Кренкбиль перед лицом правосудия
П редседатель суда Бурши посвятил целых шесть минут допросу Кренкбиля. Этот допрос пролил бы больше света на дело, если бы обвиняемый ответил на поставленные ему вопросы. Но Кренкбиль не привык к прениям. В таком высоком обществе почтение и ужас сковали ему язык. Поэтому он хранил молчание, а председатель сам за него отвечал, и ответы эти были уничтожающими. Председатель резюмировал:
-- Итак, вы признаетесь, что сказали: "Смерть коровам!"
-- Я сказал: "Смерть коровам!" -- потому что господин полицейский сказал: "Смерть коровам! Тогда и я сказал: "Смерть коровам!"
Кренкбиль хотел растолковать, что, удивленный столь неожиданным обвинением, он в крайнем изумлении повторил странные слова, которые были ему ложно приписаны и которых он, конечно, не произносил. Он сказал: "Смерть коровам!" -- также, как сказал бы: "Разве я мог так ругаться! Мыслимое ли это дело!"
Но председатель Буриш не так понял его: "Вы утверждаете, что полицейский первый крикнул это?" Кренкбиль отказался от попытки дать объяснение. Это было слишком трудно.
-- Вы не запираетесь, и правильно делаете, -- сказал председатель.
И велел позвать свидетелей.
Полицейский No 64, по имени Бастьен Матра, присягнул, что будет говорить правду, одну только правду. Затем показал следующее:
-- Во время моего дежурства 20 октября в 12 часов дня я заметил на улице Монмартр какого-то субъекта, по-видимому разносчика. Он, в нарушение правил, стоял со своей тележкой перед домом No 328, от чего произошел затор экипажей. Я ему три раза приказывал проходить, но он отказался подчиниться. А когда я предупредил его, что составлю протокол, он крикнул в ответ: "Смерть коровам!", что показалось мне оскорбительным.
Это показание, твердое и взвешенное, было принято судом с явной благосклонностью. Защита вызвала в качестве свидетелей башмачницу, г-жу Байяр, и г-на Давида Матье, главного врача больницы Амбруаз-Паре, кавалера ордена Почетного Легиона. Г-жа Байяр ничего не видела и не слышала. Г-н Матье находился в толпе, собравшейся вокруг полицейского, который требовал, чтобы торговец проходил. Его показание вызвало инцидент.
-- Я был свидетелем происшествия, -- сказал он. -- Я заметил, что полицейский ошибся: его не оскорбляли. Я подошел и обратил его внимание на это. Полицейский задержал торговца, а меня пригласил следовать за собой к комиссару, что я и сделал. То же самое я заявил и комиссару.
-- Можете сесть, -- сказал председатель. -- Судебный пристав, позовите снова свидетеля Матра.
-- Матра, когда вы арестовали обвиняемого, не поставил ли вам на вид господин доктор Матье, что вы ошиблись?
-- Так точно, господин председатель, он меня оскорбил.
-- Что он вам сказал?
-- Он мне сказал: "Смерть коровам!"
В зале зашумели и засмеялись.
-- Можете идти, -- поспешил сказать председатель.
И предупредил публику, что если эти неприличные выходки повторятся, он велит очистить зал. Между тем защитник торжествующе потрясал рукавами своей мантии, и в эту минуту все думали, что Кренкбиль будет оправдан.
Когда спокойствие было восстановлено, мэтр Лемерль встал. Он начал свою защитительную речь с похвалы агентам префектуры, "этим скромным слугам общества, которые за самое ничтожное вознаграждение несут утомительный труд и смело противостоят постоянным опасностям, повседневно проявляя героизм. Это старые солдаты, которые остаются солдатами. Солдаты -- этим словом все сказано".
И мэтр Лемерль стал высокопарно разглагольствовать о воинских доблестях. "Я из тех, -- сказал он, -- которые не позволяют затрагивать армию, национальную армию, к коей я сам имею честь принадлежать".
Председатель склонил голову.
Действительно, мэтр Лемерль был лейтенантом в отставке. Он был также кандидатом националистов в квартале Вьей-Одриэт.
Он продолжал:
-- Конечно, я не могу не признавать скромных и драгоценных услуг, которые изо дня в день оказывают стражи порядка доблестному населению Парижа. И я бы не согласился выступить перед вами в защиту Кренкбиля, если бы усматривал в нем оскорбителя старого солдата. Моего подзащитного обвиняют в том, что он сказал: "Смерть коровам!" Смысл этой фразы ясен. Если вы перелистаете словарь рыночного жаргона, вы прочтете: "Vachard",-- похожий на корову, -- лентяй, праздношатающийся; лежебока, который валяется, как корова, вместо того, чтобы работать. ,,Vache" -- корова--тот, кто продается полиции, сыщик. "Смерть коровам!" -- выражение, употребляемое в определенной среде. По весь вопрос ведь в том, как Кренкбиль это сказал, и даже сказал ли он это. Разрешите мне в этом усомниться.
Я отнюдь не подозреваю полицейского Матра в недобросовестности. Но он выполняет, как мы уже сказали, трудную задачу. Порой он бывает усталым, измученным, доведенным до полного изнеможения. В таких условиях он мог стать жертвой галлюцинации слуха. И когда он говорит вам, господа, что доктор Давид Матье, кавалер ордена Почетного Легиона, главный врач больницы Амбруаз-Паре, светило науки, человек светского общества, крикнул: "Смерть коровам!", -- мы, конечно, принуждены признать, что Матра страдает навязчивыми идеями и, если можно так выразиться, одержим манией преследования.
Но даже если бы Кренкбиль крикнул: "Смерть коровам!", то надо еще выяснить, является ли эта фраза в его устах преступлением. Кренкбиль -- незаконнорожденный, сын уличной торговки, погибшей от разврата и пьянства. Он родился алкоголиком. Вы видите его здесь перед собою отупевшим от шестидесяти лет нищеты. Господа, вы скажете, что он невменяем.
Мэтр Лемерль сел, а г-н председатель Буриш процедил сквозь зубы, что Жером Кренкбиль приговаривается к двум неделям тюрьмы и к 50 франкам штрафа. Решение суда основывалось на показании полицейского Матра.
Когда Кренкбиля повели по длинным и темным коридорам здания суда, он ощутил огромную потребность в чьем-либо участии. Обернувшись к сопровождавшему его полицейскому, он трижды обматился к нему:
-- Служивый!.. Служивый!.. Эй, служивый!..
И вздохнул:
-- Если бы мне две недели назад сказали, что со мной случится такая оказия!..
Он продолжал рассуждать вслух:
-- Эти господа говорят слишком скоро. Они хорошо говорят, но слишком скоро. С ними не столкуешься. Служивый, вы не находите, что они слишком скоро говорят?
Но солдат шел, не отвечая ни слова и не поворачивая головы.
Кренкбиль спросил:
-- Почему же вы мне не отвечаете?
Солдат продолжал молчать.
Тогда Кренкбиль сказал ему с горечью:
-- С собакой -- и то говорят. Почему же вы со мной не разговариваете? Вы никогда не раскрываете рта: верно боитесь, что из него воняет?
