IV.

Адріенна.

Выйдя изъ дома, Майльсъ пошелъ по улицѣ, которая, опускаясь подъ гору, привела его, наконецъ, къ большой площади, на которой возвышалась ратуша, прекрасное готическое зданіе, представляющее поразительный контрастъ съ окружающими ее бѣдными жилищами и мрачными фабриками. Впереди тянулся бульваръ, а далѣе черезъ рѣку, извивавшуюся въ нѣсколькихъ шагахъ, виднѣлся среди тѣнистаго сада большой старинный домъ изъ краснаго кирпича, украшенный каменными колоннами, карнизами и дымовыми трубами. Окна въ немъ были зеркальныя, позади находились обширныя службы, въ саду, въ куртинахъ красовались пестрые и роскошные цвѣты, и вообще это богатое жилище бросалось въ глаза каждому стороннему посѣтителю и было хорошо извѣстно каждому жителю Тансопа, не менѣе старинной церкви на горѣ за ратушей и громадныхъ кооперативныхъ магазиновъ на другой сторонѣ города.

Майльсъ посмотрѣлъ на этотъ домъ съ большимъ вниманіемъ, чѣмъ когда. Онъ назывался Окенродъ и принадлежалъ Себастьяну Малори, а во время его отсутствія въ немъ царила его гордая мать.

-- Это настоящій дворецъ! думалъ Майльсъ:-- но онъ даромъ коптитъ небо, и владѣльцу нѣтъ до него никакого дѣла.

Онъ пожалъ плечами и, повернувъ налѣво, вошелъ въ одну изъ боковыхъ дверей ратуши, поднялся по лѣстницѣ до самаго верху и, толкнувъ стеклянную дверь, очутился въ святилищѣ знаній -- въ библіотекѣ. Рядомъ съ ней находилась читальня, и молодой человѣкъ направился въ нее. Это была большая, высокая, красивая комната, въ которой было много всего: столовъ, креселъ, газетъ, журналовъ, письменныхъ принадлежностей. Но въ эту минуту читальня была почти пуста. Двое мужчинъ читали газеты, и у стола подлѣ одного изъ окошекъ сидѣла молодая дѣвушка; большая книга была открыта передъ нею, но глаза ея были устремлены на Окенродъ, находившійся прямо у ея ногъ.

Майльсъ взялъ книжку Вестминстерскаго Обозр ѣ нія и сѣлъ на свое обычное мѣсто, рядомъ со столомъ, у котораго находилась молодая дѣвушка, но онъ, повидимому, не обратилъ на нее никакого вниманія, какъ на фигуру, вполнѣ привычную его глазамъ. Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ онъ видалъ ее почти каждый вечеръ на томъ же самомъ мѣстѣ, за книгою, обыкновенно большимъ толстымъ томомъ, изъ котораго она что-то выписывала въ маленькую памятную книжку. Онъ отлично зналъ два скромныя платья, черное и темно-синее, которыя она носила поочередно, черный платокъ, замѣнявшій мантилью и соломенную шляпу съ черными кружевами и букетомъ маргаритокъ на лѣвомъ боку. Она не была красавицей или тѣмъ, что принято называть красавицей, но отличалась болѣе очаровательной прелестью внутренней красоты. Ея блѣдное, дѣтски-нѣжное лицо было не худощавое и не толстое, хотя оканчивалось пухленькимъ круглымъ подбородкомъ; очертаніе ея маленькаго рта дышало добротой и умомъ, носъ былъ небольшой и словно выточенный, волоса свѣтло-каштановые, глаза большіе, выразительные, но, надо сознаться, зеленовато-сѣрые.

Однако, несмотря на такое постоянное и близкое сосѣдство, Майльсъ и эта молодая дѣвушка никогда не разговаривали между собою. Это происходило оттого, что Майльсъ былъ, какъ всѣ англійскіе рабочіе, очень застѣнчивъ и, кромѣ того, принималъ свою сосѣдку, несмотря на ея скромную одежду и манеры, за аристократку. А онъ ненавидѣлъ аристократокъ, которыя въ его глазахъ олицетворялись въ гордой, высокомѣрной мистрисъ Малори, и были хорошенькими, глупыми, безполезными, дорогими куклами, раззорявшими мужчинъ своими капризами и неумѣвшими серьёзно смотрѣть на жизнь. Впрочемъ, этотъ взглядъ на женщинъ онъ не переносилъ на работницъ, къ которымъ онъ относился съ полнымъ уваженіемъ; онѣ работали, наживали деньги, приносили пользу и не вмѣшивались въ то, чего не понимали; онъ никогда не говорилъ грубаго слова имъ или о нихъ. Впрочемъ, еслибъ у него кто-нибудь спросилъ, почему онъ никогда не заговаривалъ съ сосѣдкой, то онъ не сознался бы въ своей застѣнчивости, а отвѣчалъ бы:

