Кровь.
Мессеръ Франческо де-Пацци, прозванный за свой малый ростъ уменьшительнымъ именемъ Франческино, нервно ходилъ по своей террасѣ. Онъ казался еще очень моложавымъ. Его голова, преждевременно посѣдѣвшая отъ болѣзни или разгульной жизни, была причесана съ особой тщательностью. По манерѣ, съ какой онъ держался, по его взгляду, въ немъ видна была наслѣдственная гордость. Его рѣзкія движенія обличали въ немъ бурную натуру, свойственную семейству Пацци.
Въ немъ роились самыя свирѣпыя мысли. А вокругъ него разстилался тихій спокойный садъ, украшенный бѣлыми статуями. Между деревьями виднѣлась чудная вилла Монтуги, въ саду журчалъ фонтанъ, словно серебряная игла, поднимавшійся къ небу.
А въ это время Франческино, продолжая ходить въ тѣни, обдумывалъ смертоносный планъ.
Въ эту эпоху Флоренція шумѣла непрерывными празднествами, но въ воздухѣ носилась гроза, и вокругъ Медичи кишѣли заговоры. Наслѣдственный врагъ Медичи, король неаполитанскій, поднималъ уже голову, вчерашній другъ Сикстъ IV превратился въ непримиримаго врага. Папа считалъ, что Лаврентій Медичи нанесъ ему смертельное оскорбленіе. Сикстъ отказался назначить Джуліано Медичи кардиналомъ. Великолѣпный въ отместку за это сталъ поддерживать враждебные папѣ города. Затѣмъ, когда святой отецъ вздумалъ купить Имолу, чтобы подарить ее своему племяннику Ріаріо, онъ запретилъ Пацци ссудить Римъ деньгами на эту покупку. Франческо не обратилъ вниманія на запрещеніе. Тогда Медичи принялся за его двоюроднаго брата Джованни и при помощи нарочно для этого изданнаго закона лишилъ его крупнаго наслѣдства. Отъ этого старинная вражда Пацци къ Медичи вновь вспыхнула яркимъ пламенемъ. Въ ихъ вражду вступились папа и неаполитанскій король.
Противъ Медичи образовалась сильная партія. Его стали обвинять въ томъ, что онъ покушается на свободу Флоренціи. Не имѣя какого-либо титула и даже не занимая опредѣленной должности, онъ издавалъ и передѣлывалъ законы по своему произволу. Послѣдніе республиканцы Флоренціи, подстрекаемые примѣрами древнихъ, которые не боялись пролить кровь во имя общаго блага, открыто говорили, что его нужно убить.
Найти для этого средства и было задачей Франческино.
Вдругъ онъ прервалъ свое лихорадочное хожденіе. За рѣшеткой сада появился человѣкъ, лицо котораго было покрыто капюшономъ, какъ это дѣлали монахи и легисты. Франческино самъ открылъ ему калитку.
Они пожали другъ другу руки и пошли рядомъ къ виллѣ, сохраняя полное молчаніе. Войдя въ переднюю, они сейчасъ же прошли въ потайную комнату. Тамъ только гость сбросилъ съ себя капюшонъ, подъ которымъ оказалось длинное и жесткое лицо Бартоломео Канцельери.
-- Вы пришли сюда съ опасностью для вашей жизни, мессеръ,-- сказалъ Франческино, вновь подавая ему руку.-- Благодарю васъ за это отъ имени нашихъ друзей.
-- Это правда,-- отвѣчалъ Канцельери съ улыбкою.-- Если Медичи узнаютъ, что я уѣхалъ изъ Пистойи, я убитъ. Ихъ рабы, этотъ Совѣтъ Восьми, предупредили меня. Они такъ боятся, чтобы я не напалъ на монастырь Санъ-Джиминьяно, гдѣ скрывается моя добродѣтельная супруга, и не поджегъ бы дворца ея любовника Альдобранди. Страхъ, конечно, небезосновательный... Ахъ, если бъ эти Медичи знали, какъ я ихъ ненавижу!..
-- Ну, не больше, чѣмъ я,-- перебилъ его Франческино, взглядъ котораго такъ и загорѣлся.-- Если они помѣшали вамъ отомстить за вашу честь, то они смертельно ранили мою гордость. Когда возникло дѣло объ этой Имолѣ, я былъ въ Римѣ, у святого отца, котораго я состою банкиромъ. Не они ли вызвали меня въ Совѣтъ Восьми и обошлись со мною, какъ съ послѣднимъ гражданиномъ. Но они поплатятся за это... А пока я дѣлаю для нихъ привѣтливое лицо...
И онъ засмѣялся.
-- Они и не догадываются о томъ, что имъ готовится. Съ тѣхъ поръ, какъ мы видѣлись съ вами въ послѣдній разъ, дѣло сильно подвинулось впередъ. Сальвіати теперь на нашей сторонѣ, во главѣ насъ стоитъ теперь ихъ родственникъ, архіепископъ пизскій. Мнѣ удалось склонить къ нашему дѣлу моего дядю, который вначалѣ и слышать не хотѣлъ объ этомъ.
-- Я, съ своей стороны,-- сказалъ Канцельери,-- повидался съ графомъ Ріаріо, племянникомъ святѣйшаго отца, и съ изгнанниками Романьи, которые пойдутъ за нимъ. Фалько Джинори также обѣщалъ мнѣ помочь, чѣмъ только онъ можетъ. Кромѣ того, я такъ хорошо подготовилъ умы въ Пистойѣ и въ пригородахъ, что по моему сигналу они возстанутъ, какъ одинъ человѣкъ. Во время изгнанія я, какъ видите, не терялъ времени даромъ.
Долго еще говорили они о политикѣ и о задуманномъ убійствѣ, сидя въ потайной комнатѣ, куда проникалъ уже ароматъ приближающейся весны.
Между тѣмъ Лоренцо и Джуліано, окруженные своими риторами, философами и художниками, среди празднествъ и досуга, посвященнаго музамъ, казались какими-то полубогами, продолжавшими собою олимпійскую миѳологію. Конечно, для нихъ было небезызвѣстно, что имъ завидуютъ и ненавидятъ ихъ, а судьба, стерегущая сильныхъ міра сего на перекресткахъ, подготовляетъ засаду и имъ. Джуліано подъ своимъ камзоломъ носилъ кольчугу. Но они не думали, что ихъ часъ уже насталъ, что опасность, при блескѣ кинжаловъ, готова уже прыгнуть на нихъ изъ темноты и схватить ихъ за горло. Они не замѣчали, что почва подъ ихъ ногами уже изрыта интригами, и не слышали, что въ стѣнахъ ихъ двор ца, расписанныхъ фресками Гоццоли, уже ходятъ Пацци.
Ученые друзья, геніальные собесѣдники заставляли ихъ забывать дѣйствительность и витать въ какомъ-то мистическомъ снѣ.
