нездоровъ; такъ въ состояніи-ли онъ будетъ совершить путешествіе въ двѣсти верстъ? И г. Ширяй повелъ меня затѣмъ къ брату.
Я нашелъ въ немъ мужчину очень похожаго на брата своего, и только годомъ его моложе. На немъ былъ халатъ, котораго онъ не замѣнялъ другимъ платьемъ во всѣ двадцать-пять лѣтъ. При входѣ моемъ, онъ вѣжливо подошелъ ко мнѣ и спросилъ по-французски о здоровьѣ императрицы Екатерины; упрашивалъ меня увѣрить ея величество въ преданности ея слуги, такъ какъ мнѣ она непремѣнно повѣритъ. Я не зналъ, что сказать. Онъ, между тѣмъ, продолжалъ болтать свое о временахъ Екатерины: называлъ имена Потемкина, Орлова, Румянцова, Завадовскаго; потомъ увѣрялъ меня, что изъ всѣхъ любимцевъ государыни, я самый для нея дорогой. Говорилъ, что наканунѣ онъ завтракалъ съ графомъ Орловымъ, и что черезъ два часа графъ привезетъ ему указъ императрицы о пожалованіи его въ канцлеры. Но тутъ онъ внезапно пришелъ въ ярость, заговорилъ по-русски и по-нѣмецки, и громко приказывалъ дать кому-то 600 ударовъ розогъ. Стихпувъ понемногу, онъ снялъ со стѣны скрипку и заигралъ не дурно насколько осталось у него прежняго музыкальнаго таланта. Изъ всего, что я могъ примѣтить, я заключилъ о полнѣйшемъ помѣшательствѣ, въ связи съ неотступнымъ воспоминаніемъ объ императрицѣ Екатеринѣ.
По желанію г. Ширяя, я произвелъ діагнозъ состоянія здоровья больнаго, который не противился этому испытанію, и, я нашелъ, что онъ расположенъ къ водяной. Мы хотѣли уже идти, какъ онъ снова подозвалъ меня, называя меня государыни любимцемъ, и просилъ увѣрить императрицу въ его преданности.
Когда мы вышли отъ него, г. Ширяй спросилъ меня, какъ я нашелъ его брата. Я отвѣчалъ, что надѣюсь облегчить его положеніе, а что касается до желаемой поѣздки въ Черниговъ, то, благодаря хорошей весенней погодѣ, больной легко выдержитъ это путешествіе, кромѣ того, что оно можетъ еще принести ему пользу. Онъ признался мнѣ, что было время, когда братъ его казался въ такой опасности и такъ близокъ къ концу своему, что онъ уже велѣлъ приготовить все нужное для его погребенія.. Онъ повелъ меня въ чуланъ, гдѣ все это было собрано: бархатный пунцовый гробъ съ позолотою, парчевой покровъ, погребальныя свѣчи, служительскіе траурные плащи и круглыя шляпы съ широкими полями и чернымъ крепомъ. Видъ этихъ предметовъ такъ меня поразилъ, что я подумалъ, ужъ не зараженъ-ли и другой братъ нѣкоторымъ помѣшательствомъ?
Въ тотъ-же день г. Ширяй и жена его предложили мнѣ ѣхать съ ними въ Черниговъ, но какъ я не могъ дать согласія безъ вѣдома г. Скорупы, то послѣдній и разрѣшилъ мнѣ ѣхать съ тѣмъ, чтобы, по возвращеніи изъ Чернигова, ѣхать опять къ нему. На другое утро гг. Скорупа и Скляревичъ выѣхали изъ имѣнія г. Ширяя, а я остался при немъ.
