Вы будете моимъ Гари-Саибомъ.
Маленькій Поль съ большимъ аппетитомъ поужиналъ рисовыми лепешками съ молокомъ, такъ какъ сильно проголодался послѣ большой прогулки, во время которой пережилъ столько страховъ. Дондарамъ удовольствовался одними остатками отъ его ужина и усѣлся около него на полу.
-- А развѣ вы себѣ на ужинъ ничего не принесли Дондарамъ?-- спросилъ Поль, ласково заглядывая ему въ лицо.-- Не очень то хорошо я сдѣлалъ, что такъ много поѣлъ, -- и онъ похлопывалъ его по волосатой щекѣ и закрывалъ своими бѣленькими ручками эти черные глаза, отъ взгляда которыхъ у многихъ смѣлыхъ людей въ жилахъ застывала кровь.
-- Я только подсоблялъ маленькому феринги (чужестранцу),-- мягко произнесъ Дондарамъ.-- Ну, а что же теперь, не хочетъ ли мой маленькій саибъ уснуть? Не хочется ли ему улечься въ этой кануркѣ и закрыть свои голубые глазки? Здѣсь не особенно уютно.
-- Вездѣ, гдѣ бы ни былъ мой Дондарамъ, тамъ хорошо. Я ни за что не хочу возвращаться туда, гдѣ вы, меня оставляли одного ныньче утромъ. Я хочу всюду быть съ вами. Я радъ, что пошелъ и нашелъ васъ.
-- И я тоже радъ этому,-- отвѣчалъ Дондарамъ, разстилая цыновку на полу и, стараясь по возможности приготовить ложе помягче для ребенка, подложилъ другой коврикъ подъ него, а въ изголовье вмѣсто подушки положилъ свою чалму. Онъ, конечно, не сказалъ маленькому Полю, что кромѣ остатковъ отъ его ужина, ничего не ѣлъ съ того вечера, когда они были на берегахъ Джумны, или что у него не было другой цыновки, чтобъ подостлать себѣ. Онъ принесъ въ чашечкѣ воды и умылъ лицо и руки Поля съ такою же нѣжностью, съ какою умыла бы его родная мать,-- и вытеръ ихъ своимъ кушакомъ. Затѣмъ онъ уложилъ мальчика на цыновкѣ, а самъ, поджавши ноги, усѣлся съ нимъ рядомъ.
-- Кашибая придетъ сюда завтра утромъ,-- сказалъ онъ,-- и все устроитъ поудобнѣе.
-- А кто это Кашибая, Дондарамъ?-- спросилъ Поль, протянувшись преспокойно на цыяовкахъ.
-- Это мать Гунги; она очень добрая и полюбитъ васъ,-- отвѣчалъ муни.
-- Я люблю Гунгу, -- сказалъ мальчикъ.-- Когда я опять увижу ее?
-- Скоро, скоро,-- отвѣчалъ Дондарамъ.
-- Дондарамъ,-- сказалъ Поль, глядя на него,-- кто далъ вамъ это имя?
-- Мать моя,-- торжественно отвѣчалъ Дондарамъ.
-- А кто моя мать, Дондарамъ?
Муни немножко замялся.-- Мать Гунги, Кашибая, будетъ вамъ матерью, она будетъ любить васъ.
-- Она тоже дастъ мнѣ имя?-- спросилъ Поль.-- Вы все называете меня феринги, а это значитъ "что нибудь чужое", а я не хочу быть чужимъ, я хочу быть точно такимъ, какъ вы. Мнѣ очень жаль, что я такой бѣлый. Не могли ли бы вы сдѣлать меня такимъ же темнымъ, какъ вы, Дондарамъ?
Глаза Дондарама сверкнули. Онъ съ минуту помолчалъ, затѣмъ сказалъ поспѣшно:
-- Конечно, если вамъ того хочется, я могу сдѣлать маленькаго феринги, такимъ же чернымъ, какъ я самъ.
-- И дайте мнѣ такое же имя, какъ у васъ, -- воскликнулъ мальчикъ, вскакивая съ постели.
-- Вы будете моимъ братомъ, моимъ Дакта-Бай. Нѣтъ, нѣтъ!-- прибавилъ онъ поспѣшно,-- я не довольно хорошъ для этого. Вы будете моимъ господиномъ -- моимъ Саибомъ. Ваше имя будетъ Гари. Это имя моего божества.
-- Вы слишкомъ большой, я не могу быть вашимъ господиномъ!-- сказалъ Гари-Поль. Ребенокъ прижался къ нему и заставилъ дрогнуть это желѣзное сердце.
-- Чѣмъ больше я, тѣмъ лучше могу слушаться васъ, -- сказалъ муни, наконецъ; но слышно было дрожаніе въ этомъ голосѣ, звучавшемъ твердостью и силой передъ лицомъ смерти, а глаза, безстрашно глядѣвшіе на все, затуманились слезой.
-- Я хочу, чтобъ вы были моимъ слономъ и носили бы меня на спинѣ, какъ давишніе слоны возили людей,-- сказалъ Поль, вскакивая на ноги и хлопая въ ладоши.
-- Я не такъ великъ для этого,-- возразилъ Дондарамъ,-- но я могу быть вашей лошадкой. Такъ идите сюда, мой Гари-Саибъ, взлѣзайте ко мнѣ на спину и я повезу васъ, куда захотите.
И этотъ муни, наводившій ужасъ на всю Индію, принялся галоппировать на четверенькахъ вокругъ полутемной, убогой комнатки съ блѣднолицымъ, голубоглазымъ Гари-Полемъ на спинѣ, который съ крикомъ и хохотомъ погонялъ его, немилосердно вцѣпившись рученками въ длинную прядь черныхъ волосъ своего коня.
