РАЗСВѢТЪ.
I.
Заря новыхъ дней.
Прошло два года; былъ августъ мѣсяцъ 1864 года, замѣчательнаго по многимъ причинамъ въ лѣтописяхъ промышленности, особенно въ той отрасли, которая занимается хлопчатобумажнымъ дѣломъ.
Странные факты обнаружились при первомъ извѣстіи о замиреніи заантлантической вражды. Хлопчато-бумажные промышленники, къ неописанному удивленію всего міра, вдругъ поблѣднѣли, затряслись и громко выразили желаніе, чтобы война продолжалась. Нѣкоторые даже дошли до увѣренія, что миръ ихъ раззоритъ. Однако, несмотря на это необыкновенное явленіе, хлопчато-бумажная промышленность воскресла, протянула свои могучія руки, и оказалось, что онѣ еще живы, еще могучи. Фабрики одна за другой стали быстро открываться, и одной изъ первыхъ -- фабрика Себастьяна Малори.
Однажды, въ пятницу утромъ, онъ завтракалъ одинъ. Въ послѣднее время онъ почти всегда завтракалъ одинъ, и совершенно къ этому привыкъ. Мистрисъ Малори избѣгала его общества, и онъ нимало не сожалѣлъ ея отсутствія.
Въ теченіи двухъ лѣтъ, протекшихъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ разстался съ Майльсомъ Гейвудомъ, онъ нѣсколько измѣнился. Онъ какъ бы постарѣлъ, лицо его приняло болѣе рѣшительное, твердое выраженіе, губы крѣпко сжимались, глаза потеряли свой беззаботный блескъ. Онъ нашелъ себѣ много работы; онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, въ рукахъ которыхъ одинъ трудъ рождаетъ другой. Всѣ мало-по-малу признали въ немъ способнаго, полезнаго и безпристрастнаго человѣка, но онъ самъ не зналъ, какъ сильно было его вліяніе до послѣдняго времени. Нѣсколько дней передъ тѣмъ, совершенно неожиданно для него, многочисленная депутація просила его явиться радикальнымъ кандидатомъ на первую ваканцію депутата. Онъ обѣщалъ подумать. Черезъ два или три дня необходимо было дать отвѣтъ, но онъ еще не могъ рѣшиться, принять или нѣтъ предложенную кандидатуру. Обыкновенно онъ не колебался, а сразу, взвѣсивъ въ данномъ вопросѣ доводы за и противъ, рѣшалъ, не откладывая ни минуты, какъ слѣдовало поступить. Но въ этомъ случаѣ рѣшиться было не такъ легко. Онъ и желалъ, и не желалъ вступить на политическое поприще. Много причинъ побуждало его принять кандидатуру и почти не существовало ни одной уважительной для отказа. Единственнымъ поводомъ къ такому отказу могло бы быть нежеланіе вмѣшиваться въ политику и увеличивать свои занятія, но онъ ни мало не ощущалъ подобнаго чувства, напротивъ, онъ питалъ склонность къ общественной дѣятельности, а время, онъ зналъ это очень хорошо, всегда нашлось бы и для этой новой работы. Что его удерживало? Онъ самъ себѣ не могъ дать яснаго отчета, но это новое дѣло не возбуждало въ немъ энтузіазма, а онъ привыкъ браться за каждое предпріятіе всѣмъ сердцемъ и душою. Ему было все равно, принять кандидатуру или нѣтъ, и казалось, что лучше всего было бросить жребій.
Кончивъ завтракъ, онъ принялся за чтеніе писемъ. Въ числѣ ихъ было два изъ за-границы, и оба на нѣмецкомъ языкѣ; одно отъ Гюго фон-Биркенау, другое отъ фабриканта Сусмейера.
Гюго уже давно находился въ лейпцигской консерваторіи гдѣ серьёзно занимался музыкой, и теперь писалъ своему старому другу, что на дняхъ будетъ исполнена въ концертѣ его первая кантата "Гурманъ и Доротеа ". Въ концѣ письма онъ разсказывалъ о странной своей встрѣчѣ въ публичномъ саду съ одной дамой, которая такъ походила на Елену Спенслей, что онъ поклонился ей, но незнакомка сказала, что онъ, вѣроятно, принялъ ее за кого нибудь другого. Тогда только онъ убѣдился, что она далеко не такъ красива и величественна, какъ Елена. "Кстати, отчего вы мнѣ никогда о ней не пишите, прибавилъ онъ:-- неужели вы съ нею не видитесь? Не можетъ быть, чтобы вамъ мѣшали дѣла. Впрочемъ, я всегда удивлялся вашей холодности къ ней въ тѣ тяжелые дни, когда она, бѣдная, должна была перенести столько страданій по милости ея покойнаго отца и негодяя-брата. А я тогда постоянно мечталъ о ней. дѣлая ее героиней тысячи фантастическихъ драмъ и романовъ. Но я былъ въ ея взглядахъ только восторженнымъ мальчишкой, а вы... простите меня за откровенность... я всегда считалъ, что вы настоящій рыцарь для такой героини, и что она именно такъ и смотритъ на васъ".
