Живописцы и скульпторы изображаютъ правосудіе въ образѣ женщины, но принуждены завязывать ей глаза въ знакъ того что она лишена возможности судить пристрастно. Я знаю что значеніе повязки объясняютъ иначе, но это вздоръ. На все есть свои причины, и причины которыми мы объясняемъ наши дѣйствія не всегда тѣ по которымъ мы дѣйствуемъ. Можетъ-быть одна изо ста женщинъ способна взглянуть безпристрастно на человѣка или поступокъ. Остальныя девяносто девять останавливаются съ изумительною быстротой на одномъ какомъ-нибудь пунктѣ, обыкновенно не имѣющемъ ничего общаго съ исходною точкой подъ вліяніемъ которой онѣ судятъ о немъ. Женщина беретъ зерно золота и, не обративъ ни малѣйшаго вниманія на грязный песокъ изъ котораго оно было извлечено, кричитъ: смотрите! Если же вниманіе ея обратилось въ другую сторону, безполезно показывать ей зерно за зерномъ чистѣйшаго металла. Она не будетъ смотрѣть ни на что кромѣ грязи изъ которой его извлекаютъ. Нѣтъ! Правосудіе въ образѣ женщины даетъ живописцамъ и скульпторамъ сюжетъ для граціозныхъ формъ и живописныхъ складокъ; но я предпочитаю судью ея величества, формы котораго можетъ-быть не красивы и складки одежды ложатся не артистически, но которому нѣтъ надобности завязывать глаза.
Правосудіе en femme судило нашего повѣсу и осудило его за вѣроломство, измѣну и безпечность. Еслибы члены судилища засѣдавшаго въ будуарѣ мистрисъ Виллертонъ могли приговорить его къ какому-нибудь наказанію, Джеку пришлось бы плохо. Нужды нѣтъ что онъ пригналъ заблудившагося агнца къ стаду. Нужды нѣтъ что заблудшій агнецъ былъ единственный свидѣтель противъ него, и что уже было доказано что свидѣтель лгунъ. Фактъ что Джекъ рекомендовалъ его "ужасному созданію", единственное наименованіе подъ которымъ была извѣстна въ Итонъ-Скверѣ прекрасная миссъ Салли Спрингъ, былъ неоспоримъ, а изъ него слѣдовало само собою что они, Джекъ и Спрингъ, были въ заговорѣ обобрать неопытнаго агнца; что они, Джекъ и ужасное созданіе, раздѣлили добычу пополамъ; и что онъ, Джекъ, видѣлъ несчастнаго агнца только тогда когда его черная шерсть была уже тщательно сбрита. Черный агнецъ возвратился съ чернымъ разказомъ о своихъ страданіяхъ, или о части своихъ страданій, и былъ очень доволенъ замѣтивъ что ему уже постарались пріискать оправданія и избавили его отъ труда.
-- Довольно, и къ чорту все это, отвѣчалъ онъ на робкіе упреки которыми встрѣтила его мать.-- Отецъ долженъ былъ назначить мнѣ приличное содержаніе, чтобъ я могъ жить какъ другіе. Не могу же я срамиться предъ другими.
Лордъ Гильтонъ защищалъ Джека и доказывалъ что онъ поступилъ какъ джентльменъ. Но это было все равно какъ еслибъ онъ сталъ доказывать своей сестрѣ и ея отголоску, милой Матильдѣ, что царь тьмы джентльменъ. Спенсеръ Виллертонъ взглянулъ на то что разказалъ ему своякъ и что разказывала ему жена, когда пришло время разказывать, съ своей собственной точки зрѣнія. Мери и Констанція молчали, довольныя тѣмъ что Джекъ оправдался, но хорошенькая, балованная Милли требовала чтобъ ее свозили въ Регентство и показали ей миссъ Салли Спрингъ; напрасно доказывали ей что по случаю траура по покойникѣ лордѣ Гильтонѣ ей неприлично показываться въ публичномъ мѣстѣ вскорѣ послѣ его смерти.
-- Я даже не видала ни разу несноснаго старика, ворчала она.-- Но во всякомъ случаѣ я сниму трауръ когда мы возвратимся на морской берегъ.
Мы умолчимъ о свиданіи благороднаго государственнаго человѣка съ сыномъ. Древніе драматурги хорошо дѣлали опуская занавѣсъ надъ агоніей героя. Когда сынъ, подготовившійся къ свиданію полубутылкой водки, вышелъ пошатываясь изъ комнаты, голова отца, всегда высоко поднятая предъ друзьями и врагами, опустилась на столъ и.... но мы опустимъ занавѣсъ.
