Картонные генералы.-- Сдача королевской арміи.-- Бурбонскіе солдаты братаются съ гарибальдійцами.
Гарибальди, какъ Юлій Цезарь въ Галліи, могъ бы сказать въ Сициліи: пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ.
На холмахъ Жибильрозы, на вершинѣ горы Пеллегрино, надъ развалинами Сагунта, надъ черными утесами развѣвалось трехцвѣтное знамя свободы.
Италія во вѣки вѣковъ не забудетъ, что она обязана своимъ единствомъ и освобожденіемъ доблестнымъ сынамъ Этны и Орето {Этна -- вулканъ въ Сициліи, Орето -- рѣка. (Прим. перев.)}.
Гарибальди побѣдилъ врага подъ Калатафиме, въ Палермо, подъ Милаццо. Высадившись въ Марсалѣ въ половинѣ мая, онъ побѣдоносно прошелъ по всей Сициліи; 8-го августа уже переплылъ Мессинскій проливъ; а 20-го того же мѣсяца расположился лагеремъ около калабрійской равнины Бевилаква.
Бурбонскій генералъ по, которому король довѣрилъ командованіе четырнадцатитысячнымъ войскомъ, подвелъ свою армію къ этой же равнинѣ узкимъ горнымъ проходомъ, такъ что королевскіе полки очутились въ положеніи, весьма сходномъ съ тѣмъ, въ которомъ когда-то были римскіе легіоны, попавшіе въ Кавдинское ущелье.
Давъ роздыхъ войску, генералъ по созвалъ военный совѣтъ. Совѣтъ собрался въ горной хижинѣ, куда съ трудомъ втащили добытый гдѣ-то большой столъ и нѣсколько стульевъ для старѣйшихъ офицеровъ.
Другой мебели въ закопченной съ потолка до полу хатѣ не было. Зато изъ окна были ясно видны противолежащія за равниной холмы, на которыхъ расположились гарибальдійскіе волонтеры.
Послѣ совѣта генералъ по объѣхалъ свои войска, стоявшія бивакомъ въ западнѣ, куда онъ ихъ завелъ. Онъ былъ въ полной парадной формѣ, со множествомъ орденовъ и звѣздъ, которые были пріобрѣтены имъ за то, что онъ умѣлъ хорошо танцовать съ безстыжей супругой покойнаго Франциска I, и за то, что умѣлъ угождать монсиньору епископу Кокіе.
Гіо, человѣкъ, которому династія его благодѣтелей обязана своимъ окончательнымъ паденіемъ, былъ назначенъ капитаномъ чрезъ нѣсколько дней послѣ своего появленія на свѣтъ благодаря придворнымъ интригамъ, а главное взяткамъ, которыя получилъ всемогущій Микель-Анжело Велья, старшій камердинеръ короля.
Поэтому не только военные, но и придворные прозвали его кавалеромъ ордена сказальника. Поговаривали, что онъ большой пьяница.
Какъ мы уже сказали, по вечеромъ объѣзжалъ свои войска. Онъ былъ выпивши, хвастался; вообще держалъ себя неприлично. Безпрестанно соскакивалъ съ лошади и обращался къ группамъ офицеровъ, солдатъ, даже маркитантокъ и вездѣ повторялъ: "Веселитесь, пируйте, потому что теперь Гарибальди -- капутъ".
Однако на слѣдующее утро онъ вынужденъ былъ опять созвать военный совѣтъ.
Онъ сидѣлъ на предсѣдательскомъ мѣстѣ, облокотись на столъ, поддерживая голову обѣими руками, и старался имѣть весьма озабоченный видъ. На самомъ же дѣлѣ у него трещала голова отъ вчерашней попойки, и его злила сигара, которая скверно курилась. Вѣки его безпрестанно смыкались; глаза были осовѣлые, а взглядъ неподвижный.
Ближе къ нему сидѣли Гуарини Кенигъ, Марквецъ, Мортелли, такіе же паркетные рыцари, какъ и онъ самъ, извѣстные въ аристократическомъ Café d'Europe подъ общимъ прозвищемъ "картонныхъ генераловъ". Они болтали теперь между собой, но вполголоса, дабы не нарушать глубокой задумчивости президента, злившагося на непокорную сигару.
Полковникъ Капассо, получившій образованіе въ военномъ училищѣ, весьма храбрый офицеръ, родомъ неаполитанецъ, стоялъ у окна. Онъ только что покинулъ свое мѣсто за совѣщательнымъ столомъ, гдѣ довольно крупно поспорилъ съ картонными генералами. Распахнувъ окна, онъ старался успокоиться, вдыхая живительный горный воздухъ и любуясь величавыми очертаніями горы Суваріи, господствовавшей надъ ущельемъ.