-- Говорить съ ней? Зачѣмъ? Мнѣ нечего ей сказать.

И онъ солгалъ бы, потому что ея лицо дышало такимъ умомъ и сочувствіемъ всему хорошему, что онъ часто, прочитавъ какую-нибудь особенно понравившуюся ему страницу, жадно взглядывалъ на сосѣдку и съ любопытствомъ спрашивалъ себя: что бы она думала объ этомъ вопросѣ?

Что же касается до молодой дѣвушки, то она не заговаривала съ Майльсомъ потому... потому... да не все ли равно почему? Быть можетъ, по той простой причинѣ, что она была умнѣе большинства дѣвушекъ ея лѣтъ и не чувствовала необходимости говорить безъ уважительнаго повода.

Поэтому они встрѣчались каждый день, не здороваясь даже безмолвными знаками. Она приходила всегда ранѣе Майльса, и онъ не зналъ откуда. Читала она большіе, почтенные на взглядъ фоліанты и, очевидно, не для серьёзнаго дѣла и не для удовольствія. Майльсъ часто недоумѣвалъ, какія книги она читала, и не мало удивился, замѣтивъ однажды, что она быстро пробѣгала ноты, словно романъ. Одной изъ особенностей тансопской даровой библіотеки было богатое музыкальное отдѣленіе, снабженное многими сочиненіями по теоріи музыки и біографіями знаменитыхъ композиторовъ.

Въ этотъ вечеръ Майльсъ, открывъ взятый имъ журналъ, вскорѣ углубился въ чтеніе политической статьи, остроумно бичевавшей недостатки и злоупотребленія въ высшихъ классахъ. Прошло полчаса. Другіе посѣтители читальни удалились, и въ ней остались только двое: молодой работникъ и его сосѣдка, которая на этотъ разъ не очень прилежно читала разложенное передъ нею прекрасное изданіе фугъ Доменика Скарлатти, а болѣе смотрѣла въ окно.

Наконецъ, среди безмятежной тишины, пробило восемь часовъ. Майльсъ поднялъ голову и случайно взглянулъ на сосѣдку. Она также смотрѣла, но не на него, а на дверь, и въ глазахъ ея вдругъ блеснули отвращеніе и страхъ. Она сдѣлала движеніе, какъ бы желая бѣжать, но тотчасъ снова опустилась на кресло, вся покраснѣвъ, скорѣе отъ неудовольствія, чѣмъ отъ смущенія. Въ ту же минуту она опустила глаза на книгу и, повидимому, углубилась въ чтеніе.

Майльсъ съ удивленіемъ замѣтилъ эту странную игру выраженія на лицѣ молодой дѣвушки и въ свою очередь взглянулъ на дверь. Она отворилась, и въ нее вошелъ человѣкъ, при видѣ котораго Майльсъ также почувствовалъ отвращеніе и понялъ странное волненіе своей сосѣдки.

Вошедшій человѣкъ былъ юноша, съ темными волосами и глазами, смуглымъ цвѣтомъ лица, розовыми, чисто выбритыми щеками и толстыми, чувственными губами. Онъ былъ одѣтъ по послѣдней модѣ, даже слишкомъ нарядно, и вся его фигура дышала самоувѣренностью, нахальствомъ, пошлостью. Трудно было бы найти болѣе поразительный контрастъ, чѣмъ тотъ, который существовалъ между Майльсомъ въ его скромной одеждѣ рабочаго и этимъ раздушеннымъ франтомъ въ свѣтлыхъ перчаткахъ.

Подходя къ столу, гдѣ сидѣлъ Майльсъ, онъ взглянулъ на него, но тотчасъ отвернулся. Простой рабочій не заслуживалъ никакого вниманія. Онъ опустился въ кресло и, не снимая шляпы, придвинулъ къ себѣ Daily News.