Не смотря на то, что онъ пропутешествовалъ всю ночь съ мальчикомъ на плечѣ и весь день участвовалъ въ процессіи, Дондарамъ былъ также веселъ и счастливъ какъ и Поль. Однако, веселіе ребенка было омрачено чѣмъ-то: среди воодушевленія игры въ памяти его мелькали смутныя воспоминанія иныхъ минутъ -- полныхъ свѣта и смѣха, иной обстановки, когда онъ былъ не Гари-Саибомъ, но...-- тщетно пытался онъ удержать этотъ сонъ въ памяти. Онъ разсѣивался какъ дымъ, каждый разъ, когда мальчикъ старался уловить его.
Когда забава пришла къ концу, Гари, недоумѣвая, чтобы придумать новенькаго, сказалъ:
-- Теперь надо меня сдѣлать такимъ же темнымъ, какъ вы, Дондарамъ.
-- Я сейчасъ достану кое-что для вашихъ рукъ, и вы посмотрите, мой Гари-Саибъ, понравится ли это вамъ,-- отвѣчалъ муни.-- Я сейчасъ же вернусь.
Онъ вышелъ, и съ той минуты какъ Поль остался одинъ, онъ снова сталъ бояться. Онъ побѣжалъ бы тотчасъ за нимъ, еслибы дверь не оказалась запертою. Но Дондарамъ только завернулъ за уголъ, въ одну красильню, въ которой былъ увѣренъ, что никто его не знаетъ, и тамъ досталъ матеріалъ, которымъ слегка окрасилъ лицо и руки мальчика въ свѣтло-коричневый цвѣтъ. Они не были такъ же темны какъ у муни, но уже не были бѣлыми, и Поль былъ очень этимъ доволенъ. Онъ опять улегся и на этотъ разъ моментально заснулъ крѣпкимъ сномъ.
Онъ спалъ крѣпко и не видалъ, что Дондарамъ сидѣлъ, поджавши ноги на полу, около его изголовья, прислонясь къ стѣнѣ, и только слегка подремывалъ, тревожно просыпаясь при малѣйшемъ шорохѣ, и что нѣсколько разъ въ теченіе ночи онъ протягивалъ къ нему руку, чтобъ нащупать, все ли въ порядкѣ съ его маленькимъ божкомъ Гари. Подъ утро онъ осторожно обстригъ часть темныхъ кудрей, вившихся вокругъ его головки, нисколько не обезпокоивъ ребенка.
Когда Поль проснулся по утру, комната совершенно преобразилась. Тутъ было двое небольшихъ ширмъ и нѣсколько цыновокъ; огонь разведенъ былъ въ маленькой желѣзной переносной печкѣ, стоявшей въ углу, и на ней женщина готовила завтракъ. Это была индусска, съ очень тонкимъ и красивымъ лицомъ. Руки и ноги ея ничѣмъ не были прикрыты, кромѣ широкихъ золотыхъ и серебряныхъ браслетовъ, обвивавшихъ кисти ея рукъ и ладыжки ногъ; въ ушахъ красовались крупныя серьги, а съ одной стороны носа блестѣла золотая звѣздочка. Пальцы ногъ ея унизаны были серебряными кольцами, звенѣвшими, когда она ходила но голому полу. Дондарамъ сидѣлъ у огня. Поль тотчасъ узналъ Дондарама по голосу. Но какая перемѣна произошла въ немъ -- онъ былъ положительно неузнаваемъ! Большая, красная чалма обвивалась вокругъ головы его красивыми, причудливыми складками. Онъ сбрилъ бороду, оставивъ только огромные усы, придававшіе ему необыкновенно свирѣпый видъ. Вмѣсто простаго плаща, который онъ постоянно носилъ, подпоясаннаго лишь простымъ кушакомъ, на немъ надѣта была свободная шерстяная куртка, съ развѣвающимися широкими рукавами. Широчайшій кушакъ, одного цвѣта съ чалмою, опоясывалъ его станъ; на немъ были широкіе шерстяные шаровары по колѣна, а на ногахъ сандаліи. Возлѣ него стоялъ, прислоненный къ стѣнѣ, огромный мечъ, футовъ пяти длины.
Дондарамъ былъ занятъ серьезнымъ разговоромъ съ женщиной и, хотя они говорили вполголоса, Поль могъ отчетливо слышать и отчасти понималъ то, о чемъ они толковали.
-- Къ чему стану я осквернять себя?-- шептала женщина.-- Развѣ я не жена брамина? Развѣ вы сами, Дондарамъ, не браминъ? Развѣ меня не изводятъ ваши постоянныя скитанія? Развѣ я не умираю десять разъ на дню отъ страха предъ грозящими вамъ опасностями? Развѣ не проклята я въ каждомъ дыханіи своемъ, въ каждомъ глоткѣ, принимаемой мною пищи? Развѣ я не оскверняла себя тысячу разъ, проводя затѣмъ цѣлые дни въ покаяніи и очищеніи себя? Когда же наступитъ конецъ вашимъ странствіямъ, Дондарамъ? Когда же перестанутъ обуревать васъ ваши дикія мысли? Мальчикъ достаточно уже поправился. Я не желаю ему зла и никотда бы не причинила ему ни малѣйшаго вреда. Я никому не хочу вредить. Ненависти ни къ кому я не питаю, кромѣ тѣхъ, кто вредилъ вамъ. Но почему же, въ тотъ счастливый мигъ, когда все мнѣ улыбается, когда я, наконецъ, отдыхаю душою, могу приготовлять пищу для Дондарама, и обвѣвать Дондарама пока онъ ѣстъ ее, когда я наконецъ оживаю, о! сокровище мое и счастье!-- зачѣмъ требовать моей погибели, моего оскверненія? А между тѣмъ я все исполню. Буду кормить и обмывать маленькаго феринги, буду о немъ заботиться. Клянусь Святою Матерью, головою дочери моей Гунг и, что я стала бы пещись и заботиться объ паріи, еслибъ того потребовалъ мой Дондарамъ.
