Холмы Флоренціи.
Липпи сказалъ правду: заступничество Косьмы стало между нимъ и оскорбленнымъ отцомъ. Медичи только смѣялся надъ тѣмъ, что онъ называлъ "заблужденіями брата Липпо", и приказалъ Бути держать себя смирно. Его дочь, заключенная въ монастырѣ противъ своего желанія, бѣжала оттуда съ тѣмъ, кто ей понравился. Чего же естественнѣе? Сандро и его подругѣ также было хорошо отъ благоволенія, которое оказывалось этому "брату". Дядя дѣвушки, уѣхавшій по своимъ торговымъ дѣламъ во Францію, также не безпокоилъ ихъ.
Влюбленнымъ незачѣмъ было скрываться. Липпи и его ученикъ все еще работали надъ фресками собора. Закончивъ изображенія жизни Іоанна Крестителя, они принялись за житіе св. Стефана, покровителя собора и города. Вечеромъ, закончивъ работу, они спокойно отправлялись въ свое жилище въ самомъ центрѣ Прато.
Пока Сандро работалъ въ соборѣ, Лиза сидѣла взаперти. Когда же они были вмѣстѣ, имъ все казалось, что они видятъ другъ друга въ первый разъ: они были въ восторгѣ, какъ въ началѣ своей любви. Принявшись за свое прежнее ремесло, Сандро сдѣлалъ для нея тонкую золотую цѣпочку, которая спускалась ей на лобъ и блестѣла на ея бѣлоснѣжной кожѣ.
Вмѣсто застежки былъ укрѣпленъ аметистъ. Овалъ лица былъ у Лизы гораздо правильнѣе, чѣмъ обыкновенно бываетъ у флорентинокъ, и это украшеніе придавало ей видъ какой-то сказочной принцессы, какой-то маленькой волшебницы.
По воскресеньямъ, когда въ соборѣ нельзя было работать по случаю богослуженія, Сандро уводилъ Лизу гулять по полямъ.
Кругомъ Прато разстилается обширная равнина, охваченная на горизонтѣ опаловыми горами. Ее прорѣзываетъ рѣка Омброне, катя лѣнивыя волны, которыя становятся грозными во время осеннихъ дождей. Отсюда недалеко до Флоренціи, но ея шумъ не достигаетъ до этой пустынной мѣстности, гдѣ царствуетъ тишина.
Сандро и Лиза шли, обыкновенно, держа другъ друга за руки. Иногда Лиза вдругъ вырывалась, если на дорогѣ попадались цвѣты, къ которымъ у нея была настоящая страсть. Весною она набирала ихъ цѣлыми охапками и затыкала ихъ себѣ въ волосы, за поясъ и даже плела изъ нихъ цѣлыя ожерелья.
Сколько времени длилась ихъ любовь? Этого они не знали сами. Сандро первымъ очнулся отъ этой волшебной летаргіи. Это произошло благодаря одному случаю, которые иногда вдругъ перевертываютъ всю жизнь.
Однажды вздумалось пріѣхать въ Прато маэстро Андрею дель Вероккіо, извѣстному скульптору и живописцу. Интересуясь всѣмъ, что касается его искусства, онъ зашелъ въ соборъ посмотрѣть фрески, а затѣмъ посѣтилъ мастерскую Липпи и Сандро.
Какъ водится, онъ выразилъ хозяину обычныя среди артистической братіи похвалы, но, уходя, бросилъ случайно взглядъ на наброски его ученика.
-- Послушай,-- сказалъ онъ Сандро, отведя его въ сторону: -- я старше тебя. За мной десять лѣтъ опыта, котораго нѣтъ у тебя. Сандро, то, что ты теперь дѣлаешь, еще не вполнѣ хорошо, но твои наброски вызываютъ во мнѣ удивленіе. Ты почти ничего не взялъ отъ Липпи. Липпи радостенъ, какъ лѣтній день, какъ день, когда собираютъ виноградъ. Твои же фигуры навѣваютъ скорбь, нѣжность, какое-то странное чувство, въ которомъ, быть можетъ, ты самъ не отдаешь себѣ отчета. Ты рисуешь не такъ твердо, какъ братъ Липпи, но зато болѣе изящно. Мнѣ кажется, что ты можешь сдѣлаться большимъ художникомъ. Но ты губишь себя, оставаясь здѣсь, въ этомъ маленькомъ городишкѣ. Постарайся церебраться во Флоренцію.
Онъ ушелъ, но Сандро не забылъ его словъ. Работая или сидя около Лизы, онъ только и думалъ о нихъ. Они заставили его сбросить съ себя его обычную безпечность. Теперь уже въ немъ говорило не одно сердце, но и голосъ честолюбія и фантазія, всегда жадная до всего новаго.
