Рѣшившись покинуть Парижъ, г. де-Водрикуръ приносилъ очень тяжелую и достойную жертву, которая, однако, вовсе не была слѣдствіемъ зрѣлаго размышленія съ его стороны. Рѣшеніе это вырвалось у него прямо изъ сердца не только при видѣ страданій жены, но и подъ мучительнымъ впечатлѣніемъ своей вины предъ нею. Вина эта внезапно приняла въ его глазахъ образъ чего-то ужаснаго, она разомъ пробудила въ его душѣ и безконечное чувство нѣжности къ женѣ, и все его природное великодушіе. Когда у Аліетты въ полубреду вырвались эти полныя отчаянія слова: "тебя я не спасаю... а гибну сама!!!" онъ понялъ что она щадила его и могла бы сказать: "ты губишь меня!" Онъ вспоминалъ съ чувствомъ глубокаго смущенія балъ и ужинъ въ павильйонѣ Генриха IV, оргію разыгравшуюся тамъ благодаря случайнымъ обстоятельствамъ, вспоминалъ что онъ почти принудилъ жену принять участіе въ этомъ пикникѣ. Для человѣка подобнаго Бернару де-Водрикуръ, очень снисходительному моралисту, но щепетильно твердому въ извѣстныхъ правилахъ чести, въ мірѣ ничего не было позорнѣе зрѣлища мужа развращающаго свою жену, и что страшно оскорбляло въ немъ чувство собственнаго достоинства -- это мысль что такое благородное существо какъ Аліетта могла заподозрить его въ такой низости. Такимъ образомъ, въ порывѣ великодушнаго состраданія и возмутившагося въ немъ чувства чести, не пускаясь въ размышленія, онъ рѣшилъ осушить слезы своей молодой жены и снова завоевать себѣ чувство уважевія съ ея стороны, принеся ей въ жертву свои личныя склонности, вкусы и привычки всей своей жизни.
Весьма естественно что такое внезапное рѣшеніе было болѣе или менѣе слѣдствіемъ глубокаго раскаянія. Но все же рѣшеніе это дѣлало честь человѣку способному принять и исполнить его подъ вліяніемъ такихъ возвышенныхъ чувствъ. Кромѣ того, оно во многихъ отношеніяхъ доказывало насколько Аліетта и Бернаръ были достойны одна другаго, хотя и не счастливили другъ друга. Прибавимъ кстати что еслибъ исторія де-Водрикуровъ была только пошлою исторіей несчастнаго супружества между умною вѣрующею женщиной и безчестнымъ пошлякомъ, она не обратила бы на себя нашего вниманія, и мы не сочли бы нужнымъ обратить на нее вниманіе публики.
Но намъ показалось что развитіе условій союза двухъ такихъ избранныхъ существъ, вполнѣ подходящихъ другъ къ другу возвышенными качествами души и расходящихся только въ вопросѣ вѣры, представляетъ собой довольно интересный, если не поучительный очеркъ.
Года черезъ два послѣ своей свадьбы, Бернаръ, по смерти своего дяди, сталъ графомъ де-Водрикуръ и получилъ значительное наслѣдство. Такимъ образомъ въ настоящее время онъ былъ обладателемъ большаго состоянія, которое позволяло ему устроиться какъ слѣдуетъ въ деревнѣ и въ то же время поддерживать свой отель въ паркѣ Монсо. Но такая полумѣра безпокоила бы его жену, и ему самому было бы до нѣкоторой степени неудобно. Онъ хотѣлъ разомъ покончить съ прошлымъ, сжечь за собой свои корабли.