Майльсъ взглянулъ изъ подлобья на свою сосѣдку, такъ чтобы она не увидала, и замѣтилъ, что она не читала, хотя не поднимала глазъ съ книги.

-- Я желалъ бы знать, что тебѣ тутъ нужно, мистеръ Фредрикъ Спенслей? мысленно спрашивалъ онъ себя.

Дѣйствительно онъ узналъ въ вошедшемъ франтѣ сына богатаго тансопскаго фабриканта, который нажилъ себѣ состояніе въ качествѣ радикала, а теперь роскошно жилъ, прикидываясь консерваторомъ и защитникомъ аристократіи, церкви, короны и крупнаго землевладѣнія. Его сынъ, конечно, какъ очень хорошо понималъ Майльсъ, явился въ читальню не для чтенія.

Майльсъ снова взялся за свою книгу, но статья, такъ глубоко интересовавшая его за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, потеряла для него всякую прелесть. Онъ доселѣ не понималъ, какое живое сочувствіе онъ питалъ къ своей сосѣдкѣ, и, закрывъ лицо книгой, помѣстился такъ, чтобы видѣть все творившееся вокругъ него.

-- Я радъ, что не ушелъ десять минутъ тому назадъ, сказалъ онъ самъ себѣ.

Между тѣмъ, мистеръ Спенслей бросилъ на столъ газету и началъ нахально смотрѣть на молодую дѣвушку. Хотя она и была аристократка, но кровь закипѣла у Майльса, и онъ рѣшился не дать ее въ обиду.

-- Извините, миссъ, сказалъ, наконецъ, мистеръ Спенслей, обращаясь къ незнакомкѣ:-- вамъ не нужна эта газета?

И онъ протянулъ руку къ газетѣ, на которой лежала книга молодой дѣвушки. При этомъ онъ бросилъ на нее взглядъ, повидимому, долженствовавшей выразить восторженное поклоненіе, но въ сущности отличавшійся только самымъ безмозглымъ нахальствомъ. Она сняла книгу съ газеты, не поднимая головы и не говоря ни слова.

-- Она вамъ не нужна? повторилъ франтъ съ пошлой улыбкой.

-- Нѣтъ, раздался ея голосъ, холодный какъ ледъ.

Майльсъ едва усидѣлъ на мѣстѣ, но, поборовъ свою горячность, продолжалъ наблюдать съ еще большимъ интересомъ за разыгрывавшейся передъ нимъ сценой.

Въ комнатѣ почти было темно; вѣроятно библіотекарь не зналъ, что тамъ находились посѣтители, и забылъ приказать, чтобы зажгли газъ.

Мистеръ Спенслей взялъ газету, но даже не посмотрѣлъ на нее, а произнесъ фамильярнымъ тономъ:

-- Кажется, ужь слишкомъ темно, миссъ, а...

Она подняла глаза и, встрѣтивъ его дерзкій взглядъ, отвернулась съ холоднымъ презрѣніемъ.

-- Не хорошо читать въ темнотѣ, продолжалъ франтъ все съ той же фамильярной любезностью, отъ которой зачесалось въ рукахъ у Майльса, жаждавшаго его поколотить: -- не приказать ли зажечь газъ? Я увѣренъ, что вы испортите себѣ глаза, а это было бы жаль. Нѣтъ, я право распоряжусь, а?

Онъ, очевидно, хотѣлъ заставить ее говорить, и, наконецъ, ему удалось.

-- Будьте такъ добры, оставьте меня въ покоѣ, сказала она такимъ тономъ, котораго, по мнѣнію Майльса, было бы достаточно, чтобы смирить самую дерзкую собаку.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, она повернулась спиною къ мистеру Спенслею, и Майльсъ ясно видѣлъ по ея профилю, какъ она была разгнѣвана и взбѣшена,

Но дерзкій франтъ не унялся, а со смѣхомъ продолжалъ:

-- Извините, я обязанъ, какъ джентльмэнъ, помѣшать молодой лэди портить свои глаза и...

-- Развѣ вы не знаете, что здѣсь запрещено говорить! перебилъ его Майльсъ твердымъ и какъ бы равнодушнымъ голосомъ.