Заблудившійся агнецъ объявилъ матери съ великимъ самодовольствомъ что онъ "переговорилъ со старикомъ и заставилъ его взглянуть на дѣло съ болѣе здравой точки зрѣнія". Затѣмъ онъ выпросилъ пять совереновъ и ушелъ, давъ честное слово возвратиться къ обѣду.
Лишнее говорить что онъ отправился не къ Джеку Гиллю и слова своего не сдержалъ.
Когда Беквисъ началъ поправляться и получилъ позволеніе говорить, Джекъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе дивился на него. Что это за человѣкъ который чувствуетъ сильнѣйшую страсть къ деньгамъ какъ къ деньгамъ, который говоритъ съ жаромъ объ охотѣ и различныхъ физическихъ упражненіяхъ, и самъ когда-то былъ страстнымъ охотникомъ, и имѣя средства вполнѣ позволяющія ему пользоваться любимыми забавами, живетъ въ жалкомъ лондонскомъ чердакѣ, отказывается отъ всякаго развлеченія и не дождется того времени когда ему позволятъ приняться опять за работу. Джекъ не могъ понять его.
Принявъ въ соображеніе его болѣзненное состояніе, Беквису можно было дать отъ тридцати-пяти до сорока лѣтъ, когда Джекъ познакомился съ нимъ. Онъ былъ высокъ и мужественъ. Черты его лица въ спокойномъ состояніи были женственно красивы и изящны, но жизнь придала имъ какое-то жесткое, холодное выраженіе, несвойственное имъ въ прежніе годы. Это выраженіе пропадало когда онъ спалъ у Джека. Глядя на его спокойное кроткое лицо, на свернувшуюся у него подъ мышкой собаку и птицу сидящую на его подушкѣ, сжималось сердце о жестокихъ словахъ которыми онъ называлъ этого человѣка когда не зналъ его.
Но не подумайте что два сосѣда жили вмѣстѣ какъ Дамонъ и Пифій. Не мало генеральныхъ сраженій произошло между ними, не мало рѣзкихъ замѣчаній было высказано съ той и другой стороны; casus belli по обыкновенію было требованіе доктора чтобы Беквисъ не прикасался къ перу и бумагѣ, и намѣреніе Джека работать за двоихъ.
-- Вы знаете свое дѣло, былъ припѣвъ Джека.-- Ваше дѣло выздоравливать, а мое заниматься вашими другими дѣлами, которыми вы теперь не можете заниматься.
-- Хорошо вамъ говорить когда у васъ нѣтъ своихъ дѣлъ, сказалъ Беквисъ, опрокидываясь на подушку.
Джекъ взглянулъ на него съ улыбкой, но не сказалъ ни слова. Беквисъ все еще смотрѣлъ на него какъ на счастливаго лѣнивца съ вѣрнымъ доходомъ.
-- Не могу я понять васъ, сказалъ Джекъ, окончивъ статью и отложивъ въ сторону перо.-- Почему вамъ такъ хочется приняться опять за работу. Вы сами сейчасъ сказали что терпѣть не можете работать.
-- Я долженъ работать.
-- На все есть время; но вы навѣрное не проживаете четверти того что получаете и.... Джекъ остановился, не рѣшаясь досказать свою мысль.
Были сумерки, и Джекъ не могъ замѣтить выраженія появившагося на лицѣ Беквиса при его послѣднихъ словахъ. Онъ досадовалъ на себя что заговорилъ о такомъ щекотливомъ предметѣ и хотѣлъ перемѣнить разговоръ, когда изъ темноты послышался тихій, грустный голосъ Беквиса:
-- Въ ваши лѣта, Билль, а можетъ-быть и моложе, я повѣсилъ себѣ камень на шею. Если я не буду бороться усиленно, онъ потянетъ ко дну меня и.... и другихъ.
Джекъ вспомнилъ о своихъ оксфордскихъ долгахъ и выразилъ свои чувства протяжнымъ свистомъ.
-- Да, я знаю что такое долги, сказалъ онъ помолчавъ.-- Но не унывайте, Беквисъ, вы скоро избавитесь отъ нихъ, если будете дѣйствовать какъ дѣйствовали до сихъ поръ. Но въ настоящее время вамъ все-таки нельзя работать.
Жесткая, насмѣшливая улыбка показалась на лицѣ больнаго, но онъ не сказалъ ни слова.