-- Дондарамъ этого не требуетъ, -- возражалъ муни.-- Да будетъ проклять тотъ день, и оскверненъ всякій, кто дышетъ въ тотъ часъ, когда Дондарамъ къ кому либо обратится съ просьбою о чемъ бы то ни было. Развѣ вы не слыхали вчера, какъ весь городъ оглашался именемъ Дондарама? Онъ будетъ оглашаться еще и еще много разъ, пока не утолится жажда мести въ груди Дондарама. Дондарамъ не разговариваетъ съ вами. Онъ думаетъ, а вы читаете въ его мысляхъ и поступаете по своему вкусу. Кто же я послѣ того буду, если я заставлю васъ дѣлать по принужденію то, что самъ я сдѣлаю по доброй волѣ? Нѣтъ, маленькій феринги отправится со мной.
Онъ обернулся къ Полю и, увидавъ, что тотъ уже проснулся, подошелъ къ нему, и склонясь надъ нимъ, спросилъ:
-- Согласенъ ли маленькій Саибъ идти со мною въ горы?
Губки Поля задрожали. Онъ испугался какъ подслушаннаго имъ разговора, такъ и новаго костюма, придававшаго Дондараму такой свирѣпый видъ. Онъ понялъ, что женщина не желала держать его тутъ. Въ сущности, у него начиналась тоска по родинѣ, хотя онъ не давалъ себѣ въ томъ отчета, обращеніе же Дондарама къ нему со словомъ саибъ, было послѣднею каплей, переполнившей чашу. Поль уткнулся въ свою циновку и расплакался.
-- О! я не феринги! я не феринги! Я вѣдь "не совсѣмъ чужой"! Я бы хотѣлъ вернуть опять вчерашній вечеръ,-- рыдалъ онъ.-- Взгляните на мои руки, Дондарамъ. Вѣдь они черны, какъ у васъ.
Онъ протягивалъ къ нему свои рученки. Муни схватилъ ихъ и прижалъ къ своему лбу,
-- Вчерашній вечеръ опять вернулся и будетъ продолжаться, пока Дондарамъ на волѣ, -- торжественно произнесъ онъ,-- Вы мой маленькій Гари, божество изъ божествъ, теперь и навсегда. Вѣдь вы не за богатство любите меня. Я не дарилъ вамъ никакихъ золотыхъ украшеній. У меня всего только и есть, что немного водицы, чтобъ умыть васъ. Я потомъ принесу вамъ завтракъ, а вечеромъ мы отправимся въ горы.
-- Мнѣ хотѣлось бы повидать Гунгу,-- сказалъ Поль, продолжая всхлипывать.
Въ четыре часа по полудни въ тотъ день, по самымъ люднымъ улицамъ Дели медленно, съ горделиво поднятою головою проходилъ военачальникъ, держа за руку маленькаго персіянина, ласково прижимавшагося къ нему. Смуглое личико ребенка значительно отличалось отъ темной кожи военачальника въ блестящемъ костюмѣ, и не одинъ прохожій останавливался, чтобъ взглянуть на диковинные голубые глаза ребенка, и содрогался при видѣ внушительнаго меча, висѣвшаго черезъ правое плечо вождя. Многіе даже останавливали слугу, несшаго за ними на головѣ большой узелъ, чтобъ разспросить его, кто это важное лицо. Но тотъ удивленно смотрѣлъ имъ въ глаза, мотая головой. Скоттъ едва ли могъ бы узнать Поля подъ этимъ нарядомъ, и никто въ Дели, глядя на этого военачальника, не подозрѣвалъ, что это Дондарамъ.
Они остановились у одной лавочки, на окраинѣ базара, и Дондарамъ купилъ мѣшочекъ маисовой муки и пучекъ стручьевъ краснаго перца, которые слуга присоединилъ къ узлу на своей головѣ.
Оттуда они прямо направились къ англійской желѣзнодорожной станціи и сѣли въ поѣздъ.
На маленькой станціи они вышли изъ поѣзда. Дондарамъ зналъ, что караванъ, къ которому онъ хотѣлъ примкнуть, не приходилъ еще на станцію.
Это былъ маленькій, глухой провинціальный городокъ, расположенный на берегу узкаго, но стремительнаго горнаго потока. Дондарамъ съ Полемъ и слугой взяли на берегу лодочку, чтобы переѣхать рѣку и попасть на тропу каравана, пролегавшую не подалеку оттуда.
Въ тотъ моментъ, какъ они садились въ лодку, Поль увидалъ небольшую каменную фигурку, на подобіе маленькаго слона.
-- Что это? Что это такое?-- спросилъ ребенокъ, увидавъ туземца съ непокрытою головою, который поливалъ голову его водою и украшалъ его цвѣтами,
Губы Дондарама скривились въ презрительную улыбку, такъ же какъ тогда при видѣ изображенія богини Кали.-- Человѣкъ этотъ обмываетъ покровительствующаго ему идола,-- отвѣчалъ онъ въ полголоса.-- Онъ такъ молится -- прибавилъ онъ громко.
-- А вы, Дондарамъ, никогда такъ не молитесь?-- спросилъ Поль.
-- Къ чему стану я молиться такимъ образомъ? Богъ вездѣсущъ.
-- А я никогда не молюсь, Дондарамъ. Теперь, когда я похожъ на васъ, я хочу, чтобъ вы научили меня молиться. Они пристали къ берегу въ мѣстѣ, гдѣ имъ надо было перевалить черезъ горы, чтобы попасть на дорогу каравана. Лодка отплыла прочь; слуга былъ посланъ впередъ, а Долларамъ, усѣвшись на берегу рѣки, привлекъ къ себѣ Поля и сказалъ:
-- Я научу васъ, маленькій Гари-Саибъ, одной молитвѣ, которую никто никогда не запретитъ вамъ читать. Только я не знаю ее на томъ нарѣчіи, на какомъ мы разговариваемъ, а только на моемъ родномъ языкѣ Маратовъ. Вы можетъ быть и не поймете ее, но заучите и будете знать, что вы молитесь Богу.