Мистеръ Спенслей бросилъ на него величественный взглядъ, который, однако, вызвалъ только одну улыбку на лицѣ Майльса. Потомъ онъ сунулъ себѣ въ глазъ стеклышко и съ удивленіемъ осмотрѣлъ съ головы до ногъ рабочаго, осмѣливавшагося заговорить съ нимъ.

-- Не вмѣшивайтесь въ чужія дѣла и оставьте въ покоѣ джентльмэновъ, сказалъ онъ, наконецъ, съ высокомѣрнымъ презрѣніемъ.

-- Когда я увижу передъ собою джентльмэна, то оставлю его въ покоѣ, отвѣчалъ хладнокровно Майльсъ: -- а теперь вы мѣшаете читать этой молодой дамѣ и мнѣ, а потому сдѣлайте одолженіе -- помолчите.

Тутъ мистеръ Спенслей выкинулъ штуку, какъ онъ полагалъ очень остроумную. Повернувшись спиною къ Майльсу, онъ отодвинулъ свой стулъ такъ, чтобы лучше видѣть молодую дѣвушку, и спросилъ у нея:

-- Вы знаете, миссъ, этого молодца... этого...

Но прежде, чѣмъ она успѣла отвѣтить, Майльсъ ударилъ его рукою по плечу, но очень слабо, хотя мистеръ Спенслей привскочилъ отъ испуга и тотчасъ повернулся.

-- Извините, любезный сэръ, сказалъ съ улыбкой Майльсъ: -- я васъ никогда здѣсь не видалъ, и неугодно ли вамъ показать мнѣ вашъ билетъ... т. е. членскій билетъ, а въ противномъ случаѣ...

-- Молчать! крикнулъ съ презрительнымъ негодованіемъ франтъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Майльсъ: -- если вы имѣете право здѣсь быть, то покажите мнѣ свой билетъ и сами молчите по правиламъ. Если же у васъ нѣтъ билета, то убирайтесь отсюда.

-- Вы не знаете вѣрно, съ кѣмъ, вы говорите? воскликнулъ мистеръ Спенслей, внѣ себя отъ удивленія: -- развѣ вы здѣсь власть?

-- Я васъ знаю, отвѣчалъ Майльсъ, замѣчая, что молодая дѣвушка слѣдила со вниманіемъ за ихъ разговоромъ: -- а я здѣсь настолько власть, что могу помѣшать вамъ надоѣдать занятымъ людямъ. Еще разъ и въ послѣдній -- покажите мнѣ свой членскій билетъ.

-- Нѣтъ, не покажу.

-- Извините меня, я пойду сейчасъ къ библіотекарю и скажу, что вы вошли сюда безъ билета, если вы не уберетесь сами, избавивъ меня отъ этой непріятности, а себя отъ платежа десяти шиллинговъ, произнесъ Майльсъ, внутренно радуясь, что могъ такъ круто обойтись съ человѣкомъ, подобнымъ мистеру Спенслею.

-- Что... что?

-- Всякій входящій сюда безъ билета платитъ штрафъ въ десять шиллинговъ. Такой же штрафъ платятъ и за громкій разговоръ въ читальнѣ.

Мистеру Спенслею, повидимому, не понравилось слово штрафъ. Лицо его омрачилось, и онъ инстинктивно сунулъ руку въ карманъ.

-- Эге, на счетъ денегъ ты, голубчикъ, не гораздъ! подумалъ Майльсъ.

-- Проклятый радикальный городишка, воскликнулъ мистеръ Спенслей:-- здѣсь нельзя жить джентльмэнамъ.

-- Да, такимъ джентльмэнамъ, которые сдѣлались ими только со времени прошедшихъ выборовъ, отвѣчалъ Майльсъ очень учтиво.

-- Хорошо, я пойду и переговорю съ библіотекаремъ, сказалъ мистеръ Спенслей и, бросивъ нахальный взглядъ на молодую дѣвушку, удалился изъ комнаты, но далеко не такъ самоувѣренно, какъ вошелъ.

Майльсъ снова взялъ свою книгу и какъ будто углубился въ чтеніе, но въ сущности съ интересомъ слѣдилъ за своей сосѣдкой, которая, дрожа всѣмъ тѣломъ, смотрѣла вслѣдъ своему мучителю. Онъ не заговорилъ съ него, ибо что-то, онъ самъ не зналъ что, его удерживало. Вдругъ она встала и, подойдя къ нему, спросила въ полголоса:

-- Онъ дѣйствительно ушелъ?