Таковъ былъ Анджело Полиціано -- изумительный умъ, обитавшій въ некрасивомъ тѣлѣ. Когда онъ говорилъ, никто не замѣчалъ его толстыхъ губъ и некрасиваго профиля его лица. Онъ считался пріоромъ монастыря Санъ-Джовани, но душа его была языческая. Онъ относился съ презрѣніемъ къ Библіи и въ своихъ проповѣдяхъ, вмѣсто молитвъ, указывалъ вѣрнымъ мѣста изъ Платоновскаго Горгія, рекомендуя заучивать ихъ наизусть.
Марциліо Фичино, въ своемъ монастырѣ во Фьезоле, гдѣ Анджелико на колѣняхъ рисовалъ свои райскія сцены, теплилъ лампаду передъ бюстомъ Платона, словно передъ алтаремъ.
Леоне Альберти былъ учителемъ и духовнымъ отцомъ обоихъ сыновей Медичи, кбгда они посѣщали Камальдульскій монастырь съ его тихимъ лѣсомъ, столь благопріятствовавшимъ ихъ бесѣдамъ. Геній его былъ универсаленъ. Какъ архитекторъ, онъ воздвигъ входныя двери въ церкви Santa Maria Nova и составилъ нѣсколько трактатовъ. Какъ естествоиспытатель, онъ изобрѣлъ аппаратъ для измѣренія океанскихъ глубинъ и извлекалъ оттуда корабли, лежавшіе на днѣ морскомъ сотни лѣтъ. Какъ гуманистъ, онъ указывалъ Боттичелли красивыя аллегоріи, которыя могли пригодиться для его миѳологическихъ картинъ. Онъ сочинялъ также комедіи и писалъ стихи.
Еще болѣе замѣчателенъ былъ молодой художникъ, ученикъ Вероккіо, къ которому Джуліано чувствовалъ- особенное расположеніе. Леонардо былъ очень красивъ; всегда любезный, онъ одѣвался весьма изысканно. Пріятная наружность почти заставляла забывать, что этотъ человѣкъ одаренъ божественными талантами. Его первыя работы вызвали въ его учителѣ чувство удивленія, смѣшаннаго со страхомъ. Но и помимо живописи ему достаточно было заняться какимъ-либо искусствомъ или наукой, и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ онъ былъ уже выше всѣхъ въ этой области.
Его влекла къ себѣ тайна философскаго камня. Его другъ Джуліано, такой же мечтатель, раздѣлялъ съ нимъ эту страсть. Во дворцѣ Медичи былъ устроенъ алхимическій кабинетъ. За цвѣтными стеклами, скрывавшими ихъ отъ взоровъ профановъ, оба они, Джуліано и Леонардо да Винчи, окруженные книгами формулъ, ретортами и колбами, блѣдные отъ напряженія и надеждъ, со страхомъ сидѣли за своимъ великимъ дѣломъ.
Великолѣпный старался возродить во Флоренціи религію Платона.
Даже въ тотъ самый день, когда Пацци и Канцельери обдумывали, какъ бы его убить, онъ созвалъ на своей виллѣ Карреджи основанную имъ академію. Засѣданіе было устроено въ честь Платона. Члены академіи -- ихъ было девять по числу музъ -- комментировали творенія своего учителя. Кавальканти, прозванный за свою красоту Героемъ, объяснялъ діалогъ "Федонъ". Они трепетали отъ его словъ, какъ будто чувствуя, что черезъ нихъ проходитъ всеоживляющая античная религія.
А въ то же самое время въ Монтуги, на виллѣ стараго Джакопо де-Пацци, старѣйшаго члена рода, заговорщики впервые собрались на совѣтъ.
Предсѣдателемъ былъ Джакопо. Это былъ странный, безпокойный и бурный человѣкъ. Даже наружность его свидѣтельствовала о его раздражительномъ и непостоянномъ нравѣ. Его руки были постоянно въ движеніи, а голова судорожно тряслась. Еще не такъ давно онъ цѣлые дни проводилъ въ азартной игрѣ, разражаясь богохульствомъ при каждомъ проигрышѣ и бросая въ лицо противнику мѣшокъ съ костями. Слишкомъ расточительный, онъ никогда не платилъ не только своимъ кредиторамъ, но и простымъ рабочимъ, которые ремонтировали его дворецъ.
Когда племянникъ предложилъ ему свергнуть Медичи, онъ объявилъ это предпріятіе безуміемъ. На всѣ доводы онъ отвѣчалъ упорнымъ сопротивленіемъ, но въ концѣ концовъ сдался. Народъ съ удивленіемъ сталъ замѣчать, что мессеръ Джакопо пересталъ предаваться игрѣ, началъ посѣщать церковь и платить долги.
Послѣ Бога онъ открылъ свой умыселъ папскому кондотьеру Джамбаттистѣ де-Монтессеко, чѣловѣку рѣшительному и бывалому, который охотно согласился предоставить свою шпагу въ пользу ихъ плана.
Наконецъ заговорщики были всѣ въ сборѣ. Всѣ Пацци тѣснились около Джакопо. Во главѣ другихъ сталъ архіепископъ пизанскій Сальвіати, увлекшій за собою и нѣкоторыхъ своихъ родственниковъ.
Одинъ только колебался среди нихъ: это былъ папскій кондотьеръ, для котораго убійство было ремесломъ. Джамбаттиста не такъ давно имѣлъ случай видѣть Лоренцо и, вступивъ съ нимъ въ бесѣду, не могъ устоять противъ его обаянія.
Франческино, наиболѣе нетерпѣливый, заговорилъ первымъ:
-- Такъ какъ мы уже рѣшили казнить этихъ двухъ негодяевъ, то лучше будетъ дѣйствовать быстро и покончить съ обоими разомъ.
-- Мнѣ кажется, что это едва ли возможно,-- живо возразилъ Монтессеко.
-- Почему же, мессеръ Джамбаттиста?-- спросилъ, нахмурившись, Франческино, котораго разсердило это неожиданное возраженіе.
-- Да потому, что вы не можете поразить ихъ одновременно въ ихъ дворцѣ. Подумали ли вы о томъ, сколько слугъ ихъ всегда окружаетъ?
-- Отъ военнаго человѣка я не ожидалъ такого осторожнаго замѣчанія,-- проговорилъ сквозь зубы Франческино.
Кондотьеръ пожалъ широкими плечами въ знакъ презрѣнія къ своему худосочному противнику. Старый Джакопо поспѣшилъ вмѣшаться.
-- Синьоръ Джамбаттиста правъ,-- объявилъ онъ.-- Истинное мужество состоитъ въ томъ, чтобы не браться за невозможное. Убьемъ Медичи, но каждаго порознь
-- Какимъ же образомъ?-- воскликнулъ архіепископъ Пизы.
-- Вотъ что я вамъ предложу. Джуліано, какъ вы знаете, помолвленъ съ дочерью синьора Пьомбино.
-- Ну?