Этотъ разговоръ произошелъ спустя нѣсколько дней послѣ посѣщенія лорда Гильтона, а еще черезъ нѣсколько дней, докторъ простился съ своимъ паціентомъ сказавъ:
-- Теперь отправляйтесь недѣльки на три на берегъ моря, а когда возвратитесь, можете дѣлать что вамъ угодно.
Беквисъ объявилъ рѣшительно что это невозможно, что онъ останется въ Лондонѣ и будетъ работать. Джекъ не сталъ спорить, но тотчасъ же ушелъ изъ дома, а возвратившись часа черезъ два, объявилъ что все уже рѣшено.-- Издатели Цензора превосходные люди, сказалъ онъ. Они обѣщались телеграфировать каждую среду на какія темы имъ нужны статьи, которыя будутъ отсылаться имъ каждый четвергъ. Лучше этого нельзя ничего придумать. Полли Секунда уложитъ чемоданы и завтра можно будетъ уѣхать. У Беквиса захватило духъ, когда онъ услыхалъ такое неожиданное рѣшеніе. Онъ началъ возражать, но напрасно.
-- Завтра вы отправитесь со мною на островъ Вайтъ, какъ послушный мальчикъ, сказалъ нашъ повѣса тономъ не допускавшимъ возраженій.-- Тамъ вы будете собирать морскія раковины, съ которыми сдѣлаете потомъ что угодно, будете дышать морскимъ воздухомъ и подкрѣплять силы здоровою пищей. Рѣшено!
Около этого времени знакомые съ дѣломъ люди начали поговаривать что въ Цензор ѣ появился новый сотрудникъ, который распекаетъ министровъ, епископовъ, администраторовъ и рѣшаетъ вопросы смущавшіе многія поколѣнія государственныхъ людей, экономистовъ и духовныхъ, и рѣшаетъ ихъ съ хладнокровіемъ и сознаніемъ своей правоты поистинѣ изумительными; вмѣстѣ съ тѣмъ въ журналѣ исчезли серіозныя, спокойныя статьи, которыми онъ славился и въ которыхъ вопросы обсуждались основательнѣе нежели въ рѣзкихъ статьяхъ новаго сотрудника. Но публика, которая любитъ горячительную пищу, нашла что журналъ улучшился. Онъ дѣйствительно началъ расходиться лучше, а еслибъ издатель телеграфировалъ на островъ Вайтъ что ему нужна статья о разведеніи хлопчатника на лунѣ, онъ получилъ бы ее съ слѣдующею почтой. Ничто не могло привести въ затрудненіе новаго сотрудника
-- Но что вы знаете о нѣмецкой политикѣ? спросилъ Беквисъ нѣсколько сердито, когда Джекъ, получивъ телеграмму, сѣлъ писать, нисколько не смущенный трудною задачей.
-- Рѣшительно ничего не знаю, отвѣчалъ Джекъ съ своимъ веселымъ смѣхомъ,-- и на этомъ основаніи берусь написать о ней задорную статью. Поверхностное знаніе самая опасная вещь, Беквисъ; а такъ какъ у меня нѣтъ никакого, то я могу писать смѣло. Если вамъ случится писать о Германіи и нѣмецкой политикѣ, напишите такъ чтобы васъ никто не понялъ, и ваши слова сойдутъ за глубомысліе -- особенно въ переводѣ.
Итакъ онъ поправилъ Бисмарка по всѣмъ пунктамъ и открылъ глаза міру.
Между тѣмъ Спенсеръ Виллертонъ прибылъ съ своею яхтой на островъ Вайтъ, а жена его съ сыномъ, милою Матильдой и ея дочерью поселились въ виллѣ нанятой для нихъ лордомъ Гильтономъ. Мистрисъ Виллертонъ терпѣть не могла моря, то-есть путешествія по морю, и конечно ея милая Матильда тоже терпѣть не могла моря. Часто пожимали онѣ плечами и вздыхали объ эгоизмѣ мущинъ и преимущественно объ эгоизмѣ досточтимаго Спенсера, тратившаго почти столько же на свою яхту, сколько жена его тратила на свои наряды и развлеченія.
