Ультиматумъ премьера Филанджіери.-- Тревога королевы Софіи.
Приближалась осень. На сѣверѣ Италіи Австрія проиграла кампанію и уступила сардинскому королю Виктору-Эмануилу II городъ Миланъ и всю Ломбардію. Мелкіе владѣтельные герцоги (креатуры Австріи) въ средней Италіи отказывались отъ престоловъ, а мѣстное населеніе всеобщей подачей голосовъ провозглашало своимъ государемъ того же Виктора-Эмануила, котораго уже называли королемъ итальянскимъ. Въ королевствѣ обѣихъ Сицилій революціонно-объединительное движеніе разрасталось даже въ самой столицѣ, Неаполѣ.
Францискъ II все это зналъ, но продолжалъ жить въ Каподимонте, ничего не предпринимая. Первый министръ Филанджіери, чувствуя свою безполезность, проживалъ большею частью въ подгородномъ помѣстьѣ Поццано. Однажды вечеромъ, когда король сидѣлъ въ своемъ рабочемъ кабинетѣ, погруженный въ обычную унылую апатію, ему доложили о прибытіи генерала Филанджіери и герцога Санвито. Король ихъ увидалъ и, поднявшись съ кресла, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ имъ навстрѣчу.
-- Радъ васъ видѣть, господа,-- привѣтствовалъ онъ вошедшихъ:-- я пригласилъ васъ, потому что мнѣ надо съ вами посовѣтоваться. Присядьте.
-- Ваше величество желаете выслушать мое мнѣніе,-- заговорилъ первымъ Филанджіери, какъ только опустился на стулъ.-- Да развѣ вы сами не знаете, что я вамъ могу сказать? Событія надвигаются быстро, неудержимо, а вы еще ничего не предпринимаете... Государь, вы обратились въ воплощенную нерѣшительность. Разрѣшите мнѣ быть вполнѣ откровеннымъ: вы идете навстрѣчу погибели вашего престола... Простите меня, но я не выйду изъ этой комнаты прежде, чѣмъ не выскажу вашему величеству все, что я думаю о настоящемъ положеніи, королевства. Можетъ быть, вы будете гнѣваться на меня... Но я этого не страшусь, потому что говорю вамъ правду и, можетъ быть... можетъ быть, впослѣдствіи... въ изгнаніи... вы вспомните мои слова, но будетъ уже поздно.
Король, давно привыкшій къ нраву стараго генерала, котораго Наполеонъ I звалъ Tête de vulcain, спокойно, безстрастно выслушивалъ эти рѣчи. Герцогъ Санвито, поджимая свои бульдожьи губы, тихо произнесъ:
-- Это неисправимый вольтерьянецъ.
Санвито зналъ, что Филанджіери тугъ на ухо и не услышитъ этого восклицанія. Генералъ продолжалъ:
-- Теперь наступилъ моментъ, когда надо твердо и ясно объясниться съ Франціей и Англіей, чтобы отстраниться отъ Австріи, подъ игомъ которой находились столько лѣтъ ваши предшественники. Пора наконецъ вашему величеству взглянуть прямо въ глаза объединительной революціи, которая готовится лишить васъ королевства. Обезоружить же революцію можно, только обнародовавъ либеральную конституцію. Вы должны наконецъ убѣдиться, государь, что ваши подданные далеко не таковы, какими были подданные вашего родителя; что грозовыя тучи все больше и больше заволакиваютъ политическій горизонтъ, что ваша столица неспокойна, что возмущеніе зрѣетъ повсюду, что подъ вашимъ трономъ клокочетъ вулканъ, который можетъ поглотить династію.
Францискъ слушалъ не возражая; казалось, онъ готовъ былъ безропотно перенести все, чѣмъ грозилъ ему первый министръ. Онъ напоминалъ пѣшехода, который захваченъ на пути ливнемъ и не заботится о томъ, чтобъ поискать убѣжища отъ непогоды.
А Санвито бормоталъ себѣ подъ носъ, однако достаточно громко, чтобъ король могъ слышать:
-- Явно, что онъ (т. е. Филанджіери) продался Наполеону III...
-- Государь,-- воскликнулъ рѣшительнымъ тономъ первый министръ:-- соблаговолите дать мнѣ ваше согласіе, и завтра же все перемѣнится: вы будете союзникомъ сардинскаго короля, Франція вамъ возвратитъ свою дружбу, Англія придетъ вамъ на помощь, а вашъ народъ будетъ васъ благословлять.
