Наполеонъ III и герцогиня Кастильоне.
Не только внутреннія дѣла Неаполитанскаго королевства были безотрадны, но и отношенія къ нему иностранныхъ державъ возбуждали опасенія. Франція какъ бы игнорировала правительство Франциска II; одинъ изъ самыхъ видныхъ политическихъ дѣятелей Англіи публично, въ парламентѣ, назвалъ это правительство "безбожнымъ". Къ бурбонскимъ правителямъ Европа потеряла всякое уваженіе, а подданные всякое довѣріе.
Министерство молодого короля рѣшилось обратиться за совѣтомъ и покровительствомъ къ Наполеону III, императору французовъ.
Наполеонъ малый сначала выразилъ нѣкоторое желаніе покровительствовать королю обѣихъ Сицилій, однако предъявилъ условія; А именно: прежде всего Францискъ II долженъ дать конституцію и объявить полную амнистію по политическимъ преступленіямъ; затѣмъ владѣнія Бурбоновъ должны быть раздѣлены на двѣ части: на Неаполитанское и Сициліанское королевства, съ особыми монархами, принадлежащими, впрочемъ, къ царствующему уже дому.
Болѣе всего Наполеонъ настаивалъ на томъ, чтобъ Францискъ II заключилъ немедленно союзъ съ Пьемонтомъ.
Эти условія, будучи обсуждены въ неаполитанскомъ совѣтѣ министровъ, были признаны неподходящими. Совѣтъ, подъ предсѣдательствомъ короля, рѣшилъ послать въ Парижъ особаго уполномоченнаго, командора де-Мартино, для личныхъ переговоровъ съ императоромъ.
Дѣло шло о спасеніи Бурбонской династіи, о благоденствіи всего королевства. Медлить нельзя было ни минуты. Де-Мартино, умный и опытный человѣкъ, тотчасъ же поѣхалъ въ Парижъ, а прибывъ туда, немедленно испросилъ аудіенцію.
Наполеонъ III принялъ итальянскаго уполномоченнаго въ своемъ любимомъ рабочемъ кабинетѣ. Это былъ обширный покой съ большимъ письменнымъ столомъ посрединѣ, со стѣнами, обитыми темнымъ штофомъ. Нѣсколько рѣдко разставленныхъ стульевъ и креселъ дополняли обстановку. Большой портретъ Наполеона Великаго во весь ростъ прежде всего бросался въ глаза всякому, кто входилъ въ комнату.
Императоръ ожидалъ итальянскаго уполномоченнаго, стоя около письменнаго стола, слегка опираясь на него рукой. Одѣтъ онъ былъ просто, въ генеральскій мундиръ императорской гвардіи. Только орденъ Почетнаго Легіона украшалъ его грудь. Зато въ прическѣ, въ усахъ -- вообще въ туалетѣ лица, если такъ можно выразиться, сказывалось желаніе замаскировать признаки надвигавшейся старости.
Строгій стиль комнаты, огромный портретъ великаго дяди, составлявшій какъ бы фонъ фигуры Наполеона III, придавали ему самому нѣкоторое величіе. Голубые глаза пристально вглядывались въ собесѣдника. Голосъ его, даже тогда, когда онъ говорилъ серьезно, сохранялъ ту мягкую вкрадчивость, ту ласкающую интонацію, съ которой онъ привыкъ обращаться къ женщинамъ. А женщинъ онъ весьма любилъ. Руки его были очень красивы, и онъ предпочиталъ держать ихъ на виду, часто покручивая длинные прямые концы усовъ.
-- Вы пріѣхали сюда,-- обратился императоръ къ вошедшему,-- для того, чтобы получить разъясненія моего письменнаго отвѣта, недавно отправленнаго въ Неаполь?
-- Я бы не осмѣлился просить у вашего величества разъясненій, но разъ что вамъ угодно было упомянуть объ этомъ, я не скрою, мнѣ было бы очень желательно услышать отъ васъ слово, могущее успокоить моего государя и короля,-- отвѣчалъ неаполитанскій посланецъ,
Съ минуту Наполеонъ молчалъ, словно ему очень не хотѣлось отвѣчать. Наконецъ, стараясь придать своему голосу нѣкоторую строгость, онъ произнесъ:
-- Король обѣихъ Сицилій, къ сожалѣнію, черезчуръ поздно обратился ко мнѣ за посредничествомъ. Революціи словами не сдержишь. Присоединеніе Тосканы къ владѣніямъ короля ВиктораЭмануила совершилось вопреки моему желанію и въ ущербъ моимъ интересамъ... то-есть интересамъ Франціи. То же произойдетъ и съ королевствомъ обѣихъ Сицилій.
-- Этого не случится, если ваше величество окажете содѣйствіе моему государю, какъ вы обѣщали. Революціи подобны большимъ пожарамъ. Не трудно знать, гдѣ они начинаются, но невозможно предвидѣть, гдѣ они кончатся. Если революція охватила одну націю, то сосѣднія должны предвидѣть, что огонь можетъ перекинуться и къ нимъ.
Наполеонъ слушалъ очень внимательно и улыбнулся, когда собесѣдникъ смолкъ. Они глядѣли другъ другу въ глаза и, повидимому, у обоихъ одновременно мелькнула одна и та же мысль -- объ опасности господства Англіи на Средиземномъ морѣ.
