Вождь рабочихъ.-- Подготовка возстанія въ Палермо.
Вскорѣ послѣ засѣданія на дачѣ Раммака въ ряды конспираторовъ вступилъ замѣчательный простолюдинъ, человѣкъ мало образованный, но съ благороднѣйшимъ сердцемъ, непоборимо храбрый. Это былъ Францискъ Ризо, послѣдній титанъ Сициліи. Онъ возбуждалъ народъ къ борьбѣ противъ угнетателей своей родины. Правда, потомъ самъ онъ палъ въ борьбѣ, былъ раздавленъ. Однако его призывъ къ возстанію былъ такъ мощенъ, что онъ потрясъ бурбонскій тронъ и разбудилъ итальянскихъ эмигрантовъ, скрывавшихся въ Генуѣ и Туринѣ.
Францискъ Ризо былъ простой рабочій. Онъ проводилъ воду въ дома и общественные водоемы, т. е. былъ -- какъ зовутъ сициліанцы -- фонтанщикомъ. Руки его были грубы и мозолисты, но сердце твердо, какъ алмазъ. Онъ во всякую минуту былъ готовъ съ ружьемъ за плечами выйти на площадь противъ враговъ свободы. Онъ всегда готовъ было "дѣлать дѣло", даже тогда, когда остальные либералы предпочитали размышлять, не двигаясь съ мѣста.
Этотъ человѣкъ имѣлъ огромное вліяніе на рабочее населеніе, всѣ его любили и повиновались ему. Живи онъ нѣсколькими вѣками раньше, онъ могъ бы быть тѣмъ, чѣмъ былъ Мазаньелло. Изъ простонародья къ нему прежде всего пристали Джузеппе Ла-Руа, столяръ, и Сальваторе Ла-Плака, мелкій прасолъ. Они съ увлеченіемъ отдались дѣлу; усердно вербовали сторонниковъ, добывали оружіе, приготовляли порохъ, снаряды, патроны.
Жилъ фонтанщикъ въ Лавровой улицѣ, недалеко отъ монастыря Ганчіа. Домикъ его былъ небольшой, но опрятный; хозяинъ старался держать его въ порядкѣ и посильно даже украшать. Жена его увѣшала всѣ внутреннія стѣны изображеніями святыхъ, начиная съ свѣтлокудрой святой Розаліи, покровительницы Палермо, и кончая черноликимъ св. Калогеромъ. Передъ домомъ былъ небольшой дворикъ, который, благодаря трудолюбію хозяина, превратился въ садикъ. Кругомъ онъ былъ обсаженъ фиговыми опунціями {Лапчатые кактусы, дающіе вкусные яйцеобразные плоды (индѣйская фига). (Прим. перев.)}, составлявшими живую изгородь. Нѣсколько миндальныхъ деревьевъ отѣняли крыльцо.
Въ этомъ гнѣздышкѣ честный труженикъ прожилъ много лѣтъ съ женой и дѣтьми, которыхъ очень любилъ.
Въ концѣ марта мѣсяца въ дверь домика Франциска Ризо постучался человѣкъ среднихъ лѣтъ. Одѣтъ онъ былъ въ рабочую блузу, но черты и цвѣтъ лица, особенно же бѣлыя, холеныя руки обличали его принадлежность къ высшимъ слоямъ населенія.
-- Войдите!-- кликнулъ изнутри мягкій молодой голосъ.
Онъ вошелъ въ горницу. У окна сидѣла хорошенькая молодая дѣвушка лѣтъ 17-ти; она пряла ленъ, напѣвая прелестную сициліанскую народную пѣсню "Cicadella", которою Беллини украсилъ одну изъ своихъ оперъ. Эта дѣвушка была дочь Франциска Ризо.
-- Вамъ отца надо?-- сказала она вошедшему блузнику:-- онъ дома Онъ васъ ждетъ.
Въ слѣдующей, болѣе просторной комнатѣ, обставленной самой необходимой простой мебелью, старикъ Джіованни Ризо, сѣдовласый отецъ Франциска, сидѣлъ у большого стола и растиралъ селитру. Его сынъ стоялъ у окна.
