VI.
Съ этого дня Mlle Тальво поселилась въ замкѣ, гдѣ, какъ и слѣдовало ожидать, ее встрѣтилъ самый радушный и самый сердечный пріемъ. Попавъ такимъ образомъ въ общество двухъ особъ высшаго круга и въ домъ отличавшійся изысканною роскошью и изяществомъ, молодая дѣвушка повидимому нисколько не стѣснялась окружающею ее обстановкой, она была какъ бы вполнѣ на своемъ мѣстѣ. Съ обычною гибкостью женскаго ума она соединяла еще извѣстную сдержанность и врожденное чувство собственнаго достоинства, благодаря чему отнюдь не казалась чужою даже и въ самомъ изысканномъ обществѣ; тщеславіе, которымъ она обладала въ весьма значительной степени, впрочемъ заставляло ее постоянно держаться насторожѣ чтобы какъ-нибудь не проявить неумѣстнаго удивленія, или не сдѣлать какой-нибудь провинціальной неловкости. Только по ея быстрому краснорѣчивому взгляду, порой выражавшему безпредѣльное любопытство, можно было иногда замѣтить ея удивленіе при видѣ совершенно новой для нея, изысканной роскоши. Впрочемъ, особенно въ началѣ своего пребыванія въ замкѣ, Mlle Тальво старалась какъ можно менѣе пользоваться обществомъ своихъ гостепріимныхъ хозяевъ. По нѣскольку часовъ въ день, чрезъ извѣстные промежутки времени, она проводила у постели Жанны, ухаживая за нею и дѣлая ей перевязки, а затѣмъ уходила къ себѣ въ комнату и занималась чтеніемъ книгъ изъ обширной библіотеки замка. Только послѣ завтрака или обѣда, въ хорошую погоду, она немного прогуливалась въ паркѣ съ Аліеттой и ея мужемъ или проводила нѣкоторое время вмѣстѣ съ ними въ гостиной. Она говорила мало, но хорошо и ясно, выказывала безъ малѣйшей аффектаціи весьма основательныя знанія и въ то же время ко всему относилась нѣсколько равнодушно и даже насмѣшливо. Г. де-Водрикуръ въ такихъ случаяхъ снова видѣлъ предъ собою высокомѣрную, насмѣшливую нимфу лѣсовъ, которая однажды утромъ такъ дерзко нарушила его право землевладѣльца. При другихъ обстоятельствахъ Аліетта могла бы сказать себѣ что не особенно благоразумно вводить въ свою семейную жизнь дѣвушку такой рѣдкой красоты и столь интересно оригинальную. Но поглощенная всецѣло заботами о здоровьи дочери и едва успокоившись относительно сохраненія ея жизни, она могла питать къ Сабинѣ лишь одно чувство глубокой признательности, она съ восторгомъ слѣдила за изящною граціей съ которою молодая дѣвушка оказывала разныя мелкія услуги маленькой выздоравливающей. Нѣсколько времени спустя, когда Аліетта немного успокоилась, она весело говорила мужу о томъ особенномъ впечатлѣніи которое производитъ на нее Mlle Тальво: "Я не могу сказать что она мнѣ нравится", говорила она:, "слово нравится будетъ невѣрно: она чаруетъ меня; она мнѣ представляется какою-то волшебницей... Замѣтилъ ли ты что она ходитъ совсѣмъ неслышно. Ея ноги точно не касаются земли... она двигается точно лунатикъ... какъ леди-Макбетъ, напримѣръ. Но волшебница она добрая и леди-Макбетъ сестра милосердія."
-- Узнаю свою супругу, отвѣчалъ ей Бернаръ:-- волшебница!... леди-Макбетъ!... Господи Боже мой! она просто хорошая сидѣлка и больше ничего.
Между тѣмъ, благодаря совмѣстнымъ стараніямъ Сабины и доктора Ремона, особенно же благодаря неусыпному усердію доктора Тальво, выздоровленіе Жанны было предохранено это всѣхъ опасныхъ осложненій которыя часто бываютъ слѣдствіемъ такого рода операцій. Черезъ три недѣли г. Тальво объявилъ что нѣтъ и тѣни опасности, и что его племянницѣ нѣтъ надобности долѣе оставаться въ Вальмутье. Напрасно Бернаръ, расточая предъ докторомъ самыя горячія чувства признательности, уговаривалъ его принять вознагражденіе.-- Нѣтъ! сказалъ г. Тальво,-- ни за что въ мірѣ!... Я даже не имѣю на это права... я уже болѣе не занимаюсь своею профессіей... Если я иногда и пользую теперь, то дѣлаю это только или изъ чувства дружбы, или какъ доброе дѣло.