Дѣлались приготовленія къ дорогѣ. Вольнаго надлежало посадить въ карету съ тремя слугами. Жена г. Ширяя ѣхала съ дѣтьми въ одной коляскѣ, а самъ онъ со мною къ другой. За нами слѣдовали еще люди въ разныхъ повозкахъ. Взято было двадцать восемь почтовыхъ лошадей. Немалаго труда стоило одѣть больнаго въ непривычное для него платье. Такъ какъ онъ упрямился, то прибѣгли къ выдумкѣ. Сочинили мнимый указъ императрицы, которымъ она жаловала его въ канцлеры, одѣли родственника дома въ старый генеральскій костюмъ и, давъ ему въ помощь нѣсколько солдатъ, стоявшихъ въ деревнѣ на квартирахъ, впустили его къ больному съ сочиненнымъ указомъ и заставили сказать, что императрица требуетъ его немедленно въ Петербургъ. Вольной распечаталъ указъ, прочелъ его и готовъ былъ тотчасъ ѣхать. Но какъ онъ все-таки не хотѣлъ одѣваться, то приказано было солдатамъ, въ видѣ угрозы, ударить ружьями объ полъ. Стукъ этотъ испугалъ больнаго; онъ присмирѣлъ и далъ себя одѣть. Въ дорогѣ не разъ нападало на него бѣшенство и приходилось его укрощать. Но зато прохожимъ онъ не давалъ покоя, ругая встрѣчнаго всякими словами. По временамъ онъ успокоивался и смотрѣлъ молча на встрѣчавшіеся предметы. Разъ утромъ, при смѣнѣ лошадей въ какомъ-то городкѣ, одинъ обыватель съ любопытствомъ осматривалъ остановившіеся экипажи. Глядя на первую карету, онъ не воображалъ, конечно, какого рода особа въ ней заключена; какъ вдругъ помѣшанный напустился на него съ самыми обидными ругательствами. Тотъ вознегодовалъ, объявляя, что онъ дворянинъ и почетное лицо, и велитъ его арестовать. Съ трудомъ увѣрили мы этого господина, что тотъ, кто его ругаетъ,-- сумасшедшій. Послѣ нѣсколькихъ другихъ подобныхъ случаевъ, мы прибыли въ Черниговъ.
Губернаторъ и съ нимъ члены физиката посѣтили больнаго. Спустя три дня, готово было и законное свидѣтельство о гражданской смерти брата г. Ширяя, и послѣ новыхъ сопротивленій больнаго, мы привезли его обратно въ Гордѣевку. Меня очень благодарили за мои услуги и проводили затѣмъ въ Мглинъ.
Предводитель и братъ его обрадовались моему возвращенію и, нѣсколько недѣль сряду, мы провели въ городѣ. Въ это время, въ одно утро, подъѣзжаетъ къ предводителю въ каретѣ шестернею пожилой полякъ, по фамиліи Галинскій, одѣтый въ свой національный костюмъ. Какъ мнѣ разсказывали послѣ, онъ пріѣзжалъ благодарить предводителя за донесеніе, сдѣланное этимъ императору Александру о томъ, что черезъ уѣздный городъ, находящійся въ его вѣдѣніи, и мимо его дома провозили награбленное казаками, по приказанію графа Петра Гудовича, въ имѣніи Галинскаго всякаго рода имущество. Я разскажу этотъ случай такъ, какъ передавали его мнѣ.