Всталъ тоже и по. Онъ положилъ на столъ свою шляпу съ плюмажемъ, которой раньше не снималъ, прошелся по комнатѣ, все еще стараясь казаться глубокомысленнымъ. Потомъ приблизился къ окну, чтобы полюбоваться своимъ конемъ-парадеромъ, котораго на улицѣ денщикъ держалъ подъ уздцы.
-- Ты положилъ въ кобуры мои пистолеты?-- спросилъ онъ денщика.
Мирный генералъ, который въ жизнь свою ни разу не выстрѣлилъ изъ ружья, всегда наблюдалъ, чтобъ его заряженные пистолеты находились поблизости.
Два солдата стояли вытянувшись на часахъ по обѣимъ сторонамъ дверей лачужки, въ которой засѣдалъ совѣтъ, и никого не пропускали въ нее. Довольно многочисленная группа офицеровъ всѣхъ родовъ оружія скопилась на дорогѣ недалеко отъ лачужки, желая возможно скорѣй узнать, что рѣшатъ начальники. Изрѣдка раздавался ружейный выстрѣлъ; эхо перекатывалось по ущелью, и опять наступала тишина. Офицеры вполголоса обмѣнивались мыслями.
-- Такъ вотъ чего хочетъ кавалеръ свивальника!-- замѣтилъ стрѣлковый поручикъ ли Джіакомо.-- Только, по-моему, лекарство окажется опаснѣе болѣзни.
-- Наше войско находится въ такомъ положеніи, наши военныя власти такъ безпечны и безтолковы, что ни въ Салерно {Большой городъ между Калабріей и Неаполемъ. (Прим. перев.)}, ни въ Неаполѣ королевскія войска не могутъ задержать никакого непріятеля. И могу васъ увѣрить, что Гарибальди вступитъ въ столицу, не удостоивъ насъ даже обнажить свою саблю,-- добавилъ другой офицеръ.
Между тѣмъ засѣдавшіе въ хижинѣ члены военнаго совѣта безмолвствовали, поглядывая на по, который продолжалъ тоже молча шагать взадъ и впередъ. Онъ еще больше и больше хмурился; повидимому, его безпокоила забота, тяжелая забота.
Неожиданно между двумя зѣвками и затяжкой табакомъ онъ разразился безцеремонными жалобами на положеніе, въ которомъ находилось войско, довѣренное ему королемъ.
-- Со всѣхъ сторонъ мы окружены этими бунтовщиками,-- кричалъ онъ.-- Они могутъ обстрѣливать насъ какъ хотятъ, потому что укрѣпились на выгодныхъ высотахъ... Намъ здѣсь удержаться невозможно...
И по сердито ударилъ кулакомъ по столу, который былъ покрытъ зеленымъ сукномъ, какъ бы въ ознаменованіе того, что тутъ идетъ игра, ставкой въ которой корона Франциска II.
Кенигъ поспѣшилъ склонить голову въ знакъ согласія.
-- Это совершенная правда,-- отозвался и Марквецъ:-- мы въ отвратительномъ положеніи. Непріятель за плечами. Самая ничтожная попытка сопротивляться намъ можетъ стоитъ жизни.
Остальные присутствующіе блѣдные, какъ полотно, только бормотали: "да, это такъ, вы правы!"
Только полковникъ Капассо, вновь занявшій свое мѣсто за столомъ совѣта, не проронилъ ни слова. Поднявъ голову, онъ пристально глядѣлъ на кавалера свивальника. Этотъ взглядъ выражалъ какой-то настойчивый вопросъ.
Губы Капассо сложились въ презрительную улыбку.
-- Все это несомнѣнно вѣрно,-- замѣтилъ Мортелли. Онъ былъ фаталистъ.
Капассо не сводилъ глазъ съ физіономіи Гіо... Улыбка, минуту назадъ едва появившаяся на губахъ, стала явной, безпощадно насмѣшливой. Все лицо храбраго неаполитанца омрачилось; лобъ его грозно нахмурился, когда онъ убѣдился по выраженію лица главнокомандующаго, что тотъ постыдно труситъ.
-- Намъ невозможно будетъ отстоять нашу позицію,-- вдругъ рѣзко заговорилъ по:-- во-первыхъ, у насъ нѣтъ провіанта. Кругомъ все населеніе -- сплошь бунтовщики! Тутъ никакое умѣнье, никакое геройство не помогутъ...
Послѣ нѣсколькихъ минутъ безмолвія онъ добавилъ, слѣдя за дымомъ своей сигары.
-- Намъ надо на что-нибудь рѣшиться... Намъ, господа, надо сдаться...
Роковое слово было произнесено: этого-то ему и хотѣлось давно. Картонные генералы, словно маріонетки, которыхъ дергали проволокой, закивали головами и забормотали...
