ГРОЗА.
I.
Первое время.
1861 годъ окончился очень печально, среди рокового гула страшной борьбы на отдаленномъ западѣ и близкихъ предвѣстниковъ голода. Новый 1862 годъ зародился въ такомъ мракѣ, что утреннюю зарю можно было принять за полночь. Январь и февраль прошли медленно и положеніе Ланкашира становилось все хуже и хуже. Изъ очень рѣдкихъ фабричныхъ трубъ клубился дымъ, не слышно было на улицахъ торопливыхъ шаговъ рабочихъ, спѣшившихъ въ мастерскія, лица всѣхъ вытянулись, холодъ стоялъ лютый, а огня развести было нечѣмъ, денегъ взять было неоткуда, одежда вся износилась, всякая мысль объ удовольствіяхъ давно исчезла. Всѣ съ ужасомъ чего-то ждали, пока первыя, крупныя тяжелыя капли дождя падали изъ нависшихъ грозовыхъ тучъ прежде медленно, потомъ все чаще и чаще, такъ что, наконецъ, никто уже не могъ остаться сухимъ во всеобщемъ потопѣ.
Въ одно холодное утро начала марта, Майльсъ и Мэри отправились на свою обычную работу. Сильный, рѣзкій вѣтеръ и проливной дождь привѣтствовалъ ихъ при выходѣ на улицу. Майльсъ поднялъ воротникъ, а Мэри закуталась покрѣпче въ свою шаль. Они шли молча, не смотря другъ на друга. На сердцѣ у нихъ было такъ тяжело, какъ нельзя тяжелѣе. Они теперь совершенно не походили на тѣхъ веселыхъ, довольныхъ работниковъ, которые скорой поступью возвращались домой въ жаркій августовскій вечеръ. На сколько тогда было тепло, свѣтло, отрадно, на столько теперь холодно, мрачно, безнадежно. Этотъ печальный контрастъ рѣзалъ глаза несчастнымъ.
Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, съ того памятнаго вечера, когда Себастьянъ Малори засталъ его у Адріенны Блиссетъ, Майльсъ предавался все болѣе и болѣе горю, унынію, отчаянію. Онъ рѣдко видѣлъ въ это время Адріенну, или, лучше сказать, рѣдко ходилъ къ ней, но каждый разъ, какъ онъ встрѣчался съ нею, онъ все яснѣе видѣлъ, какая произошла въ ней разительная перемѣна, какъ она краснѣла и опускала глаза подъ его проницательными взорами, какъ быстро сглаживалось въ ней то теплое сочувствіе, которое она когда-то къ нему питала. Однажды онъ увидалъ ее на улицѣ, и только-что хотѣлъ подойти къ ней, какъ его опередилъ Себастьянъ Малори, и съ улыбкой заговорилъ съ нею. Этого зрѣлища было достаточно для Майльса; съ отчаяніемъ въ сердцѣ, онъ повернулъ въ сосѣдній переулокъ. Раза два онъ говорилъ съ нею о Себастьянѣ и даже спрашивалъ у нея подробности объ ихъ прежнемъ знакомствѣ, но она только краснѣла, смущалась и ничего не отвѣчала. Все это заставило его, наконецъ, прекратить совершенно свои посѣщенія Стонгэта.
"Если она нами дорожитъ и сама стоитъ чего-нибудь, разсуждалъ онъ самъ съ собою: -- то она придетъ къ намъ, чтобъ посмотрѣть хоть на Мэри. Поэтому, я ее узнаю. Если она придетъ, то я совладаю съ своимъ сердцемъ и буду довольствоваться ея дружбой. Если же она не придетъ, то я ее возненавижу, забуду и освобожусь навѣкъ отъ проклятія, тяготѣющаго надо мною съ той минуты, какъ я ее впервые увидалъ".
Проходили дни, недѣли, и Адріенна не показывалась въ скромномъ жилищѣ на Городскомъ Полѣ; но Майльсъ не питалъ къ ней ненависти и не забылъ ея. Проклятье тяготѣло надъ нимъ болѣе, чѣмъ когда-нибудь, и его жизнь была самая несчастная. Дни тянулись безъ конца; работа была половинная, и онъ не зналъ какъ убить свободное время. Онъ сидѣлъ дома или въ библіотекѣ, окруженный книгами, и усердно читалъ, но не понималъ ни слова.