Мы знаемъ что поѣздка на островъ Вайтъ была рѣшена въ семействѣ Виллертоновъ раньше чѣмъ кто-либо изъ его членовъ познакомился съ мистеромъ Гиллемъ. Слѣдовательно никакъ нельзя предположить что они погнались сюда за нимъ. Погнался ли онъ сюда за кѣмъ-нибудь изъ нихъ, это другой вопросъ. Правда что докторъ Джемсъ вполнѣ одобрилъ его намѣреніе свозить Беквиса для поправленія здоровья въ Коусъ. Правда также что во время болѣзни Беквиса, въ тяжкіе часы ночи проведенные Джекомъ у его постели, лица Мери Эйльвардъ и Констанціи Конвей, слитые какъ прежде, стояли опять предъ его умственнымъ взоромъ и смущали его душу. Онъ зналъ что Мери живетъ въ Вентнорѣ и это можетъ объяснить почему изъ всѣхъ приморскихъ мѣстъ онъ выбралъ именно Коусъ. Когда же онъ узналъ что Констанція живетъ въ недалекомъ разстояніи отъ его квартиры, онъ даже не удивился, такъ привыкъ онъ считать этихъ дѣвушекъ неразлучными.
Узналъ же онъ это отъ мистера Фреда, который подошелъ къ нему однажды на набережной какъ ни въ чемъ не бывало и очень удивился когда Джекъ повернулся къ нему слиной. Фредъ сказалъ матери о своей встрѣчѣ съ Джекомъ, но умолчалъ о пріемѣ который тотъ ему сдѣлалъ. Бѣдная мать, вообразивъ что обольститель преслѣдуетъ ея заблудшагося агнца, поѣхала въ отчаяніи къ брату, который успокоилъ ее и пригласилъ Джека обѣдать. За обѣдомъ Джекъ встрѣтилъ Спенсера Виллертона, который пригласилъ его прокатиться на яхтѣ. На эту прогулку были также приглашены дѣвицы Эйльвардъ и Констанція Конвей, не раздѣлявшая отвращенія своей матери къ морю, и такъ....
Такъ дошло до того что однажды за завтракомъ, недѣли черезъ двѣ послѣ пріѣзда на островъ, Беквисъ ни съ того ни съ сего сказалъ:
-- Джекъ, мнѣ кажется что вы сами себя дурачите.
-- На какого чорта вы намекаете?
-- На что я намекаю? Я замѣтилъ что вы съ нѣкоторыхъ поръ начали носить бѣлые жилеты и панталоны необыкновенныхъ цвѣтовъ. Вчера вы вернулись домой верхомъ. Ваша послѣдняя статья въ Цензор ѣ никуда не годится и не была бы напечатана въ другое время года.
-- Я не нахожу ничего глупаго въ томъ что одѣваюсь какъ джентльменъ, Беквисъ, и въ томъ что провожу время съ джентльменами, возразилъ Джекъ съ досадой.-- Что же касается моихъ статей, это дѣло издателя, а не ваше.
-- О, конечно, если вы такъ поняли мои слова.
-- Развѣ я говорилъ вамъ что вы дурачите себя, когда вы не приняли приглашенія лорда Гильтона или предпочли провести всю ночь на вонючемъ торговомъ суднѣ нежели воспользоваться яхтой мистера Виллертона, которую онъ неоднократно предлагалъ вамъ какъ моему другу? Нѣтъ. Я старался убѣдить васъ что нѣтъ ничего хорошаго въ вашей несообщительности, но увидѣвъ что мои старанія напрасны, я оставилъ васъ въ покоѣ. Я предпочитаю быть сообщительнымъ или, какъ вы выразились, дурачить себя. Оставьте меня въ покоѣ, если такъ мнѣ правится. Это до васъ не касается.
-- Очень жаль что я заговорилъ объ этомъ, Джекъ. Я не зналъ что это зашло такъ далеко, возразилъ Беквисъ.
-- Что такое зашло далеко? спросилъ Джекъ.
-- То вслѣдствіе чего вы приняли такъ неблагосклонно мои слова, сказанныя въ шутку. Впередъ я буду молчать. Пожалуста перестанемъ говорить объ этомъ.
-- Нѣтъ, вы должны сказать на что вы намекаете.
-- Я сказалъ вамъ что жалѣю что заговорилъ объ этомъ, Гилль. Развѣ вамъ этого мало. Продолжать, значитъ набиваться на откровенность, къ которой вы повидимому не расположены, что меня впрочемъ не удивляетъ. Пусть будетъ по вашему. Поступайте какъ вамъ нравится, а я буду поступать какъ мнѣ нравится.