Себастьянъ началъ читать это письмо съ улыбкой, но мало по малу она совершенно исчезла. Послѣднія слова Гюго объ Еленѣ Спенслей его странно поразили. Онъ нѣсколько разъ и даже часто думалъ о гордой молодой дѣвушкѣ, надъ прелестною головкой которой разразилась такая гроза, но онъ ни разу не видалъ ея со времени отъѣзда мистрисъ Спенслей съ дочерью изъ Тансопа. Онъ слышалъ, что онѣ поселились въ Манчестерѣ. Раза два онъ спрашивалъ у матери, не имѣла ли она извѣстій объ Еленѣ, которую она когда-то, по ея же словамъ, любила какъ дочь, но мистрисъ Малори сухо отвѣчала "нѣтъ", и потомъ прибавила, что, насколько ей извѣстно, онѣ не желали поддерживать знакомства съ тансопскими друзьями, что очень понятно въ виду случившихся событій. Во время ихъ отъѣзда изъ Тансопа Себастьянъ былъ очень занятъ и до сего времени онъ былъ заваленъ работой. Сначала онъ находился подъ мрачнымъ впечатлѣніемъ отказа Адріенны, но все-таки несчастье Елены и геройское мужество, съ которымъ она встрѣтила роковую перемѣну въ ея судьбѣ, очень его тронули. Онъ далъ себѣ слово не покидать ея и матери, по примѣру всѣхъ въ Тансопѣ, но онѣ исчезли у него изъ вида и онъ не могъ ихъ найти. Не смотря на это, прекрасный образъ Елены часто вставалъ передъ нимъ, а теперь, во время чтенія письма Гюго, онъ видѣлъ ее передъ собою яснѣе, чѣмъ когда-либо.
Второе письмо на нѣмецкомъ языкѣ было отъ фабриканта Сусмейера, который писалъ, что его сынъ, вернувшись къ осени, долженъ былъ занять его мѣсто и что молодой Гейвудъ былъ его правой рукой, особливо съ тѣхъ поръ, какъ онъ научился въ совершенствѣ нѣмецкому языку. "Неужели вы никогда не пріѣдете меня навѣстить? прибавлялъ нѣмецъ:-- я очень бы желалъ съ вами поговорить о многомъ, между прочимъ, о молодомъ Гейвудѣ; я рѣшительно не могу безъ него обойтись и здѣсь будутъ большія перемѣны по пріѣздѣ сына".
-- А! промолвилъ про себя Себастьянъ: -- Гейвудъ сдѣлался необходимымъ, заслужилъ любовь старика и, повидимому, не оттолкнулъ его отъ себя, какъ меня. Но я знаю, почему онъ меня ненавидѣлъ и прощаю ему. Это теперь старая исторія. Но все же я желалъ бы его повидать и убѣдиться, такой ли онъ гордый, какъ всегда.
Онъ положилъ оба письма въ карманъ и отправился въ контору, размышляя по дорогѣ о томъ, какъ бы ему осенью поѣхать прежде въ Эйзендорфъ къ Сусмейеру, и посмотрѣть, какъ поживаетъ Майльсъ Гейвудъ, а потомъ, захвативъ Гюго, пробраться въ Италію или Швейцарію. Ему становилось уже тяжело все быть одному и онъ жаждалъ хоть услышать голосъ своего юнаго друга.
-- Мистеръ Сутклифъ прислалъ сказать, что онъ боленъ и не можетъ прійти на фабрику сегодня, сказалъ Бенъ, встрѣчая Себастьяна: -- онъ велѣлъ извиниться и надѣется, что будетъ въ состояніи прійти завтра.
Мистеръ Сутклифъ въ послѣднее время бывалъ часто боленъ и, являясь на работу, сильно кашлялъ.