-- Хорошо! ловлю васъ на словѣ, докторъ! сказалъ Бернаръ:-- дружба наша на жизнь и на смерть.
-- Впрочемъ, возразилъ г. Тальво въ ту минуту какъ Аліетта входила въ гостиную,-- признаюсь что, въ видѣ гонорара, я готовъ принять поцѣлуй отъ гжи де-Водрикуръ... потому что я ее очень люблю.
-- Ото всего сердца! воскликнула молодая женщина, подбѣгая и подставляя ему обѣ щечки для поцѣлуя.
Легко понять что два человѣка настолько великодушные какъ Бернаръ и Аліетта не могли забыть такой важной и притомъ безкорыстной услуги. Съ этой минуты они оба всѣми силами старались оказывать г. Тальво и его племянницѣ всевозможные знаки своего уваженія, любви и признательности.
Что касается лично г. Тальво, трудно было изобрѣсти что-нибудь могшее доставить ему удовольствіе; всѣ его интересы, всѣ его помыслы сосредоточивались на наукѣ, и всѣ тѣ любезности которыя принято оказывать въ высшемъ свѣтѣ могли бы только мѣшать ему, или безпокоить его. Такимъ образомъ только его племянницѣ могли Бернаръ и Аоіетта такъ или иначе выказывать свое чувство признательности. Несмотря на сдержанность Mlle Тальво, ее разумѣется до нѣкоторой степени заставили высказаться о подробностяхъ ея семейной жизни, о ея матери давно разбитой параличомъ, о ея собственномъ положеніи въ домъ г. Тальво. Она даже вскользь до нѣкоторой степени подтвердила ходившіе слухи о ея предстоящемъ бракѣ съ ея опекуномъ. Бракъ этотъ, повидимому назначенный на будущую осень, время совершеннолѣтія Сабины, доставлялъ де-Водрикурамъ удобный случай сдѣлать богатый подарокъ молодой дѣвушкѣ, а пока ее осыпали всевозможными знаками вниманія и оказывали ей всевозможныя дружескія услуги. Аліетта часто бывала въ Ла-Соле, и ей нерѣдко удавалось увозить свою прекрасную сосѣдку на день, на два къ себѣ въ Вальмутье. Г. Тальво охотно допускалъ эти похищенія, несмотря на то что они лишали его полезной сотрудницы. Но онъ былъ счастливъ и польщенъ близостью своей невѣсты съ молодою женщиной которой высокія душевныя качества онъ скоро оцѣнилъ по достоинству. Онъ былъ доволенъ и тѣмъ что его воспитанница такимъ образомъ хотя урывками избавляется отъ суроваго затворничества, которому онъ невольно подвергъ ее и въ чемъ теперь искренно раскаивался.
Разумѣется, не. была забыта и охота въ числѣ удовольствій которыя г. и r-жа де-Водрикуръ спѣшили доставить Mlle Тальво. Объявляя ей что отнынѣ она можетъ, не опасаясь никакихъ преслѣдованій, охотиться въ его поляхъ и лѣсахъ съ ружьемъ, хорькомъ и даже съ силками, Бернаръ напомнилъ ей ихъ первую встрѣчу, шутливо ссылаясь на чувство гнѣва которое она въ немъ будто бы тогда возбудила. Воспоминаніе это развеселило Сабину; на ея смуглыхъ щекахъ появились двѣ ямочки, а губы раскрылись какъ лепестки чуднаго пунцоваго цвѣтка, обнаруживая при этомъ два ряда прелестныхъ перламутровыхъ зубовъ. "Жаль", подумалъ про себя г. де-Водрикуръ, "что она такъ рѣдко улыбается: она обворожительна когда смѣется!" Къ несчастію, она была обворожительна и тогда когда не смѣялась.