Не въ первый разъ спорили они другъ съ другомъ, но ихъ споры никогда не принимали такого рѣзкаго оборота какъ въ этотъ разъ. Dove la donna? Когда мущины любящіе другъ друга какъ Гилль и Беквисъ начинаютъ обмѣниваться упреками и сердитыми взглядами, будьте увѣрены что между ними замѣшалась женщина. Кто же была эта женщина? Она ходила взадъ и впередъ по лугу виллы лорда Гильтона, безпрестанно взглядывая на часы, въ ожиданіи двѣнадцато, и еслибы часы бились вполовину такъ скоро какъ ея сердце, они ушли бы по крайней мѣрѣ на полчаса впередъ. Было безъ двадцати минутъ двѣнадцать. Женщина, считавшаяся дѣвочкой нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, была та самая которая вывихнула себѣ руку, которая вступила въ недѣтскій разговоръ съ Алисой Блексемъ на берегу Соутертовскаго ручья, которая испустила дикій, за сердце хватающій крикъ: "мой отецъ, мой отецъ, о, мой отецъ!" въ день своего перваго бала. Теперь она уже не дѣвочка. Время сдѣлало невозможнымъ не видѣть въ ней внѣшнихъ проявленій женственности, а въ сердцѣ ея случилось аѣчто сдѣлавшее ее вполнѣ женщиной. Когда на дорогѣ, ровно въ двѣнадцать, послышался стукъ копытъ, и надъ заборомъ показалась бѣлая шляпа Джека, она убѣжала и спряталась.
-- По моему мнѣнію, мой милый Гильтонъ, сказала однажды мистрисъ Виллертонъ брату,-- не слѣдуетъ поощрять такъ сильно мистера Гилля. Ты можешь думать о немъ что тебѣ угодно, и онъ можетъ быть дѣйствительно такой какимъ ты его считаешь, но право начнутъ говорить, если онъ будетъ показываться такъ часто съ Мери и Амеліей.
-- Что за вздоръ.!
-- Ты можешь считать это вздоромъ если тебѣ угодно. Онѣ твои дочери, не мои. Что касается Мери, я вполнѣ спокойна и убѣждена что она не сдѣлаетъ никакой глупости; но милая Милли, съ ея красотой, впечатлительностью и неопытностью.... нѣтъ, тебѣ слѣдуетъ быть осторожнѣе.
-- Надо быть совсѣмъ слѣпою, Джертруда, чтобъ это сказать, возразилъ графъ.-- Развѣ ты не замѣтила что за Милли ухаживалъ молодой Винторнъ въ послѣдній сезонъ? Онъ теперь на охотѣ въ Шотландіи, иначе былъ бы непремѣнно здѣсь. По одному намеку который онъ мнѣ сдѣлалъ, когда я еще не получалъ титула, я имѣю основаніе надѣяться что дочь моя въ нынѣшнемъ году сдѣлается маркизой.
-- Винторнъ, говорятъ, ужасный сумасбродъ, замѣтила сестра недовольнымъ тономъ.
-- Онъ получаетъ его двадцать тысячъ въ годъ и не играетъ. Онъ будетъ отличнымъ мужемъ для Милли. Гилля я очень люблю, онъ славный малый, но зять! Какъ могла придти тебѣ въ голову такая мысль, моя милая Джертруда?
-- Ты думаешь что маркизъ нравится Милли?
-- Я въ этомъ увѣренъ.
Любящй отецъ не ошибся. Къ сожалѣнію въ наши будничные дни репутація "ужаснаго сумасброда" приноситъ болѣе пользы нежели вреда молодому человѣку. Лишь только хорошенькая Милли узнала что молодой маркизъ Винторнъ хандритъ (я не могу постигнутъ какъ удается прослыть ипохондриками молодымъ людямъ которые живутъ единственно для удовольствій и имѣютъ возможность тратить около трехъ сотъ фунтовъ въ день), она тотчасъ же потребовала чтобъ ее познакомили съ нимъ, что было исполнено и привело къ вышеупомянутому результату. Счастливый молодой человѣкъ (будемъ надѣяться что его хандра прошла) принужденъ былъ отправиться въ Шотландію, потому что пригласилъ туда общество на охотничій сезонъ прежде чѣмъ нѣсколько избитыхъ фразъ и музыка дали ему право обнять стройный станъ Милли и унестись съ нею въ вихрѣ вальса. Милли овладѣла лучшею партіей сезона. Опасаться Джека Гилля! Что за вздоръ!