-- Этотъ вопросъ надо будетъ вскорѣ разрѣшить, думалъ Себастьянъ, оставшись одинъ въ своемъ кабинетѣ:-- мнѣ надо серьёзно поговорить съ Сутклифомъ, но право я не понимаю, какъ устроить, чтобъ онъ передалъ всю трудную часть своихъ занятій помощнику и продолжалъ бы получать прежнее содержаніе. Онъ чертовски совѣстливый человѣкъ.
Сдѣлавъ все, что надо было на фабрикѣ за себя и мистера Сутклифа, Себастьянъ въ одиннадцать часовъ поѣхалъ на станцію желѣзной дороги и отправился въ Манчестеръ, такъ какъ вторникъ и пятница были биржевые и торговые дни.
Ему было много дѣла въ городѣ и, побывавъ на биржѣ, въ своей манчестерской конторѣ и у нѣсколькихъ корреспондентовъ, онъ очутился часа въ четыре на Мозлейской улицѣ, противъ королевскаго института живописи.
Погода была жаркая, душная. Тяжелый воздухъ былъ пропитанъ дымомъ. На улицѣ была давка отъ экипажей, дилижансовъ и телегъ; тротуары кишѣли пѣшеходами; шумъ, гамъ, суматоха были неописанныя. У Себастьяна было нѣсколько свободныхъ минутъ и, увидавъ на дверяхъ института объявленіе: "Выставка картинъ", онъ спасся въ обширныя, прохладныя залы, гдѣ публики было очень немного. Пройдя нѣсколько залъ, онъ сѣлъ въ комнатѣ, посвященной акварелямъ, и задумался. Вдругъ надъ ушами его раздался дѣтскій крикъ.
-- А хочу эту кошку! Эта картина моя. Я ее возьму, можно миссъ Спенслей?
-- Нѣтъ, голубчикъ, отсюда нельзя ничего выносить, а мы попросимъ папу, чтобъ онъ тебѣ купилъ эту картину.
-- Но я хочу взять кошечку сейчасъ! повторилъ ребенокъ, плача и топая ногами.
-- Тише, тише, Джаки. А то, пожалуй, насъ сторожа выедутъ отсюда. Пойдемте, дѣти.
Себастьянъ вскочилъ со стула и быстро обернулся. Онъ тотчасъ ее узналъ, хотя она была теперь очень скромно одѣта, въ сравненіи съ прежними блестящими туалетами. Она стояла нагнувшись надъ пятилѣтнимъ мальчуганомъ, который продолжалъ плакать и капризничать. Подлѣ двое другихъ дѣтей постарше, мальчикъ и дѣвочка, ссорились между собою насчетъ обладанія другой картиной. Лицо ея было повернуто въ противоположную сторону, но Себастьянъ вскрикнулъ съ такимъ жаромъ и радостью, которые удивили даже его самого:
-- Миссъ Спенслей, неужели вы меня забыли? И не хотите взглянуть на меня!
Она выпрямилась и, предоставивъ плакавшаго мальчугана его судьбѣ, взглянула на Себастьяна.
-- Мистеръ Малори! какъ вы меня испугали! промолвила она, поблѣднѣвъ и съ смущеніемъ, поразившемъ его не менѣе грустной перемѣны, происшедшей ея въ красивомъ лицѣ.
-- Но если вы меня, наконецъ, узнали, то я надѣюсь, позволите мнѣ пожать вамъ руку, продолжалъ Себастьянъ:-- кажется, вы не очень-то рады возобновить наше знакомство.
Онъ взялъ ея руки и прикосновеніе его пальцевъ вызвало яркій румянецъ на щекахъ Елены. Слезы выступали на ея глазахъ, губы раскрылись, но она ничего не сказала. Его глаза были пристально устремлены на нее; онъ не могъ оторвать ихъ и не подозрѣвалъ, что его пристальные взоры могли ее терзать. Онъ былъ очень радъ, счастливъ и взволнованъ, что ее встрѣтилъ и ему казалось, что очень многое надо ей сказать и еще о большемъ спросить ее. Онъ забылъ о своихъ дѣлахъ, о часѣ отхода поѣзда, о возвращеніи домой, онъ желалъ только говорить съ нею и узнать всѣ подробности ея житья-бытья.
Мало по малу румянецъ исчезъ съ ея лица и тогда снова ясно обнаружилась перемѣна, происшедшая въ ней въ теченіи двухъ лѣтъ. Она очень похудѣла, ея щеки впали, подъ глазами и вокругъ рта виднѣлись морщинки, придававшія всѣмъ чертамъ грустное, меланхолическое выраженіе. Она была на взглядъ очень тихой, смиренной, терпѣливой; и въ ней не оставалось ни слѣда той гордой, вспыльчивой, своенравной красавицы, которую Себастьянъ такъ любилъ помучить.
