Сумракъ.
-- Благодарю васъ, святой отецъ. Вы мнѣ больше не нужны! Когда я захочу выйти отсюда, я опять постучу въ эти ворота.
Такъ говорилъ Лоренцо Медичи монаху-привратнику на Кампо-Санто, который, почтительно поклонившись, быстро удалился. Владыка Флоренціи остался одинъ.
Великолѣпный нерѣдко наѣзжалъ въ Пизу, чтобы ознакомиться съ настроеніемъ умовъ своихъ гражданъ. Пизанцевъ не безъ оснои:нія считали довольно равнодушными къ интересамъ Флоренціи. Они только съ виду помирились съ потерей свободы, а не могли забыть, что ихъ городу первому досталась когда-то власть надъ Тосканой. Несмотря на свое полурабство, они не убавили своей спеси, кичась своимъ прошлымъ, которымъ были освящены эти печальные и величавые берега Арно.
Съ тѣхъ поръ, какъ миръ установился прочно, Великолѣпный все путешествовалъ. Посѣтивъ морскія купанья въ Филеттѣ, онъ проѣхалъ въ Лукку, а затѣмъ, охваченный желаніемъ одиночества, уѣхалъ въ Валлобрезе, гдѣ спасался и кончилъ земные дни св. Вальбертъ. Тутъ его глаза, утомленные великолѣпіемъ, отдыхали на зелени каштановъ. Но самымъ любимымъ его мѣстомъ былъ Paradisino, на вершинѣ горы, откуда взглядъ по желанію направлялся или къ голубому бездонному небу, или по зеленой необъятой равнинѣ...
Въ данную минуту. Лоренцо привело въ Пизу не только его собственное желаніе, но и политика. Онъ посѣтилъ университетъ, гдѣ бесѣдовалъ съ учеными, побывалъ въ соборѣ, гдѣ простоялъ нѣсколько минутъ въ раздумьѣ среди статуй работы Пизано. Но его всегда тянуло на Кампо-Санто.
Гробницы съ ранней юности имѣли какую-то притягательную силу для Великолѣпнаго. Онъ любилъ стоять около нихъ, какъ будто прислушивась къ шопоту вѣковъ.
Въ Этой обстановкѣ онъ чувствовалъ теперь, что его дѣло здѣсь на землѣ кончено. Его здоровье разрушается, и въ сорокъ два года его высокая фигура горбится, его руки покрываются подагрическими шишками.
Но не за себя тревожится Лоренцо: его безпокоитъ опасность, которая грозитъ его дѣлу.
Послѣ его смерти два человѣка могутъ погубить его дѣло.
Прежде всего его сынъ Пьеро Медичи. Недалекій и безхарактерный, покорный только своимъ животнымъ чувствамъ, онъ плохо примется за дѣло своего отца, тріумфъ котораго ослѣпилъ его, но не пріучилъ къ мысли, что этотъ тріумфъ подготовлялся медленно и терпѣливо.
Затѣмъ есть еще врагъ, смѣшной и страшный въ одно и то же время. Это нѣкій монахъ -- Іеронимо Савонарола.
Семь лѣтъ тому назадъ прибылъ во Флоренцію молодой доминиканецъ, внукъ пользовавшагося нѣкоторой извѣстностью врача Михаила Савонаролы.
Ему предшествовала цѣлая легенда.
Въ одинъ прекрасный день онъ бѣжалъ изъ родительскаго дома въ Феррару, оставивъ въ своей комнатѣ написанную имъ книгу о презрѣніи къ міру. Онъ вступилъ въ орденъ доминиканцевъ, но затѣмъ, испуганный страшной испорченностью церкви, укрылся въ монастырѣ. И тотчасъ вокругъ него стали происходить въ изобиліи чудеса. Такъ, однажды онъ ѣхалъ на кораблѣ въ Мантую. Матросы играли въ кости и вели между собою нечестивые разговоры. Савонарола сталъ проповѣдывать имъ, и черезъ полчаса одиннадцать изъ нихъ пали къ его ногамъ, каясь въ своихъ грѣхахъ. Въ монастырѣ св. Марка Савонарола былъ принятъ восторженно. Ему поручили проповѣдывать въ дворцовой церкви Медичи.
