IX

В тот же вечер в замке Фазентин собралось блестящее многочисленное общество.

Жильберта, удалившись в темный уголок, рассеянно слушала любезности Роланда, в то время как мать ее, окруженная несколькими почтенными стариками и двумя-тремя дамами, красота и молодость которых успела отцвести еще во времена царствования Людовика XIII, тихо вела какую-то незначительную беседу.

Дальше, в глубине комнаты, за столом разместились маркиз де Фавентин и еще каких-то три старика; два из них молча сидели рядом с маркизом, третий, стоя у стола, доказывал им что-то с большим жаром. Это была весьма интересная личность, -- Жан де Лямот, парижский прево [ судья ]. Длинное худое желтое лицо, маленькие горящие глазки, веки, лишенные ресниц, тонкие насмешливые губы, лоб, покрытый глубокими морщинами, -- все это вместе взятое не производило приятного впечатления. Но в действительности он не был так зол, как это казалось с первого взгляда.

Преданный точным наукам, он был груб, даже несправедлив в делах, касавшихся этих занятий, но зато при исполнении служебных обязанностей умел расставаться с этими неприятными свойствами своего характера.

Движения его были размашистые, величественные, а речь дышала уверенностью; если иногда, как мы это сейчас увидим, его теории были не совсем непогрешимы, зато он всегда отстаивал их с большим жаром. Начертив на куске бумаги какие-то астрономические фигуры и то и дело указывая рукой на этот рисунок, он продолжал, не обращая внимания на равнодушие своих слушателей, с жаром доказывать безошибочность своего мнения.

На этот раз он оспаривал теорию Сирано де Бержерака, которая ему казалась самой что ни на есть пагубной научной ересью.

Очевидно, он страшно волновался, так как голос его стал криклив и резок.

-- Да, господа! -- воскликнул он, уничтожая своим последним доводом мнимые возражения своих слушателей. -- Да, подобный человек заслуживает сожжения на костре на Гревской площади!

-- Что вы, неужели вы такого мнения о нашем друге Сирано? Что же он сделал? -- добродушно возразил маркиз.

-- Вы еще спрашиваете, что он сделал? Да ведь это отчаянная голова, это помощник самого сатаны!

-- А я считаю его сумасшедшим!

-- И притом опасным сумасшедшим! -- добавил прево. -- Разве он не осмелился утверждать, что Луна обитаема и что Земля вертится? -- добавил он в величайшем негодовании.

-- Ужасный еретик! -- воскликнул маркиз, еле удерживаясь от смеха.

-- Я удивляюсь, как еще Земля носит его! Это -- богохульник. Подобные субъекты служат явным доказательством упадка общественного порядка и приближения конца мира. Это не человек, а антихрист! -- кричал разгоряченный ученый.

-- Не слишком ли вы увлекаетесь, господин де Лямот? Бержерак -- друг нашего дома!

-- Вы его принимаете?

-- Конечно, и вы убедились бы в этом сами, если бы не скупились так на свои визиты к нам.

-- Маркиз, вы знаете, что наука -- деспотичная госпожа! -- оправдывался де Лямот.

-- Уверяю вас, мой друг, -- продолжал маркиз, -- что Бержерак вам понравится при ближайшем знакомстве, и, во всяком случае, от него не пахнет гарью, хотя действительно он утверждает, что Луна обитаема, а Земля вращается.

-- Вот-вот, это-то меня и возмущает, -- заволновался ученый, -- Земля вовсе не вертится, и я докажу это вам раз и навсегда!

Маркиз печально поник головой, не предвидя возможности избежать скучных объяснений, и взглядом, искал поддержки и сочувствия у своих соседей, но они спокойно дремали, углубившись в свои мягкие высокие кресла. Между тем худая тонкая рука ученого забегала по звездному атласу.

-- Вот, взгляните, пожалуйста; здесь, как видите, находится Луна, вот это Земля, а я изображаю собой Солнце!

-- Весьма скромная роль! -- пробормотал маркиз, подавляя зевок.

После этого краткого вступления ученый приступил к довольно пространному изложению своей теории.

В то время как он весь был поглощен своим объяснением, дверь бесшумно отворилась и в ней показался Сирано.

Маркиз жестом указал ему на оратора. Поздоровавшись с маркизой и Жильбертой, Бержерак взял под руку Роланда и подошел с ним к столу, временно превращенному в трибуну.

Жан де Лямот, не замечая его присутствия, с жаром продолжал свою речь.

-- Итак, дорогой маркиз, вы видите, что Бержерак ни больше ни меньше как лгун, и теперь уж вам очевидно, что Земля не вертится, так как она совершенно плоская, что и доказано Жаном Гранжье!

-- Вы ошибаетесь, она вертится, и на ее огромной поверхности нет ничего более плоского, как ваши доводы! -- отчетливо проговорил Сирано.

От этого неожиданного возражения, громко раздавшегося над ухом ученого, последний, как мяч, отскочил в сторону.

