Путешествіе Маргариты въ Фаульгавенъ было не короткое. Ей опять пришлось пересѣсть на другой поѣздъ, на небольшой, іоркширской станціи, и снова ѣхать цѣлый часъ по прекрасной мѣстности. Тутъ были и зеленыя горы, и поросшія лѣсомъ долины, свѣтлые, протекавшіе по каменистому дну ручейки, папоротники и кусты дрока. Они проѣхали нѣсколько чистенькихъ городковъ, пока, наконецъ, не подъѣхали къ станціи, и кондукторы не закричали: "Фаульгавенъ". Народу было видно мало. Фаульгавенскій сезонъ еще не начался, да и въ самомъ своемъ разгарѣ онъ былъ незначительный, ничего, кромѣ пренебреженія, не заслуживавшій сезонъ. Ливрейный лакей нѣсколько времени нерѣшительно смотрѣлъ на миссъ Баррингтонъ, но, наконецъ, повидимому рѣшивъ, что она должна быть особой, на-встрѣчу которой онъ присланъ, подошелъ къ ней и, приподнявъ шляпу, спросилъ: не она ли миссъ Персиваль?
-- Да,-- сказала Маргарита, и какъ только произнесла эту ложь, почувствовала себя несчастной. Она пожалѣла, что не позволила миссъ Персиваль исполнить свое первоначальное намѣреніе, написавъ мистриссъ Лассель, что сама она не можетъ къ ней пріѣхать, но что пріятельница ("если возможно, болѣе свѣдущая", какъ выразилась Маргарита) можетъ ее замѣнить.
Тѣмъ временемъ слуга, рѣшивъ въ душѣ, что эта дама совсѣмъ не такая, какъ онъ ожидалъ, проводилъ ее до экипажа, стоявшаго у станціи.
Это былъ красивый, солидный экипажъ, но, какъ сразу рѣшила Маргарита, не особенно роскошный, прочный и старомодный, какъ и подобало экипажу степенныхъ, деревенскихъ жителей.
Она очень скоро выѣхала со станціи. Сначала путь лежалъ по странной, старинной, угкой улицѣ, спускавшейся къ рѣкѣ, въ которой, какъ замѣтила Маргарита, въ эту минуту почти не было воды, такъ какъ было время отлива. На берегу и на рѣкѣ она увидала корабли, большіе, черные остовы, лежавшіе на боку, въ томъ положеніи, въ которомъ оставилъ ихъ отливъ. Корабли эти ожидали починки на одной изъ корабельныхъ верфей, которыя виднѣлись на другомъ берегу, гдѣ горизонтъ замыкался высокой скалою, на вершинѣ которой были разбросаны дома. Видъ вообще былъ оригинальный, и моя героиня, со свойственнымъ ей живымъ интересомъ во всему новому, мимоѣздомъ восприняла это все съ помощью своей чуткой наблюдательности. Послѣ того какъ экипажъ взобрался на крутую гору, она очутилась за городомъ, на большой дорогѣ; та же самая рѣка по прежнему была у нея по правую руку, но теперь она болѣе походила на большой ручей, и быстро неслась по направленію въ морю. Глядя вдаль, Маргарита увидала вправо дюны, вершины скалъ, а за ними голубую полоску моря, при видѣ которой сердце ея наполнилось радостью. На лѣво разстилалась прекрасная, гористая мѣстность: поля, то зеленыя, то синія, подъ измѣнчивымъ небомъ, лѣса, ручьи, все это дышало свѣжей, вольной, вполнѣ англійской красотой.
