Мосье Кардиналь.
22 ноября 1871 года, въ девять часовъ вечера, я шелъ по одному изъ корридоровъ, перекрещивающихся и перепутывающихся въ зданіи Оперы. Впереди меня шелъ помощникъ балетнаго режиссера, звонилъ изъ всей силы и какъ-то нараспѣвъ выкрикивалъ: "На сцену, mesdames, на сцену. Начинаютъ второй актъ".
Изъ уборной корифей вышло десятка полтора юныхъ балеринъ. Шумя, смѣясь, болтая, толкая другъ друга, онѣ бѣгомъ неслись на сцену. Я посторонился къ стѣнѣ.
-- Bonjour, vous...-- привѣтствовали меня пятнадцать молодыхъ голосовъ.-- Какими судьбами?.. Вы зачѣмъ сюда попали?...
Веселая, красивая толпа, декольтированная, одѣтая въ газъ, шелкъ и бархатъ, промчалась мимо и исчезла за поворотомъ лѣстницы. Зачѣмъ я сюда попалъ? Я отлично зналъ, зачѣмъ,-- разыскать моего глубокоуважаемаго друга, мадамъ Кардиналь. Дверь въ уборную оставалась отворенной. Я заглянулъ въ нее. Служанки развѣшивали по стѣнамъ грязноватыя платья, красныя фланелевыя юбки, невзрачные коконы, изъ которыхъ только что вылетѣли блестящія бабочки балета въ "Донъ-Жуанѣ". Три или четыре мамаши сидѣли на соломенныхъ стульяхъ, вязали, болтали или дремали. Въ углу я разглядѣлъ мадамъ Кардиналь. Давно знакомые, сѣдые тирбушоны все такъ же обрамляли ея патріархальное лицо; табакерка попрежнему лежитъ на колѣняхъ; тѣ же неизмѣнныя серебряныя очки. Мадамъ Кардиналь читала газету. Погруженная въ чтеніе, она не слыхала, какъ я подошелъ и сѣлъ рядомъ съ нею на табуретъ. Быстро и тихо я проговорилъ ей на ухо:
-- Мадамъ Кардиналь, соблаговолите разсказать мнѣ исторію мосье Кардиналя.
-- Нѣтъ никакой исторіи...
-- Исторія есть и прелюбопытная. Мосье Кардиналь былъ мировымъ судьею во время коммуны, мосье Кардиналь былъ арестованъ.
-- Тише... тише... въ Оперѣ никто не подозрѣваетъ...
-- Я буду говорить такъ тихо, какъ вы прикажете; но я хочу знать подробности. Меня интересуетъ все, что васъ касается... А въ моей скромности...
-- Знаю, знаю и вполнѣ увѣрена... Охотно разскажу вамъ... только подвиньте вашъ табуретъ.
Я подвинулся къ мадамъ Кардиналь, и она начала свое повѣствованіе:
-- Я принуждена начать издалека, такъ какъ, знаете, въ жизни бываютъ необыкновенныя сцѣпленія обстоятельствъ... Начать надо съ 4 сентября. Ахъ! Что это былъ за день для насъ, дорогой мой! Во-первыхъ, революція!... Нечего и говорить объ участіи въ ней мосье Кардиналя. Онъ былъ на набережной Орсе, передъ законодательнымъ собраніемъ, въ первомъ ряду у самой рѣшетки; домой вернулся въ шесть часовъ, измученный, потерявши голосъ отъ крика: да здравствуетъ республика! Онъ принесъ съ собою холодный паштетъ въ пять франковъ и бутылку бургонскаго и говоритъ: "Мадамъ Кардиналь, мы сегодня пируемъ". Въ обѣду собралась вся семья: мосье Кардиналь, я, Полина, пришла и Виржини съ маркизомъ. Знаете, Кавальканьти, ну, тотъ, котораго она выбрала. Маркизъ и объявляетъ, что завтра же уѣзжаетъ съ Виржини въ Италію; онъ сутокъ не хочетъ пробыть въ городѣ, гдѣ уличная сволочь провозгласила республику... При этихъ словахъ мосье Кардиналь такъ и подпрыгнулъ.
