X.

Политическія убѣжденія мистера Малори.

На слѣдующій день Майльсъ сидѣлъ послѣ завтрака въ конторѣ, сводя счеты; Вильсонъ производилъ обычный обходъ мастерскихъ, а мистеръ Сутклифъ отлучился съ фабрики. Случайно поднявъ глаза съ бумагъ, испещренныхъ цифрами, онъ увидалъ въ окно нѣчто, заставившее его широко открыть глаза отъ изумленія.

По улицѣ быстро катился высокій щегольской кабріолетъ, запряженный двумя прекрасными гнѣдыми лошадьми. Правилъ этимъ необыкновеннымъ, единственнымъ въ Тансопѣ экипажемъ молодой человѣкъ въ свѣтло-сѣромъ сьютѣ и суконной шапочкѣ иностраннаго образца. Вообще во всей его внѣшности было что-то не англійское для непривычнаго Тапсонскаго глаза. Рядомъ съ нимъ сидѣлъ чернокудрый юноша, съ страннымъ, но привлекательнымъ лицомъ, а позади виднѣлся грумъ.

-- Кто это такой? подумалъ Майльсъ, съ любопытствомъ смотря въ окно, но черезъ минуту онъ горячо раскаялся въ этомъ любопытствѣ.

Кабріолетъ остановился передъ конторой, и владѣлецъ его, замѣтивъ удивленный взглядъ Майльса, лѣниво посмотрѣлъ на него своими полусонными глазами. Майльсъ теперь понялъ, что это былъ хозяинъ, Себастьянъ Малори. Въ этомъ легко было убѣдиться по его красивому, хотя и загорѣлому лицу, русымъ волосамъ и гордому, равнодушному выраженію всѣхъ его чертъ, которыя совершенно напоминали его мать.

Сердитый на себя, что онъ съ перваго раза выказалъ такое излишнее вниманіе, Майльсъ совершенно забылъ обѣщаніе, данное Адріеннѣ и, желая доказать, что видѣнное имъ зрѣлище не сдѣлало на него въ сущности никакого впечатлѣнія, углубился въ свою работу.

Дверь въ контору, между тѣмъ, отворилась и послышался голосъ, дававшій какія-то приказанія груму, оставшемуся въ кабріолетѣ.

-- Ja wohl, mein herr, отвѣчалъ послѣдній.

-- У него даже и слуги иностранные, пробормоталъ сквозь зубы Майльсъ, пожимая плечами.

-- Здравствуйте, добрый человѣкъ, произнесъ голосъ, который столько же не походилъ на голоса обыкновенныхъ тансопскихъ джентльмэновъ, сколько голосъ Адріенны не походилъ на голоса прочихъ тансопскихъ дамъ.

Онъ обернулся и посмотрѣлъ на Малори. Молодые люди впервые встрѣтились лицомъ къ лицу.

По выраженію чертъ и характеру, они представляли положительный контрастъ, но оба были высокаго роста, хорошо сложены и худощавы. Майльсъ, какъ уже сказано, былъ живой, подвижной, пламенный, страстный, дѣятельный; глаза его сверкали, брови надвигались и онъ выходилъ изъ себя сто разъ въ одинъ день. Себастьянъ Малори былъ, напротивъ, очень граціозный, но нѣсколько томный по природѣ или по привычкѣ. Онъ былъ красивый юноша, но его тонкія черты ясно выражали, что ему все надоѣло, все наскучило. Глаза его двигались медленно, и эти добрые, свѣтлые, каріе глаза, казалось, рѣдко могли загорѣться пламеннымъ блескомъ. Онъ говорилъ, смотрѣлъ, двигался, какъ человѣкъ, которому жизнь кажется тягостной, не стоящей потрачиваемыхъ на нее силъ. Входя въ контору, онъ, по иностранному обычаю, снялъ шляпу, и Майльсъ увидалъ, что все его лицо, кромѣ лба, очень загорѣло. Каждый его жестъ и движеніе свидѣтельствовали о свѣтскомъ лоскѣ и высшей культурѣ.

-- Вы томный, лѣнивый франтъ, не такъ ли? подумалъ Майльсъ, смотря ему прямо въ глаза:-- но мы вамъ пообломаемъ крылья въ этомъ демократическомъ городѣ.