Нѣсколько времени ѣхали они по этой дорогѣ. Тутъ рѣка дѣлала изгибъ. Они переѣхали каменный мостъ, теперь ручей остался отъ нихъ влѣво, послѣ чего начали спускаться съ горы, и вскорѣ въѣхали черезъ желѣзныя ворота, съ каменными столбами, поросшими мохомъ, въ темную, сырую аллею, а оттуда въ садъ, который, не смотря на яркое полуденное солнце, казался мрачнымъ, и подкатили къ старому дому, дорога къ которому показалась Маргаритѣ чрезвычайно странной. Проѣхавъ нѣсколько времени по вышеупомянутой темной аллеѣ, подъ сѣнью густыхъ вязовъ, отъ которыхъ падала на землю мрачная, почти погребальная тѣнь, они неожиданно выѣхали изъ этой аллеи, и Маргарита замѣтила, что экипажъ катится но солидному, каменному мосту, переброшенному черезъ рѣку, протекавшую по саду. Затѣмъ они опять поднялись на гору, весь скатъ которой состоялъ изъ террасъ, постепенно доходящихъ до вершины, гдѣ возвышался красивый, старый домъ. Построенъ онъ былъ въ стилѣ временъ Елизаветы и гордо красовался на вершинѣ небольшой возвышенности, такъ что Маргарита поняла, что изъ оконъ его долженъ быть видѣнъ быстрый ручей и верхушки деревьевъ главной аллеи. По всѣмъ вѣроятностямъ, по крайней мѣрѣ изъ оконъ верхняго этажа, должно быть видно море.
Все это она замѣтила и передумала гораздо скорѣе, чѣмъ я записала. Не смотря на красоту ландшафта, на оригинальность и на величіе красиваго, стараго дома, на собственный беззаботный характеръ и на живой интересъ, какой возбуждало въ ней все окружавшее, преобладающемъ ощущеніемъ Маргариты было какое-то тяжелое чувство, похожее на предчувствіе,-- уныніе овладѣло ею при вступленіи въ помѣстье. При всей его красотѣ кругомъ царила такая тишина, что глухой шумъ ручья въ его глубокомъ ложѣ былъ почти единственный звукъ, которымъ она нарушалась.
Но прежде, чѣмъ Маргарита успѣла хорошенько дать себѣ отчетъ въ этомъ впечатлѣніи, они переѣхали мостъ (это мой Рубиконъ,-- подумала она съ полу-улыбкой,-- желала-бы я знать, дѣйствительно-ли оно такъ), поднялись на гору, и остановилась у одного изъ боковыхъ подъѣздовъ.
Маргарита вышла изъ экипажа и послѣдовала за слугой, который отворялъ ей дверь, черезъ залу -- прелестную, старинную валу, переполненную сокровищами въ видѣ ярко разрисованнаго стариннаго фарфора, стараго дуба, и внушительныхъ портретовъ солидныхъ предковъ.
Затѣмъ слуга отворилъ дверь и ввелъ ее въ комнату, назвавъ ее именемъ, которое ей не принадлежало, и она опять, съ непріятнымъ чувствомъ на сердцѣ, пожалѣла, что согласилась прибѣгнуть къ этому обману. Невольно вспомнились ей слова Лоры: "ты жертвуешь собственнымъ достоинствомъ". Она, усиліемъ воли, подавила въ себѣ эти нравственныя тревоги и вошла.
Блѣдная женщина, у ногъ которой сидѣла дѣвочка въ бѣломъ платьѣ, встала при ея появленіи: это была худощавая, слабая съ виду женщина; въ ея темныхъ волосахъ еще не было замѣтно серебристыхъ нитей. Она смотрѣла необыкновенно нѣжной и эѳирной. Ея платье, изъ самой мягкой роскошной, золотисто-коричневой шелковой матеріи, было сшито чрезвычайно просто, но воротничокъ и рукавчики были изъ стариннаго тонкаго, дорогого кружева. На плечахъ ея была шаль изъ вышитаго, китайскаго крена, цвѣта crème, на головѣ -- небольшой бѣлый кружевной чепчикъ, съ падавшими на спину завязками. Маргарита, которая слишкомъ долго наслаждалась развязнымъ обращеніемъ мистриссъ Пирсъ, ея громкимъ смѣхомъ, не совсѣмъ приличными шутками, тѣмъ не менѣе сразу поняла, что эта дама -- мистриссъ Лассель -- съ ея изяществомъ имѣетъ съ ней болѣе общаго, придется ей болѣе по сердцу, чѣмъ пятьдесятъ мистриссъ Пирсъ. Она забыла взглянуть на дѣвочку, вѣроятно ея будущую ученицу. Она смотрѣла на даму; та протянула ей нѣжную, блѣдную руку, на пальцахъ которой сверкали дорогія кольца, и сказала:
-- Очень рада васъ видѣть, миссъ Персиваль. Надѣюсь, что путешествіе ваше было пріятно.