-- И предполагаетъ скоро ѣхать къ ней. Пусть нѣкоторые изъ насъ догонятъ его и устроятъ ему кровавое обрученіе.
-- А Лоренцо?
-- Мы отправимъ его въ Римъ. Онъ горитъ желаніемъ примириться съ папою. Мы скажемъ ему, что его святѣйшество ждетъ его въ Римѣ, чтобы дать ему отеческое благословеніе. Когда онъ явится въ Римъ, тамъ встрѣтятъ его нашъ другъ графъ Ріаріо съ нѣсколькими лихими малыми, которые и дадутъ ему отпущеніе грѣховъ при помощи хорошаго удара кинжаломъ.
Предложеніе Джакопо рѣшено было поставить на голоса, но тутъ вмѣшался архіепископъ Пизы.
-- Я нахожу въ планѣ, предложенномъ нашимъ почтеннымъ другомъ, одно большое неудобство. Наше дѣло неминуемо должно будетъ затянуться на неопредѣленное время, а между тѣмъ заговоръ нашъ можетъ открыться. Въ промежутокъ между убійствомъ Джуліано у Пьомбино и убійствомъ Лоренцо наши враги успѣютъ собраться съ силами, и мы слишкомъ скоро выдадимъ себя
-- Это вѣрно,-- сказалъ Джакопо Браччолини.
-- Что же вы предлагаете?-- спросилъ Франческино.
-- А вотъ что. Святѣйшій отецъ помѣстилъ своего племянника Рафаэлло Сансони для окончанія образованія въ нашъ университетъ въ Пизѣ. Онъ только что назначилъ его кардиналомъ и легатомъ въ Перузу. Такимъ образомъ молодой человѣкъ, чтобы добраться до Перузы, долженъ будетъ проѣхать черезъ Флоренцію. Тамъ я его задержу, а мессеръ Джакопо сдѣлаетъ мнѣ удовольствіе и пригласитъ его къ обѣду на свою виллу.
-- Съ удовольствіемъ,-- перебилъ его Джакопо:-- но я не вижу...
-- Подождите. Одновременно съ нимъ вы пригласите Джуліано и Лоренцо. Хотя между вами были недоразумѣнія, тѣмъ не менѣе вы все-таки съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ?-- прибавилъ архіепископъ иронически.
-- Въ превосходныхъ,-- тѣмъ же тономъ отвѣтилъ Джакопо.
-- На дессертъ мы поднесемъ Медичи блюдо, которое имъ придется съѣсть и которое называется "мщеніе".
Всѣ улыбнулись и молча переглянулись между собою. Каждому было за что отомстить Медичи.
-- Кардиналъ Сансони пріѣзжаетъ завтра,-- закончилъ свою рѣчь архіепископъ Сальвіати.
-- Послѣзавтра я пришлю ему приглашеніе,-- вставилъ мессеръ Джакопо.
На этомъ и было покончено.
Юноша, одѣтый въ пурпуръ, которому, невѣдомо для него, предстояло стать пособпикомъ убійства, остановился въ Монтуги. Глава рода Падци уже послалъ ему приглашеніе и разсчитываетъ, что оба брата, стараясь смягчить своихъ враговъ, явятся къ нему несомнѣнно. Но ему не везетъ. У Джуліано, страдавшаго, какъ и его отецъ, подагрой, сильно разболѣлась нога, и онъ прислалъ извиненіе, что не можетъ быть.
Замыселъ на этотъ разъ не удался. Можетъ быть, дѣло пойдетъ удачнѣе въ Фьезоле, куда Лоренцо и Джуліано должны ѣхать, чтобы, въ свою очередь, устроить празднество въ честь кардинала. Нога Джуліано не проходила, и Лоренцо является на праздникъ одинъ.
Франческино пускается на хитрости. Онъ велитъ передать обоимъ братьямъ, что кардиналъ, наслышавшись о великолѣпіи ихъ дворца во Флоренціи, желалъ бы, чтобы его пригласили туда. Братья соглашаются на это. Все уже готово къ пріему: серебро, восточныя ткани, брильянты, колье, статуи, картины -- все это выносится изъ шкаповъ и витринъ. Но въ самый день банкета Джуліано объявляетъ, что онъ еще не въ состояніи выходить, и, полусидя, остается въ своей комнатѣ.
Что происходитъ въ глубинѣ этой души, тайну которой такъ строго хранятъ глаза, никогда не открывающіеся вполнѣ? Конечно, Джуліано дѣйствительно боленъ, но развѣ не могъ онъ, изъ уваженія къ такому гостю, преодолѣть на нѣсколько минутъ свои страданія? Обыкновенно онъ, этотъ неутомимый охотникъ, цѣлыми днями рыщущій верхомъ, гораздо болѣе выносливъ. Неужели его томитъ предчувствіе?
Время было мрачное. Герцогъ миланскій только что палъ, проколотый кинжаломъ на ступеняхъ церкви Ольжіати. Да и Пацци не совсѣмъ надежны. Не догадывался ли Джуліано о заговорѣ? Въ такомъ случаѣ, почему бы ему не подѣлиться своими страхами съ братомъ? Вѣроятно, тутъ было темное предчувствіе судьбы, и, конечно, не больная нога, а нервы отталкивали его отъ неминуемой гибели. Въ немъ что-то испытывало страхъ. Что-то такое, что не есть ни разумъ, ни сердце, ни воля. Но это что-то сильнѣе и повелительнѣе всего этого.
Тѣмъ не менѣе во дворцѣ Медичи царитъ полная гармонія; она заполняетъ звучныя галереи и даже отдаленную комнату, гдѣ сидитъ Джуліано, опустивъ глаза и погрузившись въ мысли. Противъ него сидитъ за органомъ Альберти и импровизируетъ.
Между тѣмъ заговорщики волнуются и начинаютъ терять терпѣніе. Дѣло черезчуръ затягивается. Объ немъ знаютъ слишкомъ многіе, и, если такъ будетъ тянуться, возможно, что заговоръ будетъ открытъ. Необходимо покончить. Надо дѣйствовать завтра же. Завтра воскресенье -- оба брата будутъ за обѣдней вмѣстѣ съ кардиналомъ въ Санта Маріа дель Фіоре. Тамъ-то они должны погибнуть.
На новомъ собраніи въ Монтуги снова устанавливаются подробности предполагаемаго убійства.
Во-первыхъ, кто долженъ нанести первый ударъ? Для этого нужна чрезвычайная ловкость. Поразить Джуліано вызывается подвижной и нервный Франческино и буйный забіяка Вандини. Предложеніе ихъ принимается: за нихъ нечего бояться! Ихъ кинжалы будутъ дѣйствовать, какъ жало осы.
Относительно Лоренцо думать нечего. Всѣ взоры обратились на Джамбаттиста де-Монтессеко. Убить чудовище долженъ не кто другой, какъ кондотьеръ съ его солдатскимъ хладнокровіемъ и мускулами здоровеннаго крестьянина.