Оглядывая съ головы до ногъ сына, онъ не могъ не вспомнить о матери; ея принципы были всѣмъ извѣстны: непогрѣшимость королей, консервативная партія, во что бы то ни стало, и, несмотря ни на что, ненарушимомъ церкви и конституціи, величайшій министръ, всѣми оплакиваемый -- покойный герцогъ Веллингтонъ, рабочій на своемъ м ѣ ст ѣ (гдѣ бы это мѣсто ни было), незыблемость свыше установленнаго различія между богатыми и бѣдными, аристократами и простолюдинами. Повторяя себѣ все это и видя, что Себастьянъ Малори нисколько не походилъ на тансопскихъ молодыхъ людей, которые всѣ болѣе или менѣе были радикалы, Майльсъ пришелъ къ тому убѣжденію, что яблоко не падаетъ далеко отъ яблони, и что мистеръ Малори консерваторъ самой чистой воды.

Между тѣмъ и Себастьянъ пристально смотрѣлъ на Майльса; его удивило, что этотъ "добрый человѣкъ" не отвѣчалъ на его привѣтствіе, и критически, и какъ-то странно, чтобъ не сказать болѣе, разбиралъ его по косточкамъ своимъ проницательнымъ взглядомъ. Онъ не снялъ своей фуражки, не всталъ и не спросилъ, что угодно посѣтителю, только глядѣлъ на него своими живыми, блестящими глазами. Себастьяну это показалось, наконецъ, забавнымъ, онъ улыбнулся, что еще болѣе раздражило Майльса, который на все въ жизни смотрѣлъ очень серьёзно, не замѣчая комической стороны, тогда какъ Малори, напротивъ, все или забавляло, или у томляло.

-- Ma foi, сказалъ онъ добродушно:-- мнѣ въ вагонѣ говорили, что тансопскій людъ меня удивитъ и, признаюсь, это правда.

-- Можетъ быть, и вы удивите тансопцевъ, отвѣчалъ рѣзко Майльсъ.

-- Можетъ быть, произнесъ холодно Себастьянъ:-- вы знаете, кто я?

Майльсъ колебался съ минуту; ему очень хотѣлось сказать: "Нѣтъ, я васъ не знаю", но честность взяла верхъ и онъ сказалъ правду, только въ самой непріятной формѣ.

-- Я полагаю, что вы сынъ мистрисъ Малори.

-- Ты видишь, Гюго, сказалъ съ улыбкой Себастьянъ, обращаясь къ чернокудрому юношѣ, стоявшему рядомъ съ нимъ: -- я только сынъ мсей матери и, однако, я здѣсь у себя, въ своихъ владѣніяхъ.

Юноша кивнулъ головой и задумчиво посмотрѣлъ на Майльса, который не могъ отказаться отъ удовольствія продолжать опасную игру.

-- Вы увидите, что у насъ здѣсь много значатъ родство и проживаніе на мѣстѣ, замѣтилъ онъ сухо.

-- Такъ, такъ, произнесъ Себастьянъ, все съ той же улыбкой, выводившей изъ себя Майльса:-- ваше предположеніе совершенно справедливо. Я сынъ мистрисъ Малори. Ну, а теперь я желалъ бы знать, кто вы? можетъ быть, одинъ изъ моихъ рабочихъ?

Повидимому, эта сцена нисколько не сердила молодого человѣка и онъ смотрѣлъ вокругъ себя лѣнивымъ, но критическимъ взглядомъ собственника, сознающаго, что онъ смотритъ на свою собственность и говоритъ съ своимъ слугою.

-- Кто я? началъ Майльсъ, возмущенный до глубины души этимъ взглядомъ, но Себастьянъ его перебилъ.

-- Не лучше ли бы вамъ снять фуражку?

-- Это зависитъ отъ убѣжденія, отвѣчалъ Майльсъ, побагровѣвъ: -- здѣсь не мода снимать шляпы, а что касается до меня, то я не снимаю шляпы ни передъ однимъ мужчиной и передъ очень немногими женщинами.