-- Я былъ въ числѣ этой сволочи, провозгласившей республику!-- крикнулъ онъ, бросился на маркиза и схватилъ его за воротъ. Мы, т.-е. я и мои двѣ цыпочки, насилу оттащили его отъ маркиза.
Къ счастью, Виржини все уладила съ своимъ обычнымъ таятомъ. Она разъяснила мосье Кардиналю настоящую причину отъѣзда. Дѣло было въ томъ, что во время осады Оперу закроютъ, а Виржини не желала бы прекращать танцевъ, что ей предлагаютъ ангажементъ въ Миланѣ и т. под. Мосье Кардиналь успокоился.
-- Я преклоняюсь, если дѣло идетъ объ искусствѣ и о будущности Виржини,-- сказалъ онъ.
Маркизъ взялъ назадъ свое слово насчетъ сволочи, и они распрощались очень прилично.
Во все время осады въ мосье Кардиналѣ точно два разныхъ человѣка было: патріотъ, требовавшій поголовной вылазки, употребленія въ дѣло греческаго огня, превращенія въ груду пепла всего Парижа... Но, дорогой мой... я скажу вамъ всю правду... въ немъ былъ и собственникъ... Виржини настоящій ангелъ! Передъ отъѣздомъ въ Италію она потребовала отъ маркиза, чтобы онъ прилично устроилъ ея родителей, мосье Кардиналя и меня... Само собою разумѣется, всѣ переговоры вела я, и достоинство мосье Кардиналя ни чуть не было затронуто... На другой день послѣ отъѣзда маркиза съ Виржини, я и говорю мосье Кардиналю:
-- Другъ мой, не можешь ли ты указать мнѣ хорошаго помѣщенія капитала въ тридцать тысячъ франковъ?
-- Капитала въ тридцать тысячъ?-- отвѣтилъ онъ.-- Я не спрашиваю васъ, откуда взялся такой капиталъ, не желаю знать этого! А въ настоящее время, по случаю тревожныхъ событій, сильно подешевели дома... Надо абонироваться на "Petites Affiches".
Черезъ недѣлю мы очень выгодно купили домъ въ Батиньелѣ. Вотъ причина колебаній мосье Кардиналя въ вопросѣ о томъ, чтобы взорвать Парижъ на воздухъ.
Впрочемъ, мосье Кардиналь велъ себя настоящимъ героемъ во время осады. По его годамъ и вслѣдствіе ревматизмовъ, онъ не въ состояніи былъ нести службу національной гвардіи. Но онъ, все-таки, нашелъ возможность принимать дѣятельное участіе въ оборонѣ: онъ каждый вечеръ ходилъ въ клубы! Такая жизнь не особенно противорѣчила его вкусамъ. Онъ заводилъ связи въ политическомъ мірѣ. Въ Батиньолѣ онъ уже успѣлъ составить себѣ видное положеніе. Три или четыре раза его выбирали въ бюро клуба и разъ даже, когда предсѣдателю необходимо было выйти на нѣсколько минутъ, мосье Кардиналь занялъ его мѣсто на это время. Вечеромъ онъ вернулся домой самъ не свой отъ радости, бросился мнѣ на шею и уже ничего не могъ выговорить, какъ только:
-- Мадамъ Кардиналь, я предсѣдательствовалъ, я предсѣдательствовалъ!... Ну, вы, вѣдь, сами знаете, какъ Трошю выдалъ насъ пруссакамъ... Подписали капитуляцію, заключили миръ.... Мосье Кардиналь подчинился обстоятельствамъ, но пришелъ въ настоящее отчаяніе, когда узналъ, что король Вильгельмъ хочетъ войти въ Парижъ. Я даже представить себѣ не могу, что бы было, если бы пруссаки вздумали придти въ Батиньоль!.. Я рѣшительно не въ силахъ была бы сдержать мосье Кардиналя. Къ счастью, они не пошли дальше парка Монсо. Однако же, мосье Кардиналь не переставалъ повторять:
-- Послушайте, мадамъ Кардиналь, Альзасъ, Лотарингія, пять милліардовъ,-- со всѣмъ этимъ, дѣлать нечего, надо помириться. Но если они осмѣлятся тронуть Бордо, если посмѣютъ тронуть республику!.. О, посмѣй только тронуть республику!