Такимъ образомъ у Mlle Тальво вошло въ привычку охотиться вмѣстѣ съ владѣльцами Вальмутъе. Тщетно пыталась она сообщить и Аліеттѣ тайну своего спокойствія и хладнокровія при появленіи дичи; Аліетта же, въ свою очередь, при усердной помощи со стороны мужа, давала ей уроки верховой ѣзды, и молодая дѣвушка въ этомъ отношеніи дѣлала необыкновенные успѣхи. Стройная, ловкая и смѣлая, она имѣла все чтобы достичь въ этомъ искусствѣ полнаго совершенства. Амазонка необыкновенно выгодно обрисовывала ея стройный, гибкій станъ. Самъ графъ выѣздилъ для нея одну изъ красивѣйшихъ лошадей завода Вальмутье, и затѣмъ лошадь эту берегли и холили до поры до времени, то-есть до свадьбы Mlle Тальво.
Эти ежедневныя сношенія, приключенія на охотѣ, уроки верховой ѣзды, къ которымъ присоединились еще и уроки вальса послѣ обѣда, невольно повели къ еще большему сближенію между Mlle Тальво и ея радушными хозяевами въ Вальмутье. Г. де-Водрикуръ, не нарушая правилъ самой почтительной вѣжливости, весьма скоро принялъ съ Сабиной обычный ему шутливый, поддразнивающій тонъ; но въ данномъ случаѣ онъ нашелъ достойную себя соперницу: Mlle Тальво отлично умѣла отвѣчать ему на его шутки и даже оспаривала у него пальму первенства въ насмѣшкахъ и ироническихъ недомолвкахъ. Ея серіозный и звучный голосъ былъ какъ нельзя болѣе способенъ оттѣнять саркастическія нотки, къ которымъ она охотно прибѣгала въ разговорахъ со своимъ учителемъ танцевъ и верховой ѣзды. Часто случалось что Аліетта по той или другой причинѣ оставалась дома, и Бернаръ съ Сабиной вдвоемъ ѣхали на охоту, или на простую прогулку верхомъ; хотя за ними и слѣдовалъ всегда грумъ, или слуга, тѣмъ не менѣе это были настоящіе tête-à-tête, въ которыхъ однако не было ничего страннаго для людей знавшихъ что Mlle Тальво получила воспитаніе чисто американское и привыкла къ полной свободѣ. Впрочемъ, все что происходило во время этихъ бесѣдъ съ глазу на глазъ отнюдь не давало никакой пищи злословію: разговоры г. де-Водрикуръ и Mlle Тальво касались преимущественно охоты и правилъ верховой ѣзды, а когда они кончали съ этими спеціальными вопросами, то обыкновенно переходили ко своимъ обычнымъ безобидно-шутливымъ стычкамъ. Такъ однажды Бернаръ, замѣтивъ полное безстрастіе Сабины при видѣ агоніи издыхающей косули, сказалъ ей:
-- Я положительно опасаюсь, любезная сосѣдка, на основаніи тысячи и одного признака, что у васъ вовсе нѣтъ сердца.
Она вскинула на него глазами и спокойно отвѣчала:
-- Я же, на основаніи тысячи и одного признака, опасаюсь что у васъ его слишкомъ много.
Или въ другой разъ:
-- Знаете ли, любезная сосѣдка, что мнѣ въ васъ нравится? Это то что у васъ нѣтъ ни одного женскаго качества.
-- Да, отвѣтила она,-- и вы надѣетесь за то что у меня всѣ женскіе недостатки.
-- Весьма возможно.
-- Навѣрное.
Таковъ былъ обычный тонъ ихъ невинныхъ бесѣдъ.
Между тѣмъ прошли два-три мѣсяца послѣ полнаго выздоровленія маленькой Жанны, а графъ де-Водрикуръ и не помышлялъ о томъ чтобъ ѣхать въ Парижъ и разсѣяться послѣ однообразія деревенской жизни. Аліетта напрасно время отъ времени напоминала мужу о томъ что пора ѣхать въ Парижъ, ссылаясь на ихъ прежнее совмѣстно принятое по этому поводу рѣшеніе.
-- Съ той минуты какъ я уже болѣе не скучаю, отвѣчалъ Бернаръ,-- совершенно безполезно выживать меня отсюда... Я акклиматизовываюсь, привыкаю, начинаю понемногу обростать корой... слѣдуетъ оставить меня въ абсолютномъ покоѣ... предоставить полную свободу процессу моей кристаллизаціи... Тѣмъ болѣе, моя дорогая, что ты и сама разчитываешь послѣ Пасхи, въ апрѣлѣ, съѣздить въ Парижъ; я могу подождать до того времени.