-- Хорошо, мы объ этомъ не станемъ спорить; такъ вы говорите, что это зависитъ отъ убѣжденія, сказалъ Себастьянъ учтиво: -- но я васъ перебилъ, вы хотѣли мнѣ только-что сказать, кто вы такой.

-- Меня зовутъ Майльсъ Гейвудъ, я на этой фабрикѣ браковщикъ и мастеръ.

-- Гейвудъ! повторилъ Себастьянъ и его глаза на минуту потеряли ихъ сонное выраженіе:-- Гейвудъ! я, кажется, помню... ахъ, да! Но я не знаю, что значитъ браковщикъ?

-- И неудивительно, что вы этого не знаете.

-- Но я долженъ все знать; будьте такъ добры, объясните мнѣ, въ чемъ состоять обязанности браковщика? продолжалъ Малори.

Майльсу становилось какъ-то неловко; онъ сознавалъ, что Себастьянъ былъ олицетворенная учтивость, несмотря на его вызывающій тонъ. Онъ разсказалъ въ двухъ словахъ свои обязанности.

-- Благодарю васъ, произнесъ Себастьянъ:-- но я совершенно забылъ главную цѣль моего пріѣзда -- г. Сутклифъ здѣсь?

-- Нѣтъ; онъ вернется черезъ часъ.

-- Черезъ часъ? Такъ мнѣ придется обойти фабрику безъ него. Кто могъ бы мнѣ все показать? можетъ быть, вы?

Послѣднія слова Себастьянъ произнесъ поспѣшно, какъ бы пораженный счастливой мыслію; но мысль провести мистера Малори по всей фабрикѣ была противна Майльсу, и онъ отвѣтилъ:

-- Вильсонъ, старшій мастеръ и надсмотрщикъ, стоитъ выше меня на фабрикѣ. Онъ всегда показываетъ мастерскія.

-- Вильсонъ... я долженъ его помнить. Онъ уже здѣсь давно?

-- Да.

-- Я такъ и думалъ. Гдѣ же онъ?

Помимо своего желанія, Майльсъ долженъ былъ сознаться, что невозможно отнести Себастьяна Малори къ классу людей, подобныхъ Фредериксу Спенслею. Онъ невольно поддавался вліянію его учтивыхъ, утонченныхъ манеръ и пожалѣлъ, что отказался отъ сопровожденія его по фабрикѣ. Къ тому же, онъ помнилъ свое обѣщаніе Адріеннѣ, но былъ слишкомъ гордъ или застѣнчивъ, чтобы вдругъ перемѣнить свое обращеніе.

-- Вильсонъ обходитъ фабрику, сказалъ онъ прежнимъ отрывистымъ тономъ: -- если вы подождете минуту, то я вамъ пришлю его.

-- Благодарю, отвѣчалъ Малори.

Майльсъ вышелъ изъ конторы, а Себастьянъ, указывая на него, сказалъ своему юному товарищу:

-- Гюго, ты еще не привыкъ къ англійскимъ именамъ, но у меня отличная память. Я слышалъ имя этого человѣка въ вагонѣ вчера. Мнѣ надо съ нимъ поближе познакомиться. Ты его замѣтилъ. У него прекрасное лицо.

-- И прекрасныя манеры, не правда ли? замѣтилъ саркастически юноша.

-- Да, отвѣчалъ задумчиво Себастьянъ: -- Гейвудъ! Еслибы онъ себя не назвалъ, то, можетъ быть, я вышелъ бы изъ терпѣнія. Теперь же я попробую другую тактику. А, вотъ и старшій мастеръ. Гюго, посмотри, какъ я буду разыгрывать роль князя промышленности. Твой артистическій глазъ не разъ будетъ пораженъ среди нашего торжественнаго слѣдованія по моимъ владѣніямъ.

Вильсонъ вбѣжалъ въ комнату въ сильномъ волненіи.

-- Мистеръ Малори! прыснулъ онъ: -- какое счастье! Я не хотѣлъ вѣрить! Мы давно васъ ждали. Надѣюсь, что вы совершенно здоровы?

-- Да, благодарю васъ. Я вернулся домой недѣлею ранѣе, чѣмъ ожидалъ. Я васъ очень хорошо помню. Какъ вы поживаете, вы и ваше семейство?