-- О, да; такія собаки, какъ онъ, всегда улепетываютъ, поджавъ хвостъ, когда поднимешь палку, отвѣчалъ Maйльсъ:-- только цѣлой сворой онѣ скалятъ зубы и кусаются.

-- Я не могу высказать, какъ я вамъ благодарна, сказала молодая дѣвушка, послѣ нѣкотораго молчанія и очень нѣжнымъ тономъ, не лишеннымъ благороднаго достоинства.

-- Полноте, миссъ.

-- Вы говорили съ нимъ какъ будто вы его знаете. Кто это?

-- Да, его всѣ здѣсь знаютъ; это -- сынъ Спенслея, богатаго фабриканта, по прозвищу "Торгашъ Жакъ".

-- О, я знаю, о комъ вы говорите. Бѣдный человѣкъ! какъ я сожалѣю, что у него такой сынъ.

-- Вы его прежде видали? спросилъ Майльсъ, убѣждаясь, что онъ былъ правъ, принимая свою сосѣдку за новое лицо въ Тансопѣ.

-- Я его видѣла нѣсколько разъ въ послѣднее время. Я какъ-то всюду его встрѣчала. Однажды мнѣ показалось, что онъ шелъ за мною, но я не хотѣла вѣрить такой нелѣпости. Однакоже, теперь я полагаю, что онъ уже давно меня преслѣдуетъ.

Майльсъ съ необыкновеннымъ удовольствіемъ слушалъ голосъ молодой дѣвушки, звучный, нѣжный, очаровательный. Въ немъ былъ какой-то иностранный акцентъ, хотя Майльсъ и не могъ разобрать, къ какой національности онъ принадлежалъ. Она смотрѣла на него прямо, открыто, и ея лицо, освѣщенное внутреннимъ огнемъ, дышало красотой, умомъ и благородствомъ; тонкая фигура ея поражала своей граціозной позой, а просто причесанные каштановые волосы были такъ великолѣпны и роскошны, что сами по себѣ могли сдѣлать ея наружность замѣчательной. Майльсъ ясно сознавалъ, что она была аристократка, но не могъ увѣрить себя, что она глупа и пошла, какъ остальныя. Въ ея обращеніи съ нимъ не было ничего пошлаго, и это льстило ему, когда онъ вспоминалъ, какъ она обошлась съ мистеромъ Спенслеемъ.

-- Еще разъ благодарю васъ, прибавила молодая дѣвушка, улыбаясь и протягивая ему руку.

Майльсъ забылъ свою застѣнчивость и отъ всей души пожалъ руку, столь чистосердечно ему протянутую. Это дало ему силу рѣшиться на то, что онъ считалъ своимъ долгомъ съ самой той минуты, какъ она заговорила съ нимъ.

-- Очень радъ, что могъ оказать вамъ услугу, сказалъ онъ:-- позвольте мнѣ спросить васъ, далеко ли вы живете?

-- Въ улицѣ Блэкъ, если вы ее знаете.

-- Очень хорошо знаю. Извините меня, но вамъ туда идти однимъ слишкомъ далеко; вѣдь этотъ негодяй, пожалуй, станетъ васъ поджидать. Я провожу васъ, если вы мнѣ позволите.

-- О, вы слишкомъ добры, отвѣчала она, видимо успокоенная:-- я не могу отказаться отъ вашего добраго предложенія, хотя мнѣ очень совѣстно отрывать васъ отъ чтенія.

-- Нѣтъ, не тревожьтесь; я не въ состояніи теперь читать.

-- Такъ если вы пойдете со мною, я вамъ буду очень благодарна, сказала она.

На лицѣ ея выражалось искреннее удовольствіе, такъ что Майльсъ чувствовалъ себя вознагражденнымъ сторицею за свой поступокъ, который ему казался простой учтивостью, даже необходимостью.

Отдавъ книгу библіотекарю, она, вмѣстѣ съ Майльсомъ, сошла съ лѣстницы. Когда они очутились на улицѣ, молодой человѣкъ повернулъ направо.

-- Это -- ближайшій путь, миссъ, сказалъ онъ, не зная, какъ ее назвать, хотя одно слово миссъ ему казалось слишкомъ холоднымъ.