Наступилъ и апрѣль, а поѣздка въ Парижъ не состоялась. Около этого времени здоровье Аліетты подало поводъ къ безпокойству; на нее сильно подѣйствовало случившееся въ Сенъ-Жерменѣ, а болѣзнь дочери еще болѣе подорвала ея здоровье. У молодой женщины часто бывалъ страшный упадокъ силъ, переходившій даже въ обморокъ. Мнѣніе г. Тальво, вполнѣ согласное со взглядами доктора Ремона, было таково что болѣзнь нисколько не серіозна, что это не болѣе какъ анемія, развившаяся вслѣдствіе перенесенныхъ Аліеттой волненій. Аліетта настаивала на томъ чтобы не измѣнять ничего въ разъ принятомъ рѣшеніи и ѣхать въ Парижъ, но Бернаръ не соглашался.
-- Ты хотѣла ѣхать въ Парижъ только ради меня, говорилъ онъ,-- чтобы сдѣлать мнѣ пріятное, а мнѣ вовсе не будетъ пріятно везти тебя совсѣмъ больную... Береги себя, окрѣпни, успокой свои несчастные нервы, и мы поживемъ въ Парижѣ осенью, послѣ твоей поѣздки къ матери.
Гжа де-Водрикуръ, слѣдуя доброму совѣту мужа, всѣми силами старалась успокоить свои несчастные нервы; весьма важна была бы въ этомъ отношеніи его помощь, но, къ сожалѣнію, какъ легко догадаться, вышло совершенно наоборотъ. Не было никакой возможности чтобъ Аліетта, избавясь отъ опасеній за дочь и снова вполнѣ овладѣвъ своею тонкою проницательностью, не поняла бы очень скоро все неудобство и даже опасность дружбы завязавшейся между обитателями Ла-Соле и Вальмутье. Совершенно новая въ мужѣ склонность къ деревенской жизни, нежеланіе разстаться съ ней хотя бы на нѣсколько дней, окончательно открыли ей глаза. Было слишкомъ очевидно что Бернара удерживало въ деревнѣ что-то особенное, занимавшее и вмѣстѣ съ тѣмъ развлекавшее его. Гжа де-Водрикуръ ясно сознавала что на пресыщенный вкусъ Бернара, особенно при его полной деревенской бездѣятельности, странная личность Mlle Тальво, ея оригинальная красота, сила ея ума, окружающая ее таинственность, должны были имѣть чарующее дѣйствіе. Она боялась Сабины не только какъ женщины могущей похитить у нея сердце мужа, но и какъ существа мрачнаго, насмѣшливаго, злокозненнаго, какъ духа зла, который можетъ уничтожить все ея благотворное вліяніе на душу мужа и навѣки разрушить всѣ мечты и надежды жены-христіанки. Она знала что Сабина воспитана въ полномъ отрицаніи тѣхъ вѣрованій которыя ей самой были дороги, и никакъ не могла датъ себѣ яснаго отчета почему невѣріе доктора Тальво нисколько не оскорбляло ея внутренняго чувства, между тѣмъ какъ то же невѣріе въ Сабинѣ казалось ей ужаснымъ и отталкивающимъ.
А между тѣмъ, что дѣлать? Г. Тальво спасъ ея дочь отъ вѣрной смерти; Mlle Тальво принимала дѣятельное и полезное участіе во время болѣзни ея ребенка -- признательность и привѣтливость въ отношеніи той на кого она теперь смотрѣла какъ на мрачнаго генія, вторгшагося въ ея семейную жизнь, были тяжкимъ, мучительнымъ бременемъ для Аліетты.
Всѣ эти противорѣчивыя чувства перемѣшались въ ея умѣ, потрясли ее до глубины души; такое тяжелое состояніе, вслѣдствіе постояннаго душевнаго напряженія, не могло не подѣйствовать разрушительно на ея здоровье.