Онъ обмылъ ему руки и лицо, согласно своему ученію, и медленно сталъ читать молитву, которую Поль повторялъ вслѣдъ за нимъ.
Нѣсколько разъ заставлялъ онъ повторять ее, пока Поль не затвердилъ молитву почти безошибочно, стоя на колѣняхъ около муни и сложивъ темныя руки на груди.
Вдругъ они услыхали голосъ слуги, кричавшаго имъ съ вершины горы, что караванъ уже виденъ; тогда Дондарамъ поспѣшно посадилъ Поля къ себѣ на плечо и пошелъ съ нимъ впередъ. Достигнувъ вершины, на которой стоялъ слуга, они увидали густое облако пыли, поднимавшееся на равнинѣ, а сквозь него могли уже различать лошадей и верблюдовъ, большое стадо скота и множество мущинъ, женщинъ и дѣтей. Поль крѣпче прижался къ Дондараму.
-- Мой маленькій Гари не долженъ бояться,-- сказалъ онъ.-- Это все друзья мои. Я опасался, что они не такъ скоро подоспѣютъ сюда. Мы пройдемъ нѣкорое время вмѣстѣ съ ними, и вы теперь не будете больше утомляться, пока мы будемъ съ ними, мы посадимъ васъ верхомъ на прекраснаго коня, а слуга нашъ сядетъ позади, чтобъ держать васъ.
-- Мнѣ бы хотѣлось лучше ѣхать на вашемъ плечѣ,-- сказалъ Поль.
-- Успѣете еще, Гари-Саибъ, накататься на моемъ плечѣ, когда намъ негдѣ будетъ достать лошадей.
Между тѣмъ нѣкоторые изъ передовыхъ всадниковъ подъѣхали къ Дондараму. Сойдя съ коней, они отвѣсили ему глубокіе поклоны, какъ будто онъ былъ начальникомъ надъ ними.
Поспѣшно приказавъ слугѣ пересѣсть на одну изъ лошадей, которая была подана ему, онъ посадилъ Поля передъ нимъ, а узелокъ передалъ одному изъ подоспѣвшихъ къ нимъ солдатъ, затѣмъ, прижавши ручки Поля къ своему лбу, онъ сказалъ:-- Теперь вы въ безопасности, маленькій мой Саибъ. Стоитъ вамъ сказать только слово, и я сейчасъ-же прибѣгу къ вамъ; я скоро нагоню васъ, и тогда поѣдемъ вмѣстѣ.
Обернувшись опять къ офицерамъ, онъ заговорилъ съ ними на языкѣ, совершенно непонятномъ для Поля; да и недолго пришлось тому прислушиваться, такъ какъ слуга тотчасъ увезъ его.
-- Какія вѣсти объ Нона?-- спросилъ Дондарамъ, и офицеръ отвѣтилъ:
-- Онъ все еще въ опасности: рана медленно заживаетъ. Онъ очень боится умереть, раньше чѣмъ задача его будетъ исполнена.
-- Пошлите ему сейчасъ же сказать отъ меня,-- сказалъ Дондарамъ,-- что всего только одинъ изъ приговоренныхъ остается теперь въ живыхъ, да и тотъ здѣсь въ горахъ. Скажите ему, что у меня въ рукахъ есть магнитъ, притягивающій его ко мнѣ, и что не пройдетъ и мѣсяца, какъ онъ услышитъ объ его смерти. Пусть Нона выздоравливаетъ, но если ему суждено умереть, то пусть умираетъ спокойно: Дондарамъ исполнитъ клятву.
Онъ быстро повернулся, сѣлъ на другого коня и черезъ минуту очутился рядомъ съ маленькимъ Полемъ.
Мущины, находившіеся въ караванѣ, были большею частью одѣты такъ-же, какъ Дондарамъ, у женщинъ же на головахъ надѣты были высокіе, остроконечные уборы, къ которымъ прикрѣплены были вуали, или сари. У нѣкоторыхъ были на рукахъ маленькія, голенькія дѣти, другія же дѣти постарше ѣхали верхами, такъ же какъ и Поль.
Мальчикъ замѣтилъ, что всѣ коровы были осѣдланы и на каждой былъ навьюченъ небольшой тюкъ. Впереди всѣхъ шествовалъ громадный, страшный быкъ, безъ всякаго вьюка, обвитый гирляндою цвѣтовъ.
За полчаса до наступленія сумерекъ быкъ, шедшій впереди стада, остановился и принялся ѣсть сочную траву, въ изобиліи росшую въ долинѣ. Тогда туземцы, шедшіе въ линію по бокамъ, съ длинными тупыми копьями, которыми они все время подгоняли коровъ, когда тѣ останавливались, теперь согнали ихъ въ кучу, сняли съ нихъ сѣдла и пустили пастись на волѣ. Поль замѣтилъ, что мущины одинъ за другимъ отставали по немногу отъ прочихъ. Это были все мусульмане; они слѣзали со своихъ верблюдовъ и, прежде чѣмъ отпустить ихъ на отдыхъ, становились около нихъ на колѣни и молились
-- Прослушайте, затвердилъ ли я молитву,-- сказалъ Поль Дондараму и, не дожидаясь отвѣта, онъ обмылъ лицо свое и руки на индусскій ладъ, поливая на руки понемногу воды изъ чашки, имѣвшейся для этой цѣли: затѣмъ, вставъ на колѣни у ногъ Дондарама, онъ повторилъ нѣсколько разъ молитву, которой научилъ его муни, сначала съ ошибками, затѣмъ съ каждымъ разомъ все тверже и тверже. Между тѣмъ, пока онъ повторялъ свою молитву, уже смерклось и зажгли факелы и костры, чтобъ отгонять дикихъ звѣрей.