Въ ноябрѣ мѣсяцѣ 1812 г. графу Николаю Гудовичу поручено было набрать до 40,000 людей въ ополченіе, въ имѣніяхъ помѣщиковъ Черниговской губерніи, и назначить офицерами въ этотъ корпусъ нѣсколькихъ дворянъ. Въ то время употреблялись всевозможные способы для отраженія французовъ, и всякій, по желанію, могъ-вступить въ партизаны. Такимъ образомъ, братъ Николая Гудовича,-- генералъ-маіоръ Петръ Гудовичъ, вызвался быть его помощникомъ и назвалъ себя дежурнымъ генераломъ. Какъ ни просты были обмундировка и вооруженіе этого ополченія, однако, все-таки, нельзя было его устроить въ очень короткое время; къ тому-же, не доставало лошадей. Оттого, когда фельдмаршаломъ Кутузовымъ повелѣно было графу Николаю Гудовичу въ назначенный имъ день быть въ Могилевѣ для того, чтобы помѣшать отступленію французовъ, графъ рѣшился съ 30,000 набранными казаками двинуться по назначенію, предоставляя брату пополнить это число 10 тысячами и затѣмъ присоединиться къ нему. Такъ и было сдѣлано. Но едва младшій Гудовичъ вступилъ съ войскомъ своимъ въ Литву, какъ началъ грабить польскихъ помѣщиковъ, обирая ихъ дочиста и отправляя награбленное въ свое имѣніе, лежавшее за Мглиномъ. Тутъ было все: оружіе, серебро, мебель, экипажи, съѣстные припасы, водка, стада, заводскія лошади, полотна и сукна фабричныя и т. д. Между прочимъ, похищена была дорогая, украшенная брильянтами сабля въ 60 тысячъ рублей, даръ Петра Великаго дѣду Галинскаго, подъ предлогомъ, что она можетъ послужить оружіемъ противъ русскихъ. Офицеры ополченія не отставали отъ своего начальника и также безсовѣстно грабили на свою руку. Г. Галинскій исчислилъ предводителю всѣ свои потери, предлогомъ этого грабежа служило намѣреніе не оставлять ничего въ добычу французамъ и помѣшать полякамъ въ поданіи помощи непріятелю; но вѣдь Галинскій былъ преданъ императору Александру и четверо его сыновей служили въ гвардіи; наконецъ, весь его образъ дѣйствія въ трудномъ положеніи, въ которомъ находились поляки, угрожаемые и французами и русскими, не обнаружилъ и тѣни измѣны съ его стороны. Какъ-бы ни было, въ настоящихъ обстоятельствахъ для Галинскаго важно было свидѣтельство графа Гудовича, что въ помѣстьяхъ его не было сдѣлано никакихъ приготовленій для пріема французовъ. Но графъ отнѣкивался, не давалъ свидѣтельства, по крайней мѣрѣ, по извѣстной жадности своей, согласился дать его только съ однимъ условіемъ, чтобы Галинскій отдалъ ему десять пудовъ своего серебра. Гудовичъ воображалъ, что Галинскій станетъ просить уступки, и очень удивился, когда тотъ согласился на условіе, не сдѣлавъ ни одного возраженія. Бумага была подписана и серебро доставлено. Но когда при вѣшаніи серебра оказался недостатокъ въ нѣсколько фунтовъ, которые графъ требовалъ пополнить, то Галинскій заплатилъ деньгами цѣнность недостающаго. Все это происходило въ имѣніи Галинскаго, въ его домѣ, которымъ графъ завладѣлъ.
Наконецъ, графъ уѣхалъ, а Галинскій со свидѣтельствомъ отправился въ другое сьое имѣніе. Тутъ онъ замѣтилъ, что въ свидѣтельствѣ не доставало какой-то формальности. Предвидя, что графъ и эту даромъ не выполнитъ, онъ надѣлъ на палецъ дорогой перстень въ пять тысячъ рублей, сѣлъ на лошадь и поскакалъ къ графу. Изъ опасенія какой-нибудь новой плутни, Галинскій, не слѣзая съ лошади, просилъ вызвать графа на балконъ, но графъ, какъ и ожидалъ того Галинскій, не согласижя исправить свидѣтельство. Тогда Галинскій обѣщалъ подарить ему перстень, если онъ исполнитъ его просьбу. Графъ взялъ бумагу, а когда вернулся съ нею. не хотѣлъ давать ее Галинскому прежде нежели этотъ не вручитъ ему перстня; наконецъ, оба обмѣнялись тѣмъ, что держали въ рукахъ. Галинскій отъѣхалъ на нѣкоторое разстояніе, потомъ сталъ и громко закричалъ Гудовичу: "Прощай, графъ, теперь ты въ моихъ рукахъ: черезъ эту бумагу мнѣ воротятъ все то, что ты у меня награбилъ". И затѣмъ онъ ускакалъ.