Свое личное горе и общее бѣдствіе, разразившееся надъ всѣмъ Ланкаширомъ, не давали покоя Майльсу и поѣдомъ ѣли его сердце. Вотъ почему, идя на фабрику, въ это холодное мартовское утро, онъ молчалъ, стиснувъ зубы, и наклонивъ голову, чтобъ предохранить лицо отъ безжалостно-хлеставшаго дождя.
Мэри была такъ же несчастна и даже съ избыткомъ. Ея сердце было переполнено въ послѣднія недѣли роковымъ страхомъ, о которомъ она никому не говорила еще ни слова.
-- И вѣдь надобно же, говорила она себѣ:-- чтобъ это случилось именно въ такое время, когда я не могу доставить ему необходимаго покоя.
Она, однако, не унывала, ревностно исполняя свои обязаности на фабрикѣ, и дома, гдѣ ея трудъ былъ гораздо тяжелѣе. Она съ нѣжной улыбкой ухаживала за Эдмундомъ и старалась поддержать мужество Майльса, мрачное отчаяніе котораго терзало ея душу. Но все-таки тайныя заботы точили ее, щеки у нея впали, губы приняли жесткую, непривычную складку, на молодомъ лбу ея показались морщины и глаза приняли задумчивый, печальный видъ. Ея лицо было всегда добрымъ, хорошимъ, а теперь оно дышало благороднымъ достоинствомъ мужественно переносимаго горя.
Войдя въ большое отдѣленіе фабрики, освѣщенное газомъ, Майльсъ пошелъ въ свою сторону, а Мэри въ свою. Какъ душно было тутъ въ сравненіи съ сырымъ холодомъ на улицѣ. Молодая дѣвушка принялась за работу и вскорѣ нѣсколько забыла свои горькія заботы и опасенія подъ оглушающій шумъ машины и говоръ своей товарки.
-- Мы вскорѣ останемся безъ работы, Мэри, сказала, между прочимъ, послѣдняя: -- Вильсонъ говорилъ при мнѣ, что намъ долго не продержаться.
-- Что? воскликнула, вздрогнувъ Мэри:-- я надѣюсь, это неправда. Что мы станемъ дѣлать безъ работы?
-- И еще я слышала, продолжала работница, пожимая плечами:-- что если у насъ и продолжится работа, то будетъ индѣйскій хлопокъ. Я лучше останусь безъ работы, но съ этой дрянью не могу возиться.
-- Мнѣ все равно, что бы ни работать, только бы имѣть кусокъ хлѣба, отвѣчала Мэри.
-- Ты проработаешь съ индѣйскимъ хлопкомъ двѣнадцать часовъ и получишь всего шесть шиллинговъ въ недѣлю.
На этомъ разговоръ прервался и Мэри продолжала молча свою работу.
Въ половинѣ перваго въ дверяхъ показался Вильсонъ и громко крикнулъ:
-- Потрудитесь всѣ выйти на пять минутъ на большой дворъ. Я имѣю кое-что сообщить вамъ.
Черезъ нѣсколько секундъ, толпа рабочихъ и работницъ высыпала изъ всѣхъ отдѣленій. Вильсонъ вскочилъ на какой-то ящикъ, стоявшій въ углу, и громко прочелъ слѣдующую бумагу:
"Симъ объявляю, что съ пятницы марта*** фабрика будетъ закрыта по случаю настоящаго положенія хлопчатобумажнаго дѣла вслѣдствіе американской войны. Въ то же время, желая сохранить при себѣ всѣхъ рабочихъ и спасти ихъ, насколько возможно, отъ нищеты, я беру на себя, по крайней мѣрѣ, въ настоящее время, и доколѣ явится возможность лучшаго, доставку имъ средствъ пропитанія, а съ тѣхъ, которые нанимаютъ у меня квартиры, не будетъ взыскиваться арендная плата до наступленія болѣе счастливыхъ дней. Каждый глава семейства симъ приглашается пожаловать на фабрику въ понедѣльникъ въ три часа, когда объявятся условія, на которыхъ будетъ производиться помощь, и составятся списки. Искренно умоляю васъ стоять мужественно другъ за друга въ эту тяжелую годину и ревностно помогать мнѣ поддержать порядокъ и оказать всѣмъ возможную помощь.