Вдругъ по близости раздался чей-то звучный голосъ, запѣвшій по индусски старинный мусульманскій гимнъ къ пустынѣ. Каждое слово этого гимна было понятно Полю.
-- Какъ это хорошо!-- произнесъ Поль, когда пѣсня начала повторяться въ разныхъ частяхъ каравана по мѣрѣ того, какъ мусульмане укладывались спать на ночь.
-- А какъ же мы будемъ спать?-- спросилъ Поль, только теперь замѣтивъ, что солнце зашло и луна ярко освѣщала равнину.
-- У насъ будетъ отличное мѣсто для отдыха. Намъ приготовили палатку -- сказалъ муни. И, вставъ съ мѣста, онъ взялъ Поля на руки и снесъ его въ низкую палатку изъ верблюжьяго полосатаго сукна, въ которую они оба вползли и гдѣ Поль уснулъ такъ-же крѣпко, лежа на твердой рукѣ Дондарама, какъ нѣкогда спалъ на бѣлой мягкой подушечкѣ, въ родномъ домикѣ въ Беверлеѣ.
На слѣдующій день караванъ потянулся вверхъ по берегу рѣки. Скалистые утесы вздымались почти прямо изъ воды. По каменистымъ крутизнамъ ихъ росли деодары, стройные какъ стрѣлы, хотя корни ихъ, углублявшіеся въ расщелинахъ пропастей, питались лишь дикимъ мохомъ и орошались ледяными струйками отъ таявшихъ на вершинахъ снѣговъ. Поль долго и внимательно присматривался къ снѣгу.
-- Гдѣ могъ я раньше видѣть снѣгъ?-- спросилъ онъ Дондарама.
-- У себя дома, Гари-Саибъ,-- отвѣчалъ онъ.
-- Развѣ у меня есть домъ?-- спросилъ онъ опять. Дондарамъ взглянулъ на него и встрѣтилъ его вопрошающіе голубые глазки. Онъ сидѣлъ теперь впереди муни, на одной съ нимъ лошади.
-- Вы должны вернутся туда, сокровище мое. Вы скоро туда поѣдете. Дондарамъ не станетъ удерживать васъ.
-- А я хочу, Дондарамъ, чтобъ вы тоже ѣхали туда со мной. Гдѣ это? Далеко отсюда?-- добивался Поль.
-- Далеко ли?-- засмѣялся муни.-- Далеко ли? Да, очень далеко.-- Странное дрожаніе послышалось въ его голосѣ. Вдругъ Поль сказалъ:
-- Но вы вѣдь поѣдете со мной, Дондарамъ? Вы должны ѣхать. А гдѣ это?
-- Вы скоро узнаете, все узнаете,-- грустно замѣтилъ муни,-- но вы не забудете стараго Дондарама? Не правда ли, вы не забудете его?
Поль обвилъ рученками шею муни; слезы наполнили голубые глазки и полились по темнымъ щечкамъ его. Онѣ были уже не такъ темны, какъ сначала: краска была непрочная и понемногу слѣзала.
Когда они достигли Амритсара, то остановились лишь, чтобъ посѣтить великолѣпный, золоченый храмъ, стоявшій среди чистаго, холоднаго горнаго озера. Дондарамъ обмѣнялся нѣсколькими словами, на непонятномъ Полю нарѣчіи, съ нѣкоторыми муни и паломниками, находившимися тутъ.
Городъ былъ сильно взволнованъ объявленіями, вывѣшенными повсюду, что великій Гуру, или высшій жрецъ золотаго храма, имѣлъ видѣніе, что его святой отецъ, недавно умершій, превратился въ рыбу и плаваетъ въ такомъ видѣ въ озерѣ. Вслѣдствіе этого онъ воспретилъ, подъ страхомъ смерти, ловить тамъ рыбу. А такъ какъ большая часть городскаго населенія состояла преимущественно изъ паломниковъ и бѣдняковъ, которые исключительно питались рыбою изъ этого озера, то имъ прямо грозила смерть отъ голода. Но Поля очень мало касались дѣла Армитсара; онъ крѣпко держался за руку муни и съ любовью глядѣлъ ему въ лицо.
Точно также мало впечатлѣнія произвели на Поля слова муни:-- мы должны теперь отправиться въ Массури; это очень тяжелый путь, но мы постараемся облегчить его для маленькаго Гари-Саиба.-- Ему ровно ни до чего не было дѣла, разъ Дондарамъ былъ съ нимъ.
Съ небольшимъ конвоемъ изъ горцевъ пустились они по ущельямъ; солдаты открывали и замыкали шествіе. Дорога пролегала иногда по великолѣпнымъ долинамъ, пестрѣвшимъ роскошными цвѣтами, съ исполинскими деревьями и рокочущими горными потоками, черезъ которые перекинуты были легкіе мостики, состоящіе просто изъ скрученныхъ березовыхъ вѣтвей, которые подавались, гнулись и дрожали, когда ступали на нихъ. Но Поль еще крѣпче держался за руку муни, и шелъ за нимъ всюду, куда бы онъ ни велъ его.
Лицо его и руки опять совершенно побѣлѣли, и онъ сталъ приставать, чтобъ его покрасили такъ, чтобъ краска не сходила съ него, пока онъ не выростетъ большимъ, какъ самъ муни.
Но муни отдѣлывался отъ него, говоря, что теперь нѣтъ съ нимъ нужныхъ для этого красокъ и что надо подождать.