Между тѣмъ, наступило 18 марта, и я даю вамъ честное слово, мосье Кардиналь тутъ уже рѣшительно не причемъ.... Еще бы! Я держала его подъ замкомъ цѣлую недѣлю, боялась, какъ бы чего. Многіе совѣтовали мосье Кардиналю принять участіе въ движеніи. Оно и понятно; выскажись только мосье Кардиналь за коммуну, онъ увлекъ бы за собою многихъ къ Батиньолѣ. Но мосье Кардиналь не высказался. Я, съ своей стороны, употребляла всевозможныя усилія успокоить его. Какъ супруга, я, конечно, раздѣляла политическія мнѣнія мосье Кардиналя. Но я не только супруга, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, мать; у меня еще дочь оставалась на рукахъ... Я и соображала: "По милости всей этой исторіи опера закрыта вотъ уже девять мѣсяцевъ, и кто ихъ знаетъ, когда ее откроютъ. А Полина не пристроена; пристроить ее при республикѣ мнѣ будетъ очень мудрено, тогда какъ во время имперіи,-- надо отдать ей должную справедливость,-- это дѣлалось очень просто, само собою".
Предубѣжденія мосье Кардиналя противъ высшихъ классовъ общества у меня, конечно, не было, да и быть не могло. За кулисами Оперы мы встрѣчаемся съ свѣтскими людьми высшаго общества и понимаемъ, что въ нихъ есть много хорошаго... Не подумайте, что я это только вамъ говорю изъ вѣжливости. Нѣтъ, это мое убѣжденіе. Я очень хорошо сознаю, насколько необходимы люди порядочные, такъ какъ безъ нихъ,-- ну, скажите на милость сами,-- что бы сталось съ нашими бѣдными крошками? Только этихъ доводовъ я не могла высказать мосье Кардиналю; онъ сію минуту остановилъ бы меня словами: "мадамъ Кардиналь, ты знаешь, я не люблю входить въ эти дѣла".
Черезъ недѣлю я вынуждена была выпустить мосье Кардиналя. Онъ далъ мнѣ слово вести себя тихо и смирно. Съ моего позволенія онъ вступилъ въ батиньольскій комитетъ соглашенія... Это было превосходно!... Каждый день засѣданія, посылки делегатовъ въ Версаль... Изъ этого ровно ничего не могло выйти, но представляло, все-таки, большія выгоды: во-первыхъ, это занимало мосье Кардиналя, во-вторыхъ, поддерживало его значеніе и нисколько не компрометировало.
Но это не все. Для развлеченія мосье Кардиналя, у него было массонство... Онъ, само собою разумѣется, былъ франмассономъ и занималъ даже должность... должность Великаго Шотландца священнаго свода Іакова VI. Франмассонство волновалось... Въ немъ образовалось три партіи: одни члены стояли на томъ, чтобы не дѣлать ничего ровно, другіе предлагали мирныя манифестаціи, третьи хотѣли высказаться за коммуну. Мосье Кардиналь былъ того мнѣнія, что не слѣдуетъ ничего дѣлать, такъ какъ франмассонство не слѣдуетъ впутывать ни въ войну, ни въ политику.
Собранія ложи происходили почти ежедневно. Тамъ шумѣли, спорили... Мосье Кардиналь, возвращаясь домой, говорилъ мнѣ:
-- Мадамъ Кардиналь, если хочешь видѣть человѣка, только что блиставшаго въ преніяхъ, то смотри на меня.