Себастьянъ Малори".
Наступило молчаніе; потомъ послышался говоръ и, наконецъ, попытка выразить громкое одобреніе. Нѣкоторыя изъ женщинъ отирали глаза передниками, два-три работника махали фуражками. Мѣстами слышались восклицанія:
-- Вотъ это хорошо!
-- Молодецъ хозяинъ!
-- Мы съ нимъ не пропадемъ!
Чувство живѣйшей благодарности наполняло всѣ сердца, хотя, по обычаю ланкаширцевъ, не выражалось внѣшними шумными проявленіями. Но еще болѣе благодарности овладѣло всѣми мрачное сознаніе стыда и униженія, сознаніе, что горькую чашу ничѣмъ не подсластить и что въ сущности бѣдные рабочіе ничѣмъ ея не заслужили. Себастьянъ очень благоразумно поручилъ Вильсону прочесть свое заявленіе. Рабочіе смотрѣли на Вильсона, какъ на одного изъ своихъ товарищей, и онъ самъ долженъ былъ потерпѣть отъ разразившагося бѣдствія. Униженіе было бы слишкомъ смертельно, еслибъ Себастьянъ лично объявилъ о предлагаемой имъ милостынѣ. Онъ, какъ всѣ хозяева, выручалъ значительныя прибыли въ эту первую эпоху хлопчатобумажнаго голода. Его набитыя товаромъ кладовыя быстро освобождались по выгодной цѣнѣ отъ накопившагося излишняго производства послѣднихъ лѣтъ, а невозможность получить хлопокъ, несомнѣнно хранившійся въ изобиліи гдѣ-то въ Манчестерѣ или Ливерпулѣ, дозволялъ ему прекратить работу на фабрикѣ, а, слѣдовательно, платитъ жалованье рабочимъ. Это первое время паники было исключительно тяжелымъ для однихъ рабочихъ, капиталисты еще только увеличивали свои барыши. Однако, всякаго дальнозоркаго фабриканта безпокоила мысль о судьбѣ своихъ рабочихъ, ловкихъ, искусныхъ, знающихъ, умѣлыхъ, которые, однажды разсѣянные повсюду, пропали бы для него навѣки, такъ что, при открытіи снова работъ, онъ нигдѣ не нашелъ бы равныхъ имъ рукъ. Этотъ вопросъ о сохраненіи рабочихъ и объ оказаніи имъ помощи въ такой формѣ, которая не слишкомъ унижала бы и развращала ихъ, составлялъ самую тяжелую заботу всѣхъ благонамѣренныхъ хозяевъ и общественныхъ людей Англіи. Эта задача, надо сознаться, была благородно разрѣшена всей страной.
Однако, въ это время, хотя хлопчатобумажный голодъ быстро распространился и каждую недѣлю закрывалось все большее и большее число фабрикъ, еще не была пущена въ ходъ организованная система помощи голодающимъ, эта гигантская машина, ничего равнаго которой свѣтъ еще никогда не видалъ. Но Себастьянъ Малори, послѣ долгихъ совѣщаній съ мистеромъ Сутклифомъ, рѣшилъ, по крайней мѣрѣ, въ настоящую минуту, самъ, личными средствами, оказать помощь своимъ рабочимъ, и слѣдствіемъ этого была бумага, которую прочелъ Вильсонъ.
Рабочіе разошлись. Мэри Гейвудъ, замѣтивъ брата у наружныхъ воротъ, подошла къ нему и вопросительно взглянула на него. Но въ ту же минуту ея взглядъ принялъ выраженіе ужаса. Майльсъ былъ блѣденъ, какъ мертвецъ, губы его были стиснуты, глаза метали молніи. Слова замерли на устахъ бѣдной дѣвушки.