-- Меня зовутъ Адріенна Блиссетъ, произнесла она, какъ бы отгадывая его мысли:-- я желала бы знать и ваше имя.

-- Майльсъ Гейвудъ.

-- Оно мнѣ очень нравится. Оно такъ звучитъ по-англійски, по-ланкаширски.

-- Не такъ, какъ ваше, которое кажется иностраннымъ.

-- Да, я -- не совершенная англичанка; я полунѣмка, и живу въ Англіи только полтора года.

-- Только полтора года, повторилъ Майльсъ недовѣрчиво:-- такъ вы говорите удивительно хорошо по-англійски.

Адріенна разсмѣялась.

-- А какъ вамъ нравится Англія? спросилъ Майльсъ.

-- Я не знаю Англіи. Я знаю только Тансопъ и... извините меня, онъ мнѣ не очень нравится.

-- О, мы и не ожидаемъ, что нашъ городъ понравится всякому, замѣтилъ Майльсъ: -- это грубый, мрачный уголокъ, и я не удивляюсь, что онъ вамъ не нравится. Вы не походите на здѣшнихъ аристократокъ. Ни одна лэди не пошла бы, какъ вы, въ читальню.

-- Отчего?

-- Онѣ слишкомъ важны для этого, произнесъ Майльсъ съ презрительной улыбкой: -- у насъ тутъ много важныхъ дамъ. Прежде всего, мистрисъ Спенслей, мать негодяя, который васъ преслѣдуетъ, но, впрочемъ, она -- бѣдная, не очень важная особа. Зато ея дочь!

И Майльсъ, пожавъ плечами, поднялъ глаза къ небу.

-- Что же, она очень важна?

-- Важнѣе и быть нельзя, но ей служитъ извиненіемъ то, что она, дѣйствительно, очень хороша собою и лицо ея дышетъ добротою, такъ что, право, удивительно, какъ у нея уродился такой братецъ. Потомъ у насъ есть мистрисъ Шутльвортъ, катающаяся въ желтой каретѣ, но она лучше многихъ изъ нихъ и всегда больна.

-- Вы, кажется, находите извиненіе для каждой.

-- Быть можетъ, исключая только самую важную и гордую изъ нихъ -- мистрисъ Малори, владѣлицу Окенрода.

-- Мистрисъ Мал... начала Адріенна, но вдругъ остановилась и поспѣшно спросила:-- а вы ее знаете?

-- Да, я настолько ее знаю, что работаю на ея фабрикѣ и видаю ее, когда она, по временамъ, приходитъ на фабрику. Это -- гордая, надменная женщина и ведетъ себя, словно вся фабрика, весь городъ, весь свѣтъ созданы только для ея забавы. О, всѣ Малори горды и надменны. Не дурно было бы посбить имъ спѣси, и, я надѣюсь, что это вскорѣ случится.

-- О, зачѣмъ вы такъ злобно о нихъ говорите? произнесла миссъ Блиссетъ, какъ бы грустно пораженная словами молодого человѣка.

-- Нѣтъ, я говорю не по злобѣ; я не могу хладнокровно видѣть людей, которые поднимаютъ носъ и задаютъ тонъ, словно весь міръ погибнетъ, если они перестанутъ вести свою праздную жизнь, тогда какъ всѣ знаютъ, что они не съумѣли бы сами выработать себѣ куска хлѣба. Я справедливъ -- и болѣе ничего.

-- Справедливость хороша, но ей не мѣшаетъ доля человѣколюбія, сказала тихо Адріенна съ очаровательной улыбкой.

-- Вотъ и улица Блэкъ, произнесъ онъ:-- куда повернуть: направо или налѣво?

-- Направо. Домъ моего дяди на самомъ концѣ улицы.

-- На концѣ! тамъ должно быть очень скучно.

-- Да, немного. Онъ живетъ въ Стонгэтѣ.

-- Въ Стонгэтѣ! повторилъ Майльсъ: -- я всегда удивлялся, кто тамъ живетъ, и никакъ не могъ узнать. Да этотъ домъ принадлежитъ Малори, прибавилъ онъ неожиданно.

-- Да, кажется, отвѣчала Адріенна спокойно:-- дядя живетъ тамъ уже десять лѣта.

