Ни одинъ сколько-нибудь одаренный наблюдательностью человѣкъ не могъ пройти мимо дома мистера Джебеза Стендринга, не убѣдившись что владѣлецъ сего дома долженъ быть чрезвычайно почтеннымъ господиномъ. Крѣпко, твердо, горделиво стоялъ домъ этотъ; выстроенъ онъ былъ изъ кирпичей, первоначальный красный цвѣтъ которыхъ перешелъ въ строгій темно-коричневый; находился онъ въ настолько небольшомъ разстояніи отъ дороги, что его можно было видѣть съ нея, но въ то же время, разстояніе это было достаточно для того чтобы домъ, съ окруженнымъ высокой оградой садомъ, могъ вполнѣ удержать свою независимость и свое превосходство надъ другими. Чрезъ садъ, расположенный въ до-Пекстоніанскомъ вкусѣ, вели отлично убитыя песчаныя дорожки, извивающіяся чрезъ лужайки, на которыхъ не осмѣливалась цвѣсти ни одна незабудка, и доходившія до оконъ, блиставшихъ такъ, что когда солнце и не ударяло въ нихъ, все-таки нельзя было смотрѣть на нихъ не прищурясь. Около рѣшетки, росъ предметъ которому природа назначила собственно быть деревомъ, но изъ котораго искусство того времени ухитрилось устроить подобіе павлина. Съ появленіемъ каждой весны, жизненные соки бѣдняжки возмущались противъ этого обезображенія, стремились заявлять права его какъ дерева, пуская ростки въ направленія уклонявшіяся отъ формы приданной ему тираномъ его, садовникомъ; но безжалостныя ножницы послѣдняго снова преображали его въ павлина. Это было впрочемъ единственною вещью во всемъ домѣ возмущавшеюся противъ правила по которому все принадлежащее къ этому дому должно было быть жестко, натянуто и холодно. Даже дымъ вылетавшій изъ кухоннаго камина не извивался по воздуху, подобно всякому другому дыму, но шелъ прямо кверху.
Отъ Лондонскаго моста, вы можете дойти до этого дома въ полчаса, не разгорячившись на ходьбѣ, но знавшіе его лишь въ 1842 году едва ли бы узнали теперь мѣстность окружающую его. Тогда онъ стоялъ еще за городомъ; на поляхъ вокругъ него косили сѣно и паслись стада. Золотые колосья нивъ виднѣлись изъ оконъ дома, а въ большихъ вязахъ около коннаго двора распѣвали соловьи. Теперь же вы должны пройти нѣсколько миль дальше, если желаете увидать живую изгородь. Ряды лавочекъ и маленькихъ домиковъ окружаютъ со всѣхъ сторонъ этотъ домъ. Трактиръ прикасается справа къ садовому забору его, а лавка закладчика слѣва. Трескучіе омнибусы проѣзжаютъ мимо, а недалеко стоятъ дрожки извощиковъ. Съ высокомѣрнымъ величіемъ взираетъ домъ этотъ на перемѣны вокругъ него; но самому существованію его угрожаетъ опасность, ибо главное общество діагональной линіи желѣзной дороги уже подало прошеніе въ парламентъ о дозволеніи провести въ этой сторонѣ вѣтвь городской желѣзной дороги, долженствующую доходить до Лондонской башни, и желаетъ сдѣлать станцію изъ дома мистера Стендринга. Имъ не легко будетъ сойтись въ условіяхъ съ мистеромъ Джебезомъ Стендрингомъ, о которомъ мы сейчасъ лишь выразились какъ о чрезвычайно почтенномъ господинѣ. Въ то время въ которое мы должны перенестись теперь, онъ былъ членомъ старой фирмы Годда, Стендринга и Мастерса, въ Аустинъ-Фрейрсъ; но бѣдный старикъ Годдъ давно уже переселился къ своимъ предкамъ, а Мастерсъ былъ почти безгласнымъ товарищемъ фирмы. Съ мистеромъ Джебезомъ Стендрингомъ не легко было ладить, и онъ хорошо дѣлалъ, управляя дѣлами одинъ. Управлялъ онъ ими отлично, противъ этого ничего нельзя было сказать. Кредитъ его былъ въ почетѣ на биржѣ. Его пожертвованія благотворительнымъ учрежденіямъ были щедры и многочисленны. Онъ бы могъ сдѣлаться давно старостой своего прихода, еслибъ ему пришло желаніе пріобрѣсть эту почесть. Но у него не было желаній -- были лишь правила, такія же жесткія, холодныя и строгія, какъ и домъ въ которомъ онъ проводилъ часть своего дня.