-- Ступай домой, сказалъ онъ такъ тихо и спокойно, что ея сердце немного успокоилось: -- у меня есть еще дѣло здѣсь, но я вскорѣ приду.
Она молча повиновалась, а Майльсъ остался ждать у воротъ, пока ушли всѣ рабочіе, и въ конторѣ остался одинъ Вильсонъ. Тогда онъ быстро направился въ столь хорошо знакомую ему комнату. Твердая, суровая рѣшимость воодушевляла все его существо.
-- Это вы, Майльсъ, сказалъ Вильсонъ, поднимая голову отъ конторки:-что вамъ надо?
-- Я пришелъ заявить, чтобы вычеркнули въ книгахъ мое имя и имя моей сестры. Мы не хотимъ болѣе работать на этой фабрикѣ.
-- Пустяки. Это только временная пріостановка работъ. Времена поправятся, хотя теперь они и кажутся мрачными. Къ тому же Малори не скоро лопнетъ.
-- Я никогда не буду работать болѣе на этой фабрикѣ, ни я, ни Мэри, повторилъ твердо Майльсъ:-- пожалуйста, вычеркните наши имена изъ списка рабочихъ и помните, Вильсонъ, что если кто-нибудь придетъ ко мнѣ въ домъ съ милостыней отъ имени моего хозяина, то я выгоню его въ шею.
-- Вы съ ума сошли, Майльсъ! воскликнулъ Вильсонъ:-- вы не обдумали здраво то, что говорите. Какъ вы продержитесь безъ помощи? И еще въ виду такого благороднаго...
-- Сдѣлайте то, что я васъ прошу, и не забудьте моихъ словъ. Я всегда держу свое обѣщаніе.
И, повернувшись, онъ ушелъ изъ конторы. Вильсонъ посмотрѣлъ въ слѣдъ этому гордому юношѣ, смертельная блѣдность котораго и мрачное отчаяніе, блестѣвшее въ его глазахъ, произвели на него самое грустное впечатлѣніе. Потомъ онъ покачалъ головой и промолвилъ:
-- Не хорошо, голубчикъ! вѣдь придется же тебѣ смирить свою буйную голову, такъ не лучше ли сдѣлать это сразу, не перенося страшныхъ лишеній?
Между тѣмъ, Майльсъ направился домой. Ему теперь дышалось гораздо свободнѣе и тѣнь румянца показалась на его щекахъ. Если теперь онъ встрѣтитъ Себастьяна Малори, то въ правѣ бросить на него какой угодно вызывающій взглядъ злобы и ненависти. Онъ чувствовалъ какую-то странную отраду въ сознаніи, что хотя лишь нѣсколько фунтовъ стерлинговъ отдѣляли ею отъ нищеты, но онъ не зависѣлъ отъ Малори.
Придя домой, онъ нашелъ кухню пустой и обѣдъ, далеко не столь обильный, какъ прежде, не готовымъ, хотя столъ былъ, по старому, чисто накрытъ. Онъ сѣлъ мрачный, съ насупленными бровями, и сталъ ждать. Вскорѣ Мэри сошла внизъ, очень грустная. На глазахъ ея не было слезъ, но что-то говорило въ нихъ объ искреннемъ горѣ.
-- Гдѣ же Эдмундъ?
-- Эдмундъ въ постели, Майльсъ.
-- Въ постели! произнесъ онъ, видимо удивляясь: -- что съ нимъ?
-- Да онъ плохъ уже шесть недѣль. Я не знаю, что именно съ нимъ, Докторъ говоритъ, что у него изнурительная горячка.
-- Докторъ? повторилъ онъ съ еще большимъ изумленіемъ:-- что это все значитъ, Молли?
-- О, Майльсъ! еслибы ты не былъ такъ задумчивъ все это время, то, конечно, замѣтилъ бы, что бѣдный Эдмундъ совсѣмъ пропадаетъ.