Но Джамбаттиста отказывается. Минуту заговорщики остаются въ полномъ оцѣпенѣніи отъ изумленія, затѣмъ всѣ разомъ поднимаются и окружаютъ кондотьера. Его капризъ непонятенъ. Неужели онъ хочетъ сорвать весь планъ? А вѣдь онъ держится именно на немъ. Если Лоренцо ускользнетъ, то народъ можетъ обратиться противъ заговорщиковъ. Если же тиранъ будетъ убитъ, можно поручиться, что Флоренція будетъ ихъ привѣтствовать.
Но на всѣ доводы кондотьеръ упорно отвѣчаетъ:
-- Не могу. У меня не хватаетъ дерзости поразить этого человѣка въ церкви, во время мессы. Не мало народу убилъ я на своемъ вѣку, но въ битвѣ или на улицѣ во время дуэли. Это было обычное убійство. Но вы хотите, чтобы я зарѣзалъ Лоренцо во время церковной службы. Я не желаю. Не желаю быть святотатцемъ.
Всѣ стали его упрашивать, стараясь устыдить его и заклиная его именемъ порабощенной Флоренціи. Неужели онъ покинетъ на произволъ судьбы своихъ друзей и доведетъ ихъ до казни и позора? Стали даже высказывать сомнѣнія въ его храбрости. Но все было напрасно. Джамбаттиста оставался непоколебимъ.
Тогда смѣло поднимаютъ голову Антоніо изъ Волтерры и Стефано изъ Боньоны.
-- Такъ какъ мессеръ Джамбаттиста колеблется, то мы займемъ его мѣсто. Мы оба -- священники, къ церкви и къ алтарю намъ не привыкать стать, и мы не поддадимся страху.
Одни стали аплодировать, другіе возмущались. Священники -- и берутся за такое дѣло! Но время не терпитъ. Предложеніе обоихъ добровольцевъ принято. Переходятъ къ обсужденію другихъ подробностей задуманнаго плана. Рѣшено, что убійство должно совершиться послѣ причащенія и что архіепископъ пизанскій и Джакопо тотчасъ же вернутся во дворецъ и объявятъ совѣту старѣйшинъ, что волею или неволею онъ долженъ повиноваться членамъ рода Пацци. Монтесекко будетъ поддерживать ихъ съ помощью всадниковъ, которыхъ онъ ввелъ въ городъ подъ видомъ почетнаго эскорта кардинала.
Санта-Репарата полна народу. Высокіе своды работы Брунелески, голыя стѣны, на которыхъ мѣстами чуть-чуть вырисовываются статуи, падаетъ холодный утренній свѣтъ. Толпа, кишащая подъ огромными сводами, все-таки не въ состояніи заполнить эту торжественную пустоту: храмъ такъ великъ, что его строила какъ будто совершенно не та раса, которая колѣнопреклоненно молится тамъ внизу на каменныхъ плитахъ пола, двигаясь словно колонія какихъ-то насѣкомыхъ.
Вдругъ раздаются величавые звуки, словно громъ раскатывающіеся подъ сводами. То звучала душа органа, какъ будто запѣли хоромъ рѣзные ангелы, украшавшіе верхъ трибунъ. Началась обѣдня.
Съ хоръ, еще болѣе темныхъ, чѣмъ вся остальная часть собора, надъ которыми высился громадный куполъ, не имѣющій равнаго во всемъ мірѣ, соборъ кажется какимъ-то колодцемъ, откуда поднимаются, какъ туманъ, волны кадильнаго дыма. Въ этомъ сумракѣ, столь подходящемъ къ таинственности вѣры, костюмы кавалеровъ сверкаютъ золотомъ и камнями, Кардиналъ, стоя одинъ подъ балдахиномъ, кажется высокимъ привидѣніемъ въ красной мантіи. Служащій обѣдню священникъ медленно движется съ чашей, словно какой-то золотой жукъ.
Лоренцо Медичи уже въ церкви. Его сопровождаютъ его сынъ Пьеро съ своимъ наставникомъ Полиціано и нѣсколько друзей. Заговорщики тоже тамъ, готовые на все. Они стараются погасить невольный блескъ своихъ глазъ и скрыть подергиваніе сухихъ отъ волненія губъ. Нѣкоторымъ изъ нихъ стоило только протянуть руку, чтобы достать до Лоренцо, который появлялся всюду безъ тѣлохранителей и не требовалъ, чтобы вокругъ него была пустота, требуемая не только этикетомъ, но и благоразуміемъ. Лоренцо не хотѣлъ, чтобы съ нимъ обходились, какъ съ принцемъ.
-- А гдѣ же Джуліано? Онъ обѣщалъ также пріѣхать. Неужели дѣло опять сорвется?
Сбившись въ тѣсную кучу, заговорщики совѣтовались между собою взглядами, не смѣя двинуть головой. Не шевеля губами, одинъ изъ нихъ сказалъ два-три слова, которыя обошли всѣхъ, заглушенныя звуками латинскихъ пѣснопѣній. Планъ дѣйствій былъ составленъ.
Два человѣка тихонько пробираются сквозь тѣсную толпу молящихся, которые даже не замѣчаютъ ихъ движенія, объятые великолѣпіемъ богослуженія. Франческино и Бандини выходятъ изъ церкви.
Они идутъ за Джуліано...
Молодой человѣкъ еще лежитъ на диванѣ въ своей комнатѣ. Ему докладываютъ о двухъ посѣтителяхъ. Усталымъ жестомъ онъ велитъ ихъ пустить къ нему. Входятъ Пацци и его вѣрный спутникъ. Нервная дрожь пробѣгаетъ по нему. Вотъужетри дня, какъ невольно онъ неотступно думаетъ о нихъ. Что-то странное происходитъ съ нимъ въ эту минуту. Вмѣсто того, чтобы слушаться инстинкта, который велитъ ему бѣжать отъ нихъ, онъ, чувствуетъ, что, вопреки всякой осторожности, его тянетъ къ тому изъ нихъ, который къ нему пришелъ. Рокъ судьбы лишаетъ его воли, отнимаетъ у него благоразуміе.
Съ смѣющимся лицомъ и открытыми объятіями приближается къ нему Франческино. Онъ приподнимается на половину и также протягиваетъ ему руку. Франческино долго и крѣпко прижимаетъ ее къ груди. Въ то же время его рука быстро скользитъ вдоль Джуліано, ощупываетъ его.
Все идетъ отлично. Сегодня Джуліано, не разсчитывавшій выходить, не надѣлъ своей кольчуги. Кинжалъ справится съ нимъ очень легко.
-- Вы все еще страдаете, дорогой Джуліано?-- дружескимъ тономъ спрашиваетъ Франческино.
-- Да, и очень.
-- Какъ мнѣ васъ жаль. Но вамъ нужно сдѣлать нѣкоторое усиліе. Знаете ли вы, что мы пришли нарочно за вами?