Отель свой онъ велѣлъ продать, и разумѣется, въ такомъ оживленномъ кварталѣ за покупщикомъ дѣло не стало. Бернаръ былъ вполнѣ согласенъ съ Аліеттой что лучше поселиться въ деревнѣ чѣмъ въ какомъ-нибудь провинціальномъ городѣ. Съ общаго согласія было также рѣшено (Аліетта, разумѣется, объ условіяхъ не спорила) что Бернаръ, пріѣзжая на день или на два въ Парижъ, будетъ останавливаться въ своемъ клубѣ; когда же ему случится посѣтить Парижъ вмѣстѣ съ женой, то они остановятся въ гостиницѣ; такимъ образомъ они могутъ пользоваться всѣми удовольствіями Парижа не впадая въ колею прежней жизни, не подчиняясь требованіямъ свѣта и не принимая на себя въ отношеніи его никакихъ обязательствъ. Не могло быть и рѣчи о томъ чтобы поселиться въ Ла-Савиньерѣ, такъ какъ послѣ смерти дяди Бернаръ отдалъ его внаймы. Кромѣ того, Ла-Савиньеръ былъ неудобенъ вслѣдствіе своей отдаленности. Послѣ долгихъ поисковъ помѣстья на разстояніи двадцати или тридцати миль отъ Парижа, нотаріусъ г. де-Водрикура нашелъ ему къ немурскомъ округѣ, за Фонтенбло прекрасное имѣніе подъ названіемъ Вальмутье, соединявшее въ себѣ всѣ условія чтобъ остановить на себѣ выборъ Бернара и Аліетты. Разстояніе отъ Парижа было достаточно велико чтобы парижскимъ гостямъ наѣзжать слишкомъ часто и въ то же время не слишкомъ велико чтобы вовсе отстать отъ Парижа. Въ окрестностяхъ были хорошія мѣста для охоты, а въ ближайшемъ сосѣдствѣ замка прекрасные лѣса. Самый замокъ, построенный во вкусѣ Лудовика XIII, былъ очень красивымъ, величественнымъ зданіемъ, съ обширнымъ краснымъ дворомъ и великолѣпными службами. Послѣдній владѣлецъ этого имѣнія былъ, подобно г. де-Водрикуру, страстный охотникъ до лошадей и содержалъ конюшни не только въ порядкѣ, но даже роскошно; въ окрестностяхъ были отведены луга удобные для жеребятъ. Все это было большимъ утѣшеніемъ для Бернара, такъ какъ могло служить ему нѣкотораго рода развлеченіемъ въ его добровольномъ изгнаніи.
Пока въ Вальмутье производились необходимыя поправки и передѣлки, гжа де-Водрикуръ поѣхала на нѣсколько недѣль погостить къ своимъ роднымъ въ Варавилль, какъ дѣлала это обыкновенно каждое лѣто, и куда мужъ, по разъ заведенному порядку, также являлся на нѣсколько дней. Его принимали всегда, самымъ радушнымъ образомъ. Уже давнымъ давно, несмотря на религіозную рознь, его чарующая обходительность побѣдила всѣ предубѣжденія, и всѣ его полюбили, даже старая мадемуазель де-Варавилль, тетушка Аліетты, о которой Бернаръ такъ рѣзко выражался въ своемъ дневникѣ. Читатель слишкомъ хорошо знакомъ съ Аліеттой чтобы не догадаться что женщина съ такою высокою душой тщательно таила про себя всѣ горести и испытанія которыя ей пришлось пережить со времени своего замужества. Впрочемъ, она говорила совершенную правду что мужъ къ ней добръ, внимателенъ, относится съ большимъ уваженіемъ и предоставляетъ ей полную свободу; можетъ-быть онъ ей не совсѣмъ вѣренъ, но она ничего объ этомъ не знаетъ. Что же касается розни ихъ религіозныхъ убѣжденій, истинной причины всѣхъ ихъ страданій, то она была слишкомъ горда чтобы жаловаться на это послѣ того какъ вышла замужъ почти противъ желанія всей своей семьи. Одному только монсиньйору де-Куртэзъ частью повѣряла она то что было у нея на душѣ: она не скрыла отъ него вѣчной тревоги которую постоянно испытывала въ парижской средѣ, столь не похожей на среду въ которой она была воспитана; она не скрыла отъ него также и своихъ разочарованій относительно обращенія мужа къ вѣрѣ. Но тѣмъ не менѣе, достойный прелатъ, ежегодно встрѣчаясь съ Бернаромъ въ Варавиллѣ, продолжалъ питать къ блудному сыну чувство глубокой симпатіи и не терялъ надежды что и онъ когда-нибудь возвратится въ лоно церкви. Онъ не отчаивался въ будущемъ, особенно послѣ того какъ узналъ о жертвѣ которую приносилъ г. де-Водрикуръ своей женѣ отказываясь отъ жизни въ Парижѣ; подобно всему семейству Аліетты, монсиньйоръ видѣлъ въ этомъ не только черту истинной супружеской преданности, во и драгоцѣнный залогъ, предвѣстникъ лучшаго будущаго. Чего только нельзя ждать теперь когда Аліетта, повидимому, возымѣла такое огромное вліяніе на своего мужа?