Они проходили иногда въ тѣни высочайшихъ горъ, въ ущельяхъ которыхъ лежали вѣчные снѣга. Поля несли теперь въ подобіи мѣшка, висящаго на бамбуковомъ шестѣ, оба конца котораго были положены на плечи сильныхъ горцевъ. Горцы называли этотъ мѣшокъ -- денди. Такъ какъ Поль былъ очень легокъ, то они несли его такъ свободно, что онъ находилъ этотъ способъ путешествія столь же удобнымъ, какъ на плечѣ Дондарама.
На пути, среди вершинъ и ущелій, имъ попадались странные домики, сложенные изъ камня, гдѣ они останавливались на ночлегъ; Дондарамъ называлъ ихъ -- "караванъ-сараями"; и люди, стекавшіеся вокругъ нихъ изъ маленькихъ хижинъ на этихъ почти неприступныхъ твердыняхъ, возбуждали въ Полѣ такое же любопытство, какое этотъ бѣлолицый ребенокъ возбуждалъ среди нихъ.
Пока слуга, взятый ими изъ Дели, разводилъ огонь и готовилъ имъ ужинъ, жители собирались вокругъ нихъ, сгорая нетерпѣніемъ посмотрѣть и поговорить съ выходцами съ "того свѣта", какъ они называли всѣхъ, живущихъ за предѣлами Гималайскихъ горъ.
Многіе изъ нихъ, никогда не видавшіе бѣлолицыхъ, робко подкрадывались и трогали щеки Поля, осматривая потомъ свои пальцы, чтобъ убѣдиться, не пристала ли къ нимъ бѣлая краска. Одежда ихъ была безобразна, но лица у нихъ были добрыя и улыбка пріятная. Мальчика очень забавляли суевѣрныя дѣти горцевъ, которыя смертельно боялись его, когда онъ подходилъ къ нимъ.
Тѣ, которые были постарше и похрабрѣе, снимали съ него шляпу и важно прохаживались, надѣвъ ее себѣ на голову. Нѣкоторые разспрашивали, какой краской окрашиваетъ онъ свои волосы въ коричневый цвѣтъ и съ гордостью показывали красновато-желтые концы своихъ собственныхъ черныхъ волосъ.
Дровосѣки, работавшіе въ громадныхъ лѣсахъ, останавливались съ вязанками на головахъ, чтобъ посмотрѣть на проѣзжавшаго мимо нихъ въ денди маленькаго феринги; а пастушки, съ кольцами въ носу, и въ кожанныхъ кушакахъ, осыпанныхъ бирюзою, съ огромными охапками сѣна, балансирующихъ у нихъ на головѣ, тоже останавливались, чтобъ поклониться бѣлому саибу и пожелать ему благополучнаго перехода черезъ горы.
Путешествуя такимъ образомъ по Гималайскимъ горамъ, Поль находилъ этотъ способъ передвиженія гораздо болѣе удобнымъ, чѣмъ то казалось взрослымъ. Онъ не сознавалъ опасности на краю пропастей. Ему никто не говорилъ о томъ, что голова можетъ у него закружиться, если онъ будетъ смотрѣть съ этихъ отвѣсныхъ утесовъ, высотою до трехъ или болѣе тысячъ футовъ, внизъ, въ черныя пропасти, въ которыхъ нельзя было даже разглядѣть громадныхъ деодаровъ. Крѣпко сжимая руку Дондарама, онъ смотрѣлъ внизъ и дурачился, говоря что собирается спрыгнуть внизъ, чтобы заставить муни спрыгнуть за нимъ и поймать его.
Онъ смѣялся, переходя по дрожащимъ мостикамъ изъ березовыхъ вѣтвей, перекинутыхъ черезъ глубокія ущелья. Что ему было до рокочущихъ горныхъ стремнинъ? Онъ безстрашно стоялъ бы подъ катящимися съ горъ обвалами каменныхъ глыбъ, не боясь ничего на свѣтѣ, пока онъ чувствовалъ прикосновеніе темной, жилистой руки своего друга и сознавалъ себя подъ его защитой.
Онъ ничего не зналъ ни объ окровавленныхъ кинжалахъ, ни объ узловатыхъ рюмала, ни о клятвахъ кровавой мести, произнесенныхъ надъ цѣлымъ спискомъ лицъ, причисляемымъ Дондарамомъ и Нона-Саибомъ къ числу "приговоренныхъ". Какое было ему до всего этого дѣло?
Чѣмъ выше поднимались они въ горы, тѣмъ холоднѣе становилось въ воздухѣ; но Дондарамъ, предвидя это заранѣе, припасъ теплое одѣяло изъ козьяго пуха, въ которое такъ плотно закуталъ Поля, что ему не было холодно. Горный воздухъ только подкрѣплялъ его, и румянецъ снова заигралъ на щечкахъ, такъ сильно поблѣднѣвшихъ отъ тѣхъ страшныхъ снадобій, которыми опаивалъ его Родрикъ Деннетъ. Съ каждымъ днемъ онъ становился крѣпче.
Наконецъ они достигли маленькаго поселка близь высочайшихъ снѣговыхъ вершинъ, въ небольшомъ ущельи среди вѣчныхъ льдовъ, гдѣ жили отъ трехъ до четырехъ сотъ человѣкъ. Жилища ихъ состояли изъ большихъ ямъ, вырытыхъ прямо въ горѣ, а въ очень близкомъ разстояніи на крутыхъ скалахъ были обильныя пастбища для козъ, которыхъ въ селеніи держали нѣсколько сотъ головъ.
Населеніе питалось козьимъ молокомъ, козьимъ мясомъ и одежду изготовляло изъ козьихъ шкуръ. Изъ кедровъ, росшихъ пониже, они ухитрялись приготовлять прескверный напитокъ, которымъ опивались допьяна, а пока дули теплые вѣтра, они выращивали ровно столько зерноваго хлѣба, сколько нужно было, чтобъ не умереть съ голоду.
-- Завтра уже мы перевалимъ черезъ горы, начнемъ спускаться и опять очутимся среди цвѣтовъ,-- сказалъ Дондарамъ.