Проводилъ онъ время это слѣдующимъ образомъ. Въ шесть часовъ онъ вставалъ, а какъ скоро большіе старомодные часы въ залѣ, никогда не портившіеся и не отстававшіе, били семь, раздавался колокольчикъ сзывающій на молитву. При первомъ звукѣ его входилъ буфетчикъ и ставилъ въ рядъ пять стульевъ на отдаленномъ концѣ комнаты. При послѣднемъ звукѣ его входили вереницей пятеро слугъ, а затѣмъ являлась мистрисъ Стендрингъ, опираясь на свою компаніонку, Джулію Дунканъ -- ибо она была слѣпа, бѣдняжка, и сопровождаемая своимъ единственнымъ сыномъ, серіознымъ дѣловымъ человѣкомъ, двадцати лѣтъ отъ роду, и всѣ они садились на другомъ концѣ мрачной комнаты. Тогда мистеръ Джебезъ Стендрингъ читалъ глухимъ, однообразнымъ голосомъ собравшимся домочадцамъ своимъ главу изъ Библіи, выбирая преимущественно мѣста гласившія объ истребленіи язычниковъ избраннымъ народомъ, или псалмы въ которыхъ Пѣвецъ ихъ молилъ усерднѣйшимъ образомъ объ отмщеніи врагамъ своимъ. Затѣмъ онъ завтракалъ и уходилъ вмѣстѣ съ сыномъ заниматься дѣлами.
Въ шесть часовъ онъ возвращался домой обѣдать. Послѣ обѣда онъ отдыхалъ съ часъ, и затѣмъ читалъ. Джулія Дунканъ могла также читать, если ей было угодно, но не вслухъ, такъ какъ это мѣшало ему. Разговаривать никому не позволялось, такъ какъ и это мѣшало ему. Вслѣдствіе этого, слѣпая жена его, сидѣла тихонько и думала. Бѣдная женщина! не веселыя думы приходили на умъ въ этомъ домѣ.-- Потомъ снова наступала пора молитвы, послѣ которой всѣ удалялись на покой.
Не веселѣе становилось въ домѣ и во время отсутствія его хозяина. Въ теченіи утра, Джулія занималась хозяйственными распоряженіями, въ которыхъ требовалась величайшая точность. Ни одинъ кочанъ капусты не брался изъ огорода, ни одна бутылка вина не выпивалась изъ погреба безъ того чтобы это не вносилось въ огромную книгу, родную сестру книгамъ хранившимся въ конторѣ, а всѣ счеты и расходы повѣрялись каждую субботу самимъ Джебезомъ Стендрингомъ. Горе злополучной Джуліи, если по книгѣ этой оказывался недочетъ одной копѣйки или одного кочна капусты. Послѣ завтрака она выходила или выѣзжала съ грустною, порученною ея заботамъ хозяйкой дома, и такъ проходили ихъ дни -- одинъ какъ другой. Нѣсколько церемонныхъ визитовъ принималось и отдавалось отъ времени до времени, и имъ велся правильный счетъ. У себя въ домѣ Джебезъ Стендрингъ не допускалъ никакихъ развлеченій. Книги, исключая согласовавшихся съ его мрачными религіозными воззрѣніями, не терпѣлись подъ его кровлей. Газеты онъ читалъ въ своей конторѣ, и не приносилъ ихъ домой. Домой? У него не было собственно домашняго пріюта. Онъ обладалъ жилищемъ съ многочисленными, хорошо, даже богато убранными комнатами, но это было унылое жилище. Это былъ домъ безъ пріюта.