Но тутъ его постигла неудача.
Глаза проповѣдника горѣли, его лицо было очень некрасиво, говорилъ онъ хрийлымъ голосомъ, дѣлая неловкіе жесты, и его языкъ, въ которомъ часто встрѣчались феррарскіе обороты, казался несноснымъ флорентинцамъ. На третій день у него осталось только двадцать пять слушателей. Тогда онъ отказался на нѣкоторое время отъ каѳедры и по приказу своего духовнаго начальства отправился путешествовать. Потомъ онъ опять сталъ проповѣдывать и на этотъ разъ съ большимъ успѣхомъ. Братъ Анджело изъ Брешіи заявилъ, что въ канунъ Рождества онъ видѣлъ свѣтъ вокругъ головы проповѣдника. Его призвали во Флоренцію. Изъ христіанскаго смиренія онъ хотѣлъ совершить путешествіе пѣшкомъ, но силы ему измѣнили. Тутъ Провидѣніе послало ему на помощь таинственнаго человѣка, который привелъ его въ гостиницу, а потомъ сопровождалъ его до городскихъ воротъ Флоренціи и здѣсь вдругъ исчезъ.
Въ монастырѣ св. Марка Савонарола сталъ проповѣдывать о простотѣ христіанской жизни. Зала скоро оказалась недостаточною, и проповѣдникъ долженъ былъ спуститься въ монастырскій садъ. Тамъ онъ обыкновенно становился подъ розовое дерево.
Уныніе стало распространяться по Флоренціи. Лоренцо просилъ монаха умѣрить свой голосъ, но Савонарола сказалъ его посланнымъ:
-- Скажите Лоренцо Медичи, чтобы онъ покаялся въ своихъ грѣхахъ, ибо Богъ хочетъ наказать его и его семью.
Не имѣя возможности ни запугать, ни подкупить суроваго проповѣдника, Лоренцо хотѣлъ подорвать его возраставшее вліяніе и выставилъ противъ него августинца Маріано Гинаццано. Они сразились съ каѳедры, и Гинаццано былъ со срамомъ побѣжденъ.
Успѣхъ воодушевилъ Савонаролу. Когда онъ проповѣдывалъ постомъ въ базиликѣ Санъ-Лоренцо, его краснорѣчіе производило страшное впечатлѣніе. Даже ученѣйшій изъ людей Пико де-Мирандола выходилъ изъ церкви, охваченный энтузіазмомъ. Народъ же просто безумствовалъ.
Изъ могучихъ легкихъ этого монаха вылетало пламя, воспламенявшее всѣ сердца. Не рискуетъ ли Флоренція сгорѣть съ своимъ правительствомъ, искусствомъ и богатствомъ, когда ея владыка окажется не въ состояніи защищать ея дѣло?
Такъ думалъ Лоренцо, стоя на кладбищѣ Кампо-Санто. Ему казалось, что на небѣ онъ видитъ апокалиптическое облако, которое заволакивало весь горизонтъ. Освѣщеніе становилось колеблющимся, природа тосковала, какъ бы въ ожиданіи отвѣта.
Отвѣтъ былъ данъ скорый и страшный для Лоренцо. Занятый своими мыслями, онъ машинально обогнулъ монастырь и очутился лицомъ къ лицу съ фресками, изображавшими тріумфъ смерти.
"Неужели же я боюсь монаха?" спросилъ онъ самъ себя и, направившись къ воротамъ, постучалъ привратнику.
Черезъ двѣ недѣли Великолѣпный лежалъ при смерти на своей виллѣ Кареджи. Лихорадка сжигала его, боль внутри была невыносима. Его обычный докторъ не зналъ, на что рѣшиться, я выписанъ былъ другой ученый Лаццари. Онъ прописалъ ему лекарство изъ жемчуга и драгоцѣнныхъ камней, но оно не произвело никакого дѣйствія. Смерть была уже здѣсь. Лоренцо, вспоминая о своей набожной матери, хотѣлъ умереть добрымъ христіаниномъ, исповѣдывался и причастился.