Гг. Скорупа обошлись съ Галинскимъ съ большимъ уваженіемъ; онъ пробылъ у нихъ цѣлый день. По отъѣздѣ его, предводитель, разсказавъ мнѣ какъ дѣло было, прибавилъ:
"Трудно повѣрить, что этотъ графъ, который низостями своими безчеститъ русское дворянство, что этотъ человѣкъ принадлежитъ къ достойнѣйшей фамиліи, члены которой служили государству съ отличіемъ и преданностію. У него пять братьевъ. Старшій былъ генералъ-адъютантомъ при особѣ Петра III, и былъ чрезвычайно ему преданъ: другой, фельдмаршалъ, побѣдитель при Анапѣ; третій, генералъ-лейтенантъ, живетъ въ отставкѣ въ нашемъ уѣздѣ, мы уважаемъ его-глубоко за честный и прямой его характеръ; четвертый тотъ, что въ Могилевѣ, безъ вѣдома котораго братъ его поступилъ такъ безсовѣстно съ Галинскимъ. Но онъ будетъ строго наказанъ. Говорятъ, будто императоръ Александръ сказалъ, что онъ заслуживаетъ висѣлицы; онъ будетъ разжалованъ; изъ имѣнія его будетъ выплачено все награбленное у Галинскаго. а остальное перейдетъ къ братьямъ его".
6-го мая г. Скорупа получилъ отъ жены г. Ширяя письмо, въ которомъ она просила его отпустить меня къ ней для поданія помощи ея заболѣвшему мужу. Присланъ былъ и экипажъ. Г. Скорупа просилъ меня отправиться немедленно. Къ вечеру я уже былъ въ Гордѣевкѣ. Я нашелъ домъ освѣщеннымъ, почти какъ въ день бала, но это освѣщеніе было похоронное.
Я вошелъ въ залу, въ которой стоялъ катафалкъ, окруженный множествомъ зажженныхъ свѣчей. Въ гробу лежало тѣло покойнаго, одѣтаго въ бѣлый гвардейскій мундиръ, и надъ нимъ священникъ читалъ молитвы. Полъ былъ устланъ ельникомъ, и много крестьянъ толпилось въ залѣ. Вдова съ семействомъ своимъ удалилась въ сосѣднее имѣніе, а за ними послѣдовалъ и полковникъ Эскюдье. Меня принялъ дворецкій и еще какіе-то незнакомые мнѣ господа, съ которыми меня посадили ужинать. Мнѣ разсказали, что покойникъ умеръ наканунѣ отъ удара, послѣ посѣщенія черниговскаго архіепископа, который былъ возведенъ въ санъ петербургскаго митрополита. Проѣздомъ въ столицу, это духовное лицо остановилось въ имѣніи г. Ширяя, съ которымъ оно было въ дружбѣ. Хозяинъ угощалъ его и свиту въ теченіе трехъ дней: потомъ проводилъ гостей до первой станціи. Но едва архіепископъ отъѣхалъ, какъ съ г. Ширяемъ случился ударъ. Его повезли домой еще съ признаками жизни, а черезъ нѣсколько часовъ, не смотря на поданную мѣстнымъ врачемъ помощь, онъ умеръ. Такимъ образомъ, всѣ сдѣланныя имъ для брата похоронныя приготовленія были употреблены для него.
Я навѣстилъ помѣшаннаго Ширяя и нашелъ его въ лучшемъ состояніи здоровья. Какъ въ первый разъ, онъ признавалъ меня за фаворита Екатерины и повторилъ тѣ-же сцены мономаніи. Онъ понятія не имѣлъ о смерти брата.