Въ концѣ сентября того же года г. и гжа де-Водрикуръ окончательно поселились и устроились въ Вальмутье. Какъ разъ въ это время наступилъ сезонъ охоты, что было счастливымъ обстоятельствомъ, такъ какъ это отчасти должно было смягчить г. Водрикуру переходъ отъ его прежняго образа жизни къ новому. Что до Аліетты, то разумѣется для нея первое время ихъ жизни въ Вальмутье было истиннымъ блаженствомъ. Она дышала свободно. Ей казалось что она наконецъ достигла тихой пристани послѣ долгаго плаванія исполненнаго всевозможныхъ бѣдствій, лишеній, страданій и волненій. Къ своему великому утѣшенію, она сознавала теперь что снова принадлежитъ себѣ и дочери и въ то же время не лишилась мужа. Никогда еще не любила она его такъ горячо и не употребляла такихъ стараній чтобъ и ему въ свою очередь нравиться. Ежедневно они совершали длинныя прогулки верхомъ, дѣлая все новыя и новыя открытія въ новомъ, незнакомомъ имъ мѣстѣ. Аліетта даже выучилась стрѣлять, чтобъ имѣть предлогъ сопровождать мужа и на охоту; но она не могла усовершенствоваться въ стрѣльбѣ, будучи слишкомъ нервною и слишкомъ впечатлительною при видѣ дичи. Она часто приглашала на охоту товарищей мужа изъ небольшаго кружка старыхъ парижскихъ знакомыхъ и изъ новыхъ сосѣдей. Она старалась потихоньку, незамѣтно пріучить его къ деревенской жизни, заботясь чтобъ онъ не слишкомъ страдалъ отъ совершенно новаго для него чувства одиночества, и съ тайнымъ трепетомъ мечтала о бесѣдахъ съ глазу на глазъ въ долгіе зимніе вечера, когда снѣгъ покроетъ и занесетъ поля и лѣса.
Г. де-Водрикуръ, которому зимніе вечера, вѣроятно, не такъ весело улыбались, наслаждался пока своею настоящею жизнію, которая ничѣмъ особенно не отличалась отъ его обыкновенной жизни въ то же время года. Только прежде онъ охотился у другихъ, а теперь у себя, и въ первый разъ удовольствіе охоты нѣсколько отравляли заботы землевладѣльца. Онъ жилъ въ вѣчномъ страхѣ браконьеровъ рыскавшихъ по лѣсамъ, постоянно побуждалъ своихъ двоихъ сторожей къ большей бдительности, и такъ искренно и серіозно сердился на проклятое браконьерское племя что Аліетта невольно улыбалась глядя на его гнѣвъ, столь противорѣчившій его обычному безпечному настроенію.
Однажды утромъ, когда онъ прохаживался съ ружьемъ и собакой по опушкѣ лѣса, вдругъ невдалекѣ отъ него съ поляны раздался выстрѣлъ, и вслѣдъ затѣмъ выскочившій изъ кустовъ заяцъ покатился мертвымъ прямо къ его ногамъ. За нимъ, черезъ низенькій валъ и канавку отдѣлявшею лѣсъ отъ поля перескочилъ молодой охотникъ и очутился въ двухъ шагахъ отъ убитаго зайца и отъ г. де-Водрикура.
-- Извините меня, спокойно заговорилъ новоприбывшій,-- заяцъ этотъ испустилъ дыханіе на вашей землѣ, но я стрѣляла его на полянѣ, и потому полагаю что онъ принадлежитъ мнѣ.
Графъ де-Водрикуръ, подъ наплывомъ гнѣва и удивленія, не сразу отвѣтилъ на это требованіе; предъ нимъ стояла женщина лѣтъ двадцати и притомъ замѣчательно красивая; на ней было очень простое охотничье платье, короткая темнокоричневая шерстяная юпка, такіе же панталоны, кожаныя штиблеты и тирольская шляпа.
-- Боже мой, сударыня, наконецъ проговорилъ Бернаръ,-- въ принципѣ вопросъ этотъ спорный, но коль скоро онъ предложенъ вами, то о немъ не можетъ быть и рѣчи... Вотъ вашъ заяцъ.