Такъ прошло съ мѣсяцъ. И если мосье Кардиналь склонялся на чью-нибудь сторону, то скорѣе на сторону версальцевъ, а никакъ не коммуны. Начать съ того, что онъ далеко не одобрялъ декрета о наймѣ квартиръ. Домъ, купленный нами въ Батиньолѣ, былъ доходный домъ, и что же? Какъ только вздумается квартирантамъ, такъ они и съѣзжаютъ, не заплативши, подъ покровительствомъ національной гвардіи. А потомъ мосье Кардиналь нѣжный и любящій отецъ... Его очень печалило отсутствіе Виржини, продолжавшееся уже около восьми мѣсяцевъ, и онъ зналъ, что маркизъ не вернется съ нею до тѣхъ поръ, пока въ Парижѣ будетъ коммуна. Что касается меня, то я давно была на сторонѣ версальцевъ. Коммуна, правда, хлопотала объ открытіи Оперы, но безъ балета! Будущность Полины просто истерзала меня, невольно думалось: "Не бѣда бы все это, если бы имперія просуществовала двумя или тремя годами дольше. Полина была бы въ труппѣ, и ея положеніе было бы, вѣроятно, обезпечено во всѣхъ отношеніяхъ". Извините, я все увлекаюсь въ сторону; но, знаете, когда мать заговоритъ о дочеряхъ, это дѣлается невольно.
Такъ вотъ подошло 28 апрѣля.... ужасное время! Тутъ начались всѣ наши несчастія. Уже съ недѣлю передъ тѣмъ стали долетать бомбы и до Батиньоля. Мосье Кардиналь каждый день осматривалъ домъ... Вдругъ, 26 числа вечеромъ, входитъ онъ ко мнѣ, а на самомъ лица нѣтъ, зубъ на зубъ попасть не можетъ....
-- Мадамъ Кардиналь,-- говоритъ,-- знаешь ли ты, что случилось?
-- Нѣтъ, мосье Кардиналь, ты меня пугаешь.
-- Мосье Тьеръ бомбардировалъ насъ!.. Да, чего не дѣлалъ мосье де-Бисмаркъ, то сдѣлалъ мосье Тьеръ! Ни одно прусское ядро не упало въ Батиньолѣ, а сегодня ночью версальская бомба прошибла нашу крышу; починки, по крайней мѣрѣ, на полторы тысячи франковъ!
Я даю мосье Кардиналю капель, стараюсь успокоить; но онъ страшно разстроенъ и вдругъ говоритъ:
-- Я не хотѣлъ участвовать въ массонской демонстраціи, а теперь отправлюсь, мадамъ Кардиналь. отправлюсь въ первыхъ рядахъ, грудью стану противъ версальскихъ пуль.... Шляпу, мою шляпу... Въ полдень собраніе ложи... иду къ моимъ братьямъ.
Онъ ушелъ, несмотря на мои крики и слезы. На завтра была назначена большая демонстрація. Рѣшено было выставить на укрѣпленіяхъ массонскія знамена; и если бы хотя одинъ выстрѣлъ задѣлъ ихъ, тогда всѣ братья дали клятву двинуться на версальцевъ. Наканунѣ мосье Кардиналь возставалъ противъ этого проекта; но въ то время его еще не бамбардировали! Ну, а знаете, когда прошибутъ крышу бомбой и надѣлаютъ убытку на полторы тысячи франковъ, тутъ человѣкъ поневолѣ другое заговоритъ. Вернулся мосье Кардиналь въ четыре часа, спокойный, важный, съ длинною палкой въ рукахъ.
-- Мадамъ Кардиналь,-- сказалъ онъ мнѣ,-- дѣлай такъ, какъ сама знаешь, но завтра къ 8 часамъ утра мнѣ необходимо массонское знамя... Я самъ понесу знамя и обязался его изготовить. Понимаешь, чѣмъ больше будетъ знаменъ, тѣмъ внушительнѣе будетъ и тѣмъ болѣе заставитъ призадуматься того, кто насъ бомбардируетъ! Вотъ древко для знамени!