-- Больше всего я сожалѣю о томъ, что не успѣлъ устроить Лавренціанскую библіотеку,-- говорилъ онъ призваннымъ-къ нему друзьямъ, Анджело Полиціано и Пико делла Мирандоля.
Потомъ вошелъ въ комнату его сынъ Пьеро. Никто не присутствовалъ при ихъ бесѣдѣ, но всѣмъ стало извѣстно, что Лоренцо завѣщалъ своему преемнику править всегда въ интересахъ большинства, а не въ пользу отдѣльныхъ лицъ.
Когда Пьеро вышелъ, всѣ замѣтили, что глаза его были сухи: онъ былъ радъ, что скоро начнется его правленіе, и онъ не могъ плакать.
Между тѣмъ Лоренцо ждалъ еще кого-то или чего-то и нетерпѣливо повертывался на постели, несмотря на возрастающую слабость.
-- Неужели онъ не придетъ ко мнѣ, пока я еще не умеръ?-- спросилъ онъ Полиціано, который снова былъ у его постели.
-- Онъ идетъ, я вижу его,-- отвѣчалъ тотъ.
-- Наконецъ-то!-- вздохнулъ Лоренцо.
Въ садъ входилъ Іеронимо Савонарола. Онъ шелъ быстро, ни на что не глядя. Вотъ послышался стукъ его сандалій о мраморный полъ. Еще секунда, и онъ былъ въ комнатѣ Лоренцо.
Савонарола явился снова по просьбѣ Медичи. Прежде, чѣмъ умереть, Великолѣпный хотѣлъ сдѣлать послѣднюю попытку къ примиренію съ реформаторомъ и такимъ образомъ спасти свое дѣло и свою семью.
-- Отецъ мой,-- сказалъ онъ доминиканцу, который приблизился къ его постели,-- я хотѣлъ бы умереть въ мирѣ съ Богомъ и съ вами. Вотъ почему я призвалъ васъ прійти снова.
Савонарола смотрѣлъ на него безстрастно. Если онъ внутренне торжествовалъ, видя, какъ унижается передъ нимъ владыка Флоренціи, то на лицѣ его нельзя было прочесть ничего.
-- Вѣруете ли вы?-- спросилъ онъ умирающаго.
-- Да, вѣрую.
-- Можете ли вы мужественно встрѣтить смерть, если то угодно Богу?
-- Да.
-- Если ему угодно будетъ продлить вашу жизнь, обѣщаетесь ли вы жить по-христіански?
-- Да.
-- Вы совершили тяжкіе грѣхи передъ Нимъ. Когда-то вы взяли и разграбили Волатерры и совершили мщеніе надъ невинными. Вы присвоили себѣ имущество другихъ. Обѣщаете ли вы загладить эти поступки и вознаградить потерпѣвшихъ?
-- Да, обѣщаю.
-- Обѣщаете ли оставить вашимъ дѣтямъ лишь такое состояніе, которое прилично простымъ гражданамъ.
Въ душѣ умирающаго на мгновеніе вспыхнула борьба. Тяжела для него была жертва!
Но и на этотъ разъ онъ сдѣлалъ головой утвердительное движеніе.
Водворилась тишина. Іеронимо цридвинулся еще ближе къ кровати.
-- Обѣщаете ли возвратить свободу Флоренціи?-- спросцлъ онъ.
Отреченіе! Это уже слишкомъ!
Великолѣпный отвернулся къ стѣнѣ и не отвѣчалъ.
Савонарола вышелъ изъ комнаты.
Такъ умеръ Лоренцо ди-Медичи, флорентійскій купецъ, некоронованный владыка Флоренціи, многолѣтній судья Италіи.
Много знаменій предвѣщали его кончину.