Въ то же время г. де-Водрикуръ, хотя и не страдалъ такъ, но тоже былъ далеко не спокоенъ. Мученія ревности и нравственныя опасенія жены не играли ровно никакой роли въ его тревогахъ, онъ даже и не подозрѣвалъ ея страданій. Вполнѣ обманутый женскимъ умѣньемъ Аліетты таить все про себя, онъ, кромѣ того, былъ слишкомъ занятъ Сабиной чтобъ обращать сколько-нибудь вниманія на что бы то ни было за исключеніемъ ея. Подобно всѣмъ кого страсть поглощаетъ всецѣло, онъ относился ко всему остальному міру разсѣянно и равнодушно; онъ видѣлъ только свою любовь, и слѣдуя обычаю, увѣрялъ себя что только онъ одинъ и видитъ ее. Поведеніе его въ отношеніи ихъ опасной сосѣдки казалось ему впрочемъ вполнѣ безупречнымъ; если онъ и старался какъ можно чаще пользоваться правами близкаго сосѣдства, дружбой завязавшеюся благодаря случайностямъ, если онъ и хватался съ жадностью за каждую возможность встрѣчи съ Сабиной, если и ловилъ каждое ея слово,-- то не выдавалъ своей тайны ни однимъ неосторожнымъ словомъ, ни однимъ неосторожнымъ движеніемъ: онъ твердо вѣрилъ въ то что тайна его извѣстна только ему одному, и дѣйствительно, за исключеніемъ двухъ лицъ которыхъ она наиболѣе интересовала, а именно его жены и самой Сабины, тайну эту зналъ только онъ одинъ. Г. де-Водрикуръ, какъ мы знаемъ, не былъ ни ребенкомъ, ни сумашедшимъ, ни дуракомъ, онъ даже былъ уменъ; но онъ былъ влюбленъ, страстно влюбленъ, можетъ-быть первый разъ въ жизни, и вслѣдствіе этого большая часть его умственныхъ способностей въ данное время совершенно улетучилась.
По счастью, нравственная, душевная его сторона оказалась менѣе тронутою; онъ былъ далекъ отъ того чтобъ отдаться своей роковой страсти безъ сопротивленія, безъ мужественной борьбы. Онъ не скрывалъ отъ себя что любовь его къ Сабинѣ противна самымъ основнымъ правиламъ не только нравственности, но и чести: она была родственницей, воспитанницей и невѣстой человѣка, чьи знанія и преданность воскресили ему дочь. Онъ не могъ совратить ее съ пути долга, не сдѣлавъ ее виновною предъ этимъ человѣкомъ въ самой черной неблагодарности и самой низкой измѣнѣ. Все это онъ сознавалъ, и дѣйствительно, чтобъ избѣгнуть этой бездны позора, дѣлалъ все что было въ его силахъ, кромѣ того что ему слѣдовало сдѣлать -- бѣжать отъ нея!
Не находя въ себѣ силы освободиться отъ чарующаго вліянія этой красивой и оригинальной дѣвушки, онъ успокоивалъ свою совѣсть перечисленіемъ непреодолимыхъ, отдаляющихъ ихъ другъ отъ друга преградъ. Онъ будетъ страдать отъ несчастной любви, неудовлетворенной страсти, но сколько бы онъ ни страдалъ, это касается только его одного. Онъ скорѣе пуститъ себѣ пулю въ лобъ чѣмъ грубо и низко поступитъ съ человѣкомъ спасшимъ жизнь его ребенку.
Какъ бы для того чтобъ еще болѣе увеличить преграды между собой и Сабиной, онъ все тѣснѣе и тѣснѣе сходился съ г. Тальво, къ которому его уваженіе и симпатія дѣйствительно расли съ каждымъ днемъ. Онъ зналъ отъ своихъ сторожей и фермеровъ что г. Тальво не только оказывалъ помощь и раздавалъ обильную по своимъ средствамъ милостыню бѣднымъ округа, но что онъ приносилъ имъ и еще болѣе достойныя жертвы, удѣляя имъ каждое утро на совѣты и посѣщенія драгоцѣнное время, отнимаемое имъ у своихъ научныхъ занятій. Онъ восхищался скромностью, щедростью и безкорыстіемъ съ которыми его сосѣдъ расточалъ свои благодѣянія, тѣмъ болѣе что онъ зналъ съ какимъ страстнымъ рвеніемъ г. Тальво предавался своимъ научнымъ занятіямъ и тому капитальному труду въ которомъ онъ намѣревался изложить всѣ ихъ результаты. Сочиненіе это въ теченіе двухъ-трехъ лѣтъ выходило полугодичными книжками, и уже первые листы его доставили автору одобреніе всего института. Сочиненіе это заключало въ себѣ историческое изслѣдованіе развитія естественныхъ наукъ съ начала и до конца нынѣшняго столѣтія и было озаглавлено: Научный инвентарь XIX вѣка. Одна мысль осуществить подобное предпріятіе уже заключаетъ въ себѣ нѣчто поражающее. Г. Тальво отдался ей еще въ ранней молодости съ энтузіазмомъ пророка, такъ какъ онъ любилъ науку не только за то умственное наслажденіе которое она ему доставляла, но любилъ ее любовью благоговѣйною за тѣ великія заслуги которыхъ онъ ожидалъ отъ нея въ будущемъ для человѣчества въ нравственномъ и религіозномъ отношеніяхъ.