И несмотря на то, Джебезъ Стендрингъ не былъ дурнымъ человѣкомъ, не былъ даже себялюбцемъ. Онъ воспитывалъ свое семейство въ правилахъ въ которыхъ былъ воспитанъ самъ, и обращался съ зависящими отъ него людьми точно такъ же какъ обращался съ ними бывало его отецъ. Безусловное повиновеніе родительской власти и полное удаленіе отъ свѣта и его преступныхъ соблазновъ, было символомъ вѣры цѣлыхъ поколѣній Стендринговъ. Ибо угрюмые купцы эти не были выскочками со вчерашняго дня. Происходя изъ пуританскаго рода, они всѣ слѣпо придерживались мрачнаго фанатизма, называемаго ими "вѣрой", и по мѣрѣ того какъ свѣтъ, по ихъ мнѣнію, становился все развращеннѣе, они старались всѣми силами защитить своихъ дѣтей отъ его пагубнаго вліянія, удерживая ихъ отъ всякаго сообщенія съ нимъ. Но несмотря на это заботливое пастырское попеченіе, а нѣкоторые говорили именно вслѣдствіе его, многіе изъ агнцевъ пріобрѣтали шкурки очень подозрительнаго темнаго цвѣта, убѣгали изъ паствы и радостно прыгали на запрещенныхъ пастбищахъ. У Джебеза Стендринга была сестра, имени которой не позволялось произносить ни одному члену семейства. Съ двумя его двоюродными братьями случилась исторія, замять которую не малаго стоило фирмѣ Годда, Стендринга и Мастерса. Племянникъ его, мальчикъ находившійся подъ его опекой и воспитанный имъ у себя на глазахъ, вдругъ возмутился противъ него, пренебрегъ занятіемъ избраннымъ имъ для него и женился безъ его согласія. Но онъ былъ наказанъ за это, какъ мы увидимъ въ послѣдствіи. Если подобныя смятенія выпадали на долю семьи, бывшей въ сущности "твердыхъ правилъ ", каковы должны были быть испытанія ожидавшія ее, въ случаѣ отпаденія ея къ тщеславію и безумствамъ міра сего. Такъ разсуждалъ Джебезъ Стендрингъ.
Измѣна сына его сестры случилась въ то время когда собственный сынъ его былъ еще слишкомъ молодъ для того чтобы заразиться дурнымъ примѣромъ. Онъ счелъ это обстоятельство предостереженіемъ небесъ, повелѣвавшихъ ему ограждать всѣми силами своихъ возлюбленныхъ отъ сѣтей преступнаго міра. Сообразно этому онъ и поступалъ всегда и не имѣлъ повода сомнѣваться въ успѣхѣ своей системы. Жена его была его тѣнью, мысли ея -- лишь отголосками его мыслей. Сынъ его шелъ по его стопамъ. Даже Джулію Дунканъ, воспитанную совсѣмъ въ иной школѣ, удалось ему было переломить по своему. Взявъ ее въ домъ свой послѣ разоренія и послѣдовавшей затѣмъ смерти отца ея, въ качествѣ компаніонки къ женѣ, тогда только-что начинавшей слѣпнуть, онъ льстилъ себя надеждой что въ какихъ-нибудь восемнадцать мѣсяцевъ онъ вполнѣ заставитъ ее забыть легкомысленныхъ друзей и свѣтскія привязанности ея юности, а теперь она, съ полнаго согласія его, была помолвлена за его сына. Она была бѣдною невѣстой, но въ виды ея будущаго свекра входило не только воспитать по-своему своего сына, но и выбрать ему такую жену вліяніе которой никогда бы не шло въ разрѣзъ съ его собственнымъ вліяніемъ.
Джулія Дунканъ была въ то время хорошенькою, двадцатидвухлѣтнею дѣвушкой. Родной домъ ея былъ полонъ веселья и счастія до тѣхъ поръ пока ударъ,-- не вызванный никакою виной съ его стороны,-- не разразился надъ ея отцомъ и не принудилъ ее, сироту безъ копейки денегъ, жить въ зависимости отъ Джебеза. Одаренная быстрымъ умомъ, довольно хорошо воспитанная и обладавшая тѣмъ знаніемъ свѣта которое можетъ пріобрѣсти молодая дѣвушка въ три лондонскіе сезона и въ обществѣ молодыхъ людей одинаковаго съ ней свѣтскаго положенія и одинаковыхъ вкусовъ, она вообще стояла выше каждаго обыкновеннаго двадцатилѣтняго юноши. Но между нею и Андрью Стендрингомъ лежала бездна которую не могли уничтожить и пятьдесятъ лѣтъ воспитанія подобнаго полученному имъ. Она была женщина, а онъ -- ребенокъ,-- ребенокъ имѣвшій точныя понятія относительно удачнаго и выгоднаго обмѣна денегъ при покупкѣ и продажѣ, но несмотря на это, все-таки настоящій ребенокъ. Ему внушили,-- не прямо словами, но достаточно убѣдительнымъ образомъ, что онъ угодитъ отцу согласившись сдѣлаться мужемъ Джуліи Дунканъ, а ей сказали что она можетъ быль покойна насчелъ своей будущности, сдавшись на семейную сдѣлку эту. Такимъ образомъ они оба молча заключили обоюдное обѣщаніе сдѣлаться мужемъ и женой, какъ скоро Джебезъ Стендрингъ соизволитъ назначить день свадьбы и приготовить приданое. Дѣйствительно, когда-то живая, веселая Джулія Дунканъ была переломана. Разъ кто-то изящно выразился, говоря что знакомство съ очаровательною, совершенною во всѣхъ отношеніяхъ женщиной достаточно для утонченнаго воспитанія мущины. Джулія Дунканъ не была очаровательна и совершенна, но чувства къ ней, возникшія сначала въ груди Андрью Стендринга, вслѣдствіе повиновенія сыновнему долгу, скоро преобразились въ болѣе теплую привязанность и открыли бѣдному робкому юношѣ тайну, глубоко огорчившую его. Чѣмъ сильнѣе любилъ онъ ее, тѣмъ яснѣе становилось ему что она не любитъ его, и тѣмъ болѣе страшился онъ что она его полюбить не можетъ.