Ея костюмъ такъ же не менѣе измѣнился. Она прежде имѣла слабость къ блестящимъ моднымъ вещамъ: къ шелковымъ или атласнымъ матеріямъ, къ яркимъ цвѣтамъ, ко всему пышному, дорогому. Многіе смѣялись надъ этой слабостью, а ея подруги, отцы которыхъ не были такъ богаты, какъ мистеръ Спенслей, упрекали ее за желаніе бросать пыль въ глаза своимъ богатствомъ и находили, что молодая дѣвушка выказывала только свой дурной вкусъ. Въ сущности, однако, она ни мало не имѣла дурнаго вкуса, но любовь къ блеску составляла одну изъ особенностей ея натуры, какъ царственная осанка и мелодичный голосъ.
Но теперь не было ничего блестящаго въ ея бѣдномъ платьѣ, сшитомъ по прошлогодней модѣ. Шелковая мантилія, остатокъ прежняго величія, была когда-то хороша, но обносилась и вовсе не шла къ остальному болѣе, чѣмъ скромному туалету. Перчатки ея были зашиты въ нѣсколькихъ мѣстахъ и вообще Елена казалась бѣдной, общипанной дѣвушкой, чего она нѣкогда всего болѣе не терпѣла. Однако, при всемъ этомъ красота ея не исчезла, а только какъ бы потускнѣла, какъ тотчасъ убѣдился Себастьянъ.
-- Знаете, я много объ васъ думалъ сегодня, сказалъ онъ:-- я получилъ письмо отъ Гюго фонъ-Биркенау. Онъ встрѣтилъ въ Германіи какую-то нѣмку, которая ему показалась очень похожей на васъ и вообразилъ, что это вы. Вотъ чудакъ. Поэтому поводу онъ спрашиваетъ у меня, гдѣ вы и какъ поживаете. Какое счастье, что я зашелъ сюда.
Елена, повидимому, не знала, что отвѣтить. Она молчала и лицо ея было, попрежнему. сумрачно.
-- Мы ровно два года съ вами не видались, прибавилъ Себастьянъ:-- и, однако, вы не говорите, что довольны меня встрѣтить.
-- О, я очень рада, промолвила Елена.
-- Вы все еще живете въ Манчестерѣ?
-- Да, я живу съ мамой въ Вудфордской улицѣ.
-- Это не очень далеко отсюда. Какъ странно, что мы никогда не встрѣчались.
-- Нисколько. Вудфордская улица не модная.
-- Мнѣ надо, однако, ее запомнить. Я спрашивалъ у матери, гдѣ вы живете, но она сказала, что не знаетъ вашего адреса. Но теперь, такъ какъ мы встрѣтились, то я надѣюсь, вы мнѣ позволите зайти къ вамъ, не правда ли?
-- У насъ маленькая квартира и мы никого не принимаемъ, произнесла Елена въ смущеніи.
-- Но вѣдь, миссъ Спенслей, это не причина, чтобъ отказать мнѣ отъ дома. Вы, кажется, смѣетесь надо мною, какъ и прежде.
Елена прикусила губу и быстро отвернулась, словно висѣвшая напротивъ картина сосредоточила на себѣ все ея вниманіе.
-- Неужели вы серьёзно не желаете, чтобъ я бывалъ у васъ? спросилъ Себастьянъ, обиженный однимъ предположеніемъ о подобной чудовищности.
-- Если вы дѣйствительно хотите пріѣхать къ намъ, то мы будемъ очень рады васъ видѣть, сказала гордо Елена:-- но вамъ будетъ очень неудобно это сдѣлать, потому что я возвращаюсь домой только послѣ четырехъ часовъ, а мама...
-- Послѣ четырехъ! Хорошо, я запомню. Вечера теперь длинные, и поѣзды въ Тансопъ отходятъ до полуночи. А какъ здоровье мистрисъ Спенлей?
-- Очень хорошо, благодарю васъ.
-- Вы привели эту маленькую публику смотрѣть на картины? продолжалъ Себастьянъ, не смѣя разспрашивать молодую дѣвушку объ ея теперешней жизни.
Дѣйствительно, въ ней было что-то воздерживавшее отъ всякой фамильярности. Теперь уже прошла первая минута смущенія и она держала его своей гордой осанкой на приличномъ разстояніи. По всему было видно, что она уже перестала быть прежней увлекающейся дѣвушкой, и стала настоящей женщиной.