По фигурѣ и по тону мосье Кардиналя я сразу поняла, что возраженія безполезны. Дѣлать нечего, взялись мы съ Полиною за работу и изъ стараго бальнаго платья Виржини состряпали знамя. Я пожертвовала одною изъ моихъ шерстяныхъ юбокъ для прокладки между двумя шелковыми полотнищами, чтобы плотнѣе было. Всего же лучше вышли эмблемы и девизъ. Изъ голубыхъ атласныхъ лоскутовъ отъ костюма Виржини я вырѣзала трехъугольникъ, молотокъ, лопатку и буквы для девиза: "любите другъ друга". Все это мы нашили на бѣлое знамя. Удивительно вышло! При отъѣздѣ мосье Кардиналя въ открытомъ кабріолетѣ, всѣ присутствующіе пришли въ восторгъ... А было человѣкъ до трехсотъ на улицѣ. Мосье Кардиналь обнялъ меня при всѣхъ. Я плакала, кричала, удерживала его за пальто, говорила:
-- Мосье Кардиналь, я не отстану отъ тебя! Тебя ждутъ опасности, я твоя супруга и должна раздѣлить ихъ съ тобою!
-- Нѣтъ, мадамъ Кардиналь,-- отвѣтилъ онъ,-- я не возьму тебя съ собою. Мнѣ нужна вся моя твердость; твое присутствіе можетъ поколебать ее. Прощай!... Не удерживай меня! Я грудью стану противъ выстрѣловъ версальцевъ! Грудью послѣ крыши!
Онъ обнялъ меня еще разъ, сѣлъ въ кабріолетъ, раскланялся съ толпою и уѣхалъ. Я чуть не падала въ обморокъ, меня поддерживала одна добрая знакомая, мадамъ Каниве,-- въ Оперѣ она, при ложахъ... и смотрѣла вслѣдъ удаляющемуся кабріолету и знамени, развѣвающемуся надъ головою мосье Кардиналя. Кругомъ всѣ восхищаются, говорятъ:
-- Лучше всѣхъ будетъ ваше, навѣрное лучше всѣхъ.
Но мнѣ уже, сами вы понимаете, не до того было. Кабріолетъ не успѣлъ повернуть за уголъ, какъ я сообразила: "Онъ не взялъ меня съ собою, но могу же я пойти и посмотрѣть процессію на бульварѣ. Надо показать Полинѣ, чтобы это осталось въ памяти дѣвочки, надо, чтобы она видѣла, какъ будетъ дефилировать ея отецъ. Тутъ же я припомнила, какъ интересовался моими дѣвочками графъ де Глайёль... Раза два или три я бывала у него съ Виржини, и онъ всякій разъ говорилъ:
-- Привозите какъ-нибудь Полину.
Это было еще до 4 сентября. Мосье де-Глайёль, скажу вамъ, не изъ такихъ франтовъ, что норовятъ только погубить дѣвочку. Нѣтъ, это человѣкъ серьезный, любая мать можетъ ему смѣло довѣрить свою дочь,-- большой знатокъ танцевъ и жизнь хорошо знаетъ. Онъ всегда давалъ очень хорошіе совѣты Виржини. Вотъ я и подумала: "Повезу я къ нему Полину. Онъ живетъ на антресоляхъ окнами на бульваръ... бульваръ Маделенъ. Для насъ лучше желать нечего: мы будемъ въ ложѣ перваго яруса и увидимъ всю процессію".