-- Помаленьку, благодарю васъ, отвѣчалъ Вильсонъ, почтительно пожимая протянутую ему руку:-- а это, вѣроятно, одинъ изъ вашихъ друзей? прибавилъ онъ, смотря на чернокудраго юношу.

-- Да, мой лучшій другъ, мистеръ фон-Биркенау. Я желалъ-бы пройти по фабрикѣ. Я спрашивалъ у молодца, бывшаго здѣсь...-- Я надѣюсь, воскликнулъ Вильсонъ:-- что онъ не былъ съ вами грубъ и не сдѣлалъ вамъ непріятности?

-- А развѣ онъ всегда выказываетъ ослушаніе и грубость фабричному начальству? спросилъ Себастьянъ, бросая на Вильсона проницательный взглядъ, который представлялъ разительный контрастъ съ его мягкимъ голосомъ и нѣжными манерами.

-- Ослушаніе? Нѣтъ, сэръ. Я никогда не видывалъ работника честнѣе и лучше его, но онъ взялъ себѣ въ мысль, что нѣтъ никого выше его. Я часто говорю ему, что онъ попадетъ въ бѣду.

-- Но онъ уменъ и честенъ? спросилъ Себастьянъ.

-- О, да, сэръ, отвѣчалъ Вильсонъ, любившій Майльса въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ: -- онъ умнѣе дюжины обыкновенныхъ рабочихъ и вы можете повѣрить ему безбоязненно груды золота и вещи, гораздо цѣннѣе золота. Только онъ слишкомъ много болтаетъ.

-- А! Ну, теперь пойдемте на фабрику, а когда вернется мистеръ Сутклифъ, то я его возьму съ собою завтракать. Я желалъ бы сказать нѣсколько словъ рабочимъ, если ихъ можно было бы гдѣ нибудь собрать.

-- Конечно, большой дворъ совмѣститъ ихъ всѣхъ.

-- Указывайте же дорогу, пожалуйста, сказалъ Себастьянъ, смотря на часы.

Вильсонъ былъ счастливѣйшимъ человѣкомъ въ это утро и съ гордостью показалъ своему молодому хозяину фабрику, объясняя ему всѣ условія механизма, благодаря которымъ дерево, сталь и желѣзо исполняютъ дѣло человѣческихъ рукъ и ногъ. Глаза Себастьяна потеряли теперь свой сонный взглядъ и, несмотря на небрежный тонъ, онъ задавалъ много дѣльныхъ вопросовъ и, повидимому, обнималъ разомъ и общую суть дѣла, и всѣ мелочныя подробности. Ничего не ускользнуло отъ него, даже удивленные взгляды рабочихъ при его появленіи и ихъ замѣчанія о немъ.

Около часа потребовалось на осмотръ всѣхъ отдѣленій фабрики и, наконецъ, Вильсонъ, входя въ большую, хорошо освѣщенную комнату, гдѣ работало около полудюжины людей, произнесъ:

-- Это послѣднее отдѣленіе, это кладовая.

Среди рабочихъ стоялъ Майльсъ Гейвудъ, и Себастьянъ сказалъ на ухо Гюго:

-- Займи мастера, я хочу поговорить наединѣ съ этимъ молодымъ человѣкомъ.

Гюго тотчасъ подошелъ къ большому куску матеріи, лежавшей на столѣ, и сталъ съ любопытствомъ разспрашивать у Вильсона объясненія находившихся на матеріи таинственныхъ марокъ и отмѣтокъ. А между тѣмъ, Себастьянъ обратился къ Майльсу со словами:

-- Вы занимаетесь браковкой?

-- Да.

-- Вы видите, я чему-нибудь да научился. Послушайте, я сейчасъ скажу всему народу нѣсколько словъ. Я бы желалъ, чтобы вы присутствовали при этомъ. Вѣдь вы придете?

Полуразсерженный, полупольщенный словами Себастьяна, Майльсъ пристально посмотрѣлъ на него. Онъ все еще не отказался отъ своего предубѣжденія противъ хозяина, но не могъ не сознаться, что трудно было противустоять вліянію его манеръ.

-- Конечно, приду, отвѣчалъ онъ.