-- Да куда же мы идемъ, Дондарамъ? Я хочу идти къ Гунгѣ и Притѣ,-- сказалъ Поль.
Муни съ каждымъ днемъ становился все грустнѣе, а, глядя на него, и мальчикъ былъ сдержаннѣе. Дондарамъ ласково гладилъ его по щечкѣ, говоря: послѣ завтра, я думаю, вы увидитесь съ тѣми, кого желали бы видѣть.
Съ ранняго утра слѣдующаго дня они начали спускаться съ горъ. Дондарамъ просидѣлъ всю эту ночь около своего питомца, и всякій разъ, какъ Поль просыпался, онъ видѣлъ склоненную надъ собою фигуру муни.
Сказалось-ли утомленіе этой ночи, или быть можетъ величіе окружающей ихъ природы вліяло на нихъ обоихъ такимъ образомъ,-- но Поль и его другъ были грустнѣе и молчаливѣе обыкновеннаго въ это утро.
Слуга, сопровождавшій ихъ отъ Дели, отправился впередъ раньше ихъ; онъ уже нѣсколько дней, какъ исчезалъ такимъ образомъ, появляясь снова только къ вечеру. Но въ этотъ день онъ вернулся задолго до заката солнца и, поспѣшно подойдя къ Дондараму, съ тревогою сказалъ:
-- Ихъ люди разбиваютъ палатки на высотахъ, прямо надъ нами. Они проведутъ ночь тутъ, а завтра, чѣмъ свѣтъ, пойдутъ по направленію къ глиняному караванъ-сараю.
-- Хорошо,-- отвѣчалъ Дондарамъ, и странный огонекъ сверкнулъ въ его глазахъ.-- Намъ нужно дойти сегодня до караванъ-сарая и переночевать тамъ эту ночь. Сколько ихъ тутъ и изъ кого состоитъ партія?
-- Тамъ трое бѣлыхъ: одинъ изъ нихъ -- Деннетъ, другой бѣлый изъ Бомбея и третій молодой человѣкъ, который не умѣетъ говорить по нашему. Ихъ конвой состоитъ изъ пяти солдатъ и двадцати человѣкъ слугъ.
-- Это хорошо,-- повторилъ Дондарамъ.-- Впередъ! Впередъ скорѣе! Не такъ еще скоро стемнѣетъ, а путь опасный.
Караванъ снова потянулся, и какъ разъ, когда садилось солнце, они проходили мимо того мѣста, о которомъ доносилъ ему слуга, что тамъ раскинута большая палатка европейцевъ. Дѣйствительно, Дондарамъ увидѣлъ палатку, а въ нѣкоторомъ отъ нея разстояніи на землѣ сидѣло съ дюжину или болѣе мѣстныхъ слугъ.
Караванъ продвинулся немного ниже ихъ лагеря, но Дондарамъ отдѣлился отъ своихъ и, подойдя къ слугамъ, вступилъ съ ними въ разговоръ, не смущаясь тѣмъ, что бѣлые находились неподалеку.
Черезъ минуту муни нагналъ опять своего питомца. Маленькій Поль сжалъ его руку и такъ умолялъ вынуть его изъ денди, что онъ исполнилъ его просьбу и съ часъ времени несъ его на своемъ плечѣ черезъ темнѣющій лѣсъ.
-- Это напоминаетъ мнѣ то время, когда лодка наша была разбита, -- сказалъ Поль, ощупью поглаживая смуглую щеку Дондарама.
Мускулистая рука крѣпче обвила тѣло ребенка. Что сталось съ Дондарамомъ? Его трясло, какъ въ лихорадкѣ. Походка его стала нетвердою. Онъ чуть не падалъ на неровной тропинкѣ.
-- Если вы упадете, такъ и я полечу съ вами, не правда-ли?-- смѣясь, спросилъ мальчикъ.
-- Я ни за что не упаду, пока мой Гари-Саибъ у меня на плечѣ,-- отвѣчалъ Дондарамъ, подбадриваясь и ступая быстрѣе и тверже.
-- Я не боюсь, что вы упадете,-- беззаботно сказалъ Поль, -- это было бы даже очень забавно. Я и не ушибся бы.
-- Какъ можетъ маленькій Гари знать это?-- спросилъ муни, лаская плечико, которое придерживалъ приподнятою рукой.
-- О! вы не дали бы мнѣ разбиться, -- довѣрчиво сказалъ Поль.-- Я люблю быть въ страшныхъ мѣстахъ вмѣстѣ съ вами,-- прибавилъ онъ.
Было уже темно. Поль не могъ видѣть слезъ, катившихся по морщинистому лицу страшнаго Дондарама.
Съ минуту муни шелъ молча въ темнотѣ. Даже шума шаговъ его на тропинкѣ не было слышно. Наконецъ, онъ снялъ Поля съ плеча и прижалъ его къ своей тяжело и болѣзненно вздымавшейся груди.
-- Чтожъ дѣлать!-- произнесъ онъ, наконецъ, вполголоса,-- они лучше будутъ заботиться о васъ, чѣмъ Дондарамъ. Вѣдь я индусъ. Они же такіе, какъ вы. Они будутъ любить васъ.-- Онъ крѣпко сжалъ ребенка и прибавилъ:-- Но сильнѣе меня никто не можетъ любить васъ... Нѣтъ, никто. Это было бы невозможно. Завтра, завтра вы узнаете многое. Сегодня же вы принадлежите Дондараму! Да, сегодня вы мальчикъ Дондарама!
-- Я всегда вашъ,-- сказалъ Поль, когда они подходили къ глиняному караванъ-сараю.