Мосье де-Глайёль принялъ Полину съ распростертыми объятіями, меня усадилъ въ кресло у окна гостинной, а самъ сталъ съ Полиною къ другому окну; втроемъ у одного окна намъ было бы тѣсно и неудобно... Въ часъ процессія начала дефилировать. Ну, скажу вамъ, это не видалъ этого, тотъ уже ничего подобнаго не увидитъ! Поразительно! Впереди всѣхъ члены-коммуны, подпоясанные своими шарфами, за ними три отряда тюркосовъ коммуны, потомъ делегаціи массонскихъ ложъ и, наконецъ, чины... чины массонства, а между этими чинами мосье Кардиналь съ сіяющимъ лицомъ и развѣвающимся надъ головою знаменемъ... Я высунулась изъ окна и кричу дочери: "Полина! Полина! Отецъ, смотри, твой отецъ!" Полины нѣтъ въ окнѣ.... Я продолжаю кричать: "Полина! гдѣ же ты? Говорю тебѣ, смотри, вонъ отецъ!" Наконецъ, она услыхала и тоже высунулась изъ окна.... личико у бѣдняжки такъ и горить, такъ, и пылаетъ отъ волненія... Я говорю: "Махай платкомъ, Полина, махай платкомъ"! Стали мы обѣ махать платками. Я кричу изъ всѣхъ силъ: "Мосье Кардиналь! мосье Кардиналь!... Вотъ мы, здѣсь, въ антресолѣ!..." Онъ услыхалъ, повернулъ голову, тихо преклонилъ передъ вами свое знамя и продолжалъ дальше! Когда я собиралась уходить, мосье де-Глайёль и говоритъ:
-- Оставьте у меня вашу крошку, я привезу ее самъ вечеромъ, послѣ обѣда.
-- Нѣтъ,-- говорю,-- графъ, нѣтъ, не сегодня; не могу я разстаться съ дочерью въ такой день, когда мосье Кардиналь подвергается величайшимъ опасностямъ... Въ другое время... въ другое время!-- И я увела Полину.
Вернулись мы, было около трехъ часовъ... Канонада прекратилась. Это меня нѣсколько успокоило. Вдругъ часа въ четыре опять, залповъ шесть или семь. Точно предчувствіе подсказало мнѣ, я вскрикнула: "Это мосье Тьеръ стрѣляетъ въ мосье Кардиналя!" -- Такъ и вышло.
Въ шесть часовъ распахивается настежь дверь, является мосье Кардиналь, внѣ себя, безъ шляпы, весь въ пыли, глаза страшные... Можете себѣ представить, что произошло? Въ то время, какъ мосье Кардиналь ставилъ свое знамя между воротами Мальо и воротами Дофина, вдругъ версальское ядро летитъ пряно на него... Мосье Кардиналь слегъ въ постель отъ сильнѣйшей лихорадки; больше недѣли я не знала покоя съ нимъ. Ночью постоянный бредъ, и въ бреду онъ только и твердитъ: "Мосье Тьеръ бомбардировщикъ! Кидаетъ бомбы въ мой домъ! Кидаетъ бомбы въ меня! Да здравствуетъ коммуна!"
Когда мосье Кардиналь оправился, около 15 мая, я уже не могла удержать его отъ дѣятельнаго участія въ движеніи. Ему предложили на выборъ мѣсто въ бюро военнаго управленія или должность въ магистратурѣ. Я склоняла его въ сторону магистратуры. Мнѣ это казалось безопаснѣе, почетнѣе и болѣе подходящимъ къ характеру мосье Кардиналя. Въ пятницу 19 мая было опубликовано въ Оффиціальной газетѣ назначеніе мосье Кардиналя мировымъ судьею. Меня это тревожило, но, все-таки, должна вамъ признаться, и льстило мнѣ, что имя мосье Кардиналя напечатано на первой страницѣ правительственной газеты. Первое засѣданіе предстояло мосье Кардиналю въ понедѣльникъ, въ девять часовъ утра. Наканунѣ, въ воскресенье, онъ пошелъ въ фотографію и снялся въ двухъ позахъ; на первомъ портретѣ онъ одинъ, задумчивъ и важенъ, одѣтъ въ судейскую робу, стоитъ опершись на цоколь колонны, въ рукахъ Оффиціальная газета отъ 19 мая... Это членъ магистратуры! На второмъ портретѣ онъ одѣтъ въ костюмъ судьи, но уже не одинъ,-- я опираюсь на его руку, а онъ показываетъ мнѣ нумеръ Оффиціальной газеты отъ 19 мая и улыбается... Это супругъ!