У него на языкѣ вертѣлось: "Но я не обѣщаю найти прекраснымъ все то, что вы скажете", однако, онъ вспомнилъ свое обѣщаніе Адріеннѣ и удержался, хотя былъ убѣжденъ, что слова Себастьяна ему не понравятся. Что могъ онъ, консерваторъ, сказать, какъ не похвалу южанамъ? Однако, Майльсъ рѣшился выслушать его рѣчь, хотя бы для того, чтобы подмѣтить ея слабыя стороны.

-- Вы теперь все видѣли, сэръ, сказалъ Вильсонъ, подходя къ Себастьяну:-- если вы готовы, то я велю звонить и мы выйдемъ во дворъ.

Черезъ нѣсколько минутъ, раздался звонъ большого колокола; машину остановили и всѣ рабочіе высыпали во дворъ.

Себастьянъ и Вильсонъ взобрались на большой пустой ящикъ, стоявшій подлѣ двери кладовой, а толпа рабочихъ, въ томъ числѣ и Майльсъ, окружили со всѣхъ сторонъ эту импровизированную трибуну.

Себастьянъ окинулъ пытливымъ взоромъ всѣхъ присутствующихъ, а Вильсонъ сказалъ нѣсколько очень запутанныхъ, вступительнымъ словъ. Когда онъ кончилъ, то соскочилъ съ ящика и присоединился къ толпѣ.

-- Друзья мои, началъ Себастьянъ:-- по различнымъ обстоятельствамъ, я десять лѣтъ не былъ въ Ланкаширѣ. Быть можетъ, я и теперь не возвратился бы, еслибы не загорѣлась великая борьба въ Америкѣ, первое слѣдствіе которой отзовется въ Ланкаширѣ. Въ подобномъ положеніи дѣлъ я почувствовалъ, что не имѣю право оставаться вдали отсюда. Несмотря на то, что я въ Тансопѣ только нѣсколько часовъ, но я уже видѣлъ и слышалъ достаточно, чтобъ убѣдиться въ склонности ланкаширцевъ презирать хозяина, незнающаго своего дѣла, точно такъ же, какъ вы презирали бы работника, незнающаго своего ремесла. Этотъ принципъ справедливый и честный, и не хочу отрицать, что я могъ бы подойти подъ рубрику хозяевъ, заслуживающихъ нѣкотораго презрѣнія за незнаніе и отсутствіе. Дѣйствительно, я вижу, что не имѣлъ прежде никакого понятія о томъ, что такое фабрика, и сознаю, что предстоящая мнѣ задача не легка. Я долженъ изучить основательно фабричное дѣло и принять мѣры къ устраненію, на сколько возможно, неизбѣжной тяжести грозящихъ намъ черныхъ дней. Время приближается, и я увѣренъ, всѣ зоркіе люди согласны со мною, что оно приближается очень быстро, когда Ланкаширу надо будетъ бороться съ страшнымъ ураганомъ, который бѣжитъ на насъ съ той стороны Атлантическаго Океана. Подадимъ же другъ другу руку и мужественно сомкнемъ ряды, чтобы встрѣтитъ эту грозу. Я увѣренъ, что вы всѣ вмѣстѣ со мною глубоко сочувствуете въ этой борьбѣ Сѣверянамъ. (Громкое одобреніе послышалось въ толпѣ, и голоса мужчинъ и женщинъ слились въ одинъ гулъ). Благородный Авраамъ Линкольнъ, въ котораго бросаетъ грязью безсильная злоба южной прессы, не говоря о нѣкоторыхъ англійскихъ органахъ печати, которые англичане должны читать со стыдомъ, окажетъ великое благодѣяніе всему свѣту, если онъ останется живъ и успѣетъ въ своемъ крестовомъ походѣ противъ рабства. Онъ не можетъ доставить вамъ теперь дешеваго и обильнаго запаса хлопка, но своимъ мужествомъ и геніемъ, онъ поставитъ хлопчатобумажный рынокъ на твердое основаніе, тогда какъ доселѣ все вполнѣ зависѣло отъ несправедливаго и невѣрнаго неволничьяго труда. (Новые крики одобренія со всѣхъ сторонъ). Я понимаю, что вы, ланкаширцы, и особливо обыватели Тансопа, думаете много о политикѣ и принципахъ. Такъ вы и должны поступать, помня, кто вашъ представитель въ парламентѣ и какое другое великое имя соединено неразрывными узами съ Тансопомъ. Я очень хорошо знаю, что, несмотря на сильный консервативный элементъ въ средѣ высшаго класса и даже рабочихъ (одинъ голосъ: консервативный рабочій -- это миѳъ!), несмотря на этотъ предполагаемый консервативный элементъ. вы всегда имѣли радикальнаго депутата. Я не полагалъ, что преданность радикальнымъ принципамъ такъ сильна въ Тансопѣ. Я всегда считалъ, что политика занимаетъ не первое мѣсто въ ряду общественныхъ заботъ, но, въ виду общаго вниманія Тансопскихъ жителей къ политикѣ и въ виду того факта, что многіе обращаются со мною здѣсь, какъ съ консерваторомъ, я считаю необходимымъ сказать прямо, что каковы бы ни были мои убѣжденія по другимъ вопросамъ, но въ политикѣ я не консерваторъ, а радикалъ. Конечно, существуетъ столько же различныхъ радикаловъ, сколько и диссентеровъ. Вѣроятно, мой радикализмъ и вашъ разнятся въ подробностяхъ, но, я надѣюсь, что мы, каждый съ своей стороны, будемъ одинаково уважать великій принципъ, не обращая вниманія на форму. Я не стану васъ долго задерживать, но позвольте мнѣ вамъ только повторить еще разъ, что я вернулся домой, чтобы поучиться своему ремеслу и постараться провести благополучно мой корабль среди подготовляющейся бури. Вы знаете, что въ Тансопѣ всего сильнѣе разразится бѣдствіе, такъ какъ запасъ хлопка, употребляющагося здѣсь, всего скорѣе изсякнетъ. Я прошу васъ дать мнѣ обѣщаніе и приму на себя передъ вами торжественное обязательство. Я прошу васъ вѣрить мнѣ и моимъ стремленіямъ помочь вамъ въ эту трудную годину, я же даю вамъ слово, что буду напрягать всѣ свои силы для исполненія своего долга въ отношеніи васъ. Мы будемъ работать, пока можно будетъ доставать хлопокъ, а потомъ, я надѣюсь, въ интересѣ вашемъ, моемъ и всего человѣчества, что мнѣ придется помочь вамъ сводить концы съ концами въ вашемъ домашнемъ хозяйствѣ.