-- Да, да. Мы совершенно во власти Гарибальди. Онъ всѣхъ насъ можетъ переколотить.
-- Разумѣется, намъ ничего больше не остается! Надо сдаться,-- вставилъ свое слово Гуарини.
-- Итакъ, господа, вы всѣ одного со мной мнѣнія: сдаться?
-- Да, нечего больше дѣлать,-- хоромъ откликнулись члены совѣта. Одинъ Капассо молчалъ.
-- Полковникъ,-- обратился къ нему главнокомандующій:-- вы, можетъ быть, другого мнѣнія... Но вѣдь это было бы просто безуміемъ.
-- Ваше превосходительство хладнокровно собираетесь совершить одно изъ постыднѣйшихъ дѣяній, когда-либо занесенныхъ въ лѣтописи военной исторіи,-- громко вскричалъ Капассо, вскочивъ со стула.
Глаза его сверкали, и голосъ звучалъ грознымъ негодованіемъ. Остальные члены совѣта съ нѣмымъ изумленіемъ глядѣли на смѣльчака, рѣшившагося высказаться такъ рѣзко.
Гіо былъ пораженъ какъ молніей выходкой своего подчиненнаго, который до этой минуты держалъ себя весьма скромно. Генералъ тоже всталъ, первый нарушилъ молчаніе, подойдя къ Капассо и схвативъ его судорожно за руку:
-- Замолчите, несчастный,-- взволнованно восклицалъ главнокомандующій,-- вы должны благодарить Бога, что я не хочу предавать васъ военному суду, отдавать на вѣрную казнь. Разумѣется... если вы возьмете назадъ ваши отвратительныя слова... объ измѣнѣ, которыя вы дерзнули высказать.
Капассо высвободилъ свою руку изъ рукъ генерала и схватился за рукоятку своей сабли. Это движеніе заставило трусливаго по отступить нѣсколько шаговъ назадъ.
-- Не бойтесь, генералъ. Успокойтесь. Я вѣдь не убійца,-- обратился къ нему Капассо миролюбивымъ и спокойнымъ голосомъ, но съ презрительной улыбкой.-- Я не убійца, но я не могу перенести, когда вижу, что уклоняются отъ исполненія своего долга тѣ, кто клялся стоять за короля и кто обязанъ королю всѣмъ: и почестями и богатствомъ. Я могу уважать врага, но пресмыкающихся, которые норовятъ ужалить въ потемкахъ, я не могу не растоптать ногами...
-- Я одинъ съ моимъ полкомъ,-- прибавилъ онъ строго и громко,-- готовъ двинуться на непріятеля, чтобъ пробиться сквозь его линіи, чтобъ спасти честь нашего войска.
Гіо замѣтилъ, что такія полныя достоинства рѣчи храбраго полковника начинаютъ производить нѣкоторое впечатлѣніе на другихъ членовъ совѣта, и поспѣшилъ его прервать...
-- Ваша самонадѣянная смѣлость заходитъ за всякіе предѣлы здраваго смысла,-- говорилъ главнокомандующій.-- Вы въ безумномъ порывѣ отваги хотите вести на убой цѣлый полкъ солдатъ, жизнь которыхъ для меня священна.
-- Зачѣмъ же вы ихъ завели въ это ужасное ущелье?-- спросилъ Капассо.
Лицо генерала покраснѣло, какъ кумачъ. Взбѣшенный, онъ закричалъ прерывающимся голосомъ.
-- Я главнокомандующій. Я отвѣтственъ за то, что дѣлаю... Но отвѣтственъ только передъ государемъ. Слова, сказанныя вами, полковникъ Капассо, оскорбляютъ весь мой штабъ. Ваше обвиненіе недостойно честнаго солдата...
-- Настолько же, насколько сдача безъ боя четырнадцатитысячной арміи достойна труса или предателя!-- отозвался взбѣшенный и донельзя взволнованный Капассо.
-- Вы сумасшедшій, дерзкій наглецъ!-- вскричалъ по.
-- Я добылъ мои эполеты не тѣмъ, что за Маріей-Елизаветой {Жена покойнаго Франциска I. Бабка Франциска II. (Прим. перев.)} ухаживалъ... Я не кавалеръ сказальника...
Это уже было кровное оскорбленіе для генерала по. Его словно хлыстомъ полоснули по лицу. Онъ кинулся на обидчика съ саблей въ рукѣ. Полковникъ, обнаживъ свою, ожидалъ нападенія. Все это произошло такъ быстро, что присутствующіе генералы не успѣли еще опомниться, какъ сабли скрестились.
Въ эту минуту вошелъ капитанъ стрѣлковаго батальона Кампанино. по, видимо, былъ доволенъ и громко крикнулъ:
-- Теперь не время намъ драться. Передъ нами непріятель... Въ другое время...