Джуліано ждалъ этихъ словъ. Онъ чувствуетъ, что теперь участь его рѣшена, что судьба велитъ ему слѣдовать за этими людьми. И онъ машинально бормочетъ извиненія.
-- Я едва ли въ состояніи двигаться.
-- Идемъ. Попробуйте. Кардиналъ начинаетъ удивляться, что ему никакъ не удается видѣть васъ. Онъ будетъ въ правѣ думать, что вы нарочно избѣгаете. Вы, пожалуй, сдѣлаетесь къ вашей свадьбѣ хромоногимъ. Этого еще недоставало. Движеніе ускоритъ ваше выздоровленіе. Идемъ и;е, дорогой другъ.
-- Мы оба дадимъ вамъ руку,-- любезно предлагаетъ Вандини.
И, переходя отъ словъ къ дѣлу, оба встаютъ и весело тащатъ его,
разсыпаясь въ шуткахъ. Вотъ они уже вышли изъ комнаты, спускаются съ лѣстницы. Вотъ они наконецъ на улицѣ. Ошеломленный Джуліано уже не отдаетъ себѣ ни въ чемъ отчета. Его спутники овладѣли имъ совершенно и не даютъ ему опомниться. Ихъ болтовня, шутки и остроты лишаютъ его возможности сосредоточиться. У него только мелькаетъ одна мысль: эти веселые малые не могутъ быть предателями.
Вотъ они наконецъ и у церкви Santa Maria и входятъ въ боковыя двери. Вотъ они идутъ за рѣшетки подъ палящими взорами заговорщиковъ. Пацци и Сальвіати бросаютъ другъ другу свирѣпые взгляды.
Вторая жертва приведена. Только чудо могло бы помѣшать теперь заговорщикамъ. Но Богъ не сдѣлаетъ его: чувственные и гордые, Лоренцо и Джуліано слишкомъ грѣшны передъ Нимъ.
Обѣдня продолжается. Тѣ, кто стоитъ поближе къ алтарю, слышатъ, какъ священникъ тихо произноситъ священныя слова: "Пріимите, ядите, сіе есть тѣло Мое". Чаша съ св. дарами блеститъ въ рукахъ священника.. Водворяется тишина.
Начинается причащеніе.
Франческино даетъ знакъ.
Заговорщики быстро окружаютъ Джуліано. Шпага Бандини пронзаетъ ему грудь. Молодой человѣкъ хочетъ бѣжать, дѣлаетъ шатаясь нѣсколько шаговъ и падаетъ. Въ эту минуту Франческино бросается на него и наноситъ ему кинжаломъ ударъ за ударомъ. Короткое трехугольные лезвіе то исчезаетъ въ тѣлѣ, то снова поднимается, красное отъ льющейся крови. Франческо наноситъ удары съ такой яростью, что ранитъ въ ногу самого себя. Онъ поражаетъ напрасно, ибо Джуліано уже мертвъ. Его слуга бѣжалъ отъ него, какъ трусъ.
Въ тоже время оба священника бросаются на Лоренцо. Антоніо впереди. Онъ наноситъ ему легкій ударъ въ шею и хочетъ схватить его за плечо. Но Лоренцо сбрасываетъ свой плащъ и вырывается отъ него. Неопытные убійцы такъ неловки, что ихъ удары не достигаютъ намѣченной жертвы, и друзья Медичи обращаютъ ихъ въ бѣгство.
Окруженный небольшимъ героическимъ отрядомъ своихъ друзей, Лоренцо бросается въ ризницу. Друзья вбѣгаютъ туда же, таща за собой трупъ Франческо Нори, который былъ убитъ, защищая Джуліано. Тяжелыя бронзовыя двери съ шумомъ закрываются, уступая усиліямъ Полиціано и другихъ. Среди нихъ не мало раненыхъ. У Андрея Кавальканти, брата Героя, ударомъ шпаги пробита рука.
Народъ въ смятеніи волновался въ церкви, словно море. Женщины кричали, дѣти метались- изъ стороны въ сторону. Испуганные монахи были свидѣтелями убійства и не знаютъ, въ чемъ дѣло. Другіе думаютъ, что рушится храмъ, и устремляются на улицу, сокрушая все, что попадается на ихъ пути. Прижатый къ алтарю, окруженный священниками, кардиналъ щелкаетъ отъ страха зубами, позеленѣвъ подъ своей красной мантіей. Вскорѣ у него посѣдѣютъ волосы, и на всю жизнь онъ останется блѣднымъ.
Между тѣмъ друзья Лоренцо, столпившіеся вокругъ него въ ризницѣ, обезпокоены его раною, изъ которой идетъ кровь. Антоніо Ридольфи приближается къ нему.
-- Мессеръ, какъ знать, не былъ ли кинжалъ отравленъ. Позвольте, я, можетъ быть, еще успѣю спасти васъ...
И съ этими словами онъ припадаетъ губами къ ранѣ. Напрасно Лоренцо старается его оттолкнуть. Ридольфи высасываетъ рану до послѣдней капли.
Раздаются сильные удары въ дверь. Слышны крики.
-- Отворите, отворите. Мы ваши друзья. Пустите насъ.
Но, можетъ быть, это новая ловушка со стороны Пацци? Сисмондо делла Стуфа взлѣзаетъ, карабкаясь, на лѣстницу, которая ведетъ изъ ризницы на хоры, и черезъ отверстіе выглядываетъ внутрь церкви и отшатывается въ ужасѣ. Трупъ Джуліапо лежитъ въ морѣ крови на каменномъ полу. Онъ весь усѣянъ зіяющими ранами. Глаза его открыты и обращены къ небу.
Сисмондо дѣлаетъ усиліе и снова выглядываетъ. Онъ узнаетъ молодыхъ людей, которые толпятся у двери со шпагами въ рукахъ. Это дѣйствительно друзья. Бояться нечего.
-- Пустите ихъ!-- кричитъ онъ внизъ.
Двери отворяются, и вооруженные люди наполняютъ ризницу.
-- Джуліано спасенъ?-- спрашиваютъ ихъ.
Они избѣгаютъ отвѣчать, окружаютъ Лоренцо, умоляютъ его выйти и слѣдовать за ними во дворецъ. Онъ соглашается. Они ведутъ его изъ церкви по разнымъ закоулкамъ, чтобы скрыть отъ него трупъ Джуліано.
Наконецъ они выбираются изъ церкви и идутъ по площади. Дѣти, старики, монахи,-- всѣ бѣгутъ съ оружіемъ въ рукахъ. Людской потокъ съ ревомъ направляется къ одной цѣли: всѣ бѣгутъ защищать дворецъ Медичи, какъ будто онъ былъ цитаделью республики. Толпа узнала Лоренцо. Потокъ разступается и даетъ ему дорогу. Онъ идетъ между двумя живыми, шумящими стѣнами. Раздаются привѣтствія для него и угрозы для враговъ. Одинъ и тотъ же крикъ несется по этому человѣческому морю, какъ волна по океану:
-- Palle! Palle!