-- Извините меня, началъ снова Майльсъ послѣ нѣкотораго молчанія:-- но, право, вамъ не благоразумно ходить по вечерамъ въ такую даль, и особливо послѣ того, что случилось сегодня.

-- Я думаю, что мнѣ придется болѣе не посѣщать библіотеки. По счастью, я почти кончила свою работу; мнѣ остается уже очень мало.

-- Вы говорите о своихъ чтеніяхъ въ библіотекѣ?

-- Да, я собираю матерьялы для книги моего дяди. Онъ пишетъ книгу объ искуствѣ и развитіи цивилизаціи; онъ слишкомъ слабъ и нездоровъ, чтобъ ходить въ библіотеку. Я все лѣто читала для него музыкальныя сочиненія и ноты.

-- А, вотъ что! произнесъ Майльсъ, наивно доказывая своимъ тономъ, что онъ часто думалъ о занятіяхъ незнакомки.

-- Да. Мнѣ придется пойти еще нѣсколько разъ, ибо эти книги не выдаютъ изъ библіотеки, а потомъ я и перестану.

-- Вы здѣсь живете недавно, вы сказали, замѣтилъ Майльсъ.

-- Да, только полтора года, со времени смерти моего отца. Онъ умеръ за-границей, и дядя предложилъ мнѣ переѣхать къ нему. Иначе мнѣ не куда было бы преклонить голову.

Она говорила очень спокойно, но Майльсъ чувствовалъ, что въ ея жизни было большое горе, хотя она казалась веселой.

-- Вы были рады ѣхать въ Англію? спросилъ онъ.

-- О, нѣтъ! Я за-границей была, по временамъ, счастлива, но мысль объ Англіи была сопряжена для меня съ большими непріятностями, и потомъ здѣсь такъ мрачно, скучно, холодно.

-- Конечно, для человѣка, неимѣющаго друзей...

-- Какъ я...

-- ...должно быть скучно. Но вотъ и вашъ домъ.

-- Да, сказала Адріенна, останавливаясь передъ воротами: -- я попросила бы васъ войти, но боюсь, что это слишкомъ обезпокоитъ дядю. Но я надѣюсь, что мы еще увидимся, и въ другой разъ вы войдете къ намъ, не правда ли?

-- Вы очень добры, отвѣчалъ Майльсъ, чрезвычайно польщенный ея приглашеніемъ:-- но я боюсь...

-- Нѣтъ, я буду очень рада съ вами подолѣе поговорить. Я желаю узнать ваше мнѣніе по нѣкоторымъ вопросамъ. Я знаю, что вы много думаете, судя по книгамъ, которыя вы читаете, и горю нетерпѣніемъ узнать, что именно вы думаете.

-- Но я полагаю, что вопросы, которыми я занимаюсь: трудъ, заработная плата и политика, не могутъ интересовать молодую дѣвушку, замѣтилъ Майльсъ.

-- Это зависитъ отъ молодой дѣвушки, отвѣчала съ улыбкой Адріенна: -- ну, прощайте, очень и очень благодарю васъ за вашу доброту.

Она граціозно кивнула ему головой, быстро пошла по дорожкѣ до дверей дома и исчезла въ нихъ.

Майльсъ долго стоялъ на томъ мѣстѣ, гдѣ она съ нимъ простилась, и пристально смотрѣлъ на домъ. "Стонгэтъ, улица Блэкъ" было написано на воротахъ. Вся улица Блэкъ составляла собственность Себастьяна Малори, для пріобрѣтенія которой онъ не работалъ, не трудился, но она упала ему съ неба, и онъ могъ съ нею дѣлать, что хотѣлъ.

Домъ, въ которомъ жила Адріенна, былъ небольшой, старый, мрачный и со всѣхъ сторонъ его окружали пустыри, такъ какъ въ концѣ улицы не было другихъ жилищъ, а далѣе простирался городской выгонъ.

"Пустынное мѣсто, подумалъ Майльсъ: -- надѣюсь, что этотъ негодяй не знаетъ, гдѣ она живетъ. Здѣсь некому и помочь ей въ случаѣ бѣды. Скверное мѣсто! Точно на немъ лежитъ какое-то проклятіе".

Наконецъ, онъ оторвался отъ этого зрѣлища и тихо пошелъ домой.