Она не могла окончить своихъ словъ и упала на стулъ, закрывъ лицо руками. Майльсъ посмотрѣлъ на нее съ испугомъ. Тысячи мелочей теперь воскресли въ его памяти: озабоченный видъ Мэри, пунцовыя щеки Эдмунда, его молчаливость... и онъ ничего не замѣчалъ, дикій уродъ!
-- Сегодня онъ такъ слабъ, что не можетъ сидѣть, продолжала Мэри: -- и я боюсь, что онъ никогда уже болѣе не поправится.
Съ этими словами она встала и начала подавать обѣдъ, хотя, въ сущности, ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ никакого аппетита.
-- Когда Вильсонъ прочелъ, что фабрика закроется въ пятницу, то сердце у меня повернулось, сказала она, думая развлечь брата:-- но при послѣднихъ его словахъ, я едва не прыгнула отъ радости. Мистеръ Малори долженъ быть прекрасный человѣкъ, и нашъ Эдмундъ теперь не умретъ съ голода.
-- Мэри! воскликнулъ онъ, вскакивая съ мѣста, и такимъ страннымъ голосомъ, что она взглянула на него и увидѣла, какъ и у воротъ фабрики, то же смертельно блѣдное лицо и тѣ же сверкавшіе ненавистью глаза:-- никогда не называй при мнѣ имени этого человѣка! прибавилъ онъ, подходя къ ней и схватывая ее за руку: -- я велѣлъ Вильсону вычеркнуть мое имя и твое изъ списка рабочихъ и сказалъ, что вытолкаю въ шею всякаго, кто вздумаетъ предложить мнѣ милостыню. Я умру, какъ собака, прежде чѣмъ возьму отъ него кусокъ хлѣба или позволю кому-нибудь изъ своихъ воспользоваться его милостями.
-- Это даже... начала Мэри, но Майльсъ перебилъ ее.
-- Молли, я отъ тебя этого не ожидалъ. Развѣ ты не понимаешь, что означаетъ эта хозяйская милость? Вѣдь это значитъ, что мы, семьсотъ рабочихъ, будемъ, какъ нищіе, питаться его милостыней и ничего не работать, въ замѣнъ получаемыхъ денегъ. У тебя умъ помутился отъ излишнихъ заботъ, иначе ты никогда не согласилась бы на такое униженіе.
-- Но чѣмъ же мы будемъ жить? спросила Мэри, которая понимала только, что они были рабочіе на фабрикѣ мистера Малори и что онъ, какъ великодушный хозяинъ, цѣня своихъ рабочихъ, хотѣлъ имъ помочь въ теперешнемъ несчастномъ ихъ положеніи: -- ты всегда былъ противъ хозяина, но если намъ грозитъ голодная смерть, то что же намъ дѣлать?
Ни Мэри, ни Майльсъ, здѣсь кстати замѣтить, не упоминали о своей матери или о возможности получить отъ нея помощь. Позднѣе, въ самые черные дни хлопчатобумажнаго голода, Мэри отправилась къ матери и объяснила ей, въ какомъ отчаянномъ положеніи они находились. Мистрисъ Гойлъ сухо отвѣчала, что всѣ ея деньги положены въ торговое дѣло ея мужа, и что она не имѣетъ ни малѣйшаго надъ ними контроля. Это было справедливо: она совершенно отдала свое маленькое состояніе мужу и когда въ 1863 г. мистрисъ Гойлъ умерла отъ неожиданной, быстро унесшей ее въ могилу болѣзни, оно навсегда перешло въ его руки.
-- Мы еще не умираемъ съ голода, отвѣчалъ Майльсъ на послѣднее замѣчаніе сестры:-- у меня отложено фунтовъ десять, да и у тебя есть кое-что. Конечно, мы думали сберечь эти деньги, но теперь всѣмъ рабочимъ придется употребить отложенные на черный день гроши.
-- Э! голубчикъ, отвѣчала Мэри съ грустнымъ смущеніемъ: -- у меня была такая бездѣлица, и я все издержала на необходимыя покупки для Эдмунда, по приказанію доктора. Я ничего тебѣ не говорила, видя, что ты чѣмъ-то очень озабоченъ. У меня осталось лишь нѣсколько шиллинговъ.