Къ числу обязанностей Джуліи принадлежало чтеніе вслухъ всѣхъ писемъ получаемыхъ ея теткой и писаніе на нихъ отвѣтовъ; въ одно ясное, прохладное угро, за двадцать три года предъ тѣмъ какъ началась исторія эта, когда еще домъ безъ пріюта стоялъ среди привѣтливыхъ Серрейскихъ полей, пришло письмо, сильно растревожившее слѣпую.
Джулія не успѣла прочесть и трехъ строкъ, какъ мистрисъ Стендрингъ начала волноваться и просить Джулію передать ей въ руки письмо.
Джулія отдала его, а слѣпая смяла его и спрятала на груди.
-- Когда распечатали вы его? въ безпокойствѣ спросила она.
-- Лишь сію минуту.
-- Лишь сію минуту, вы увѣрены въ этомъ, Джулія?
-- Да, тетушка.
-- Прочли вы его сами, прежде чѣмъ стали читать мнѣ?
-- Нѣтъ, тетушка.
-- Даже и не пробѣжали его глазами?
-- О нѣтъ, тетушка, скучливымъ тономъ отвѣчала Джулія,-- какъ могло оно интересовать меня?
-- Но иногда вы смотрите на подпись, прежде нежели начнете читать. Не правда ли, Джулія?
-- Да, иногда, по вашей же просьбѣ; но на этотъ разъ я этого не сдѣлала.
-- Ну, хорошо, конечно если вы сами говорите, то вы этого не сдѣлали. О Боже, Боже, что значитъ быть слѣпою. Было бы очень жестоко съ вашей стороны, Джулія, обманывать бѣдную слѣпую женщину.
Джулія закусила губы.
-- Особенно, если она была добра къ вамъ; вѣдь я всегда была добра къ вамъ, Джулія?
-- Да.
-- Вы хорошая дѣвушка, Джулія. Поцѣлуйте меня, милая моя. Не говорите объ этомъ мистеру Стендрингу.
-- Мнѣ нечего говорить ему.
-- Хорошо.
Письмо это она днемъ держала смятымъ у себя на груди, а ночью подъ подушкой, въ теченіи цѣлой недѣли, прежде нежели собралась съ духомъ переговорить о немъ со своимъ угрюмымъ супругомъ. Хотя онъ рѣдко говорилъ ей какое-либо рѣзкое слово, рѣдко сердито обращался съ ней, тѣмъ не менѣе безграничная власть Джебеза Стендринга надъ всѣмъ его домомъ основывалась болѣе на страхѣ нежели на любви. Онъ собирался идти въ контору, когда жена подозвала его къ себѣ. Онъ сейчасъ подошелъ къ ней и взялъ ее за руку въ знакъ того что онъ былъ тутъ и слушалъ ее.
-- Было бы вѣдь дурно съ моей стороны хранить отъ тебя тайну, Джебезъ, дорогой мой, не такъ ли? пролепетала она.
-- Разумѣется. Очень дурно.
-- Даже, еслибы высказавъ тебѣ все, я разстроила бы тебя. Я не люблю разстраивать тебя, Джебезъ, ты это знаешь.
-- Долгъ каждаго христіанина, Елизабетъ, подвергаться тому что ты называешь разстройствомъ. Мы не безъ цѣли подвергаемся испытаніямъ свыше. Пожалуста говори скорѣе, я уже опоздалъ на три минуты.
-- Видишь ли, милый, онъ въ отчаяніи, у нихъ еще ребенокъ, и онъ самъ боленъ и,-- и они ужасно бѣдны, умоляла слѣпая.
-- Онъ! О комъ говоришь ты?
-- О, я еще не сказала тебѣ этого, о Мартинѣ,-- Мартинѣ Блексемѣ.