Странное дѣло! хотя этотъ поборникъ науки и свободы мысли немогъ быть въ глазахъ гжи де-Водрикуръ ничѣмъ инымъ какъ опаснымъ нигилистомъ, она тѣмъ не менѣе испытывала къ нему сердечное влеченіе, и точно также докторъ Тальво, несмотря на свое высокомѣрное предубѣжденіе противъ католицизма, не могъ побѣдить въ себѣ чувства самой нѣжной любви къ своей сосѣдкѣ, ревностной католичкѣ. Повидимому эти два высоконравственныя существа сблизились между собою благодаря своимъ противоположнымъ, но одинаково высокимъ духовнымъ качествамъ. Въ сущности г. Тальво строго воздерживался въ присутствіи Аліетты это всякаго сужденія которое могло бы оскорбить ея вѣрованія. Разумѣется, онъ не былъ столь же сдержанъ съ Бернаромъ, свободомысліе котораго онъ скоро вполнѣ разгадалъ.
Когда Сабинѣ случалось гостить въ замкѣ, опекунъ ея иногда обѣдалъ тамъ; чаще всего онъ возвращался домой пѣшкомъ, и нерѣдко г. де-Водрикуръ провожалъ его часть пути. Во время этихъ прогулокъ, иногда довольно продолжительныхъ, характеръ ихъ разговоровъ принималъ все болѣе дружескій и откровенный тонъ. Не разъ во время этихъ бесѣдъ случалось имъ говорить о религіозныхъ вопросахъ, и Бернаръ съ удивленіемъ замѣчалъ что въ данномъ случаѣ г. Тальво столько же былъ далекъ отъ Вольтеровскаго тонкаго глумленія какъ и отъ грубаго кощунства антиклерикаловъ. Его бесѣды дышали уваженіемъ и кроткою снисходительностью мудреца, который выше всѣхъ страстей и всякой ненависти. Онъ вносилъ въ свои бесѣды даже духъ глубокой религіозности, ибо у него была своя вѣра, и такъ какъ она была искренна и восторженна, то онъ невольно увлекался проповѣдуя ее. Всего менѣе допускалъ онъ въ дѣлѣ религіи равнодушіе, и въ этомъ отношеніи, хотя и очень деликатно, высказывалъ Бернару великія истины, которыя тотъ покорно выслушивалъ, такъ какъ дружеская форма смягчала строгую сущность. По мнѣнію г. Тальво, было бы недостойно человѣка отречься ото всякой вѣры въ идеалъ, въ силу того только что онъ потерялъ идеалъ христіанскій: необходимо придти къ какому бы то ни было идеальному вѣрованію, если только не хочешь понемногу спуститься до степени животнаго. Человѣка хорошаго происхожденія который ни во что не вѣритъ и мирится со своимъ невѣріемъ, нѣкоторое время еще поддерживаютъ наружныя общественныя приличія и направленіе данное ему первоначальнымъ воспитаніемъ; въ сущности же основныя чувства долга и нравственнаго достоинства уже теряютъ подъ собой почву, колеблются и все болѣе въ немъ стушевываются; у него является только одна цѣль -- легкія и низкія наслажденія; такимъ образомъ онъ мало-по-малу спускается подъ своею цивилизованною внѣшностью до нравственнаго уровня негра, въ этомъ паденіи онъ старится, падая все ниже и ниже... Даже его умственныя способности притупляются и слабѣютъ, изъ отвлеченныхъ понятій ему дѣлаются доступными только самыя ничтожныя, самыя поверхностныя, онъ понимаетъ только одно матеріальное... Что касается книгъ, онъ читаетъ только романы и газеты; что касается театра, ему нравятся лишь самыя ничтожныя произведенія драматическаго искусства, его занимаютъ представленія въ которыхъ затрогивается только одна чувственная сторона жизни... Не правда ли, это исторія людей и народовъ потерявшихъ всякій идеалъ?