Онъ умолкъ, поклонился толпѣ и хотѣлъ уйти, но рабочіе подняли громкій крикъ одобренія, и нѣсколько голосовъ заявило, "что онъ хорошій человѣкъ и что они на него вполнѣ надѣются".

Себастьянъ соскочилъ съ ящика и вмѣстѣ съ Гюго и Вильсономъ удалился въ контору. Народъ разошелся; черезъ минуту раздался свистъ машины и работа снова закипѣла, словно не существовало на свѣтѣ ни войны, ни Сѣверянъ, ни Южанъ.

Конечно, рѣчь хозяина составляла предметъ всѣхъ толковъ среди рабочихъ въ продолженіи дня. Одинъ Майльсъ Гейвудъ упорно молчалъ, ничего не отвѣчая на всѣ вопросы насчетъ его мнѣнія о новомъ хозяинѣ. Общее мнѣніе было сильно въ его пользу. Мужчинамъ понравилась его рѣчь и они очень были довольны, что онъ раздѣлялъ радикальныя идеи въ политикѣ, хотя признавали, что онъ слишкомъ большой франтъ и вообще, по наружности, манерамъ и рѣчи, слишкомъ напоминалъ свѣтскихъ джентльмэновъ. Женщинамъ также онъ пришелся по сердцу, главное потому, что, какъ выразилась Мэри Гейвудъ: "у него былъ славный, мягкій голосъ и звучное имя".

Общее заключеніе всѣхъ рабочихъ было чисто ланкаширское: молодой хозяинъ говорилъ хорошо и разумно, особливо для человѣка, незнающаго своего дѣла, но соловья баснями не накормишь и потому было необходимо увидѣть на дѣлѣ, насколько искренны были его убѣжденія и насколько онъ сдержитъ свои обѣщанія.