-- Ты видѣла... я хочу сказать ты была у него? почти свирѣпо воскликнулъ ея мужъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Какъ могъ ты это подумать, Джебезъ. О, Боже мой! Боже мой! Какъ могъ ты подумать что я рѣшусь сдѣлать что-нибудь подобное послѣ всего что ты говорилъ.
-- Скажи лучше послѣ всего что онъ сдѣлалъ, произнесъ мистеръ Стендрингъ нѣсколько спокойнѣе.
-- Да, милый, послѣ всего что онъ сдѣлалъ, повторила его жена.
-- Такъ почемъ же ты знаешь? Кто сказалъ тебѣ, развѣ онъ писалъ?
Послѣднія слова онъ произнесъ живѣе обыкновеннаго, и нѣчто похожее на удовольствіе показалось при этомъ на лицѣ его.
-- Не онъ, милый, а жена его.
-- Покажи мнѣ письмо.
Онъ расправилъ смятый листокъ и прочелъ его. Затѣмъ онъ позвонилъ и велѣлъ слугѣ попросить сюда сейчасъ же мистера Андрью и миссъ Дунканъ.
-- Что хочешь ты дѣлать, милый? воскликнула мистрисъ Стендрингъ.-- Неужели ты....
-- Молчи!
Какъ скоро сынъ его и Джулія явились по его приказанію, онъ сказалъ, стоя возлѣ жены и держа ея руку:
-- Я позвалъ васъ, Андрью и Джулія, съ цѣлію дать вамъ урокъ, который пригодится вамъ и который, я надѣюсь, вы оба не забудете во всю жизнь вашу. Онъ заключается въ письмѣ которое я,-- погодите; вы читали письмо это, моя милая? обратился онъ къ Джуліи.
-- Нѣтъ.
-- Нѣтъ, она не читала его, Джебезъ, прервала мистрисъ Стендрингъ, какъ бы желая оправдать ее отъ всякаго сношенія съ посланіемъ одинъ видъ котораго придалъ столько строгости и холода голосу ея мужа.-- Мнѣ не хотѣлось чтобъ она знала, я просила мистера Доуласа, я думала что какъ священникъ, я....
-- Ты отлично поступила, возразилъ ея мужъ.-- Мистеръ Доуласъ далъ тебѣ хорошій совѣтъ. Я считаю своимъ долгомъ воспользоваться этимъ случаемъ. Будьте такъ добры, Джулія, прочесть письмо это вслухъ.
Онъ передалъ ей письмо, и она прочла его, стоя на мѣстѣ, тѣмъ тихимъ однообразнымъ голосомъ который и она начала съ нѣкоторыхъ поръ усвоивать себѣ.
Письмо подобное этому могло бы быть вынуждено у самаго гордаго изъ насъ еслибы мы видѣли какъ наши дѣти гибнутъ отъ недостатка того чего мы никогда не пріобрѣтемъ гордостью, еслибы мы видѣли что глава и опора семьи разбитъ тревогой и болѣзнью; и еслибы, что тяжеле и ужаснѣе всего, мы сознавали что всѣми этими несчастіями мы въ нѣкоторой степени обязаны сами себѣ. Нечего повторять письма этого слово въ слово. Письмо это было просительское, по счету шестнадцатое написанное женой Мартина Блексема къ слѣпой, но первое посланное ею. Въ немъ она говорила что они умираютъ съ голоду въ Лондонѣ; что мужъ ея только что получилъ мѣсто клерка у стряпчаго около Кента; что онъ нанялъ тамъ за очень дешевую плату маленькій домикъ; что послѣдній оказался гнѣздомъ лихорадки; что она заболѣла; что затѣмъ заболѣли дѣти; что наконецъ лихорадка завладѣла и отцомъ семейства, и лишила его возможности работать, что онъ потеряетъ мѣсто если скоро не выздоровѣетъ, что для лѣченія его предписаны вещи которыхъ они не въ состояніи купить, и она просила мистрисъ Стендрингъ прислать ей, ради Бога, десять фунтовъ, возвратить которые она обѣщала изъ перваго заработка мужа, если только онъ выздоровѣетъ, въ случаѣ же если онъ умретъ, то трудами его вдовы.
Джебезъ Стендрингъ назвалъ письмо это "нищенскимъ", да и что же оно было иное? Голосъ Ддуліи ни разу не дрогнулъ и не измѣнился во время чтенія, но разъ или два она бросила бѣглый взглядъ на Джебеза Стендринга, чтобы видѣть впечатлѣніе произведенное этимъ чтеніемъ. Она могла бы точно такъ же взглянуть на мраморный каминъ, прислонившись къ которому онъ стоялъ, ждать какое это произведетъ впечатлѣніе.