Это народъ привѣтствуетъ Лоренцо, намекая на его гербъ.
Между тѣмъ архіепископъ Сальвіати, оставшійся внѣ церкви во главѣ отряда перуджинскихъ изгнанниковъ, бросается на дворецъ Сеньоріи, въ надеждѣ овладѣть имъ и убить представителя этого совѣта старѣйшинъ. Онъ оставляетъ впизу нѣсколько человѣкъ, а самъ поднимается во второй этажъ и отъ имени святого отца проситъ предсѣдателя, или гонфалоньера, Цезаря Петруччи принять его.
Время уже позднее, совѣтъ старѣйшинъ за столомъ. Петруччи принимаетъ архіепископа стоя. Онъ высокъ ростомъ, силенъ и имѣетъ рѣшительный видъ. Сальвіати уже раскаивается въ томъ, что онъ явился сюда, и начинаетъ сбивчивую рѣчь, не смѣя взглянуть на своего собесѣдника.
-- Синьоръ, его святѣйшество, страдая отъ безпорядковъ, раздирающихъ Флоренцію...
-- Какіе безпорядки?-- сухо перебиваетъ его Петруччи.
-- Честолюбіе обоихъ Медичи... враждебныя выходки противъ святого отца! Его святѣйшество желалъ бы... Онъ поручилъ мнѣ...
Онъ все болѣе и болѣе запутывается и начинаетъ заикаться. Его глаза бѣгаютъ по сторонамъ, и онъ старается поскорѣе улизнуть отсюда.
Петруччи догадывается, что тутъ измѣна. Онъ отворяетъ дверь и изо всей силы кричитъ:
-- На помощь! Помогите!
Вбѣгаетъ стража, и архіепископъ схваченъ.
Гдѣ же его спутники, изгнанники Перуджіи? Они заперты въ канцеляріи, гдѣ думали было спрятаться. Они закрыли за собою двери, не подозрѣвая, что замокъ можно открыть только съ помощью особаго ключа. Такимъ образомъ, они сами собой попали въ клѣтку.
На шумъ сбѣжались всѣ члены сеньоріи. Они замѣтили опасность, но они безоружны.
-- Бѣжимъ на кухню!-- кричитъ Петруччи.
Всѣ бросаются туда и вооружаются ножами, гонфалоньеръ хватаетъ вертелъ; въ его могучихъ рукахъ это кулинарное орудіе становится страшнымъ.
Заговорщики видятъ, что счастье ихъ покинуло. Старый Пацци въ отчаяніи бьетъ себя по лицу обѣими руками. Онъ бросается къ себѣ во дворецъ, гдѣ спрятано около сотня солдатъ, чтобы дать ему возможность бѣжать, а если это не удастся, то выдержать осаду. Туда же является и его племянникъ Франческино, весь въ крови отъ раны, которую онъ нанесъ самъ себѣ, добивая Джуліано.
-- Мессеръ Джакопо, вы глаза нашего рода, не покидайте насъ! Умоляю васъ, сдѣлайте послѣднюю попытку, поѣзжайте верхомъ во главѣ вашихъ людей! Я буду съ вами. Мы будемъ кричать: "Свобода! Да здравствуетъ свобода!" Можетъ быть, народъ услышитъ насъ!
Мессеръ Джакопо лишь качаетъ головой. Онъ знаетъ, что теперь отъ народа ждать нечего: -свобода не нужна ему. Но пусть будетъ такъ: онъ соберетъ своихъ людей, сядетъ на лошадь, но поѣдетъ одинъ, ибо Франческино отъ потери крови не можетъ держаться, въ сѣдлѣ.
Джакопо бросается къ старому дворцу и выходитъ на площадь.
-- Свобода! Да здравствуетъ свобода!-- кричитъ онъ.
Но никто не слушаетъ его. Угрозы и ругательства заглушаютъ его ослабѣвшій отъ страха голосъ. Съ вершины, башни члены сеньоріи пускаютъ въ него и его спутниковъ градъ камней. Нѣкоторые изъ его солдатъ падаютъ, остальные разбѣгаются. Въ сопровожденіи наиболѣе храбрыхъ и вѣрныхъ, онъ удаляется и доходитъ до Санта-Кроче, а оттуда черезъ Porta Crucis выходитъ за городъ, на равнину, сплошь покрытую весенними цвѣтами и одинаково гостепріимную, какъ для другихъ людей, такъ и для преступника.
Трупы его приверженцевъ валяются на площади Сеньоріи. Народъ ругается надъ ними, наноситъ имъ увѣчья и терзаетъ ихъ въ дикой ярости. Группа молодыхъ людей потрясаетъ копьями, на которыхъ торчатъ головы съ закрывшимися глазами и слипшимися отъ крови волосами. Съ криками "Palle! Palle!" они несутъ эти трофеи ко дворцу Медичи.
Въ покинутый солдатами дворецъ Джакоцо врывается яростная толпа. Она проникаетъ въ комнаты, гдѣ въ лихорадкѣ отъ полученной раны лежитъ Франческино.
Увидѣвъ палачей, которые готовы его схватить, молодой человѣкъ смѣло смотритъ имъ въ глаза, и его пристальный взглядъ раздражаетъ эту стаю тигровъ. Полуодѣтаго его волокутъ на улицу и заставляютъ итти впередъ, подталкивая въ спину лезвіями ножей и пикъ. Его лицо въ крови и плевкахъ. Онъ идетъ, едва таща за собой почти парализованную ногу, онъ не кричитъ и не жалуется, а только тяжело вздыхаетъ по временамъ. Проходя по площади, онъ видитъ трупъ Джакопо Браччолини, который виситъ у какого-то окна. При помощи ударовъ его заставляютъ взобраться на позорный эшафотъ. Онъ поднимается почти мертвый.
Черезъ нѣсколько минутъ у другого окна качается на веревкѣ новый трупъ. Франческино кончилъ свое существованіе.
Между тѣмъ, солдаты тащутъ за веревку человѣка съ фіолетовомъ одѣяніи, который упирается, словно быкъ. То архіепископъ Пизы, Франческо Сальвіати. Они подталкиваютъ его къ окну, за которымъ качается трупъ Пацци съ почернѣвшимъ, искаженнымъ лицомъ.
-- Посмотри,-- кричатъ они ему:-- черезъ минуту ты самъ сдѣлаешь такую же гримассу.
Архіепископъ упирается, его ноги какъ будто врастаютъ въ почву, но солдаты тащатъ его еще сильнѣе. Приладивъ веревку, они вздергиваютъ его на воздухъ. Тутъ происходитъ нѣчто такое, что потомъ долго будетъ душить ихъ кошмаромъ и чего они не забудутъ всю жизнь.