Однако Филанджіери видѣлъ, что ему не удастся убѣдить государя. Онъ всталъ, подошелъ къ Франциску, взялъ его за руку, крѣпко сжалъ ее въ своихъ и сердечно, ласково, дрожащимъ отъ волненія голосомъ обратился къ нему:
-- Баше величество, чрезъ меня само Провидѣніе взываетъ къ вамъ: объявите конституцію, вступите въ итальянскую федерацію и, какъ того желаетъ Викторъ-Эмануилъ и объединительная революція, займите вашими войсками папскія владѣнія...
Францискъ II вскочилъ какъ ужаленный. Онъ былъ блѣднѣе полотна. Онъ воскликнулъ:
-- Довольно, генералъ, ни слова больше. Быть всегда вѣрнымъ союзникомъ главы нашей святой католической церкви -- вотъ мое несокрушимое рѣшеніе.
Министръ выпустилъ изъ своихъ рукъ руку монарха. Лицо старика приняло строгое выраженіе человѣка, принявшаго тоже несокрушимое рѣшеніе.
-- Я не хочу, государь, чтобы вашъ вѣнецъ разсыпался въ моихъ рукахъ. Соблаговолите замѣнить меня другимъ лицомъ. Будьте счастливы, да не исполнятся мои предсказанія.
Сказавъ это, Филанджіери твердыми шагами, съ высоко поднятой головой вышелъ изъ комнаты и даже не оглянулся назадъ.
Король былъ очень смущенъ. Онъ понималъ, что потерялъ лучшаго совѣтника, преданнаго, прямодушнаго друга и искуснаго дипломата. Развѣ покойный отецъ не совѣтовалъ ему обращаться къ Филанджіери во всѣхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ?
И, несмотря на все это, Францискъ, немного оправясь, тихо произнесъ, какъ бы про себя:
-- Нѣтъ, я никогда не измѣню святѣйшему отцу {Папѣ римскому. (Прим. перев.)}.
А лукавый Санвито, который избѣгалъ вступать въ споръ съ Филанджіери, сталъ высказывать свои мысли, едва только тотъ вышелъ.
-- Конечно, ваше величество,-- заговорилъ онъ:-- конечно, все въ мірѣ прогрессируетъ. И намъ не слѣдуетъ топтаться на одномъ мѣстѣ. Но всему есть предѣлъ. Припомните, что говаривалъ блаженной памяти родитель вашъ: "Конституція -- значитъ революція... Отнять у папы его владѣнія -- значитъ призвать на главу нашу громы небесные". Возстать противъ святѣйшаго отца! Господи насъ сохрани! Ужъ лучше умереть въ голодѣ и холодѣ на навозной кучѣ, какъ Іовъ, чѣмъ предать свою душу вѣчному проклятію и гееннѣ огненной.
Мистикъ-король содрогнулся; лицо его выразило смертельный ужасъ.
-- Угодно вашему величеству выслушать мое мнѣніе? Осмѣливаюсь думать, оно получше совѣтовъ этого еретика...-- сказалъ Санвито медовымъ голосомъ.
Король кивнулъ головой въ знакъ согласія.
-- Славная Бурбонская династія имѣетъ враговъ. Что же? Это очень просто, очень естественно. Все великое возбуждаетъ зависть и даже ненависть. Но вы, государь, вы достойный сынъ святой Маріи-Христины,-- развѣ вы можете принять святотатственные совѣты тѣхъ, которые, прикрываясь прогрессомъ, имѣютъ въ виду разрушить нашу святую, католическую, апостольскую церковь.
Послѣдствіемъ этого историческаго собесѣдованія молодого король съ двумя своими министрами было то, что его еще разъ ввели въ заблужденіе, что лукавство и регрессъ одержали побѣду надъ здравымъ смысломъ, прямодушіемъ и прогрессомъ.
-----
Несмотря на то, что Софія была умна, энергична, несмотря на то, что между нею и мужемъ существовала теплая взаимная любовь и откровенность, ей все-таки не удавалось быть ему полезной, какъ королю.
Она была слишкомъ молода, неопытна, слишкомъ нова въ придворныхъ неаполитанскихъ сферахъ для того, чтобъ успѣшно бороться съ вліяніемъ Маріи-Терезіи, которое проникало во всѣ отрасли управленія, хотя король не довѣрялъ уже мачехѣ послѣ открытія фоджійскаго заговора, хотя онъ явно сторонился отъ нея и избѣгалъ ея присутствія даже.