Джіованбатиста Маринуцца (незнакомецъ въ блузѣ былъ именно этотъ извѣстный въ то время писатель, одинъ изъ дѣятельнѣйшихъ конспираторовъ), невольно любуясь мужественной фигурой, обрисовавшейся, какъ въ рамкѣ, на фонѣ окна, не могъ не подумать: "Настоящій герой; напоминаетъ рыцарей старой Кастиліи; только Сидъ былъ жестокъ, а у Франциска Ризо сердце истинно ангельское".
Фонтанщикъ подошелъ къ гостю и протянулъ ему руку. Нѣсколько мгновеній, не прерывая рукопожатія, они глядѣли пристально другъ другу въ глаза, Маринуцца,-- повидимому, по крайней мѣрѣ, совершенно спокойно; Францискъ -- взволнованно. Его смуглое лицо поблѣднѣло, глаза блестѣли. Выраженіе его лица было строго и вдумчиво, оно -внушало невольное уваженіе. Наконецъ онъ добродушно улыбнулся и, пододвинувъ къ гостю стулъ, заговорилъ первый:
-- Кто много разговариваетъ, тотъ мало дѣлаетъ... Что же вашъ комитетъ? Все еще полагаетъ, что надо ждать? Я вчера всѣмъ имъ въ собраніи сказалъ, что не стану больше ходить на эти совѣщанія болтуновъ-адвокатовъ и академиковъ. Я одинъ справлюсь съ дѣломъ.
-- Успокойтесь же немножко, донъ-Чиччіо {"Чиччіо" -- уменьшенное Францискъ. (Прим. перев.)},-- возразилъ Маринуцца:-- въ дѣлѣ такой важности, какъ возстаніе, необходимо многое взвѣсить...
-- И ничего не дѣлать?!-- насмѣшливо воскликнулъ фонтанщикъ.
-- Нѣтъ, напротивъ. Не далѣе, какъ вчера, послѣ того, что вы въ сердцахъ убѣжали отъ насъ...
-- Я имѣлъ основаніе,-- перебилъ Ризо:-- мои товарищи-рабочіе, всѣ, кто изъ народа присталъ къ намъ, давно готовые выйти на площадь съ винтовками за плечами, чтобы биться за свободу, они начинаютъ теперь уже сомнѣваться въ насъ. Они говорятъ, что мы, вожаки, трусимъ, что у насъ не хватитъ смѣлости... что мы ровно ничего не добьемся... Сегодня насъ осмѣиваютъ, а завтра совсѣмъ покинутъ.
Тонъ Ризо былъ строго укоризненный. Онъ едва сдерживался отъ рѣзкаго выраженія своего негодованія. Вдругъ лицо его вспыхнуло, и онъ воскликнулъ:
-- Послушайте, синьоръ Маринуцца, вы думаете, что я не мучусь, не страдаю, идя навстрѣчу всѣмъ опасностямъ революціи? Вѣдь для этого я покидаю семью, которую люблю и которая меня любитъ. Однако это неизбѣжно, это необходимо для Италіи.
Онъ всталъ со стула, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, какъ бы стараясь успокоиться. Потомъ подошелъ къ окну, взглянулъ на дочь, которая продолжала прясть за окномъ; лицо его омрачилось, слезы выступили на глаза, и онъ едва слышно прошепталъ: "Бѣдняжка Сарина (имя его дочери), можетъ быть, завтра у тебя уже не будетъ отца". Совладавъ съ собой, онъ приблизился къ Маринуцца, который, будучи глубоко тронутъ, крѣпко пожалъ его руку, и сказалъ:
-- Да развѣ я одинъ настаиваю на необходимости ускорить дѣло? Я даже не разумѣю, какъ возможно медлить... Вѣдь вы же сами... Развѣ вы забыли, что намъ пишетъ Маццини?