Липпо заявилъ какъ-то, что скоро онъ ѣдетъ въ Сполетто, гдѣ ему предстоитъ исполнить такую же работу, какъ и въ Прато. Придется, стало быть, опять вести жизнь безвѣстнаго ученика, которая хороша для какого-нибудь Фра-Діаманте, но которой онъ не могъ же довольствоваться вѣчно. А во Флоренціи!... Тамъ онъ будетъ независимъ. Вероккіо будетъ заниматься съ нимъ, онъ будетъ получать заказы, пріобрѣтетъ славу.
Однажды вечеромъ онъ повѣдалъ о своихъ намѣреніяхъ Лизѣ. Подперевъ голову рукой, она молча выслушала его.
-- А я?-- спросила она.-- Что же будетъ со мною?
Сандро покраснѣлъ: онъ не подумалъ о ней. Смутившись, онъ сталъ строить неопредѣленные планы.
-- Нѣкоторое время ты останешься въ Прато... Я буду часто навѣщать тебя. Я постараюсь поскорѣе заработать столько денегъ, чтобы намъ можно было жить во Флоренціи вдвоемъ. Тогда я призову тебя къ себѣ, и мы поженимся.
Онъ высказалъ это предположеніе съ нѣкоторымъ смущеніемъ. Голосъ его дрожалъ, и это не укрылось отъ Лизы.
-- Стало быть, все кончено,-- сказала она.-- Сандро, ты меня уже не любишь.
Не замѣчая своей непослѣдовательности, она бросилась ему на шею и съ рыданіями прижималась къ нему. Смущенный и растроганный, Сандро также плакалъ и говорилъ ей:
-- Молчи, Лиза, молчи. Это неправда, я тебя люблю.
Ему казалось, однако, что счастье его юности покидаетъ его, ускользаетъ изъ его рукъ. А онъ гналъ его самъ!
На другой день было воскресенье. Какъ всегда, они шли по равнинѣ вдоль Омброне. Разыгравшаяся наканунѣ сцена наложила на нихъ отпечатокъ нѣжности и какой-то слабости, которая бываетъ у раненыхъ. На каждомъ шагу Лиза заставляла своего спутника останавливаться и подолгу смотрѣла на возвышавшіяся на горизонтѣ горы, похожія на огромные опалы. Она какъ будто хотѣла запечатлѣть въ своихъ глазахъ красоту природы.
Сандро засыпалъ ее цвѣтами, срывая ихъ въ садахъ, попадавшихся по дорогѣ. Они образовали настоящую тунику. Лиза только улыбалась подъ гирляндами незабудокъ и красныхъ розъ.
Усталые они вернулись домой и незамѣтно перешли отъ сновидѣній наяву къ легкому сну.
Сандро открылъ глаза и увидѣлъ Лизу стоящей въ той самой одеждѣ, которую она носила въ монастырѣ.
Не совсѣмъ еще придя въ себя, Сандро смотрѣлъ на нее съ изумленіемъ.
-- Что ты хочешь дѣлать?-- спросилъ онъ.-- Ты собираешься уходить?
-- Ты видишь, я возвращаюсь въ монастырь,-- отвѣчала она.
Отъ изумленія онъ не могъ произнести ни слова.
-- Ты воображаешь, что ты еще любишь меня,-- продолжала она:-- но на самомъ дѣлѣ ты меня не любишь. Мое время прошло. Мнѣ не за что негодовать на тебя. Ты былъ свободенъ, и мы не давали другъ другу никакихъ обѣщаній. Я буду вспоминать о тебѣ тамъ, въ монастырѣ, и молиться, если только я могу молиться.
Онъ быстро вскочилъ и въ отчаяніи схватилъ ее. Она была какъ мертвая.
-- Ты не уйдешь,-- вскричалъ онъ.-- Я отказываюсь отъ всего, я не пойду во Флоренцію, мы останемся здѣсь. Я не дотронусь больше до кисти, если ты боишься, что я могу возгордиться и отдалиться отъ тебя. Останься.
-- Ахъ, Сандро, Сандро. Я ошиблась. Въ этотъ моментъ ты дѣйствительно любишь меня.
-- Стало быть, ты остаешься?
-- Нѣтъ. Я не хочу, чтобы завтра ты сталъ меня ненавидѣть.
Она освободилась изъ его рукъ и открыла дверь. Онъ попилъ, что рѣшеніе ея безповоротно.
-- Прощай, Сандро.
Онъ хотѣлъ броситься къ ней, но легкимъ жестомъ она устранила его и, медленно оглядѣвъ всю комнату, переступила черезъ порогъ.
Сандро упалъ на колѣни передъ захлопнувшейся дверью и зарыдалъ.