Взлетѣвъ на воздухъ, архіепископъ сталкивается съ трупомъ своего соучастника и въ порывѣ демоническаго бѣшенства, широко раскрывъ глаза, онъ впивается зубами въ грудь Франческино. Онъ не выпускаетъ ее даже въ предсмертной агоніи, и его зубы такъ и остаются въ тѣлѣ соучастника, скованномъ холодомъ смерти, Этотъ трупъ и корчащійся въ агоніи человѣкъ, пожирающій его, возбуждаютъ необыкновенный ужасъ, напоминая осужденныхъ Дантовскаго ада, которые терзаютъ другъ друга.
Со стороны площади несутся рукоплесканія.
-- Palle, palle,-- неумолимо кричитъ народъ, который любитъ Медичи, но любитъ также иногда и взглянуть, какъ на веревкѣ качается трупъ.
Полиціано, смѣшавшись съ толпой, смотритъ на это ужасное зрѣлище. Но скоро онъ отворачивается: трагедія становится слишкомъ низменна для него. Онъ не желаетъ больше смотрѣть на конвульсіи повѣшенныхъ и на терзаемые народомъ трупы. Онъ съ грустной нѣжностью вспомнилъ о своемъ принцѣ-ученикѣ, этомъ "цвѣткѣ флорентійской молодежи", которому пришлось умереть въ двадцать пять лѣтъ. Несмотря на свое горе, онъ, какъ истый гуманистъ, сейчасъ же привелъ на память стихи Вергилія, гдѣ оплакивались герои, скошенные смертью въ веснѣ своей жизни.
Въ этотъ и два слѣдующіе дни вооруженная толпа заливала площадь и наводняла собою улицы. Народъ прибывалъ со всѣхъ пригородовъ и даже изъ сосѣднихъ городовъ.
Вдругъ народъ завылъ отъ радости: по городу прошла воспламеняющая вѣсть, что поймали стараго Джакопо.
Онъ бѣжалъ въ Альпы, къ горѣ Фальтеронѣ. Но тамъ его настигли эмиссары, посланные за нимъ въ погоню и мчавшіеся за нимъ по пятамъ.
Его привезли съ солдатами. Совѣтъ Восьми выслалъ изъ Флоренціи навстрѣчу ему конвой, чтобы не дать народу разорвать его на клочки. Вездѣ, гдѣ его везли, сверкали ножи, держались наготовѣ камни. Однако его удалось привезти во дворецъ Сеньоріи невредимымъ. Тамъ онъ разсказалъ все о своемъ преступленіи и былъ приговоренъ къ смерти.
Въ послѣдній моментъ въ немъ вспыхиваетъ сатанинская дерзость его расы.
-- Отдаю свою душу дьяволу,-- кричитъ онъ, когда ему на шею надѣваютъ роковую петлю.
Едва успѣлъ онъ крикнуть эти нечестивыя слова, какъ тѣло его уже качалось въ воздухѣ. Онъ умеръ съ тою же дерзкой отвагой, какой отличался всю жизнь.
Одинъ за другимъ попадаютъ Пацци въ тенета, разставленныя имъ по всей Тосканѣ. Оба священника, покушавшіеся убить Лоренцо, укрылись въ Вадіи. Народъ является туда за ними, оскорбляетъ монаховъ, которые указываютъ на неприкосновенность права убѣжища. Дѣло едва не доходитъ до того, чтобы обагрить кровью ихъ бѣлыя одѣянія. Обоихъ священниковъ бьютъ, лица ихъ распухаютъ. Затѣмъ имъ отрѣзываютъ носы и уши и въ такомъ видѣ отправляютъ на висѣлицу.
Монтессеко послѣ долгаго допроса отрубаютъ голову. Но убійцѣ Джуліано Бандини удалось бѣжать: обѣщано цѣлое состояніе тому, кто доставитъ его живымъ или мертвымъ. Но онъ бѣжитъ все дальше и дальше и останавливается наконецъ въ Константинополѣ. Въ полной увѣренности, что мстительная рука Лоренцо не достанетъ его здѣсь, онъ принимаетъ смерть отъ руки султана.
Однажды утромъ, когда члены Сеньоріи собрались на совѣтъ, передъ ними предсталъ какой-то человѣкъ и потребовалъ свиданія со старѣйшиною совѣта. То былъ простой горецъ изъ окрестностей Пистойи. На плечѣ онъ держалъ мѣшокъ изъ козьей шкуры.
-- Что тебѣ нужно?-- спросили его.
-- Я принесъ нѣчто для Сеньоріи въ доказательство вѣрности жителей Пистойи вашей Флоренціи.
Съ этими словами онъ открылъ мѣшокъ. Члены Сеньоріи заглянули туда и увидали тамъ отрубленную голову. Борода и волосы слиплись отъ крови, лицо было бѣло, какъ мраморъ, а въ раскрытыхъ глазахъ застыло выраженіе нечеловѣческаго ужаса.
То была голова Бартоломео Канцельери. Узнавъ о неудачѣ заговора, его сограждане убили его.
Теперь Фьямма была свободна. Этотъ ужасъ уже не грозилъ ей.
Когда улеглось волненіе, старшій изъ Медичи начинаетъ думать о пышномъ церемоніалѣ, которымъ должна быть почтена память его брата. Базилика св. Лаврентія, покровителя семьи Медичи, затянута чернымъ. Подъ чернымъ покрываломъ эта красивая церковь, отличающаяся простотой линій, напоминаетъ вдову, плачущую и молящуюся. Въ теченіе многихъ поколѣній она принимаетъ Медичи при ихъ появленіи на свѣтъ и послѣ ихъ смерти. Въ низкихъ коридорахъ ея крипты виднѣется саркофагъ Пьеро Медичи, украшенный бронзовыми цвѣтами работы Вероккіо. Далѣе, на простой надгробной плитѣ на полу высѣчена простая надпись, увѣковѣчивающая память основателя славы Медичи, Отца Отечества, Косьмы Медичи. Каждый можетъ попирать ногами его имя: такова была послѣдняя воля усопшаго, въ которой сказалось и христіанское смиреніе, и княжеское честолюбіе. У ногъ его покоится скульпторъ Донателло, котораго онъ такъ любилъ. Они почіютъ вмѣстѣ, художникъ съ божественнымъ талантомъ и великій купецъ съ душою принца.
Сегодня тѣло Джуліано, пронзенное кинжаломъ двадцать разъ, будетъ возложено на лоно его предковъ. Среди молитвы въ церкви слышатся воспоминанія, сожалѣнія. Флорентійская молодежь облачилась въ трауръ: она оплакиваетъ того, кто, не давая чувствовать своего положенія, былъ для нихъ добрымъ товарищемъ. Но еще болѣе трогаетъ толпу неожиданная новость:, послѣ Джуліано остался сынъ, тайно прижитый имъ съ нѣкоей Горини, котораго Лоренцо выразилъ желаніе принять въ лоно своей семьи.
Всѣ глаза обращены на главу рода Медичи.
Вотъ онъ стоитъ весь въ траурѣ, отчего кажется еще выше. Желтый свѣтъ свѣчей озаряетъ его измученное лицо. Онъ погруженъ въ думы.