По утру Дондарамъ особенно тщательно умылъ Поля и досталъ изъ его узелка европейскій костюмъ. Сначала Поль противился тому, чтобы снять свой блестящій персидскій костюмъ, отороченный мѣхомъ, и мягкій плащъ изъ козьяго пуха, который такъ хорошо защищалъ его отъ холода, но при видѣ европейскаго платья въ немъ воскресло какое-то неопредѣленное, но пріятное воспоминаніе о прошломъ. Къ тому-же оно было такое хорошенькое, что онъ принялся плясать по пустой комнатѣ караванъ-сарая.
Обуваніе его въ чулки и сапожки доставило Дондараму столько труда, что онъ еле съ нимъ справился. И тотъ, кто твердою рукою хваталъ людей за горло и спокойно смотрѣлъ, какъ они умирали, тотъ, кто смѣялся надъ криками разсвирѣпѣвшей толпы, вопившей: -- Долой разбойника Дондарама! Проклятіе этому пугалу Индіи!-- тотъ, который не чувствовалъ ни холода среди снѣговыхъ горныхъ вершинъ, ни палящаго зноя среди степей, чье имя было проклято, а сердце не знало страха -- стоялъ теперь на колѣняхъ, на глиняномъ полу, терпѣливо стараясь застегнуть своими грубыми пальцами ботинки ребенка, развлекая его своей болтовней и прыгая, какъ акробатъ въ циркѣ, чтобъ заставить его разсмѣяться, когда по неловкости онъ ущемлялъ его ножку, вызывая тѣмъ слезы въ голубыхъ глазахъ.
Трудный подвигъ этотъ, однако, былъ, наконецъ, совершенъ, и, причесавъ своими непривычными руками темные волосы Поля, упорно свивавшіеся въ кудри, на европейскій ладъ, онъ досталъ изъ узелка изящную американскую шляпочку, надѣлъ ее на голову мальчика и отступилъ на шагъ, чтобъ полюбоваться на него. Онъ одобрительно улыбался, хотя сердце его сильно билось и капли пота выступали на его широкомъ, грозномъ лбу.
Вошелъ одинъ изъ солдатъ и шопотомъ сказалъ ему нѣсколько словъ.
-- Я приду сейчасъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Припугните ихъ маленько, стрѣляйте повыше, нѣтъ надобности убивать даже ни одного изъ нихъ. И вы жизнью отвѣтите мнѣ, если задѣнете пулей хоть одного изъ европейцевъ! Все пойдетъ отлично, нѣтъ никакого сомнѣнія. Если они повернутся и отступятъ, пусть уходятъ.-- Посадивъ затѣмъ Поля на свое плечо, онъ собралъ все платье въ узелокъ, засунувъ туда же персидскій костюмчикъ и теплыя козьи шкурки.
-- Маленькому Гари все это можетъ еще пригодиться,-- произнесъ онъ со вздохомъ и выбѣжалъ съ нимъ въ лѣсъ, въ заднюю дверь караванъ-сарая.
Уходя оттуда, Поль оглянулся. Онъ не понялъ того, что было сказано, но смутно сознавалъ, что ему угрожала какая то опасность. Онъ видѣлъ грубыхъ, смѣлыхъ солдатъ, привычныхъ къ крови и борьбѣ, поспѣшно собиравшихся у дверей караванъ-сарая; онъ видѣлъ слугу, печально глядѣвшаго вслѣдъ Дондараму и поклонившагося ему до земли; онъ видѣлъ одного изъ солдатъ, вставшаго на колѣни и положившаго ружье свое.на глинянную стѣнку у двери караванъ-сарая, и въ тотъ моментъ, когда Дондарамъ бросился впередъ и скрылся въ густомъ лѣсу, раздался громкій выстрѣлъ.
-- Что они дѣлаютъ?-- спросилъ мальчикъ, сильнѣе прижимаясь къ шеѣ муни, между тѣмъ какъ тотъ огромными скачками пробирался черезъ густую чащу. Дондарамъ остановился въ разсѣлинѣ между двухъ высокихъ утесовъ, гдѣ веселый ручеекъ бѣжалъ въ тѣни кустовъ. Здѣсь онъ осторожно спустилъ Поля на землю. Стая бѣлыхъ голубей вспорхнула отъ ручейка и, покружась надъ его головою, взлетѣла въ лощину.
-- Это хорошее для васъ предзнаменованіе, маленькій Гари-Саибъ,-- сказалъ онъ и, наклонясь надъ нимъ, торопливо прошепталъ:-- повторите еще разокъ маленькую молитву вашу. Встаньте на колѣни, достаньте водицы и прочтите ее. Такъ.-- Онъ подождалъ немного. Поль за это время твердо выучилъ молитву и повторилъ ее безъ, запинки.
-- Теперъ постойте на колѣняхъ нѣкоторое время,-- прибавилъ онъ, отворачивая лицо свое отъ обращенныхъ къ нему голубыхъ глазокъ.-- Мнѣ нужно сходить посмотрѣть, почему тамъ стрѣляли. Для васъ здѣсь нѣтъ никакой опасности. Повторите нѣсколько разъ свою молитву и не трогайтесь съ мѣста, пока кто нибудь не позоветъ васъ: тогда вы будете очень счастливы. Повторите же еще разъ, а я послушаю. И помните: не вставайте съ колѣнъ, иначе съ вами можетъ приключиться что нибудь очень худое!
Поль прочелъ молитву. Онъ не слыхалъ ни малѣйшаго шороха, но, когда онъ оглянулся, муни исчезъ. Онъ вскочилъ на ноги и хотѣлъ позвать его; но вспомнивъ приказаніе Дондарама, онъ всталъ опять на колѣни и повторилъ снова молитву. Около него весело бѣжали струйки ручейка. Поль не даромъ былъ еще ребенкомъ, и, скоро позабывъ все окружающее, онъ принялся слѣдить за струившеюся водою и играть камушками, въ полной увѣренности, что скоро онъ вскинетъ глазами и увидитъ передъ собою возвращающагося за нимъ Дондарама.