Въ церкви святой Маріи Новой во время проповѣди одна женщина стала бѣгать, крича: "Видите этого страшнаго быка, который опрокинулъ церковь своими огненными рогами?"
На безоблачномъ небѣ вдругъ появились сильныя тучи. Молнія ударила въ колокольню собона и уничтожила украшавшій ее золотой гербъ Медичи.
Наконецъ въ теченіе трехъ ночей на холмахъ Фьезоле видны были блуждающіе огни. Огни двигались по направленію базилики Санъ-Лоренцо и здѣсь исчезали.
Народъ бросилъ въ колодезь врача, который не сумѣлъ спасти ихъ владыку.
Другъ Лоренцо Полиціано умеръ съ горя, слагая элегію на его смерть.
Объятые внезапной яростью, львы Флоренціи растерзали другъ друга въ своихъ клѣткахъ, къ великому огорченію флорентинцевъ.
Смерть Лоренцо, хотя всѣ ожидали и предсказывали ее, погрузила во мракъ весь городъ. Пока новый правитель ощупью искалъ своихъ путей въ лабиринтѣ политики, въ умахъ водворялся мракъ. Естественные свѣточи -- философія и искусство -- гасли подъ бурнымъ вѣтромъ реформы, которую громко съ каѳедры проповѣдывалъ Савонарола.
Флоренція заразилась религіозной болѣзнью, какъ недавно заразилась она чумой.
Одной изъ первыхъ жертвъ этой болѣзни была Фьямма Альдобранди. Она стала обнаруживать признаки слабости, свойственной благороднымъ и нѣжнымъ душамъ. Даже въ пылу страсти къ Марко она испытывала угрызенія совѣсти за свое не совсѣмъ христіанское счастье. Слова Неры, сказанныя ей въ монастырскомъ саду, прозвучали для ея совѣсти словно ударъ грома.
Ужасъ, который сѣялъ своими проповѣдями Савонарола, нашелъ въ женѣ Альдобранди благодарную почву. Въ томъ всеобщемъ разрушеніи, которое онъ предсказывалъ и которое онъ могъ, казалось, вызвать по мановенію своей прозрачной руки, она видѣла и свой личный трауръ. Съ утра до вечера думала она о словахъ проповѣдника, полныхъ смерти. Когда Марко цѣловалъ ее, думая развлечь ее, она съ ужасомъ упрекала себя за то, что забывала въ эти минуты о готовящемся небесномъ мщеніи.
Наступилъ наконецъ моментъ, когда она была уже не въ силахъ оставаться сама съ собою. Она повѣдала обо всемъ мужу, разсказала ему даже о встрѣчѣ съ Нерой. Марко нахмурился и, опустивъ голову, нѣсколько минутъ сидѣлъ въ задумчивости.
-- Итакъ,-- промолвилъ онъ наконецъ: -- она все еще не сложила оружіе! И за что она ненавидитъ меня? Вѣдь я не былъ первымъ ея капризомъ. Мое преступленіе состояло только въ томъ, что я не сталъ дожидаться, чтобы она меня бросила. А теперь она мститъ любимой мною женщинѣ. Да, если когда-то мы и совершили грѣхъ, то развѣ мы за него не выстрадали, особенно жена?
Фьямма повѣдала ему и о томъ ужасѣ, который нагнала на нее проповѣдь Савонаролы. Слушая ее, Марко только улыбался.
-- Этотъ отецъ -- ловкій человѣкъ, которому справедливо удивляются,-- сказалъ онъ.-- Онъ знаетъ, какъ говорить съ народомъ, чтобы его слушали. Онъ мститъ теперь правительству Флоренціи за то, что оно когда-то не хотѣло его признать. Но вѣдь онъ не распоряжается молніями. Будь же разумна и не бойся ничего.
Фьямма успокоилась, но это спокойствіе длилось всего около недѣли.
Однажды вечеромъ, наклонившись надъ кроваткой сына, она замѣтила, что, вопреки обыкновенію, онъ еще не спалъ. Инстинктивно, машинальнымъ жестомъ, свойственнымъ всѣмъ матерямъ, она пощупала ему лобъ. Мальчикъ былъ въ жару.