И онъ опустилъ саблю. Капассо сѣлъ на стулъ въ дальнемъ углу горницы. Онъ жестоко страдалъ, сознавая, что конецъ Бурбонской династіи близокъ.
Кампанино доложилъ, что капитанъ Ростовъ, одинъ изъ старшихъ офицеровъ отряда Гарибальди, явился для переговоровъ съ главнокомандующимъ королевскою арміей.
-- Я иду, сейчасъ иду,-- пробормоталъ по и, даже не пригласивъ остальныхъ генераловъ ему сопутствовать, выбѣжалъ на улицу. Генераламъ, конечно, было интересно знать, что будетъ далѣе; они всѣ подошли къ окну; только Капассо остался въ своемъ углу.
На улицѣ по подошелъ къ Ростову, одѣтому въ красную гарибальдійку. На плечи его былъ накинутъ короткій бѣлый плащъ; на головѣ шапочка съ золотымъ галуномъ -- отличіе по чину.
Два человѣка въ національной калабрійской одеждѣ, въ высокихъ коническихъ шляпахъ, повитыхъ трехцвѣтными лентами, держали въ нѣкоторомъ отдаленіи за уздцы двухъ горячившихся коней.
Разговоръ между по и Ростовымъ былъ кратокъ. Покончивъ его, они оба вскочили на лошадей и галопомъ поѣхали по дорогѣ въ Пиццо, гдѣ находился Гарибальди.
То, что произошло въ лагерѣ королевскихъ войскъ послѣ исчезновенія главнокомандующаго, неописуемо.
День едва разгорался. Было относительно тихо. Слышался солдатскій говоръ; кой-гдѣ раздавалась пѣсня.
И вдругъ пронесся могучій кличъ: "Да здравствуетъ Италія!". Тотчасъ же съ нимъ смѣшались звуки полковыхъ оркестровъ. Всѣ играли знаменитый гимнъ, сочиненный Мамели {Такъ назыв. гимнъ Гарибальди.}.
На скатѣ противоположной горы, гдѣ стоялъ непріятель, нарастала широкая длинная пурпурная {Красныя блузы гарибальдійцевъ.} полоса и спускалась въ долину. То были гарибальдійскіе отряды подъ командой Стокко. Они шли обняться съ своими братьями, считавшимися часъ тому ихъ врагами. Вся королевская армія спѣшила имъ навстрѣчу.
Итальянцы наконецъ познали итальянцевъ. Они слились въ одномъ радостномъ крикѣ: "Да здравствуетъ Италія!" Они почувствовали мощь связующихъ ихъ узъ: единая нація, независимость общаго отечества.
Оба войска братались между собой, были охвачены энтузіазмомъ. Громкія здравицы, шумная радость, музыка, все это какъ раскаты грома наполняло долину. И внезапно все стихло. Офицеры сдержали коней; солдаты взяли на караулъ.
Немного въ сторонѣ отъ большой дороги, около опушки лѣса было небольшое, тихое озерко, надъ которымъ еще курились остатки утренняго тумана.
На зеленомъ берегу этого озерка появился герой итальянской независимости, истинный рыцарь человѣчества. Онъ былъ на конѣ; рука покоилась на эфесѣ сабли; въ своемъ легендарномъ костюмѣ, который такъ знакомъ намъ, итальянцамъ. Онъ весело улыбался, но въ большихъ глазахъ стояли слезы, слезы радости, ибо онъ видѣлъ повсюду, какъ его добровольцы обнимаются и братаются съ королевскими солдатами.
-- Я знаю неаполитанцевъ,-- сказалъ онъ улыбаясь ѣхавшему рядомъ съ нимъ адъютанту Плутино:-- я былъ увѣренъ, что они не захотятъ сражаться съ тѣми, кто идетъ къ нимъ во имя свободы и независимости ихъ прекрасной родины.
Въ этотъ знаменательный день, 30-го августа 1860 г., Гарибальди письменно возвѣстилъ побѣду своимъ друзьямъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
"Вы можете всѣмъ повѣдать, что, благодаря доблестнымъ калабрійцамъ, мнѣ удалось заставить сложить оружіе четырнадцатитысячную армію".
Полковникъ Капассо переломилъ надвое свою шпагу, которую не хотѣлъ вручить непріятелю, и удалился изъ Саварійскаго ущелья. Стоявшіе вперемежку на бивакахъ гарибальдійцы и ех-бурбонцы отдали честь, когда онъ проходилъ.
Ростовъ, узнавъ объ удаленіи Капассо, прискакалъ, чтобы пожать руку тому, кто до конца оставался вѣренъ своему долгу, и проводилъ его съ почетнымъ конвоемъ.