Когда она кончила, Джебезъ Стендрингъ взялъ у нея письмо, спокойно сложилъ его и сказалъ:
-- Человѣкъ о которомъ пишетъ женщина эта -- сынъ моей сестры и находился когда-то на моемъ попеченіи. Я вѣрнымъ и выгоднымъ образомъ устроилъ его состояніе. Я воспиталъ его такъ же какъ былъ самъ воспитанъ и какъ воспиталъ и роднаго сына своего. Я ему готовилъ почтенную, но трудолюбивую будущность. Совѣсть не можетъ упрекнуть меня чтобъ я упустилъ изъ виду какой-либо шагъ или бы пренебрегъ какимъ-либо увѣщаніемъ, могущимъ сдѣлать его честнымъ человѣкомъ и добрымъ христіаниномъ. Но онъ возмутился противъ меня. Не успѣлъ онъ достичь возраста избавлявшаго его, въ глазахъ закона, отъ моей опеки, какъ сейчасъ же покинулъ мой домъ, бросилъ дѣло избранное мною для него, пустилъ въ безразсудныя предпріятія состояніе такъ заботливо сбереженное мною и женился,-- женился даже не спросивъ моего совѣта. Теперь замѣтьте что было слѣдствіемъ всего этого. Черезъ четыре года, онъ и жена его, доведенные до нищеты, обращаются за подаяніемъ ко мнѣ, замѣтьте, ко мн ѣ! Просятъ у меня денегъ чтобы помочь ему наживать хлѣбъ на самой низшей ступени той самой дѣятельности которую я когда-то избралъ для него и которою онъ тогда пренебрегъ. Оставайся онъ подъ моимъ надзоромъ, онъ бы былъ въ настоящее время извѣстнымъ адвокатомъ; теперь же онъ принужденъ просить взаймы десять фунтовъ чтобъ удержать за собой мѣсто клерка у стряпчаго! Неисповѣдимы пути Провидѣнія! набожно заключилъ онъ рѣчь свою.-- Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія, горе наслѣдіе преступныхъ! Пойдемъ, Андрью, мы запоздали, карета ждетъ у дверей.
Съ этими словами онъ презрительно отбросилъ въ сторону "нищенское письмо" и пошелъ своею дорогой.
Случилось такъ что въ болѣе счастливые дни своей жизни, Джулія Дунканъ знавала молодаго и красиваго хирурга при арміи, по имени Бертрама Эйльварда, часто говорившаго ей въ самыхъ любящихъ выраженіяхъ о непокорномъ Блексемѣ. Эйльвардъ долженъ былъ отправиться за полкомъ своимъ въ Джерсей, а скоро затѣмъ разразился надъ нею ударъ, причиненный разореніемъ ея отца. Вы можете назвать это, если угодно, недостаткомъ дѣвической скромности, но прелестною дѣвушкой этою овладѣло вдругъ непреодолимое желаніе пойти навѣстить человѣка бывшаго другомъ того кого она любила, замѣтьте, навѣстить его, не бросить ему лишь въ лицо, чрезъ почту, десять фунтовъ, но взглянуть на него, ободрить его, если нужно, походить за нимъ; совершить, однимъ словомъ, въ отношеніи къ нему доброе, женское дѣло, ради Бертрама Эйльварда.
Она отправилась, объяснивъ свое отсутствіе вымышленною причиной, къ тому самому домику гдѣ мы оставили спящаго Джека Гилля, и тамъ у постели друга нашла самого Бертрама Эйльварда.
Бѣдный Андрью Стендрингъ! Слѣдующіе затѣмъ два или три дня вполнѣ убѣдили его въ предположеніи зародившемся въ его сердцѣ. Посланный по дѣлу въ Шотландію, онъ написалъ оттуда мужественное и благородное письмо, говоря въ немъ Джуліи что онъ ясно видитъ что она не можетъ любить его и прибавляя что ей нечего бояться никакихъ докучливыхъ поступковъ съ его стороны. Отдѣленіе торговаго дома ихъ въ Смирнѣ нуждается въ управителѣ. Онъ покинетъ свою родину и ее.... И опять скажу я: бѣдный Андрью Стендрингъ! Она никогда не получала этого письма. Прежде еще нежели оно было написано, она покинула кровлю Джебеза Стендринга и была въ открытомъ морѣ, на пути въ Мальту, вмѣстѣ съ мужемъ своимъ, Бертрамомъ Эйльвардомъ, младшимъ хирургомъ полка ея величества.