Дѣло было въ началѣ осени. Надъ Флоренціей нависла удушающая жара. Дождя не было давно, и рѣка Арно почти совсѣмъ высохла. Воздухъ былъ насыщенъ міазмами, и въ городѣ было много больныхъ, особенно среди дѣтей. "Лихорадка съ Арно" не представляла большой опасности, однако дочь сосѣдки Фьяммы умерла отъ нея.
Напуганная мать не сомкнула болѣе глазъ. Мальчикъ началъ бредить. Она разбудила мужа.
-- Ахъ, Марко, я говорила тебѣ, что Богъ возьметъ его у насъ.
-- Виче, не бѣги,-- бредилъ мальчикъ.-- Почему ты не хочешь меня подождать?
-- Тише, Фьямма,-- пытался успокоить жену Марко.-- Не говори такихъ вещей. Не накликай смерть. Онъ выздоровѣетъ, увѣряю тебя.
-- Умоляю тебя, или за докторомъ.
Марко вышелъ изъ комнаты. Фьямма осталась одна, жутко прислушиваясь къ бреду ребенка.
Явился докторъ. Внимательно осмотрѣвъ ребенка, онъ объявилъ, что болѣзнь произошла вслѣдствіе роковой констелляціи звѣздъ. Онъ назначилъ ванны изъ молока, ибо молоко имѣетъ сродство съ человѣческой натурой. Кромѣ того, онъ прописалъ еще сокъ нѣкоторыхъ растеній, который слѣдовало принимать во время полнолунія.
Но лихорадка у Джани не уменьшалась. Она сразу достигла высокой степени и не спадала.
Однажды вечеромъ Фьямма, не знавшая сна со времени болѣзни сына, тихо стояла у его кровати. Ея заплаканные глаза были окружены тѣми синими пятнами, которыя Данте называлъ короной мучениковъ.
Въ комнату тихо вошелъ Марко. Безконечная жалость сдавила его сердце. На одну минуту имъ забылъ даже о больномъ ребенкѣ и нѣжно обнялъ жену за талію.
Но она рѣзко оттолкнула его.
-- Оставьте меня,-- сказала она хрипло.-- Оставьте меня.
Онъ едва узнавалъ ее: такъ перемѣнилась она. Ея губы были сжаты, глаза ввалились, она была похожа на сумасшедшую.
-- Не дотрагивайся до меня! Я чувствую, что возненавижу тебя!
Лицо Марко выражало неперемѣнно то глубокое изумленіе, "то скорбь.
-- Ты думаешь, что я сошла съ ума?-- спросила она.-- Нѣтъ, я не сошла съ ума.
-- Что съ тобой Фьямма? Ты пугаешь меня.
-- Что со мной? Я чувствую, что если бы я не полюбила тебя, если бы мы не совершили грѣха...
-- Ну?
-- Тогда Джани не умеръ бы. Я боюсь, что возненавижу тебя. Это ты увлекъ меня тогда на путь грѣха, за который мы теперь расплачиваемся.
-- Итакъ, ты сожалѣешь, что полюбила меня?
-- Можетъ быть,-- тихо отвѣчала она.
Страданія матери убили въ ней инстинкты жены.
-- Но вѣдь если бы ты не любила меня,-- съ отчаяніемъ говорилъ Марко,-- то Джани и на свѣтѣ бы не было.
-- Не все ли равно!-- отвѣчала она возбужденно.-- Не все ли равно! Вѣдь онъ умираетъ.
Прошелъ часъ. Ребенокъ былъ еще живъ. Мало-по-малу его дыханіе становилось спокойнымъ и правильнымъ.
Удастся ли спасти Джанни?
Мальчикъ остался живъ.
Мѣсяцъ спустя человѣкъ въ траурномъ одѣяніи шелъ черезъ Соборную площадь. Онъ шелъ быстро, натыкаясь на прохожихъ, которыхъ не замѣчалъ. Видно было, что онъ шелъ безъ опредѣленной цѣли.