-- Очень, благодарю васъ,-- отвѣчала Маргарита, прелестное личико которой все зарумянилось, когда кроткіе, выразительные, темные глаза мистриссъ Лассель остановились на ней. "Эта женщина, думалось ей, должна была знать горе,-- оно избороздило ея лобъ этими морщинами, оно придало этотъ печальный изгибъ ея губамъ. Навѣрное, думала Маргарита, она всегда была худенькая, задумчивая, слабенькая". Она не знала, въ какія развалины время превращаетъ всѣхъ насъ.
-- Это прелестное путешествіе,-- продолжала Маргарита.-- Я никогда прежде не бывала въ этихъ мѣстахъ и нашла ихъ очаровательными.
-- Да, они очаровательны. Мы гордимся нашими прекрасными видами. Но вы изъ Иркфорда. Это далеко, вы навѣрное устали. He хотите-ли переодѣться прежде, чѣмъ... а, вотъ и чай. Выпейте чашку прежде, чѣмъ пойдете наверхъ. Это освѣжатъ васъ.
-- Благодарю васъ,-- сказала Маргаркта, взявъ стулъ, на который указывала мистриссъ Лассель. Хозяйка молчала, пока слуга не вышли изъ комнаты. Тогда она сказала:
-- Это моя дочь Дамарись, ваша будущая ученица.
Маргарита обратилась къ дѣвочкѣ, которой можно было дать лѣтъ двѣнадцать. Любовь къ дѣтямъ была въ ней врожденная; ея обращеніе съ ними было непринужденно, любезно, привлекательно.
"Дамарись! подумала она. Какое имя! Оно, однако, идетъ въ ней". Оно дѣйствительно шло къ ней. Маргарита едва удержала улыбку, когда Дамарисъ, взглянувъ на нее своими темными глазами, подошла въ ней и безъ церемоніи ее поцѣловала. Мистриссъ Лассель смотрѣла на нихъ съ печальной улыбкой.
-- Надѣюсь, что мы будемъ большими друзьями,-- сказала Маргарита ребенку, вступая въ свою новую роль съ усердіемъ, порожденнымъ живымъ интересомъ.-- Давно-ли перервались ваши уроки?
-- Давно,-- солиднымъ тономъ сказала Дамарисъ; но ея серьезныя губки сложились въ очень пріятную улыбку.
-- Такъ намъ придется начать,-- шутя сказала Маргарита, довольная полнымъ довѣріемъ дѣвочки къ ней, такъ какъ та все еще стояла возлѣ нея, держа ее за руку.
Маргарита обратилась въ мистриссъ Лассель.
-- Но мнѣ казалось, что у меня будетъ двое учениковъ, мистриссъ Лассель, не такъ-ли? Вашъ сынъ, кажется?
Выраженіе смутной тревоги отразилось на лицѣ и въ глазахъ хозяйки дома, когда она отвѣчала:
-- Мой единственный сынъ... Да. Ему четырнадцать лѣтъ. Дамарись съ небольшимъ двѣнадцать.
-- Его зовутъ Рупертъ,-- серьезно сказала его сестра.
-- Рупертъ, къ большому моему сожалѣнію, сегодня не совсѣмъ хорошо себя чувствуетъ,-- продолжала мистриссъ Лассель. Я бы сейчасъ-же повела васъ къ нему, но мнѣ хочется сначала переговорить съ вами о немъ. Вамъ, я полагаю, извѣстно, что онъ далеко не такъ крѣпокъ, какъ большинство мальчиковъ его возраста?
-- Извѣстно, и я буду вамъ очень благодарна, если вы сообщите мнѣ все, что, по вашему мнѣнію, можетъ помочь мнѣ заниматься съ нимъ.