Они и не подумали о маленькой Конъ. Они все еще смотрѣли на нее какъ на ребенка, вопреки ея длинному платью. Она проводила цѣлые дни съ своимъ другомъ Мери Эйльвардъ, къ великому облегченію ея матери. Съ нѣкотораго времени между мистрисъ Конвей и ея дочерью пробѣжала тѣнь, и мистрисъ Конвей, прикладывая къ глазамъ батистовый платокъ, увѣряла свою милую Джертруду что нельзя понять что случилось съ Констанціей. Она избѣгаетъ меня какъ злѣйшаго врага, жаловалась несчастная мать,-- а вы знаете сколько жертвъ я принесла для нея. Милая Джертруда увѣряла свою подругу что ей только такъ кажется, что нѣтъ ничего страннаго въ томъ что дѣвочка ищетъ общества ровесницъ, и что надо радоваться что она нашла такую подругу какъ Мери Эйльвардъ и т. д. и т. д. Но Матильда не принимала утѣшеній.
Были и другія обстоятельства нарушившія ея покой. Ея горничная изъ Девоншира, дѣвушка всегда угрюмая, но послушная, сдѣлала внезапное и ничѣмъ не вызванное нападеніе на свою кроткую госпожу. Она бросилась на нее какъ тигръ, получивъ выговоръ за какой-то проступокъ, едва не повалила ее, ушибла ей голову о кровать, толкала ее ногами и въ то же время имѣла дерзость кричать: "помогите" и "убьетъ". Мистрисъ Виллертонъ, услыхавъ крикъ, прибѣжала въ комнату своей подруги и нашла ее почти безъ чувствъ, съ красными пятнами на бѣлыхъ, нѣжныхъ рукахъ.
Обвиняемая не сказала ни слова въ свое оправданіе, пока мистрисъ Конвей описывала ея ужасный поступокъ. Она стояла угрюмо въ сторонѣ, приглаживая волосы, растрепавшіеся вѣроятно во время борьбы. Но когда мистрисъ Виллертонъ спросила ее, неужели ей не стыдно, она отвѣчала:
-- Пусть будетъ по вашему. Оправдываться было бы безполезно. Вы повѣрите скорѣе ей чѣмъ мнѣ. Но я предупреждаю ее чтобъ она не смѣла говорить того что сейчасъ разказала вамъ, если кто-нибудь спроситъ у нея мой аттестатъ. Миссъ Констанція все видѣла, а она не солжетъ.
-- Безсовѣстная, возразила ея барыня.-- Миссъ Констанція не была здѣсь. Вотъ по этому вы можете судить какое это лживое созданіе, прибавила она, обращаясь къ сочувствовавшей ей Джертрудѣ.
-- Она не была здѣсь, возразила горничная, -- но она все видѣла изъ своей комнаты. Дверь была отворена.
Мистрисъ Конвей побагровѣла и не сказала ни слова. Когда она въ этотъ день сошла къ обѣду, болѣе обыкновеннаго нѣжная и изящная, подруга ея узнала, къ своему величайшему изумленію, что горничная попросила прощенія и получила его.
-- Она слишкомъ вспыльчива, моя милая Джертруда, но это проходитъ у нея въ одну минуту, и какъ она теперь жалѣетъ о своемъ поступкѣ! Я погубила бы ее, еслибы прогнала, а она мнѣ очень полезна. Что стала бы я дѣлать съ новою горничной, которая не знаетъ моихъ привычекъ?
Слуги замѣтили что въ слѣдующее воскресенье провинившаяся служанка была въ церкви въ новомъ шелковомъ платьѣ, которое ея барыня надѣвала только разъ, и заключили что она получила полное прощеніе.
-- Вы слишкомъ балуете вашу горничную, Матильда, сказала мистрисъ Виллертонъ, узнавъ объ этомъ важномъ событіи (вѣроятно отъ своей горничной, позавидовавшей новому платью).-- Вы сами поощряете ее къ дурному повеленію.
-- О, Боже, Боже, развѣ я не знаю что это глупо, простонала бѣдная женщина.-- Но чего же вы хотите отъ такого беззащитнаго существа какъ я? Со мною всякій можетъ дѣлать что хочетъ.
Происшествіе съ горничной случилось за нѣсколько дней предъ тѣмъ какъ Констанція убѣжала, увидѣвъ бѣлую шляпу Джека. Онъ провелъ тогда очень пріятный день и погубилъ одну изъ новыхъ паръ панталонъ, собирая папоротникъ и цвѣты для дѣвушекъ во время прогулки. Сколько лѣтъ, казалось ему, прошло съ тѣхъ поръ какъ онъ игралъ съ ними въ крикетъ, водилъ Констанцію за руку какъ ребенка и говорилъ съ ней объ ея отцѣ. Какъ она измѣнилась! Какъ она похорошѣла! Она была хороша въ день бала мистрисъ Виллертонъ, но теперь, отъ морскаго ли воздуха или отъ чего другаго, появилось какое-то особое одушевленіе въ ея лицѣ. Бѣдная маленькая Конъ! Онъ не подозрѣвалъ что это одушевленіе исчезаетъ, лишь только она возвратится домой. Еслибъ онъ видѣлъ ее въ тотъ ужасный часъ когда была прощена горничная ея матери и слышалъ ея рыданія и хватающія за сердце слова: "отецъ мой, отецъ мой, о мой бѣдный отецъ!"