Угнетаемый тоскою и тяжелымъ воздухомъ, наполненнымъ запахомъ расплавленнаго воска, Лоренцо наконецъ не выдерживаетъ и начинаетъ рыдать при звукахъ отпѣванія, которые медленно несутся подъ церковными сводами. Его голова опускается на грудь.
Вдругъ одна мысль заставляетъ его выпрямиться.
Вотъ онъ теперь владыка Флоренціи. Теперь онъ царствуетъ въ траурномъ городѣ. Взгляды всѣхъ ясно говорятъ ему объ этомъ. Въ немъ видятъ избранника Божія, котораго Богъ спасъ чудомъ, дабы дать ему возможность исполнить судьбы Флоренціи.
Кто теперь посмѣетъ коснуться его?
Настало настоящее его царствованіе. Черезъ нѣсколько дней начался сильный дождь, который такъ упорно портилъ иногда тосканскую весну. Рѣка Арно въ Пизѣ вышла изъ береговъ, рѣка Омброне около Поджіо опустошила насажденія и снесла нѣсколько хижинъ. Въ самой Флоренціи мирный ручей Миньоны, три четверти года сухой, также затопляетъ пригородные сады. Земледѣльцы въ большомъ количествѣ стекаются въ городъ и, расплываясь въ жалобахъ, бьютъ себя кулаками по бедрамъ, какъ это дѣлаютъ крестьяне, когда ихъ постигаетъ непріятность.
-- Нашъ урожай пропалъ,-- говорятъ они флорентинцамъ:-- и въ этомъ виноваты вы. Вы позволили взять ночью тѣло повѣшеннаго мессера Джакопо. Его похоронили въ семейной усыпальницѣ, въ священномъ мѣстѣ, его, который умеръ съ богохульствомъ на устахъ и поручилъ свою душу дьяволу! Богъ прогнѣвался на это и теперь наказываетъ насъ всѣхъ.
Такія рѣчи и слезы не могли не подѣйствовать на народъ. Толпа устремилась къ усыпальницѣ Пацци, отрыла тѣло Джакопо и похоронила его внѣ города въ ямѣ, выкопанной подъ городскимъ валомъ.
Наконецъ дождь перестаетъ, появляется солнце и разгоняетъ облака. Подъ прояснившимся, синимъ, словно море, небомъ зданія города, омытыя стекающей водой, блестятъ ярче, чѣмъ когда-либо. Господь Богъ простилъ людямъ ихъ вину и возвратилъ лазурь наводненной равнинѣ.
Но черезъ три дня свѣтъ былъ оскверненъ такимъ ужаснымъ дѣломъ, что мудрецы увидѣли въ этомъ знакъ не менѣе важный, чѣмъ тотъ, который возвѣщалъ смерть Юлія Цезаря или Рождество Христово.
Неожиданно всѣ адскія силы вошли въ дѣтей Флоренціи. Словно подгоняемыя невидимыми факелами, они толпою бросились въ одну и ту же сторону. Въ какомъ-то вихрѣ замелькали тысячи дѣтскихъ босыхъ ногъ, въ какой-то злобѣ вытягивались ихъ хрупкія руки. Ангельскія личики стали демоническими, круглые рты раскрывались для брани и богохульства. Этотъ вихрь промчался по городу, который пропустилъ ихъ съ ужасомъ и трепетомъ. Наконецъ толпа остановилась у самыхъ укрѣпленій, у того мѣста, гдѣ земля была недавно разрыта. Тутъ была печальная могила мессера Джакопо, на которой не было даже креста. Ее охранялъ, какой-то человѣкъ въ траурномъ платьѣ, очевидно, родственникъ или преданный слуга, жалость котораго не знала страха.
-- Убирайся!-- кричитъ ему толпа дѣтей.
Тотъ не отвѣчаетъ и не двигается съ мѣста. Онъ дико смотритъ на нихъ, какъ бы предвидя бѣду, готовую случиться.
-- Убирайся отсюда!
Тотъ продолжаетъ молчать. Тогда въ воздухѣ проносится рѣзкій крикъ:
-- Камнями его!
Камни сыплются градомъ. Борьба длится недолго. Подъ свистъ камней, которыхъ у всѣхъ полныя руки, раненый и окровавленный, незнакомецъ медленно удаляется, отступая, словно призракъ, шагъ за шагомъ.
Съ громкими криками дѣти кидаются ко рву. У нихъ есть палки и кирки. Смѣясь и крича, они начинаютъ копать землю.
Вдругъ изъ нея появляется нѣчто такое, что заставило ихъ отпрянуть. То былъ трупъ, уже переставшій быть трупомъ: мясо висѣло лохмотьями, черепъ и челюсти обнажились совершенно. Всѣмъ кажется, что онъ молча смѣется, какъ бы отвѣчая на ихъ смѣхъ.
Схвативъ за веревку, болтавшуюся у него на шеѣ, толпа вытащила изо рва эту безформенную массу. И вотъ отвратительный трупъ лежитъ во всю длину на яркой зелени равнины.
Самые сильные впрягаются, чтобы тащить его, и вся толпа направляется обратно въ городъ. Съ пѣніемъ и криками несется она по пригороду. Ея авангардъ передразниваетъ герольдовъ, которые расчищаютъ путь важнымъ особамъ.
-- Дорогу, дайте дорогу!-- ревутъ они.-- Сзади насъ ѣдетъ знаменитый рыцарь.
Другіе, вооружившись остроконечными палками, тычутъ ими въ мертвое тѣло.
-- Ну, идемъ же, мессеръ, торопитесь! Вы загораживаете дорогу гражданамъ, которымъ нужно пройти на площадь.
Никто не рѣшается остановить это шествіе. Флоренція въ кошмарѣ. Все это представляется ей какимъ-то адскимъ видѣніемъ. Толпа останавливается передъ обломками, которые еще недавно были дворцомъ Пацци.
-- Эй!-- кричитъ опавъ ворота.-- Нѣтъ ли тамъ кого-нибудь. Отворяйте ворота именитому сеньору, который возвращается къ себѣ съ большой свитой. Отворяйте.
Отвѣта нѣтъ. Дворецъ пустъ. Тогда двое наиболѣе сильныхъ поднимаютъ трупъ и трижды стукаютъ его лбомъ о ворота.
Наконецъ подросткамъ надоѣдаетъ волочить несчастный трупъ. Они схватываютъ его безъ отвращенія и страха и бросаютъ, черезъ перила въ рѣку Арно. Но дьяволъ, которому мертвецъ поручилъ свою душу, хранитъ его и помогаетъ ему выплыть. Онъ тихо спукается внизъ по рѣкѣ къ морю. Дѣти съ пѣніемъ провожаютъ его по берегу.
Вотъ они прошли черезъ пригородъ и все дальніе и дальше углубляются въ безпредѣльный просторъ равнины. Только облако пыли указываетъ на ихъ шествіе.