Только религіозное чувство, вѣра въ идеалъ могутъ дать человѣку волю, силу, желаніе преслѣдовать цѣль жизни, всецѣло посвятить себя на служеніе благу, истинѣ и красотѣ; отъ каждаго человѣка надѣленнаго умственными способностями зависитъ достичь этой вѣры въ идеалъ созерцаніемъ и изученіемъ природы, то-есть путемъ науки. Слѣдовательно, наукой слѣдуетъ восполнять ужасную пустоту оставленную въ нравственномъ мірѣ старыми обветшалыми вѣрованіями. Только наукой возвысилъ себя и самъ г. Тальво до этой вѣры поддерживавшей его въ тяжеломъ научномъ трудѣ, который въ то же время есть и дѣло пропаганды; наука же одушевляетъ его на то добро которое онъ распространяетъ вокругъ себя.
Какого рода была философская религія въ которой онъ черпалъ свое мужество и свои добродѣтели? Онъ объяснялъ это Бернару съ такимъ пламеннымъ краснорѣчіемъ, такимъ высокимъ языкомъ какимъ мы не располагаемъ, а потому намъ и приходится лишь въ кратцѣ изложить самую сущность его вѣрованій. Г. Тальво, благодаря своимъ научнымъ занятіямъ, дошелъ до убѣжденія что божественное дѣло творчества постоянно продолжается и совершенствуется во вселенной; что каждое разумное существо можетъ со своей стороны до нѣкоторой степени содѣйствовать этому дѣлу постояннаго совершенствованія; что обязанность человѣка поступать именно такъ; что онъ долженъ находить въ простомъ исполненіи этого долга и въ сознаніи что и онъ служитъ высшимъ цѣлямъ, и награду себѣ и наслажденіе своей жизни.
-- Но, говорилъ Бернаръ,-- такъ какъ дѣло идетъ о замѣщеніи угасающихъ вѣрованій, веужели вы надѣетесь, докторъ, когда-либо обратить все человѣчество въ вашу философскую религію, величія которой я не отрицаю, но которая требуетъ необыкновеннаго умственнаго развитія.
-- У меня вовсе нѣтъ такого заблужденія, отвѣчалъ докторъ Тальво,-- но это и безполезно: достаточно обратить на путь истины одного избраннаго который со временемъ сдѣлается настолько вліятельнымъ что будетъ въ состояніи руководить толпой; тогда онъ нравственнымъ авторитетомъ или просто силой обратитъ ее на путь долга.
-- Но знаете ли, докторъ, смѣясь возразилъ ему Бернаръ,-- вы ужаснѣйшій аристократъ!
-- Безъ сомнѣнія. Неужели же вы приняли меня за демагога, потому только что я человѣкъ науки? Это очень странная, хотя и распространенная идея. Она противорѣчитъ истинѣ. Наука естественный врагъ демократіи, потому что она естественный врагъ невѣжества и еще болѣе посредственности. Что можетъ сдѣлать демократія? Развѣ только возвысить невѣждъ до степени посредственностей. Такой прогрессъ ужасенъ! Что касается меня, я жалѣю невѣждъ, слабыхъ и несчастныхъ, но льстить ихъ страстямъ или покориться ихъ власти -- никогда!
Затѣмъ, снова обращаясь ко своимъ религіознымъ воззрѣніямъ:
-- Вѣрьте мнѣ, другъ мой, говорилъ онъ,-- безконечное блаженство сознавать что идешь путемъ истины, что идешь, такъ оказать, рука объ руку съ Предвѣчнымъ, потому что творишь Его волю... Что до меня, то въ моемъ блаженствѣ есть что-то райское. Если моя жизнь и бываетъ иногда омрачена, то единственно опасеніемъ что я не буду въ состояніи довести до конца тотъ трудъ которому я посвятилъ всю свою жизнь.
-- Откуда же такое опасеніе, любезный докторъ? Вы въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ и силъ?
-- Разумѣется. Но... ars longa, vita brevis... А потомъ и голова у меня устаетъ, и сердце болитъ такъ что я невольно принужденъ ограничивать часы своихъ занятій... Это для меня единственное въ мірѣ горе!