И тамъ бы и остался вѣроятно храбрый полкъ, еслибы нѣкоторые авганистанскіе предводители держали себя смирно, но въ Индіи появились смятенія, войска двинулись туда, и полкъ былъ отправленъ въ Аденъ. Джулія готова была слѣдовать за своимъ мужемъ во всякое мѣсто, будь оно даже еще жарче Адена, но онъ весьма благоразумно запретилъ ей это. Онъ хотѣлъ найти тамъ кого-нибудь кто бы заступилъ его мѣсто, и думалъ тогда возвратиться къ ней. Она должна была оставаться въ Мальтѣ. Какъ покорная жена, она повиновалась и была вознаграждаема длинными, любящими письмами посылаемыми ей отсутствующимъ съ каждою почтой; но вдругъ посланія эти прекратились, а нѣсколько строкъ въ газетѣ сообщили ей что отрядъ офицеровъ оставилъ, противно всѣмъ правиламъ и предостереженіямъ, аденскую линію и отправился на охоту въ степи, что на нихъ напали тамъ Арабы, и затѣмъ можно себѣ было представить неизбѣжныя послѣдствія этого. Отрядъ состоялъ изъ капитана Соундерса, лейтенантовъ Блека и Гея и младшаго хирурга Эйльварда.
Въ это самое время кто бы проѣзжалъ чрезъ Мальту какъ не Андрью Стендрингъ, отправлявшійся въ Смирну. Онъ слышалъ разумѣется о замужествѣ любимой женщины, но не зналъ гдѣ она находилась. Передвиженія полковъ ея величества не представляли для него интереса. Онъ нашелъ ее съ разбитымъ сердцемъ, въ совершенной крайности. Честнымъ и безкорыстнымъ образомъ онъ взялъ ее на свое попеченіе, проводилъ ее назадъ въ Англію, поселилъ ее въ тихомъ провинціальномъ городкѣ, въ которомъ, съ содѣйствіемъ пенсіи, немногихъ уроковъ и небольшаго вспомоществованія, которое ему удалось, косвеннымъ образомъ, всучить ей, она могла жить прилично. Затѣмъ онъ пошелъ своею дорогой, какъ разбитый горемъ человѣкъ; но хорошо было для него что онъ любилъ Джулію Дунканъ. Спасеніемъ было для Джуліи Эйльвардъ что она была любима имъ.
Она, бѣдная вдова, недолго пользовалась его помощью. Черезъ годъ послѣ своего пріѣзда въ Смирну, онъ получилъ извѣстіе объ ея смерти, а чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ спустя, нѣкоторый младшій хирургъ полка явился въ пріемной главнокомандующаго, съ просьбой снова внести его имя въ армейскій списокъ. Его считали убитымъ Арабами въ степи около Адена, и на его мѣсто былъ выписанъ къ храброму полку другой врачъ. Исторія случившаяся съ нимъ была удивительна, но не безпримѣрна. Онъ имѣлъ случай оказать нѣкоторыя услуги Бедуинамъ, пріѣзжавшимъ въ Аденъ для продажи съѣстныхъ припасовъ или для покупки чего-нибудь, у одного шейха онъ вынулъ изъ затылка пулю, у другаго вылѣчилъ ребенка, не браня ихъ при этомъ "нигерами" и не проклиная ихъ на чемъ свѣтъ стоитъ. Капитанъ и лейтенанты были разстрѣлены безъ жалости, но молодой хирургъ былъ узнанъ ими и помилованъ. Тамъ-то, во время своего долгаго плѣна въ степяхъ, онъ и пріобрѣлъ лихорадку и подагру, отдававшія ему, какъ мы знаемъ, одинъ изъ своихъ визитовъ много лѣтъ послѣ того, въ квартирѣ мистрисъ Гроутсъ.
Итакъ, онъ былъ снова водворенъ въ своихъ правахъ и нашелъ добрыхъ друзей, потрудившихся разказать ему все что произошло между его покойною женой и Андрью Стендрингомъ, и еще много кое-чего лишняго, на этотъ счетъ. Въ бѣшенствѣ онъ отправился къ отцу мнимаго похитителя своей чести и требовалъ видѣть Андрью, убѣдившись же что не можетъ наложить руки на него самого и обезумѣвъ отъ бѣшеной страсти, онъ нанесъ купцу тяжелый ударъ. Онъ сталъ сожалѣть объ этомъ необдуманномъ и неправомъ поступкѣ черезъ минуту же послѣ того. Онъ пожалѣлъ объ этомъ еще болѣе когда Джебезъ Стендрингъ всталъ и отирая кровь съ лица произнесъ съ ужасающимъ спокойствіемъ:
-- Въ моей власти заставить васъ раскаиваться до конца вашей жизни въ этомъ оскорбленіи, и вы будете раскаиваться въ немъ.