-- Да, отвѣчала спокойно Елена: -- мы пріѣхали посмотрѣть картины. Это мои ученики.
-- Они хорошія дѣти?
-- Да, настолько хороши, насколько это дозволяютъ родители.
-- То есть какъ?
-- Мистеръ и мистрисъ Галовей пропитаны новыми идеями во всемъ, не исключая воспитанія дѣтей. Новѣйшая педагогическая теорія утверждаетъ, что дѣти всегда хороши, если имъ предоставить полную свободу, и что если они дурны, то въ этомъ виноваты другіе. По этому я и говорю, что они хороши настолько, насколько имъ это дозволяютъ ихъ родители.
-- И конечно, это вы -- эти другіе, которые во всемъ виноваты? спросилъ онъ, желая вырвать у нея жалобу на свою судьбу, чтобъ имѣть право пожалѣть ее и высказать свое нѣжное сочувствіе.
-- О, нѣтъ, отвѣчала она очень весело: -- я рѣдко виновата; они меня очень любятъ, но выражаютъ это часто смѣшнымъ образомъ. Вотъ почему я не могу никого видѣть ранѣе четырехъ часовъ. Но въ четыре часа я съ ними разстаюсь. Съ стѣсненнымъ сердцемъ, прибавила она съ улыбкой, которая очень разсердила Себастьяна, такъ какъ онъ не могъ разобрать, искренняя ли она была, или принужденная: -- но все-таки разстаюсь.
-- Присядьте и разскажите мнѣ всѣ подробности о вашей теперешней жизни, сказалъ онъ, собравшись съ силами; въ голосѣ его звучалъ нѣжный упрекъ.
-- Нѣтъ, благодарю васъ, отвѣчала она гордымъ тономъ, считая, что не онъ могъ ее упрекать, а она съ матерью его за долгое забвеніе:-- намъ ужь пора. Мы должны ѣхать въ дилижансѣ Парка Викторіи, а онъ пройдетъ черезъ три минуты. Ну, Джаки, Эми, Тедди! Идемте скорѣе.
Дѣти быстро окружили ее, оспаривая другъ у друга честь взять ее руку. Очевидно, они ее очень любили. Она была очень рада, что Себастьянъ это видѣлъ. Онъ теперь не станетъ такъ сожалѣть объ ней.
-- Прощайте, сказала она.
-- Я пойду съ вами, отвѣчалъ Себастьянъ: -- и посажу васъ въ дилижансъ. Дайте мнѣ вашу ручку, барышня, прибавилъ онъ обращаясь къ одной изъ дѣвочекъ:-- а то вы разорвете на части бѣдную миссъ Спенслей.
Они вышли на улицу и, стоя на лѣстницѣ въ ожиданіи дилижанса, Себастьянъ сказалъ:
-- А вы мнѣ не сказали номеръ вашего дома.
-- Пятьдесятъ седьмой, отвѣчала Елена: -- ну, Джаки, если ты опять дернешь за волоса Тедди, то я тебя посажу на козлы.
-- Пятьдесятъ седьмой, повторилъ Себастьянъ:-- я лучше запишу, чтобъ не забыть.
И онъ вынулъ свою памятную книжку, а Елена продолжала смотрѣть на него совершенно равнодушно, хотя въ сущности едва удерживалась отъ слезъ.
-- А по воскресеньямъ вы не заняты до четырехъ часовъ? спросилъ неожиданно Себастьянъ.
-- Нѣтъ... но... пожалуйста, не приходите въ воскресеніе, воскликнула Елена своимъ прежнимъ трагическимъ тономъ.
-- Клянусь, что не приду въ воскресеніе, отвѣчалъ онъ: -- но вы мнѣ должны объяснить, почему вы меня не желаете видѣть въ этотъ день.
-- Почему? произнесла Елена съ принужденнымъ смѣхомъ:-- причина очень простая: потому что...
Въ эту минуту показался дилижансъ и она не могла болѣе сказать ни слова, а поспѣшно перебѣжала съ дѣтьми черезъ улицу. Себастьянъ остановилъ дилижансъ и благополучно посадилъ ихъ всѣхъ.
-- Я пріѣду и не въ воскресенье, успѣлъ онъ, однако, сказать, пожимая ея руку.
Дилижансъ съ шумомъ покатился, а Себастьянъ задумчиво пошелъ въ станціи желѣзной дороги.