А Джекъ? Случилось что-нибудь съ его сердцемъ? Кажется еще нѣтъ. Всѣ три дѣвушки нравились ему; если же онъ отдавалъ которой-нибудь изъ нихъ предпочтеніе, такъ это Мери. Она такая благоразумная, такая добрая, такая безупречная. Онъ любилъ поспорить съ Милли, которая выказывала притворное презрѣніе къ его литературной дѣятельности, и любилъ обернувшись увидать большіе глаза Констанціи, внимательно устремленные на него, между тѣмъ какъ онъ поучалъ ихъ, относясь къ нимъ какъ къ двумъ глупымъ дѣвушкамъ. Но похвала и порицаніе Мери принимались совершенно иначе.
Возвратясь домой въ отличномъ расположеніи духа, онъ засталъ у Беквиса гостя -- высокаго, худощаваго джентльмена, который выкурилъ множество превосходныхъ сигаръ, говорилъ хотя и мало, но съ большимъ одушевленіемъ о различныхъ охотахъ на Востокѣ и просидѣлъ до поздней ночи.
-- Вы не противъ того чтобъ онъ приходилъ изрѣдка поболтать со мною? спросилъ Беквисъ, когда гость ушелъ.
-- Конечно нѣтъ; что за вопросъ! Онъ, кажется, славный малый.
-- Онъ такой какимъ кажется.
-- Кстати, вы представили насъ другъ другу, но забыли сказать мнѣ его имя.
-- Извините, странно что я забылъ. Его имя Андрю Стендрингъ. Онъ прожилъ много лѣтъ въ Смирнѣ, гдѣ я познакомился съ нимъ тогда -- нѣсколько лѣтъ тому назадъ.
-- Стендрингъ, повторилъ Джекъ.-- Мнѣ знакомо это имя. Нѣтъ ли у него родныхъ въ Лондонѣ?
-- У него, кажется, нѣтъ нигдѣ ни родныхъ, ни друзей, отвѣчалъ Беквисъ тѣмъ грустнымъ тономъ какимъ онъ говорилъ всегда о чемъ-нибудь серіозномъ.-- Онъ какъ и я одинокъ въ мірѣ.
-- Послушайте, Беквисъ, сказалъ Джекъ, положивъ руку на плечо своего друга.-- Я погорячился давеча; вы не сердитесь? Я не думалъ того что говорилъ. Вы не сердитесь, не правда ли?
-- Я не могу сердиться на васъ, Джекъ, но....
-- Что?
-- Вотъ что, сказалъ Беквисъ, и лицо его оживилось.-- Ради Бога, будьте осторожны. Вы теперь на хорошей дорогѣ. Не рискуйте влѣзть опять въ нищету ради женщины, которая непремѣнно обманетъ васъ.
-- О, вы несчастный старый циникъ, возразилъ Джекъ смѣясь.-- Кто же обманетъ меня?
-- Не знаю кто. Всѣ онѣ на одинъ ладъ. Теперь вы влюблены въ нее, а когда она окажется обманщицей, что случится непремѣнно, тогда вы поймете женщинъ.
Онъ говорилъ съ такимъ одушевленіемъ что удивилъ Джека.
-- Такъ вы полагаете что въ семъ мірѣ нѣтъ порядочной женщины, Беквисъ?
-- Отыщите ее и отправляйтесь жить съ ней на необитаемый островъ. Иначе не разчитывайте на счастіе.
-- Вы не допускаете что женщина можетъ быть вѣрна?
-- Я не говорю о вѣрности въ общепринятомъ значеніи слова, и не говорю о невѣрныхъ женахъ. Я говорю о женщинахъ вообще. Гдѣ сойдутся двѣ женщины, тамъ готовится гибель мущинѣ, который связанъ съ одною изъ нихъ.
-- Ну, нѣтъ, мой милый другъ. Это мы, мущины, губимъ женщинъ въ девяносто девяти случаяхъ изо ста.
-- Я съ вами совершенно несогласенъ. Едва ли одна изъ пятисотъ женщинъ гибнетъ какимъ бы то ни было образомъ безъ содѣйствія другой женщины.
