"Близъ Вардара, скрытый подъ тѣнью густой
Кустовъ, что растутъ надъ рѣкою,
Прилегъ отдыхать я въ полуденный зной...
Вблизи, на лужайкѣ, мой вонь вороной
Кормился роскошной травою...
То вдаль онъ умчится, то вновь прибѣжитъ,
Мнѣ голову съ радостнымъ ржаньемъ
Обнюхаетъ, фыркнетъ и снова летитъ
Въ волнахъ освѣжиться купаньемъ...
Не чувствуя полдня удушливый жаръ,
Я грезилъ подъ тѣнью веселой...
Внезапно, -- то было ли дѣйствіе чаръ,
Иль запахъ акацій тяжелый, --
Мучительный сонъ мои члены сковалъ...
Не знаю, что было со мною...
Но помню... очнувшись, впередъ я бѣжалъ,
Не чувствуя ногъ подъ собою...
Куда я стрѣмился?-- Не вѣдаю самъ...
Влекомый волшебною силой,
Я мчался, какъ мчится олень по холмамъ,
Звукъ рога заслышавъ унылый.
Но вдругъ я на мѣстѣ, какъ вкопанный, сталъ,
Всѣ члены мои задрожали...
Вблизи предо мною подъ сѣнію скалъ
Три чудныя дѣвы стояли...
Одна поднимала кувшинъ надъ главой,
Другая бѣлье полоскала,
Какъ будто играя съ прозрачной волной,
И грустную пѣснь напѣвала...
А третья, -- сбиралась купаться она, --
Со стана покровы спустила
И дѣвственной прелести, нѣги полна,
Ужь въ воду ногою ступила...
О, мать! ей не мнилось вдали отъ людей,
Что око мужчины любуется ей,
И все-жь ея щеки горѣли...
Спѣшитъ она тайныя прелести скрыть,
Срываетъ съ волосъ своихъ алую нить,
И русыя косы слетѣли
Могучей волною съ роскошныхъ плечей
И пышною, шелковой сѣтью своей
Красавицы тѣло одѣли...
Вдругъ топотъ знакомый въ тиши роковой
Вблизи меня громко раздался:
То въ облакѣ пыли мой конь вороной
Вдоль берега бѣшено мчался.
Три дѣвушки вскрикнули въ страхѣ, но ихъ
Узналъ вороной издалека,
Тряхнулъ головою, заржалъ и близъ нихъ
Онъ былъ во мгновеніе ока.
Покорно предъ младшей склонясь головой,
Онъ радостно землю взрываетъ,
А дѣва-красавица нѣжной рукой,
Обнявъ, его треплетъ по шеѣ крутой
И съ сестрами вмѣстѣ ласкаетъ.
--"Здорово!... Довольно врагамъ ты служилъ,
"Товарищъ убитаго брата!
"Въ тяжелой неволѣ ты тѣхъ не забылъ,
"Кому ты былъ другомъ когда-то...
"О, еслибъ могли мы тебя пріютить
"И спрятать отъ взоровъ злодѣя, --
"Мы стали бы вновь тебя холить, кормить
"Отборнымъ зерномъ, не жалѣя!...*
Я слушалъ, дрожа съ головы и до ногъ
Отъ дикаго гнѣва и муки;
Я крикнуть хотѣлъ на коня и... не могъ, --
Въ груди моей замерли звуки...
Какъ левъ разъяренный на нихъ изъ кустовъ
Прыгнулъ я съ поднятой рукою...
Убить ихъ мой острый кинжалъ былъ готовъ...
Но -- чудо!-- онѣ предо иною
Стояли безстрашно, съ укоромъ въ очахъ,
Какъ грозныя мщенья богини...
Рука онѣмѣла... Я чувствовалъ страхъ...
Меня ужаснули рабыни...
Какъ прежде, коня обнимали онѣ,
А та, что власы распустила,
Съ угрозою руку простерла ко мнѣ
И въ стремя ногою ступила.
-- "Будь проклятъ, убійца!* -- вскричала она, --
"Будь проклятъ съ твоею семьею!.
"Довольно Аллахъ вашъ иль самъ сатана
"Насъ мучилъ твоею рукою!
"Но власти ужь вашей сосчитаны дни, --
"Близка ужь отчизны свобода!
"Найдете вы мстителя, ты и твой,
"Средь рвущаго цѣпи народа!"
И съ этимъ проклятьемъ вскочивъ на коня,
Очами, таинственнѣй ночи,
Она, какъ стрѣлою, пронзила меня...
О, что это были за очи!"...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Его перебила старуха, дрожа,
Отъ гнѣва скрежеща зубами:
-- "Но ты ей отвѣтилъ ударомъ ножа?
"Иль въ гнѣвѣ своими руками
"Ее задушилъ ты, -- не такъ ли, Адемъ?!"
-- "Нѣтъ, мать, я остался недвижимъ и нѣмъ, --
Мнѣ силы мои измѣнили...
Безъ чувства, безъ воли глядѣлъ я затѣмъ,
Какъ дѣвы соня уводили"...
--"Гнуры! Поплатятся жизнью онѣ, --
"Клянусь, -- за свое преступленье!...
"Проснитесь безумцы! Въ ночной тишинѣ
"Васъ ждетъ сладострастное мщенье...
"Пусть прежде, чѣмъ солнечный лучъ заблеститъ,
"Чѣмъ жизнь на деревнѣ проснется,
"Кинжалъ вашъ свой подвигъ высокій свершитъ
"И кровью болгарской упьется!..."