Лиза быстро спустилась съ лѣстницы, и не успѣлъ Сандро поднять голову, какъ бѣглянка повернула уже въ другую улицу и направилась къ церкви св. Маргариты. Вдали колокола меланхолично привѣтствовали возвращеніе этой заблудшей овцы.
Солнце заходило на холмахъ Флоренціи и одѣвало ихъ прозрачнымъ свѣтомъ. Воздухъ Тосканы принималъ цвѣтъ восточныхъ сапфировъ, который воспѣлъ еще Данте. Пепельно-зеленая окраска оливковыхъ деревьевъ, темнозеленый цвѣтъ кипарисовъ и длинныя полосы ихъ тѣней покрывали Санъ Минтато аль Монте и сосѣдніе холмы. Подъ ними разстилалась вся долина Арно. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ солнце касалось долины, виднѣлись серебряныя волны рѣки, извивавшіяся словно блестящія кольца ужа. Рѣка прорѣзывала всю равнину, воздѣланную, какъ сплошной садъ, и уходила на западъ въ область, уже не такъ ярко освѣщенную.
Напротивъ рдѣли холмы Фьезоле и темная Монте Морелло господствовала надъ другими горами -- крайними контрфорсами Аппенинъ. Посрединѣ этой долины раскинулась Флоренція, казавшаяся такой близкой, что можно было сосчитать всѣ ея дома, раздѣленные рѣкой Арно. Древность этого знаменитаго и чтимаго города сообщала особый отпечатокъ ея памятникамъ, которые въ перспективѣ казались нагроможденными другъ на друга. Вотъ Баптистерій Санъ-Джованни, такой же древній, какъ само христіанство, служившій сначала, вѣроятно, для языческихъ богослуженій; вотъ кампанилла Джотто -- первый порывъ католическаго искусства, вотъ массивный старый дворецъ съ рѣдкими окнами, башня котораго взвивалась къ небу, какъ стрѣла; вотъ колоссальная усыпальница Строццы, вотъ всѣ базилики и крѣпости, защищавшія Флоренцію,-- словомъ, вся ея красота, сила, душа.
Дорога къ церкви святой Маргариты шла въ гору и была изрыта низкими ступеньками, облегчавшими подъемъ богомольцевъ. Этой дорогой медленно поднимались къ богатой милостями обители священники, женщины, старики. На послѣдней площадкѣ сидѣла на травѣ группа людей, человѣкъ въ десять. Возлѣ нихъ лежали разбросанные съѣстные припасы, бутылки и музыкальные инструменты. Это собрались на дружескій пикникъ артисты -- скульпторы или художники..
Каждый долженъ былъ принести свое особенное угощеніе: если оно оказывалось такимъ же, что и у другого, принесшій платилъ штрафъ. То былъ давнишній обычай, который исполняли даже самые знаменитые живописцы того времени.
Въ тотъ вечеръ, о которомъ идетъ рѣчь, среди пировавшихъ находились Вероккіо, оба Паллаюоли, Антоніо и Пьетро, блестящая живопись котораго напоминала ювелирное искусство, Мино да Фьезоле, въ талантѣ котораго было что-то неземное. Онъ обыкновенно дѣлалъ намогильные памятники съ ангелами, которые могли бы понравиться самому блаженному Джованни.
Разговоръ пирующихъ принималъ разное направленіе: слышались то шутки, то серьезные споры объ искусствѣ. Но красота вечера мало-по-малу охватила всѣхъ. Разговоры смолкли. Мино взялъ лютню и запѣлъ.
Когда онъ кончилъ, долго еще царило молчаніе. Наконецъ Вероккіо повернулся къ своему сосѣду и, положивъ ему руку на плечо, спросилъ:
-- Ну, что же, Сандро, доволенъ ты тѣмъ, что пришелъ къ намъ?
-- Да, маэстро.
-- Кстати, нельзя же тебя вѣчно называть Сандро. Такихъ именъ слишкомъ много во Флоренціи. Выбери себѣ еще какое-нибудь имя, которое отличало бы тебя отъ другихъ. Красивыя имена больше пристали сеньорамъ и ученымъ, которые ихъ заимствовали съ греческаго. Но они не годятся для бѣдныхъ артистовъ, которые пачкаютъ полотна или мнутъ глину..
Сандро улыбнулся, какъ школьникъ, намѣревающійся продѣлать штуку.
-- Я нашелъ имя для себя. У дяди Симона, учившаго меня ювелирному мастерству, была одна слабость. Онъ любилъ вино монтепульчіяно и не брезговалъ и фалернскимъ. По этой причинѣ его прозвали Боченкомъ. Въ память этого я принимаю такое же имя и буду называться просто Боттичелли {По-итальянски botticelli значитъ маленькій боченокъ.}.