Мы знаемъ уже немножко Бертрама Эйльварда и можемъ быть увѣрены что ни горе объ утратѣ жены, утраченной имъ, по его мнѣнію, во всѣхъ отношеніяхъ, ни страхъ предъ угрозой Джебеза Стендринга не могли долго смущать его вѣтреную натуру. Онъ опять женился, и опять бракъ былъ совершенъ втайнѣ; онъ долженъ былъ оставить армію и велъ жалкое существованіе изо дня въ день, пока наконецъ не смиловались родные его жены и не назначили ему хорошую сумму, долженствовавшую оставаться за нимъ и послѣ ея смерти. Она родила ему двухъ дочерей, Мери и Милли, которымъ читатель былъ представленъ въ первой главѣ этой исторіи, и умерла.
Если нетерпѣливый читатель пропустилъ безъ вниманія этотъ разказъ прошлаго, то я совѣтую ему возвратиться назадъ и прочесть его, не то ему будетъ невозможно слѣдовать за ходомъ моего разказа. Онъ можетъ быть мнѣ благодаренъ еще за то что я избавилъ его отъ описанія всѣхъ происшествій случившихся въ теченіи двѣнадцати лѣтъ, прошедшихъ между смертью второй мистрисъ Эйльвардъ и пріѣздомъ вдовца въ квартиру мистрисъ Гроутсъ.
Я совершенно покончу съ прошлымъ моихъ героевъ, упомянувъ еще о дальнѣйшей судьбѣ непокорнаго Блексема. Онъ выздоровѣлъ и настолько пріобрѣлъ расположеніе своего патрона что послѣ смерти послѣдняго (стараго холостяка, не имѣвшаго ни души родныхъ) получилъ отъ него въ наслѣдство все его дѣло, домъ его, Соутертонское Аббатство и хорошую, круглую сумму чистыми деньгами. Дѣло это настолько отличалось отъ дѣла друга нашего Чемпіона, насколько могутъ отличаться одно отъ другаго адвокатскія дѣла. Блексемъ готовъ былъ убѣжать за цѣлую милю отъ каждаго кліента, желающаго представить какое-либо дѣло въ судъ. Нѣтъ, нѣтъ; но онъ былъ клеркомъ у судей, клеркомъ у попечителей о бѣдныхъ, клеркомъ въ Обществѣ благотворительности, по примѣру добраго старика Петра Гривса, своего покойнаго патрона. Кромѣ того онъ былъ агентомъ полдюжины сквайровъ графства, получалъ за нихъ аренды, писалъ ихъ дѣловыя бумаги и обдѣлывалъ большею частію ихъ дѣла спокойно сидя въ своемъ креслѣ.
Для человѣка ненавидящаго законовѣдѣніе именно потому что Джебезъ Стендрингъ постоянно точилъ его имъ, какъ мы точимъ ножъ, не могло найтись лучшаго положенія. Онъ любилъ пострѣлять дичь, и поля Сквайровъ дѣла которыхъ онъ велъ были всегда открыты ему; онъ любилъ поѣздить верхомъ, и хорошая лошадь была всегда къ его услугамъ; онъ любилъ бутылку хорошаго вина, и она всегда имѣлась въ его погребѣ. Онъ не питалъ никакой злобы на Джебеза Стендринга, но когда дѣти его стали подростать и выказывать свои своеобразныя наклонности, онъ говорилъ своей женѣ:
-- Дадимъ имъ волю, душа моя, пока въ нихъ нѣтъ никакихъ дурныхъ наклонностей. Я знаю что значитъ когда васъ доводятъ до того что вы ненавидите то что любили сперва и начинаете любить что сперва ненавидѣли, все изъ-за укрощенія плоти. Богъ не создаетъ насъ всѣхъ на одинъ ладъ, старушка моя, дадимъ дѣтямъ волю.
Съ семействомъ этимъ Джекъ Билль былъ очень близокъ съ дѣтства, и такъ какъ въ правилахъ Блексемова дома было давать всѣмъ волю слѣдовать своимъ наклонностямъ, то тамъ и не строго судились провинности нашего повѣсы.