На другой день я возвратился въ Мглинъ, но не засталъ тамъ господъ Скорупа; оба брата уѣхали на свадьбу къ какимъ-то сосѣдямъ. Дворецкому было приказано быть внимательнымъ ко мнѣ. и этотъ полякъ служилъ мнѣ, какъ-бы я былъ его баринъ. Нѣсколько дней я провелъ одинъ, навѣщая только нашихъ офицеровъ, съ которыми прогуливался по городу. Одинъ изъ нашихъ, квартировавшій у богатаго купца {Этотъ купецъ торговалъ пенькою, которой очень много выдѣлываютъ въ Малороссіи; каждая деревня тамъ окружена конопляными полями. Было время, особенно, когда англичане не утвердились еще въ Восточной Индіи, эта статья давала обильный доходъ. Пеньку отправляли въ порты Балтійскаго и Чернаго морей. Потомъ эта торговля упала, такъ какъ въ Азіи оказалось огромное количество пеньки. Разсказываютъ, что въ царствованіе Екатерины II, англійскія суда пришли въ Петербургъ для закупки пеньки, но цѣна, которую спрашивалъ здѣшній купецъ, показалась имъ высока, и они собрались уѣхать, будто-бы въ увѣренности, что найдутъ пеньку дешевле и въ другомъ мѣстѣ. Между тѣмъ, купецъ попросилъ позволенія сжечь половину товара; это дошло до Екатерины и она согласилась. Англичане, увидавъ пожаръ, воротились и согласились на уступки. Но купецъ требовалъ теперь уже двойную цѣну, и англичане, находясь тогда въ войнѣ съ Франціею, принуждены были выплатить тѣ самые два милліона, которые требовалъ купецъ первоначально. Авт.}, выучился у него читать но русски, и мало по малу въ состояніи былъ разговаривать съ своимъ хозяиномъ. Этотъ-же купецъ то и дѣло, что разсказывалъ ему разные ужасы о войнѣ. То Наполеонъ былъ взятъ въ плѣнъ и въ цѣпяхъ привезенъ въ Москву, то будто ему оторвало ногу ядромъ, то онъ застрѣлился, наконецъ, маршалы Ней, Макдональдъ, Викторъ и другіе убиты, и проч. и проч. Я, конечно, успокоилъ офицера, зная очень хорошо, что все это были выдумки. Въ домъ г. Скорупа извѣстія доходили вѣрныя.
Въ одно утро, гуляя съ товарищами по улицѣ, я услыхалъ звонъ колокольчика дорожнаго экипажа; а какъ мы уже прошли улицу, откуда раздавался звонъ, то я полюбопытствовалъ посмотрѣть, кто-бы это пріѣхалъ въ городъ, не господинъ-ли Скорупа, и воротился.
Дѣйствительно, это былъ онъ: я узналъ его коляску. Увидавъ меня, онъ подозвалъ меня и сказалъ, что пріѣзжалъ за мною, но, не заставъ меня, поѣхалъ было одинъ, а именно къ сосѣднему помѣщику г. Рославцу, съ которымъ хотѣлъ меня познакомить. Я отвѣчалъ, что, не будучи прилично одѣтъ, не могу въ сію минуту ѣхать съ нимъ. Тогда онъ возвратился со мною домой, гдѣ я облекся въ мундиръ, послѣ чего мы поѣхали. Я упоминаю объ этомъ обстоятельствѣ, какъ о причинѣ послѣдствій, измѣнившихъ мою участь. Если-бъ не звонъ колокольчика, который заставилъ меня воротиться, я не имѣлъ-бы случая познакомиться съ семействомъ, черезъ чье покровительство миновала для меня опасность! дальней ссылки и положеніе мое значительно улучшилось. Такъ иногда въ жизни человѣческой какое-нибудь ничтожнѣйшее обстоятельство влечетъ за собою перемѣну судьбы!