Они сидѣли другъ противъ друга, разговоръ развился. Казалось, императоръ соглашается со многими доводами де-Мартино. Онъ даже высказалъ, что, можетъ быть, раздѣленіе владѣній Франциска на двое не составляетъ необходимаго условія... Но въ эту минуту разыгралась странная сцена.
Тяжелая штофная драпировка, закрывавшая одну изъ дверей, которая приходилась противъ Наполеона и, слѣдовательно, сзади де-Мартино, слегка пошевелилась. Шорохъ былъ едва замѣтенъ, но императоръ его услыхалъ и поднялъ глаза. Въ разрѣзѣ драпировки показался прелестный женскій носикъ и блеснули два не менѣе прелестныхъ глаза. Они принадлежали флорентійской красавицѣ, герцогинѣ Кастильоне.
Наполеонъ разглядѣлъ даже хорошенькія губки своей фаворитки, и ему казалось, что онѣ выражаютъ негодованіе. Между тѣмъ ничего не подозрѣвавшій де-Мартино продолжалъ:
-- Неаполитанское правительство было вынуждено обстоятельствами доселѣ не итти на уступки. Но нынче король готовъ даровать требуемыя народомъ права. Первая обязанность его охранить спокойствіе царства и прочность династіи.
-- Да, вы правы, конечно, вы правы,-- разсѣянно бормоталъ императоръ, все вниманіе котораго было сосредоточено на разрѣзѣ драпировки. Теперь, по движенію глазъ и носа красавицы, онъ сообразилъ, что она отрицательно качаетъ головой.
-- Революція доселѣ сильна,-- все продолжалъ де-Мартино: -- потому что она черпаетъ свою силу изъ другихъ... изъ другихъ, сосѣднихъ государствъ. Но если ваше императорское величество рѣшитесь и примете строгія мѣры, если южно-итальянскіе революціонеры узнаютъ, что повелитель Франціи не допускаетъ рѣзни и не допуститъ кровопролитія...
-- Вы забываете о "невмѣшательствѣ",-- перебилъ Наполеонъ и всталъ со стула.
-- Извините меня, будьте добры, подождите, я сейчасъ вернусь,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ изумленному неаполитанцу и исчезъ за драпировкой, изъ-за которой секунду ранѣе исчезла Кастильоне. Она уже ждала его въ слѣдующей комнатѣ.
Наполеонъ съ нѣжной фамильярностью взялъ ее за руку.
-- Дорогая герцогиня, какъ я счастливъ видѣть васъ сегодня такъ рано утромъ,-- сказалъ онъ съ принужденной веселостью.
-- Зачѣмъ вы приняли посланника неаполитанскаго короля?-- спросила она, не отвѣчая на привѣтъ.-- Развѣ вы не поклялись мнѣ содѣйствовать полному объединенію Италіи. Не хотите ли вы начать объединеніе съ того, что оторвете Сицилію отъ Неаполя?
Она это сказала негодующимъ тономъ, съ вызывающей рѣзкостью. Императоръ молчалъ. Она присовокупила:
-- Такъ-то вы исполняете ваши обѣщанія?
Эти слова были произнесены съ лихорадочнымъ искреннимъ волненіемъ, съ досадой и тревогой. Кастильоне понимала, что вздумай Наполеонъ обѣщать свое покровительство Франциску, то миссія, которую она приняла на себя, ни къ чему не приведетъ.
На мгновеніе маска, всегда скрывавшая выраженіе лица вѣнчаннаго лукавца, соскользнула, напряженная улыбка исчезла, и онъ отвѣтилъ флорентійкѣ:
-- Я говорю послу именно то, чего не сдѣлаю. Я знаю, что неаполитанскому престолу, суждено исчезнуть. И, конечно, не я явлюсь его спасителемъ.
Герцогиня Кастильоне взглянула на собесѣдника съ радостной улыбкой, до того очаровательной, до того обаятельной, что ея всемогущій любовникъ готовъ былъ пожертвовать въ эту минуту не только Францискомъ II, но всѣмъ міромъ, лишь бы угодить своей возлюбленной...
Вернувшись въ кабинетъ, гдѣ его ожидалъ де-Мартино, Наполеонъ, послѣ нѣсколькихъ незначительныхъ фразъ, сказалъ болѣе чѣмъ холоднымъ, почти небрежнымъ тономъ:
-- Я рѣшительно ничего не могу сдѣлать для вашего короля -- слишкомъ поздно. Если революціонное движеніе еще можетъ быть остановлено, то единственно вліяніемъ Пьемонта. Поэтому вамъ слѣдовало бы обратиться не ко мнѣ, а въ Туринъ, къ Виктору-Эмануилу. Я связанъ условіемъ "невмѣшательства, тогда какъ для пьемонтскаго короля оно не обязательно: онъ въ дѣлахъ Италіи не чужеземецъ.
Въ это время императору доложили о приходѣ министра Тувенеля. Наполеонъ его велѣлъ принять и заканчивалъ при немъ бесѣду съ неаполитанскимъ посланникомъ. Тувенель понялъ, къ чему клонится его владыка, и замѣтилъ:
-- А главное -- Европа не можетъ оставаться безучастной зрительницей тѣхъ ужасовъ, которые совершаются неаполитанскимъ правительствомъ.
Эта фраза окончательно убѣдила командора де-Мартино въ томъ, что король обѣихъ Сицилій покинутъ всѣми великими державами, не исключая Россіи, которая въ то время относилась къ итальянскому вопросу въ соглашеніи съ Франціей.
Онъ откланялся и удалился.