Въ понедѣльникъ, въ девять часовъ утра, мосье Кардиналь, одѣтый въ судейскую робу, сѣлъ на судейское кресло. По его торжественному и внушительному виду, можно было подумать, что онъ всю свою жизнь только и дѣлалъ, что былъ судьею... Само собою разумѣется, что я привела Полину. Засѣданіе открыто, объявлено разбирательство перваго дѣла... вдругъ, въ эту самую минуту вбѣгаетъ разсыльный коммуны и кричитъ: "Непріятель ворвался въ городъ!... Всѣ на баррикады!"
Однимъ прыжкомъ я очутилась на судейской эстрадѣ, стащила съ мосье Кардиналя судейскую одежду, закинула куда-то его судейскую шапочку и живымъ манеромъ увела его самого домой... Тамъ я опять заперла его крѣпко накрѣпко, и въ теченіе шести недѣль онъ носа не показывалъ даже въ окно. По прошествіи шести недѣль я было начала уже успокоиваться, какъ вдругъ разъ утромъ звонокъ... Полина пошла отпирать, потомъ, бѣжитъ въ ужасѣ и кричитъ:
-- Maman, maman! Полиція!
Дѣйствительно, явилась полиція и предъявила мосье Кардиналю фотографическіе портреты, которые онъ имѣлъ глупость снимать съ себя въ самый день вступленія версальцевъ. Мосье Кардиналь держалъ себя съ необыкновеннымъ достоинствомъ.
-- Да, это я;-- сказалъ онъ.-- Я жертвовалъ моею жизнью и готовъ слѣдовать за вами. Цѣною униженія я не соглашусь купить жизнь... Позвольте мнѣ обнять жену и я готовъ на все...
Онъ простеръ ко мнѣ объятія; я бросилась ему на шею, и тутъ онъ успѣлъ мнѣ шепнуть:
-- Кромѣ маркиза, никто не выручитъ... Я помню, онъ съ нимъ очень друженъ, обѣдывалъ у него...
Потомъ онъ обратился къ полицейскому коммиссару и сказалъ:
-- Идемте, мосье, идемте!
Я тотчасъ отправила телеграмму Виржини: " Отецъ на каторгу. Пріѣзжай съ маркизомъ. Одинъ можетъ спасти ". Надо отдать справедливость маркизу,-- настоящій баринъ... Черезъ двое сутокъ онъ уже былъ въ Парижѣ, и когда я было начала:
-- Какъ вы добры, что пріѣхали!...
Онъ остановилъ меня и сказалъ:
-- Не благодарите меня. Мнѣ нужно было видѣть господина Тьера по римскимъ дѣламъ. Кстати, я поговорю съ нимъ о мосье Кардиналѣ.
На другой день мосье Кардиналь былъ возвращенъ мнѣ.
Въ эту минуту корифеи, цвѣтки и бабочки шумною толпою вернулись въ уборную. Полина подбѣжала къ мадамъ Кардиналь и, сіяя отъ удовольствія, сказала:
-- Смотри, maman, смотри на мои уши... брилліантики! Это мосье де-Глайёль мнѣ привезъ сегодня!
Мадамъ Кардиналь быстро надѣла на носъ очки, осмотрѣла по очереди оба маленькихъ брилліанта и, повидимому, осталась довольна, такъ какъ обратилась ко мнѣ и проговорила:
-- Онъ очень мило ведетъ себя съ Полиною, этотъ мосье де-Глайёль.-- Знаете, тогда точно что осѣнило меня, какъ я съ нею поѣхала къ нему во время демонстраціи мосье Кардиналя... А теперь уходите... Вы стѣсняете этихъ дѣвочекъ... Онѣ слишкомъ хорошо воспитаны для того, чтобы раздѣваться при васъ.