Скопившіяся дѣла отвлекли меня за время отъ посѣщеній, которыя сдѣлались почти насущною моею необходимостью. Въ самой спѣшной и настоятельной работѣ мысль моя дѣлилась между ею и Лидою; образъ Лиды мѣшалъ много моей привычкѣ къ труду; ея имя стало неразлучнымъ спутникомъ моей дѣятельности. Наконецъ, чрезъ двѣ недѣли, я бросился къ Аннѣ Дмитріевнѣ: откладывать дольше и было силъ.

Лида сидѣла за фортепьяно, сложивъ руки. Глаза ея были влажны: она плакала. Я хотѣлъ броситься къ ней съ утѣшеніемъ и любовью, но остановился и сказалъ:

-- Плачьте, Лида, плачьте; я не хочу осушать вашихъ слезъ. И для кого бы сталъ я объ этомъ стараться? Онъ не видитъ вашей горести: ему хорошо. Я вижу ее: мнѣ еще лучше. Видъ плачущей красоты есть также наслажденіе.

Лида не могла не улыбнуться заключенію моихъ словъ. Вы оба безжалостны, сказала она, отирая слезы:-- онъ по мѣсяцамъ не пишетъ, а вы по цѣлымъ недѣлямъ глазъ не показываете.

-- Опять онъ, какъ неизбѣжны! предметъ для сравненія! Завидная слава приходить на память по отношенію! Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ, лучше быть любимымъ относительно, нежели безусловно быть нелюбимымъ. Почему не разсуждать мнѣ такъ, вы любите его, онъ похожъ на меня, слѣдовательно, вы любите...

-- Ну, полноте сердиться! прервала меня Лида. Чтобъ утѣшить васъ, я, пожалуй, скажу вамъ его имя.

-- Нѣтъ, сказалъ я, сдѣлавъ рѣшительно движеніе къ двери: нѣтъ, теперь ужь поздно.

-- Какъ поздно?

-- Зачѣмъ мнѣ теперь его имя? Я не хочу знать имени счастливѣйшаго человѣка въ мірѣ: у меня будетъ однимъ врагомъ больше.

Лида хотѣла что-то возразить, но я заткнулъ себѣ уши, повторяй: не нужно мнѣ его имя, не хочу знать его имени!

-- Да переставьте же бѣсноваться, громко сказала Лида, схвативъ мою руку и топнувъ ногою.-- Я молчу, слышите ли? я молчу.

-- Вы ужасный человѣкъ, продолжала она, не отнимая своей руки. Вмѣсто отвѣта, я нѣсколько разъ поцаловалъ эту руку.

Такъ незамѣтно протекало время, приближая рѣшительную минуту объясненія, концомъ котораго могло быть одно изъ двухъ: разрывъ, или узы. Лида одолѣвала меня, я это чувствовалъ; и еслибъ вздумалось мнѣ начать борьбу съ самимъ-собою, я палъ бы, побѣжденный, съ убійственнымъ сознаніемъ своего безсилія.

Я посѣщалъ Анну Дмитріевну каждый день, такъ-что она прозвала меня насущнымъ хл ѣ бомъ. И хотя для моего визита не было положенныхъ часовъ, но каждый въ домѣ зналъ, что я прійду непремѣнно. Въ одно изъ такихъ ежедневныхъ посѣщеній, около семи часовъ вечера, когда время колеблется между свѣтомъ и сумракомъ, я нашелъ Лиду заснувшую въ креслахъ, которыя называются causeuse. Затаивъ дыханіе, сѣлъ я на другомъ мѣстѣ двойнаго кресла и началъ любоваться граціознымъ отдыхомъ милой дѣвушки. Мягкіе, свѣтлорусые волосы волнообразно лежали у ней на вискахъ, какъ-бы сопротивляясь прическѣ и отъ радости завиваясь кудрями. На щекахъ игралъ легкій румянецъ -- признакъ внутренняго пріятнаго волненія. Дѣвая рука повисла за спинкѣ креселъ... Я увидѣлъ кольцо и осторожно снялъ его... Прекрасная улыбка, отблескъ игриваго сновидѣнія, мелькнула на губахъ спящей... Утомленная головка, едва замѣтнымъ движеніемъ болѣе и болѣе склонялась ко мнѣ... Я самъ улыбнулся, и, трепетный, съ біющимся сердцемъ, поцаловалъ Лиду медленно, тихимъ поцалуемъ... Лида выбѣжала въ другую комнату.