Она приняла зайца изъ рукъ графа, поблагодарила его довольно сухимъ, короткимъ кивкомъ головы и направилась къ выходу изъ лѣса.
Въ эту минуту собака Бернара, нѣсколько озадаченная приключеніемъ съ зайцемъ, неожиданно подняла въ сосѣднихъ кустахъ выводокъ десятка въ два куропатокъ. Г. де-Водрикуръ наскоро взвелъ курки и далъ по нимъ два выстрѣла. Но онъ былъ разсѣянъ, и хотя куропатки поднялись отъ него недалеко, выстрѣлы его пропали даромъ.
Молодая женщина, пріостановившаяся въ моментъ выстрѣла, спокойно проговорила звучнымъ голосомъ: "пуделя!" перепрыгнула канавку и удалилась.
Графъ де-Водрикуръ проводилъ ее сердитымъ взглядомъ пока она не скрылась за кустами, пробормоталъ сквозь зубы: "Это еще что за фарсы?" и затѣмъ, снова зарядивъ ружье, задумчиво продолжалъ обходъ своихъ владѣній. Чрезъ нѣсколько минутъ онъ повстрѣчалъ одного изъ своихъ сторожей и вступилъ съ нимъ въ слѣдующій разговоръ:
-- Накройтесь Лэбютэ, надѣньте шапку... Скажите пожалуста, Лэбютэ, что это за женщина въ мужскомъ платьѣ охотится здѣсь въ окрестностяхъ? Она преспокойно застрѣлила у меня подъ носомъ, зайца и еще съ большою самоувѣренностью пришла его у меня требовать.
-- Ахъ, сударь! отвѣчалъ Лэбютэ съ грустною, свойственною старымъ солдатамъ улыбкой,-- это должно-быть барышня изъ Ла-Соле, мадемуазель Сабина!
-- Вотъ какъ! еще и дѣвица, прошу покорно! проговорилъ графъ:-- такъ это та дѣвушка что проживаетъ со старымъ ученымъ, кажется докторомъ, въ Ла-Соле?
-- Онъ вовсе не такъ старъ, сказалъ сторожъ,-- только постоянно сидитъ за книгами.... онъ-то не охотникъ... Ну, а что до мамзель Сабины, то ужь эта какъ примется палить, для нея нѣтъ чужой собственности... У бабы вѣдь разсужденія нѣтъ... Вѣчно рыскаетъ по нашимъ границамъ и нисколько не стѣсняется преслѣдовать дичь, звѣря ли, птицу ли, живую ли, подбитую ли, на нашей землѣ.
-- И вы мнѣ преспокойно говорите объ этомъ, Лэбютэ!.. Да вѣдь это изъ рукъ вонъ что такое! Это допускать нельзя... Если вамъ удастся изловить ее, то слѣдуетъ возбудить противъ нея судебное преслѣдованіе.
-- Если графъ прикажетъ, разумѣется это будетъ исполнено... Только вотъ эти Ла-Солейцы-то... графъ вѣроятно знаетъ что никто бы не пожелалъ обидѣть Ла-Солейцевъ.
-- Почему же? колдуны они что ли?
-- Нѣтъ, сударь, не колдуны. А еслибы только не страсть мамзель Сабины ко браконьерству, можно бы даже сказать что это весьма хорошіе люди, они въ округѣ дѣлаютъ много добра.
-- Весьма возможно! Но тѣмъ не менѣе я вовсе не желаю чтобъ она стрѣляла мою дичь, эта ваша мамзель Сабина! До свиданья, Лэбютэ, до свиданія! И прошу быть построже!
За завтракомъ Бернаръ весело разказалъ женѣ и гостямъ свое далеко не славное похожденіе съ молодою дѣвушкой изъ Ла-Соле.
-- Ла-Соле! повторила Аліетта.-- Не то ли это печальное жилище что виднѣется влѣво отъ дороги въ Корнье, съ большими плакучими ивами надъ мрачнымъ, совсѣмъ чернымъ прудомъ?
-- Именно, подтвердилъ Бернаръ.-- Мы вмѣстѣ тогда замѣтили его.... Домикъ въ англійскомъ вкусѣ, но видъ у него дѣйствительно мрачный, и главнымъ образомъ благодаря этимъ громаднымъ плакучимъ ивамъ... Но кто такіе обитатели этого домика?