И, не ожидая отвѣта, Ризо вполголоса процитировалъ слова изъ письма, которое Маццини прислалъ въ началѣ марта барону Казимиру Пизани: "Признаюсь-и не хочу отъ васъ скрывать,-- что я въ нынѣшнихъ сициліанцахъ не узнаю тѣхъ, кто въ 1848 году поднялъ знамя свободы".
-- Да, вы правы,-- произнесъ Маринуцца.
-- Разумѣется, я правъ,-- восторженно отозвался фонтанщикъ.-- Видите ли, синьоръ Маринуцца, революція уже проникла въ сознаніе простонародья, въ душу его, такъ же, какъ въ душу немногихъ приверженцевъ стараго порядка проникъ ужасъ и страхъ. Положеніе Бурбоновъ расшатано; автократизмъ въ агоніи. Надо только найти того, кто можетъ имъ нанести окончательный ударъ.
На этотъ разъ Маринуцца, увлеченный энтузіазмомъ фонтанщика, перебилъ его:
-- Да, вы правы, правы. Послѣдній ударъ будетъ нанесенъ и скоро.
Черезъ нѣсколько минутъ гость и хозяинъ вышли вмѣстѣ и направились къ президенту тайнаго комитета барону Пизани. Пизани не замедлилъ пригласить къ себѣ всѣхъ находившихся въ Палермо заговорщиковъ.
Тайный комитетъ подъ вліяніемъ писемъ Маццини и Крисни, а также убѣжденій Ризо, котораго всѣ основательно признавали вожакомъ народной партіи, согласился, что подготовленія къ революціи зашли слишкомъ далеко, стали извѣстны слишкомъ многимъ, чтобы оставаться тайными. Рѣшено было не медлить долѣе. Днемъ рѣшительнаго открытаго возстанія было назначено 4 апрѣля.
Въ распоряженіи тайнаго комитета находились три склада оружія, постепенно подготовленнаго помимо вѣдома мѣстныхъ властей: одинъ въ монастырѣ Ганчіа, другой около площади Манжіоне, и третій около Цекка.
Планъ вооруженнаго возстанія, составленный комитетомъ, былъ таковъ: оно должно было вспыхнуть на разсвѣтѣ 4 апрѣля одновременно въ трехъ пунктахъ города, а именно: въ самомъ монастырѣ Ганчіа, на площади Манжіоне и около Цекка. Овладѣвъ площадью Стараго Базара, инсургенты должны направиться къ городскимъ воротамъ Термини, дабы, обезоруживъ охраняющихъ эти ворота королевскихъ солдатъ, очистить дорогу въ городъ вооруженнымъ отрядамъ своихъ сельскихъ сообщниковъ, которыхъ ожидали со стороны городковъ Мизильмери и Виллабате.
Если столичное населеніе окажетъ хотя бы слабое содѣйствіе революціонерамъ, то побѣда послѣднихъ вполнѣ обезпечена. Такъ полагалъ комитетъ, собравшійся по требованію Ризо у барона Пизани, тѣмъ болѣе, что моментъ былъ намѣченъ весьма благопріятный, ибо, по полученнымъ извѣстіямъ, Рабіоло (условное имя одного изъ энергичнѣйшихъ вождей обще-итальянскаго освободительнаго движенія) уже высадился около города Мессины, гдѣ возстаніе должно вспыхнуть также 4 апрѣля.
Наканунѣ этого дня, около 4-хъ часовъ пополудни Ризо сидѣлъ въ кабачкѣ Лавровой улицы, извѣстномъ подъ именемъ трактира Козлятника. Окружавшіе его пріятели замѣчали, что онъ нѣсколько блѣденъ, грустенъ, почти не пьетъ своего любимаго вина амарена, хотя другихъ угощаетъ имъ щедро. Время отъ времени появлялся какой-нибудь рабочій, съ которымъ Ризо перешептывался. Изрѣдка онъ самъ выходилъ на улицу и что-то словно высматривалъ изъ-за угла, откуда былъ виденъ монастырь Ганчіа.