Я не пошелъ за нею. Я даже не думалъ просить у ней прощенія. Въ блестящихъ зеркалахъ, которыми была установлена комната, отразился мой образъ. Мысленно сравнилъ я его съ свѣжимъ и юностью украшеннымъ образомъ Ляды. Значительная разность лѣтъ потревожила меня. Въ заботливомъ раздумьѣ голова опустилась на грудь... Ужь поздно! сказалъ я самому-себѣ, возвращаться теперь некуда и некогда. Тамъ, на стражѣ единственнаго выхода, который мы называемъ благоразуміемъ, стоитъ безумная сила любви и ожидаемая доля счастія. Да будетъ же то, что есть. Кладу мой жребій въ урну слѣпаго Рока. Лида, я твой.

Когда я поднялъ глаза, Лида стояла за креслами, смотря на меня съ улыбкой.-- Я взялъ ея руку. Чего вы испугались, Лида? Такъ поцаловать васъ вы могли бы дозволить всякому безъ малѣйшей робости... Лида, одно слово по секрету;

Лида наклонила голову.

-- Любите ли вы меня? спросилъ я шопотомъ.

Она покраснѣла, но молчала.

-- Лида! началъ я серьёзно, мои къ вамъ чувства не шутка, хоть и начались они шуткой. Я знаю, онъ стоялъ между мной и вами; но не знаю, стоитъ ли онъ еще и теперь. Отвѣчайте искренно: любите ли вы меня?

У Лиды навернулись слезы.-- Я не хочу скрывать правды, отвѣчала она робко:-- въ васъ я люблю двоихъ: его, который забылъ меня, и васъ, которые замѣнили его.

Я крѣпко прижалъ ее къ сердцу, и отправился къ Аннѣ Дмитріевнѣ, которой объявилъ о согласіи Лиды на мое предложеніе. Анна Дмитріевна бросилась обнимать меня, потомъ Лиду.-- Любезный другъ, сказала она, вы исполняете живѣйшее мое желаніе. Я съ перваго визита вашего замѣтила, что Лида вамъ нравится и, втайнѣ отъ васъ и Лиды, хлопотала о вашей взаимной любви, о вашемъ общемъ счастіи. Вы достойны быть счастливымъ, продолжала она, обращаясь ко мнѣ: но вы невнимательны къ устройству собственнаго счастія. Готовые на услуги другимъ, вы какъ-то забываете себя, думая, что впереди еще иного времени. Надобно было за васъ позаботиться о вашемъ будущемъ, которое уходитъ все дальше и дальше, отнимая каждый часъ надежды. Судьба на этотъ разъ была со мною заодно. Судьба -- великое дѣло, любезный другъ! Она такъ же легко даетъ вамъ прекрасную жену, какъ мнѣ дала почтеннаго мужа. Лида, люби его: онъ достоинъ любви... Въ другое время... при другихъ обстоятельствахъ... я не легко уступила бъ его тебѣ.

Здѣсь голосъ Анны Дмитріевны задрожалъ, на лицѣ выразилась сильная жалоба на свою участь, и слезы потекли изъ глазъ ея.

-- Что ты смотришь на меня съ такимъ недоумѣніемъ? продолжала она, взглянувъ на Лиду. Успокойся: я плачу о себѣ -- въ послѣдній разъ.

Я былъ глубоко тронутъ, и мысленно благословлялъ величіе женскаго героизма. Есть люди, которые всегда и вездѣ прикрываютъ шуткой нескончаемую боль отравленной жизни. Ихъ самоотверженіе остается для свѣта тайной, потому-что они приносятъ жертвы сквозь зримый міру см ѣ хъ и незримыя для міра слезы.