Человѣка два-три изъ гостей отвѣчали какъ-то неопредѣленно, двусмысленно. Повидимому, вся мѣстная аристократія смотрѣла на обитателей Ла-Соле съ нѣкоторымъ чувствомъ непріязни. Владѣльцемъ этого домика былъ Dr. Тальво, давно уже принявшій къ себѣ въ домъ бѣдную родственницу, старую тетку калѣку, съ дочерью, которой онъ былъ опекуномъ. Онъ прежде практиковалъ въ Парижѣ, но получивъ порядочное наслѣдство, отказался отъ своей уже значительной практики, поселился въ деревнѣ и весь отдался наукѣ. Углубленный въ свои занятія и скупой на свое время, онъ давалъ совѣты и оказывалъ медицинское пособіе лишь бѣднякамъ округа, упорно отказывая людямъ которые въ состояніи заплатить врачу за визитъ. Такимъ образомъ онъ возбудилъ противъ себя всеобщее неудовольствіе. Къ нему часто издалека пріѣзжали за совѣтами и постоянно получали безжалостный отказъ.
Въ отместку, про него говорили много худаго. Оспаривать его заслуги какъ ученаго было невозможно, ибо еще весьма недавно Институтъ вознаградилъ его за ученые труды званіемъ члена-соревнователя. Но не скрываемыя имъ убѣжденія свободнаго мыслителя, его таинственная уединенная жизнь, красота его воспитанницы, эксцентричное воспитаніе которое онъ ей давалъ, вотъ что въ сосѣднихъ замкахъ было преимущественно предметомъ толковъ и пересудовъ.
Хотя въ слѣдующіе затѣмъ дни графъ де-Водрикуръ и усилилъ стражу на границѣ своихъ владѣній, тѣмъ не менѣе ему не удалось встрѣтиться съ холоднымъ и энергичнымъ взглядомъ черныхъ глазъ мадемуазель Тальво.
Можетъ-быть смѣлая Аталанта получила отъ сторожа Лэбютэ тайное увѣдомленіе о строгихъ мѣрахъ принимаемыхъ противъ нея графомъ и опасалась судебнаго преслѣдованія, а можетъ-быть она была занята у себя дома: ея ученый опекунъ воспиталъ ее такъ что она служила ему и секретаремъ, и лаборантомъ.
Опыты по химіи и физикѣ занимали видное мѣсто въ трудахъ и развлеченіяхъ ученаго доктора.
Какъ бы то ни было, въ теченіе всей осени мадемуазель Тальво была невидимкой для своего сосѣда. Только разъ, проѣзжая съ женою верхомъ мимо Ла-Соле, Бернаръ, какъ ему показалось, видѣлъ свою красивую непріятельницу, какъ тѣнь мелькнувшую въ саду. Аліетта не менѣе мужа интересовалась обитателями Ла-Соле.
Таинственность окружавшая этотъ одиноко стоявшій домъ возбуждала ея романтическую мечтательность. Она называла его домомъ алхимика.
Это былъ большой кирпичный павильйонъ, окруженный группами деревьевъ, лужайками и плохенькими клумбами цвѣтовъ, очевидно предоставленными заботамъ простаго деревенскаго садовника. Съ тѣхъ поръ какъ съ ивъ окружающихъ прудъ опали листья, жилище это казалось менѣе мрачнымъ, но все же глядѣло непривѣтливо, а усѣянный опавшими листьями прудъ казался все такимъ же чернымъ.
Между тѣмъ подошла и нѣсколько запоздавшая холодная зима. Всѣ, даже самые любезные изъ гостей Вальмутье вернулись въ Парижъ, оставивъ гна и гжу де-Водрикуръ съ глазу на глазъ у ихъ комелька. Занесенныя снѣгомъ и изрытыя дождями дороги прервали и рѣдкія сношенія съ сосѣдями. Непогода мѣшала охотѣ, а часто дѣлала ее и вовсе невозможною. Кругъ развлеченій былъ очень тѣсенъ, и приходилось разчитывать только на самихъ себя.