-- Вы не любите женщинъ.
-- У меня есть на то причины. Выслушайте меня. Одинъ изъ моихъ лучшихъ друзей, человѣкъ которому даже враги не отказывали во многихъ хорошихъ качествахъ, женился на дѣвушкѣ которую онъ любилъ сильно и надѣялся сдѣлать счастливою женой. И она могла бы быть счастлива. Она была молода, неопытна, и онъ руководилъ ее какъ умѣлъ. Нѣсколько времени они были очень счастливы, но потомъ вокругъ нея собрался кружокъ женщинъ, которыя начали убѣждать ее что совѣты ея мужа не совѣты, а приказанія, что онъ вмѣшивается не въ свое дѣло, что она не должна поддаваться ему, а должна быть, какъ онѣ выражались, полновластною хозяйкой, чѣмъ она и была и никогда въ этомъ не сомнѣвалась, пока не вмѣшались эти кумушки. Между ними была одна которой удалось, Богъ знаетъ какъ, выдти за знаменитаго художника. Она была холодная, разчетливая, практическая женщина, въ которой было столь же мало изящества какъ въ каракатицѣ, но съ виду довольно приличная и отличная хозяйка. Мужъ ея, возвращаясь изъ своей студіи, находилъ дома покой, порядокъ, чистоту и былъ счастливъ съ своею вульгарною женой, потому что только въ романахъ мужья ищутъ въ женахъ чего-то особеннаго. Она же выставляла его за образецъ мужа, и отъ моего друга требовали чтобъ онъ былъ такой же въ своемъ безпорядочномъ домѣ. Возвратившись домой и замѣчая во всемъ безпорядокъ, онъ конечно сердился. Это называли вмѣшательствомъ не въ свое дѣло. Онъ старался помочь женѣ, это называли самоуправствомъ. Онъ видѣлъ жену въ безпрерывной ссорѣ съ прислугой, и пытался какъ умѣлъ успокоить обѣ стороны. Все хуже и хуже. Онъ пересталъ вмѣшиваться въ домашнія дѣла. Жена хотѣла быть полновластною хозяйкой въ своемъ домѣ, и онъ уступилъ ей это право, чтобъ успокоить ее, но она съ своею неопытностью скоро превратила для него домъ въ сущій адъ. Тогда онъ сталъ проводить время внѣ дома, въ самыхъ невинныхъ занятіяхъ. Это повело къ ревности. Даже дѣти его,-- но объ этомъ лучше не говорить... Зло было слишкомъ ужасно. Удивительно ли что человѣкъ въ такомъ положеніи сбился съ пути? Удивительно ли что тѣ которые знали его веселымъ, счастливымъ и потомъ были свидѣтелями его паденія, негодуютъ на зло причиняемое женщинами женщинамъ?
-- Но это случай исключительный.
-- Исключительный! такіе исключительные случаи повторяются безпрерывно какъ удары молота по наковальнѣ.
-- Но, послушайте! воскликнулъ Джекъ,-- не всѣ же женщины такъ глупы какъ жена вашего друга.
-- Я привелъ вамъ только одинъ примѣръ изъ общаго правила, но есть множество другихъ. Женщины учатъ женщинъ ревности, расточительности, тщеславію, ссорятъ мужей съ ихъ родными и друзьями. На всѣхъ путяхъ ведущихъ къ нарушенію седьмой заповѣди, -- вѣрьте мнѣ, Джекъ,-- указателемъ служитъ всегда рука женщины. И когда подумаешь что наши дѣти, наши невинные малютки воспитываются подъ такимъ руководствомъ, о! это слишкомъ ужасно, прибавилъ онъ, стиснувъ зубы.
-- Читали вы мою статью въ предпослѣднемъ нумерѣ о свидѣтельствѣ дѣтей, спросилъ Джекъ чтобы перемѣнить разговоръ.
-- Да, и вполнѣ согласенъ съ каждымъ вашимъ словомъ. Дѣтей можно убѣдить что они видѣли и слышали то чего они никогда не видали и не слыхали. Ваши доказательства очень хороши.
Статья о которой шла рѣчь была основана на аргументахъ которыми Джекъ оспаривалъ мистрисъ Конвей на Виллертонскомъ балѣ. Статья была хороша, но едва ли стоило читать ее безчисленное число разъ, какъ читала ее Констанція. Серіозная статья, свободная отъ запальчивости и рѣзкости свойственныхъ Джеку, но все же не такая чтобы побудить молодую дѣвушку броситься на колѣни и молиться со слезами о прощеніи и руководствѣ.