Передъ самымъ этимъ монастыремъ замѣтно было суетливое движеніе, причина котораго, впрочемъ, повидимому, не представляла ничего особеннаго: остановился большой возъ, нагруженный бочками; что-то поломалось въ телѣгѣ.
Покуда Ризо стоялъ на углу улицы, какой-то паренекъ подбѣжалъ къ нему; не останавливаясь, сунулъ въ руки фонтанщика клочокъ бумаги и умчался обратно. Ризо развернулъ записку и пробѣжалъ ее: она состояла изъ нѣсколькихъ строкъ цифръ, изрѣдка перемежавшихся съ буквами. Смыслъ ея былъ пріятенъ для Франциска: она извѣщала, что всѣ оповѣщенные имъ заговорщики будутъ къ назначенному времени на своихъ мѣстахъ, что внѣгородскіе отряды приблизятся къ тому же времени къ воротамъ Термини и что, слѣдовательно, королевскіе солдаты, охраняющіе входъ въ столицу, очутятся межъ двухъ огней. Маринуцца и другіе члены комитета съ соотвѣтствующими хорошо вооруженными отрядами уже на пути къ Палермо.
-- Такъ что,-- размышлялъ Ризо,-- завтра на разсвѣтѣ нашихъ болѣе тысячи соберется около Термини. Мы поднимемъ на ноги весь Палермо, и побѣда будетъ наша.
Прежде, чѣмъ вернуться въ трактиръ Козлятника, онъ направился на сосѣднюю площадь Манжіоне, куда ночью долженъ собраться отрядъ городскихъ простолюдиновъ, предводительствуемый Ла-Плака,
Когда Ризо переходилъ широкую улицу Кассаро, солнце спускалось съ опаловаго небосклона; послѣдніе лучи ласково падали на прелестнѣйшую улицу очаровательнѣйшаго города Золотой Раковины {Conca d'ore зовется обширная долина, въ центрѣ которой, у самаго моря лежитъ Палермо. (Прим. перев.)}. Въ аломъ свѣтѣ заката катились ряды экипажей; умирающіе лучи солнца сверкали какъ молніи въ хрустальныхъ окнахъ и фонаряхъ каретъ, въ дорогихъ серьгахъ, брошкахъ нарядныхъ дамъ, граціозно раскинувшихся на мягкихъ подушкахъ своихъ колясокъ и ландо; онѣ весело болтали со своими спутниками, ласково имъ улыбавшимися.
Толпа на тротуарахъ какъ всегда съ удовольствіемъ глядѣла на эту ежедневную блестящую выставку роскоши и красоты {Во всѣхъ большихъ итальянскихъ городахъ зажиточная часть населенія гуляетъ и катается передъ заходомъ солнца. (Прим. перев.)}.
Толпа была необычайно густая, экипажи двигались медленно. Народу было тьма, все мужчины; но никакого шума. Большинство было какъ-то серьезно, озабочено, молчаливо: отъ одного къ другому едва слышно передавалось слово: св. Георгій.
Когда Ризо проходилъ около угла улицы Карафіелло, тамъ скопилась кучка рабочихъ. Многіе ему поклонились; но подошелъ къ нему только одинъ:
-- Мы уже знаемъ, что это на завтра,-- молвилъ подошедшій.
-- И знаете слово для сбора? имя святого?
-- Да: св. Георгій.
-- Вы въ какомъ отрядѣ?
-- Въ отрядѣ Кассарской Богоматери. Сейчасъ вотъ пойдемъ ружья чистить да патроны готовить.
-- Къ полуночи вы должны быть въ сборѣ.
-- Не безпокойтесь; еще раньше придемъ на мѣсто.
Францискъ Ризо пожалъ ему руку, поклонился всѣмъ остальнымъ и двинулся дальше.
Въ это же самое время молодой маркизъ Филиппъ Патти, катившійся въ роскошной коляскѣ, низенькой до того, что она почти касалась тротуара, обратился къ сидѣвшей рядомъ съ нимъ красавицѣ полусвѣта:
-- Прелесть моя, сегодня вечеромъ, смотри, покрѣпче меня поцѣлуй. Завтра не успѣешь.