Заранѣе приготовившись къ этому тяжелому испытанію, Бернаръ старался геройски переносить его. Утромъ онъ ходилъ встрѣчать своего разсыльнаго -- все же это хоть ненадолго да убивало время, затѣмъ внимательно читалъ полученные журналы и газеты, съ похвальнымъ рвеніемъ занимался своими лошадьми, конюшнями и конскою сбруей. Онъ разбиралъ съ женой піесы въ четыре руки, снова принялся за акварель, которою нѣкогда занимался, и давалъ уроки рисованія Аліеттѣ. По вечерамъ они вмѣстѣ читали старыя излюбленныя книги, избранныя произведенія новыхъ поэтовъ, критиковъ нашего времени и англійскіе романы. Для Аліетты такая жизнь была истиннымъ блаженствомъ: переписка съ родными и друзьями, забота о домашнемъ хозяйствѣ, воспитаніе дочери и добрыя дѣла не оставляли ей ни минуты свободнаго времени. Кромѣ того, она любила деревню, сельская природа даже зимой имѣла для нея какую-то поэтическую прелесть.
Ея блаженство смущала только одна постоянная забота: счастливъ ли ея мужъ такъ же какъ она сама? Несмотря на веселый видъ который онъ старался принимать, она часто подмѣчала въ выраженіи его лица, въ голосѣ, признаки мрачнаго настроенія, нетерпѣнія и тоски.
По правдѣ говоря, онъ страшно скучалъ. При женѣ онъ по возможности скрывалъ это, сдерживался, но возвращаясь вечеромъ къ себѣ, тщетно курилъ сигару за сигарой чтобы сколько-нибудь успокоить грызущую его тоску. Онъ останавливался у оконъ, вглядывался въ темноту полей и лѣсовъ, прислушивался къ завыванію вѣтра, и вдругъ внезапно переносился мыслью на свой милый бульваръ, гдѣ все въ этотъ часъ блестѣло и сіяло огнями: онъ видѣлъ ярко освѣщенные фасады театровъ, оживленную толпу предъ окнами магазиновъ, всюду жизнь и движеніе; ему казалось что онъ ощущаетъ специфическій вечерній залахъ бульвара: смѣсь газа, табаку, цвѣтовъ; онъ дышалъ особенною атмосферой своего клуба, кулисъ, ложъ, уборныхъ, воздухомъ подъѣздовъ и театральныхъ сѣней при выходѣ изъ спектакля; различалъ запахъ дорогихъ мѣховъ, вышитыхъ золотомъ шубъ и благоуханіе обнаженныхъ дамскихъ плечъ. Всѣ эти проникнутыя чувственностью воспоминанія среди безмолвнаго деревенскаго затишья пріобрѣтали въ глазахъ Бернара непреодолимую силу обаянія и возбуждали въ его душѣ горькое сожалѣніе о прошломъ.
Въ данномъ случаѣ онъ впадалъ въ страшную, но свойственную всѣмъ ошибку: онъ воображалъ что Парижъ необходимъ его уму, между тѣмъ какъ на самомъ дѣлѣ Парижа недоставало только его чувственности. Онъ былъ уменъ, онъ даже любилъ науку до того самаго дня какъ имъ овладѣлъ скептицизмъ, не оставившій въ немъ ничего кромѣ жажды наслажденій.
Несмотря на это, какъ и большинство Парижанъ покинувшихъ столицу для провинціи, онъ льстилъ своему самолюбію воображая что жалѣетъ о широкой умственной жизни Парижа; въ сущности же онъ жалѣлъ только о легкомысленныхъ развлеченіяхъ, о неразрывно связанной съ ними чувственности, о свѣтскомъ омутѣ, и болѣе всего о томъ что здѣсь въ деревнѣ вовсе не пахло женщинами.
Аліетта, очень хорошо понимая что происходитъ въ душѣ мужа, собралась однажды вечеромъ съ духомъ:
-- Другъ мой, сказала она, ласково кладя ему на плечо руку,-- знаешь ли что надо сдѣлать?.. Тебѣ слѣдуетъ дней на десять съѣздить въ Парижъ!
-- Но, нѣсколько смущенно проговорилъ Бернаръ,-- мнѣ хорошо и здѣсь.
-- Вотъ именно поэтому тебѣ и слѣдуетъ съѣздить въ Парижъ, засмѣялась молодая женщина.-- Я не хочу чтобы ты пресыщался своимъ счастіемъ. А кромѣ того, у меня масса всякихъ порученій. Вопервыхъ, мнѣ бы хотѣлось пріобрѣсти большой экранъ для камина въ красную гостиную, висячую лампу въ столовую, ширмы въ стилѣ Лудовика XIV... слышишь? Лудовика XIV... въ библіотеку, и еще множество разныхъ разностей, списокъ которыхъ я дамъ тебѣ завтра утромъ.