Онъ выпустилъ ея руку и отвернулся. Такъ вотъ что ему предстояло: лечить больного брата, содержать сестру и платить за наемъ дома, а на все это у него было десять фунтовъ стерлинговъ и нѣсколько шиллинговъ. Несмотря на все его мужество и силу воли, онъ печально задумался; мрачная дѣйствительность его давила.
-- Я подумаю обо всемъ этомъ, Мэри, сказалъ онъ наконецъ: -- десяти фунтовъ намъ хватитъ на долго, ты такая славная, экономная хозяйка.
Мэри ничего не отвѣтила. Она знала очень хорошо, какъ быстро исчезнутъ эти десять фунтовъ при болѣзни Эдмунда, и правильное, еженедѣльное пособіе, отъ котораго гордо отказался Майльсъ, казалось ей теперь положительнымъ богатствомъ.
-- Майльсъ, произнесла она послѣ продолжительнаго молчанія:-- у тебя, можетъ быть, есть причина сердиться на хозяина, но я ничего не имѣю противъ него. Я, право, не понимаю, почему мнѣ не принять отъ него пособія ради Эдмунда. Тебѣ объ этомъ не надо и знать.
-- Мэри! началъ молодой работникъ съ жаромъ, но въ то же мгновенье одумался, поборолъ свой гнѣвный пылъ и, вполнѣ сознавая, что не имѣлъ никакого права изъ своего личнаго каприза лишать куска хлѣба больного брата и добрую, любящую дѣвушку, готовую на всякую жертву для него, онъ спокойно прибавилъ:-- я объ этомъ не подумалъ. Ты права, Молли. Бери пособіе, мнѣ будетъ это очень горько, но пришли такія тяжелыя времена, что намъ придется многое перенести. Я же, съ своей стороны, найду работу... быть можетъ, и вдали отсюда. Уѣхать мнѣ всего лучше. Я очень глупо дѣлаю, что остаюсь.
Эти слова, произнесенныя съ стиснутыми зубами и блѣднымъ лицомъ, обдали холодомъ Мэри. Она не понимала ихъ, но чувствовала, что ей грозило какое-то страшное несчастье. Она пристально посмотрѣла на брата; во всей его фигурѣ было что-то странное.
-- Шш! Шш! воскликнула она, бросаясь къ нему на шею и горячо цѣлуя его: -- ты не долженъ такъ говорить. Я скорѣе умру какъ собака, чѣмъ возьму грошъ у человѣка, котораго ты не любишь. Я вѣдь только потому тебѣ противорѣчила, что не знаю, какъ свести концы съ концами въ это трудное время, особливо при болѣзни бѣднаго брата. Но, пожалуйста, не говори никогда, что ты уѣдешь отсюда.
Она полуулыбалась и полуплакала. Майльсъ какъ бы растаялъ подъ ея поцѣлуями, и, обнявъ ее, сталъ цѣловать ея шелковистые волосы. Онъ говорилъ себѣ, что вотъ настоящая любовь и что онъ дуракъ, если убивается ради женщины, которая никогда его не полюбитъ.
-- Не принимай такъ къ сердцу моихъ словъ, милая Молли, сказалъ онъ: -- поступай, какъ ты думаешь лучше и не говори мнѣ объ этомъ ни слова. У меня есть причина, по которой я никогда не приму ни гроша отъ Малори! кусокъ его хлѣба застрялъ бы въ моемъ горлѣ.
-- Развѣ онъ тебя чѣмъ нибудь обидѣлъ?
-- Нѣтъ, онъ мнѣ не желаетъ зла, но такъ уже сложились обстоятельства, Молли. Однако, обѣдъ совсѣмъ холодный. А потомъ я пойду на верхъ и посижу съ бѣднымъ Недомъ.
Передъ ними открывалась мрачная, безнадежная будущность, но послѣ этого разговора у нихъ было какъ-то легче на сердцѣ и они чувствовали болѣе силъ для преодолѣнія преградъ.