-- Отчего?-- спросила молодая женщина.
-- Потому, что завтра намъ придется строить баррикады... подъ... крылышкомъ святого Георгія. Если ты меня больше не увидишь, то можешь продать всѣ брильянты, которые я тебѣ подарилъ. Только пуще всего береги Фидо. Ты вѣдь знаешь, какъ я люблю этого пёсика.
-- Больше, чѣмъ меня?-- перебила красавица, разсчитывая въ отвѣтъ услышать комплиментъ, но въ эту минуту коляска повстрѣчалась съ огромнымъ кочемъ; четверкой великолѣпныхъ коней правилъ молодой графъ Маццарино. Прелестница не могла не послать ему нѣжной улыбки.
Патти былъ уменъ, хорошо зналъ женщинъ вообще, а полусвѣтскихъ въ особенности. Онъ, конечно, замѣтилъ улыбку своей спутницы, направленную по чужому адресу. Когда экипажъ Маццарино проѣхалъ, она однако повторила свой вопросъ:
-- Ты любишь Фидо, собаку,-- больше меня?
-- Лучше не дѣлать сравненій между Фидо и тобой. По части вѣрности ты могла бы даже поучиться у него...
Немного далѣе Ризо повстрѣчалъ барона Казимира Пизани. Его окружало нѣсколько друзей, съ которыми онъ разговаривалъ. Ихъ лица выдавали ихъ волненіе. Всѣ они хотѣли дать понять итальянцамъ другихъ областей свою преданность объединительному движенію, но въ то же время понимали трудность своего предпріятія, неравенство борьбы, въ которую они вступали, серьезность предстоявшей опасности.
Баронъ Пизани, замѣтя Ризо, отдѣлился отъ группы своихъ знакомыхъ, отвелъ въ сторону фонтанщика и сообщилъ, что двѣ деревянныя, окованныя желѣзомъ пушки изготовлены слесаремъ Кастеллано и переправлены уже въ складъ.
-- Я знаю. Какъ только совсѣмъ стемнѣетъ, мы потушимъ гдѣ надо фонари и перетащимъ ихъ подъ портикъ монастыря Ганчіа,-- прибавилъ Ризо шутливо:-- на зарѣ ваше сіятельство услышите ихъ голоса.
-- Жребій брошенъ. Отступать ни въ какомъ случаѣ нельзя. Насколько возможно предвидѣть, исходъ будетъ удачный. А, впрочемъ, надо полагаться на Провидѣніе,-- отозвался баронъ.
-- И немножко на нашу собственную смѣлость да на помощь народа,-- воскликнулъ Ризо: -- народа, котораго слѣдуетъ признать душой возстанія 4 апрѣля и его настоящимъ руководителемъ.
Гораздо позднѣе, когда уже совсѣмъ стемнѣло, палермитанцы прогуливавшіеся еще по приморской набережной, съ изумленіемъ взирали на зрѣлище необычайное.
На всѣхъ значительнѣйшихъ холмахъ, цѣпью окаймляющихъ знаменитую Золотую Раковину, въ центрѣ которой гнѣздится Палермо, ярко пламенѣли огни, по всѣмъ соображеніямъ -- очень большіе костры: горизонтъ, казалось, былъ объятъ пожаромъ.
Этими огнями инсургентскіе отряды, двигавшіеся къ столицѣ изъ разныхъ мѣстностей страны, оповѣщали городскихъ сообщниковъ о своемъ приближеніи.
-- Завтра,-- сказалъ Филиппъ Патти,-- мы подъ крылышкомъ св. Георгія будемъ строить баррикады.
И онъ сказалъ правду. Городъ Вечеренъ {Сициліанскія вечерни XIII вѣка; при звукѣ ихъ благовѣста началось заранѣе условленное жителями Палермо избіеніе французовъ, господствовавшихъ тогда въ Сициліи.} вновь былъ готовъ вызвать на бой династію тирановъ, дни которой были сочтены.