-- Право, лучше бы ты сама выбрала все это.
-- Нѣтъ, нѣтъ! У тебя вкуса больше, ты сумѣешь выбрать лучше меня. Я же думаю съѣздить въ Парижъ мѣсяца на полтора послѣ Пасхи, а до тѣхъ поръ ты будешь каждый мѣсяцъ исполнять мои порученія... Я твердо рѣшила слѣдовать этому плану; ты знаешь какая у меня упрямая голова, заключила она постукивая себя по лбу своими красивыми пальчиками.
Г. де-Водрикуръ поцѣловалъ и лобъ, и пальчики своей хорошенькой жены и, съ видомъ человѣка котораго напрасно безпокоятъ, но который тѣмъ не менѣе покоряется, не сталъ болѣе возражать.
На слѣдующій день, морознымъ январьскимъ утромъ, съ тайною радостью въ сердцѣ онъ выѣхалъ въ путь-дорогу, и часа черезъ четыре уже ступалъ по асфальтовому тротуару который съ улицы Вивьенъ ведетъ на бульваръ Магдалины.
Дня черезъ два онъ сидѣлъ у себя въ клубѣ, у своего любимаго окна, собираясь завтракать и пробѣгая глазами газеты.
"Право же", весело размышлялъ онъ, "такое существованіе вполнѣ выносимо. Проводить каждый мѣсяцъ восемь или десять дней въ Парижѣ -- этого совершенно достаточно чтобы спасти человѣка отъ чисто растительной жизни, чтобъ онъ не совсѣмъ сталъ деревенщиной"...
-- Что такое, Шарль? Депеша?
-- Точно такъ, отвѣчалъ лакей, подходя съ подаосикомъ въ рукахъ,-- телеграмма на имя графа.
Графъ взялъ телеграмму и развернулъ ее. Въ ней стояла только одна строчка: "Жанна серіозно больна. Аліетта."
-- Вотъ такъ славно! пробормоталъ онъ;-- разумѣется, такъ! Шарль, продолжалъ онъ съ гнѣвнымъ жестомъ,-- подайте мнѣ расписаніе поѣздовъ.
Лакей подалъ требуемое расписаніе; Бернаръ съ лихорадочною поспѣшностью пробѣжалъ его глазами.
-- Скажите пожалуста Пьеру что съ трехчасовымъ поѣздомъ мы уѣзжаемъ обратно. Пусть онъ все приготовитъ къ отъѣзду.
-- Слушаю, графъ.
Въ три часа г. де-Водрикуръ съѣхался со своимъ слугой на Ліонскомъ дебаркадерѣ.
Лакей почтительно освѣдомился не получилъ ли графъ тревожныхъ извѣстій изъ дому.
-- Дочь моя больна.
"Итакъ это рѣшено", думалъ Бернаръ про себя, усаживаясь въ купе, "всякій разъ какъ только я пробуду два-три дня въ Парижѣ, заболѣетъ маленькая Жанна или еще что-нибудь случится. Все время только и жди телеграммы... Нечего сказать, пріятно."
Онъ продолжалъ разсуждать на ту же тему, съ тѣмъ же раздраженіемъ и съ тою же справедливостью, почти всю дорогу. Только у станціи Вальмутье раздраженіе его нѣсколько утихло и уступило мѣсто безпокойству. Онъ вспомнилъ что Аліетта не изъ тѣхъ женщинъ которыя капризно мѣняютъ свои фантазіи, и что она еще менѣе способна прибѣгнуть къ хитрости и лжи ради исполненія какой-нибудь своей прихоти. Ему вспомнилось также что онъ горячо любитъ свою дочь.
У платформы Вальмутье его ожидалъ экилажъ, такъ какъ замокъ находился въ нѣкоторомъ разстояніи отъ станціи. Бернаръ тотчасъ же замѣтилъ что на лицѣ стараго кучера нѣтъ обычнаго безстрастія.
-- Ну что? поспѣшно обратился онъ къ нему:-- какъ здоровье моей дочери?
-- Плохо, сударь, плоха.
-- Пошелъ скорѣе!