15-го мая (1813 г.), проѣхавъ верстъ пятнадцать, прибыли мы въ большое село, на концѣ котораго стоялъ старинный господскій домъ,, въ два этажа, осѣняемый высокими деревьями. Мы въѣхали въ, большой дворъ, окруженный службами и различными строеніями. Хозяинъ дома, г. Рославецъ, полковникъ ополченія, принялъ t предводителя съ большимъ радушіемъ. Я былъ представленъ какъ французскій врачъ и другъ его. Эта рекомендація прибавила въ і немъ уваженіе ко мнѣ. Г. Рославецъ былъ мужчина пятидесяти лѣтъ, сѣдой. Жена его казалась одинаковыхъ съ нимъ лѣтъ. Какъ она, такъ и бывшія съ нею дамы оказывали мнѣ много учтиваго вниманія. Я очень обрадовался, встрѣтивъ тутъ и нашего маіора Бретона. Онъ представилъ меня сыну хозяина, молодому человѣку лѣтъ 18-ти, по имени Жозефъ. Бретонъ расхваливалъ мнѣ это семейство, въ которомъ его почитали какъ роднаго. Онъ сообщилъ мнѣ, что на другой день будутъ имянины хозяйки, и по этому случаю съѣдется большое общество. Комнаты были довольно просторны, но меблированы просто и лишены всякаго украшенія. За домомъ былъ большой и красивый садъ.
На другое утро начали съѣзжаться гости, иные въ щегольскихъ экипажахъ шестернею съ форейторомъ, по обычаю знатныхъ людей, и, наконецъ, набралось до шестидесяти человѣкъ. Изъ дамъ особеннымъ вниманіемъ пользовалась молодая дѣвица лѣтъ 25-ти, графиня Гудовичъ, родственница хозяина дома. Не отличаясь особенною красотою, блондинка, она привлекала кротостью выраженія голубыхъ глазъ и всей физіономіи. Какъ она была ко всѣмъ внимательна, такъ и къ ней были предупредительны. Послѣ закуски направились въ столовую. Графиню повелъ хозяинъ дома, прочихъ дамъ другіе господа, и, какъ обыкновенно, дамы сѣли по одну сторону, мужчины по другую. Обѣдъ былъ обильный, но не изысканный, и столъ не былъ богатъ серебромъ, что доказывало посредственное состояніе г. Рославца. Зато между гостями господствовало веселье и провозглашено было много тостовъ. Послѣ обѣда, когда всѣ перешли въ гостиную, полковникъ Рославецъ попросилъ меня подойти къ графинѣ, такъ какъ она желала поговорить со мною.
Она очень любезно посадила меня около себя и стала говорить, что, слышавъ обо мнѣ отъ г. Скорупы, она желала со мною познакомиться, чтобъ просить меня побывать у ея отца, который, уже нѣсколько лѣтъ сряду, нездоровъ. Я благодарилъ искренно за все это вниманіе, но объяснилъ, что не вправѣ никуда отлучиться безъ вѣдома предводителя. Она тотчасъ-же подозвала его къ себѣ. Они заговорили по-русски и я замѣтилъ, что просьба графини была принята, какъ приказаніе, потому что г. Скорупа поспѣшилъ ее увѣрить, что онъ самъ отправитъ меня къ ея отцу.
Вскорѣ въ залѣ послышалась музыка. Оркестръ этотъ принадлежалъ дядѣ графини, тому самому Петру Гудовичу. который грабилъ поляковъ. Между гостями было много хорошенькихъ дѣвицъ, отличавшихся наряднымъ туалетомъ и свѣтскостью. Балъ открыли полонезомъ. Въ первой парѣ находились хозяинъ дома съ графинею. Послѣ полонеза пошли танцы, въ которыхъ и меня съ маіоромъ просили принять участіе. Хозяинъ сказалъ мнѣ, что графиня мнѣ не откажетъ, если я ее ангажирую, и я имѣлъ честь протанцовать съ нею вальсъ. Балъ былъ очень оживленъ; продолжался и послѣ ужина.