Софія понимала, что Францискъ утрачиваетъ свою популярность, что народная любовь, которая привѣтствовала его при вступленіи на престолъ, быстро слабѣетъ. Она хотѣла содѣйствовать возстановленію этой любви, тѣмъ болѣе, что сама, доступная, искренно привѣтливая, веселая, быстро заслужила расположеніе всѣхъ слоевъ населенія. Она старалась сближать мужа съ высшимъ обществомъ, и это его немного оживляло, но ненадолго. Она старалась, чтобы народъ видалъ его чаще, но это тяготило молодого короля. У него иногда являлись проблески веселаго добродушія, но большею частью онъ имѣлъ видъ унылый, казался несчастнымъ. А массѣ, особенно такой вулканически-бурной и веселой, какъ южно-итальянская, это никогда не нравится.
Въ Новый годъ (1860) Софія устроила, съ согласія мужа, большой народный праздникъ. Она сама угощала неаполитанцевъ, десятками тысячъ наполнившихъ огромный Каподимонтскій паркъ. Она вездѣ появлялась со своей милой улыбкой, обращалась ко всѣмъ съ привѣтливымъ словомъ, была внимательна. Простонародье было очаровано своей юной "королевочкой". Но ея надежды, что вѣнценосный супругъ вмѣстѣ съ ней приметъ участіе въ праздникѣ, не осуществились. Францискъ на нѣсколько минутъ показался своимъ подданнымъ на балконѣ, но потомъ скрылся въ своихъ аппартаментахъ; когда жена пришла къ нему, онъ сидѣлъ у камина унылый, печальный. На ея ласки онъ отвѣчалъ ласками, а на ея вопросъ: что съ нимъ?-- разсказалъ, что его еще съ утра мучитъ воспоминаніе о приснившемся ночью предзнаменованіи. Ему привидѣлась страшная буря на морѣ, погибающіе на корабляхъ люди и между ними его предки и отецъ. Онъ былъ суевѣренъ, вѣрилъ примѣтамъ и снамъ и весь день терзался, пытаясь разгадать значеніе этого ужаснаго сновидѣнія.
-- Дорогой мой, ты вездѣ хочешь видѣть мракъ и несчастія! Развѣ можно обращать вниманіе на сны,-- не удержалась посѣтовать королева, но спохватилась, видя, что ему стало еще тоскливѣе.
Весьма можетъ быть, что сонъ этотъ былъ вызванъ ожиданіемъ спуска большого корабля, который долженъ былъ получить демонстративное въ то время названіе "Borbone".
Сама королева съ радостію готовилась къ этому торжеству, надѣясь, что Францискъ поневолѣ развлечется величавымъ зрѣлищемъ, на чистомъ воздухѣ, среди своего шумнаго народа, который въ такихъ случаяхъ всегда бываетъ настроенъ жизнерадостно и добродушно.
День, назначенный для спуска "Бурбона", выдался веселый, ярко солнечный. Весь путь -- около 15 верстъ -- отъ столицы до кастелламарской верфи былъ окаймленъ народомъ въ праздничныхъ нарядахъ и настроеніи. Толпы шумно и радостно привѣтствовали королевскую чету. Городъ Кастелламаре и верфь были убраны пышно; вся аристократія съѣхалась туда и размѣстилась на красивыхъ эстрадахъ, окружавшихъ королевскую ложу. Благополучный спускъ колоссальнаго морского чудовища, символа могущества королевства, возбудилъ общій энтузіазмъ. Клики "Viva il Re! Viva la Regina"! {Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ королева.} потрясали воздухъ. Но едва Францискъ, приподнявшись съ своего кресла, отвѣтилъ поклономъ на привѣтъ своихъ подданныхъ, какъ поблѣднѣлъ, пошатнулся, почти упалъ. Его усадили; онъ былъ почти безъ чувствъ. Благодаря женѣ и придворнымъ, инцидентъ прошелъ не замѣченнымъ публикой. Но глубоко огорченная Софія поспѣшила, какъ только позволилъ этикетъ, уѣхать съ мужемъ обратно въ Неаполь.
Съ тѣхъ поръ король часто хирѣлъ, онъ сталъ еще грустнѣе и апатичнѣе. Врачи утверждали, что это слабость; что ее легко устранить частію лекарствами, а главное холодными душами. Главнѣе же всего -- полнымъ спокойствіемъ.
-- Всякія заботы и занятія, особенно государственными дѣлами должны быть безусловно устранены,-- объявилъ Рамалья, лейбъ-медикъ короля.
Софія съ ужасомъ выслушала этотъ приговоръ.
-- Какъ можно монарху не заниматься государственными дѣлами, да еще въ такой критическій періодъ его царствованія?