Очутившись передъ церковью Santa Reparata, онъ вдругъ остановился. Съ минуту онъ оставался неподвижнымъ, потомъ вдругъ ринулся впередъ и вошелъ въ церковь.
То былъ Марко Альдобранди.
Три дня тому назадъ умерла его жена, Фьямма Альдобранди. Она также заразилась лихорадкой и, ослабленная горемъ и усталостью, не могла перенести болѣзнь.
Флорентинка умерла, какъ умираютъ тѣ лидіи, которыя служатъ символомъ Флоренціи: она тихо заснула, пока Марко покрывалъ поцѣлуями ея руки и края ея одежды. Вздохъ -- и душа ея смѣшалась съ серебристыми тучками, что плыли въ голубомъ небѣ Флоренціи.
Марко остался одинъ.
Вотъ уже два дня, какъ тѣло ея покоится въ церкви, которой семья Альдобранди оказывала особое покровительство. Тамъ въ сумракѣ плакали и молились, стоя на колѣняхъ на каменныхъ плитахъ, его отецъ и мать. Марко не могъ молиться, его отчаяніе было слишкомъ свирѣпо, и, словно волкъ, онъ бродилъ по городу, возбуждая одновременно страхъ и сожалѣніе.
И вотъ, остановившись теперь передъ церковью Santa Reparata, онъ вдругъ вспомнилъ, что въ ней произносилъ свои проповѣди Савонарола.
Марко ненавидѣлъ его. Онъ обвинялъ его въ томъ, что въ своей дикой нетерпимости онъ смутилъ сердце Фьяммы и ускорилъ ея конецъ, внѣдривъ въ него ужасы и предчувствія.
Теперь онъ рѣшилъ войти въ церковь. И въ тотъ моментъ, когда проповѣдникъ будетъ, какъ всегда, проклинать фривольный городъ и предвѣщать близкую гибель Флоренціи и Италіи, онъ остановитъ его рѣчь, онъ уличитъ его въ духѣ насилія, который и заставляетъ его говорить. И это будетъ его месть. Можетъ быть, вѣрные приверженцы Савонаролы бросятся на него и убьютъ его на мѣстѣ. Тѣмъ лучше!
Съ такими мыслями проникъ онъ въ церковь. Савонарола былъ на каѳедрѣ. Онъ не грозилъ болѣе, страшныя слова на этотъ разъ исчезли, слушателей охватывало чувство милосердія, а не мести. Въ это утро Іеронимо говорилъ о Божественной любви.
Гнѣвъ Альдобранди упалъ. Онъ испытывалъ какое-то сладкое и спасительное умягченіе, неудержимое желаніе плакать.
И вспоминалось ему, какъ на зарѣ ихъ любви онъ вмѣстѣ съ Фьяммой посѣтили монастырь. Прислонившись къ стѣнѣ, словно бѣлыя мраморныя изваянія, монахи предавались созерцанію, другіе носили воду изъ колодца, и ихъ бѣлыя одежды рѣзко выдѣлялись на яркомъ фонѣ неба.
Онъ вспомнилъ, какъ ему вдругъ показалось, что и онъ -- одинъ изъ этихъ монаховъ.
Не насталъ ли теперь часъ, когда этотъ сонъ долженъ стать дѣйствительностью?
Между тѣмъ проповѣдникъ едва держался на ногахъ отъ усталости.
-- Дайте мнѣ перевести духъ,-- говорилъ онъ своимъ слушателямъ.
Онъ спустился съ каѳедры. Растроганные слушатели заливались слезами, восклицая:
-- Боже! сжалься надъ нами.
Марко подошелъ къ Савонаролѣ.
-- Отецъ мой,-- сказалъ онъ.-- Меня зовутъ Марко Альдобранди. Я хотѣлъ бы прійти сегодня въ вашу келью.
-- Съ какою же цѣлью, сынъ мой?
-- Я хочу принять монашество..