Мистриссъ Лассель тоже казалась благодарной, но она вздохнула вмѣсто того, чтобъ говорить. Замѣтимъ здѣсь мимоходомъ, что хотя мистриссъ Лассель, много лѣтъ тому назадъ, и жила въ большомъ свѣтѣ, участвовала въ его увеселеніяхъ, и только потому не стала царицей баловъ, что сама не чувствовала къ этому никакого влеченія, хотя была природной аристократкой, не была однако рождена свѣтской женщиной, о которой, какъ о поэтѣ, можно сказать: nascitur non fit, т.-е. что ею надо родиться, а нельзя сдѣлаться. Она не замѣтила никакой дисгармоніи между профессіей Маргариты и ея обращеніемъ и наружностью.
Ея прислуга, на своей половинѣ, въ эту самую минуту очень проницательно судила и рядила о пріѣзжей. Она тотчасъ же открыла, что въ Маргаритѣ не сказывается настоящая гувернантка. Ея наружность, обращеніе, голосъ, ея вещи, все это не сходилось съ ея профессіей. Ея платье, хотя оно отличалось тщательно обдуманной простотой -- согласно съ указаніями миссъ Персиваль -- не придавало ей вида гувернантки, и въ немъ она смотрѣла свѣтской молодой особой. Горничная, которая внесла наверхъ ея дорожный мѣшокъ -- мѣшокъ, на которомъ по счастью не было монограммы -- разсмотрѣла его со всевозможныхъ точекъ зрѣнія и, сойдя внизъ, сообщила, что "этотъ мѣшокъ принадлежитъ настоящей щеголихѣ, это вѣрно; и она готова поклясться, что флаконы въ немъ съ золотыми пробками, а щетки слоновой кости",-- что и было справедливо. Хозяйка дома замѣтила только, что миссъ Персиваль -- лэди и что манеры ея соотвѣтствуютъ ея положенію. Она была очарована ея красотой, подумала, что она очень мило и прилично одѣта, но главнымъ образомъ ее заботила мысль: "Надѣюсь, что Рупертъ къ ней привяжется -- если мнѣ только удастся убѣдить ее къ тому, чего я желаю. Если не привяжется, онъ никогда, никого не полюбитъ. Мнѣ кажется, что въ ней я найду, наконецъ, то, что мнѣ нужно; если это такъ, то я не отплатила бы ей и всѣмъ моимъ состояніемъ".
Когда Маргарита допила свой чай, мистриссъ Лассель послала Дамарисъ съ нею наверхъ показать ей ея комнату. Дѣвочка бѣжала впередъ съ такимъ оживленіемъ, какого еще не выказывала; и Маргарита, которая не чувствовала усталости и была гораздо болѣе расположена болтать, чѣмъ отдыхать, какъ предлагала мистриссъ Лассель, удержала дѣвочку при себѣ и подружилась съ нею или, вѣрнѣе, скрѣпила дружбу, уже возникшую безъ словъ.
Она похвалила прекрасную комнату и красивый видъ изъ оконъ, изъ которыхъ одно выходило на море, а другое, смотрѣвшее на сѣверъ, на отдаленныя горы и на долину, въ которой виднѣлся тоже старый, каменный домъ.
-- Чей это домъ?-- спросила Маргарита.
-- Это... о, это Блэкфордъ Бонкъ; Луисъ тамъ живетъ.-- Маргарита не спросила, кто такой "Луисъ". Она сѣла, взяла Дамарисъ на колѣни и начала разсказывать ей цѣлыя исторіи о маленькихъ Пирсъ, которыя дѣвочка слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, чѣмъ тронула сердце Маргариты.
-- У меня совсѣмъ нѣтъ знакомыхъ маленькихъ дѣвочекъ,-- сказала она наконецъ.
-- Разскажите мнѣ еще что-нибудь объ Этель и Котъ.
Маргарита разсказала глупую исторію, героемъ которой былъ Томъ, и Дамарисъ неожиданно разсмѣялась, чѣмъ сильно поразила и себя, и Маргариту.
Раздался звонокъ, служившій сигналомъ, что пора одѣваться къ обѣду.
-- Мнѣ надо идти,-- сказала Дамарисъ.-- Вамъ пора одѣваться. О, Рупертъ полюбитъ васъ, миссъ Персиваль, я въ этомъ увѣрена.