-- А, это вы?.. Вы опровергаете мои доводы? -- произнес он, приходя в себя.

-- Да, это я, и если хотите, сейчас наглядно докажу свое опровержение, -- улыбаясь, ответил Сирано.

Лямот нахмурился, но в глубине души был очень доволен появлением Сирано: он уже предвкушал удовольствие победы, так как был уверен, что его доводы пристыдят и уничтожат Бержерака.

Около стола образовался целый кружок; спор обещал быть интересным.

-- Итак, вы еще настаиваете на своей утопии? -- начал прево свысока, обращаясь к Бержераку. -- Но ведь это просто насмешка! Вы глумитесь над своими читателями. Чем докажете вы свое утверждение, будто Солнце неподвижно, когда его движение слишком очевидно. На чем основываете свое соображение относительно вращения Земли, когда мы все чувствуем, что она совершенно неподвижна?

Не обращая внимания на сопровождавшее эти слова пожатие плечами, полное сострадательного пренебрежения, Сирано ответил шутливым тоном:

-- О Господи, но ведь это так просто, господин судья, я докажу вам это очень несложным примером.

Жан де Лямот хотел что-то возразить, но Сирано невозмутимо продолжал:

-- Не сердитесь, пожалуйста, господин судья! Но слишком очевидно, что Солнце находится в центре нашей сферы, потому что все тела одинаково нуждаются в его благотворных лучах.

-- Бессмысленное предположение! -- пробормотал прево.

-- И действительно, оно находится в центре, чтобы оживотворять и освещать остальные тела точно так же, как зерна находятся в середине яблока, косточка в сливе, росток под сотней верхних покровов в луковице. Вселенная является этим яблоком, этой сливой, этой луковицей, а Солнце тем зернышком, тем зародышем, к которому все тяготеет, вокруг которого все вращается.

Судья насмешливо улыбнулся.

-- Неужели же вы думаете, что это огромное светило вертится около нашей крошечной Земли, чтобы освещать и согревать ее?

-- Без всякого сомнения! -- сказал де Лямот.

-- Ваше утверждение похоже на то, как если бы, видя жаркое, вы вздумали бы уверять всех, что, жаря на вертеле, непременно нужно вращать вокруг него весь очаг.

И, довольный своей шуткой, Сирано повернулся на каблуке спиной к ученому.

-- Я уступаю вам на этот раз в нашем споре! -- проговорил де Лямот, не обладавший способностью вести серьезный спор в шутливом тоне. -- Но уверяю вас, молодой человек, -- добавил он с досадой, -- что ваш дьявольский язык доведет вас до виселицы!

-- Ну, в таком случае, господин прево, вы можете быть спокойны: ваш язык ни до чего вас не доведет, и вы умрете своей смертью!

Растерявшийся ученый не мог собраться с мыслями, и когда, наконец, его медленно действующий мозг приготовил должный отпор на эту новую дерзость, Сирано уже был на другом конце зала, где мирно болтал с Роландом и Жильбертой.

Со вчерашнего дня граф еще ни разу не вспомнил о сцене в саду, но теперь, в присутствии Сирано, он решил затронуть этот животрепещущий вопрос. Он прекрасно заметил внимание, с каким Сирано присматривался к Мануэлю; от его внимания не укрылось также, что Кастильян последовал за музыкантами.

-- Сирано, виделись ли вы со своим писцом? -- спросил он Бержерака.

-- К чему этот вопрос?

-- К тому, что господин Кастильян, как мне казалось, сильно заинтересовался черноокой гадалкой, наговорившей нам такую массу интересных вещей. Если не ошибаюсь, он с таким жаром последовал за ней, что это может далеко завести его.

-- Что ж, у Кастильяна, значит, прекрасный вкус. Действительно, цыганка достойна внимания; впрочем, будьте спокойны, Кастильян вернулся цел и невредим.

Граф хотел уже было предложить еще один вопрос, чтобы разъяснить так сильно интересовавшую его тайну, но Сирано сам предупредил его.

-- Вчера, узнав от вас о вашей предстоящей свадьбе и сердечно радуясь за вас, я вспомнил об одном весьма грустном обстоятельстве.

-- Каком?

-- Я вспомнил вашего брата.

Роланд вздрогнул и невольно побледнел.

-- Брата? Граф никогда не упоминал о своем брате! -- проговорила Жильберта, заметно заинтересовываясь.

-- Он, вероятно, не хотел огорчать вас тяжелым открытием, -- иронически заметил Сирано.

-- Действительно, к чему вновь будить эти воспоминания, -- пролепетал Роланд, -- к чему вызывать эту таинственную историю, которая, к сожалению, никогда не разъяснится?

-- Ну, как знать! -- сказал Бержерак, загадочно улыбаясь.

На красивом лице графа выразилось сильнейшее волнение.

-- Прошу вас, расскажите мне эту историю! -- проговорила Жильберта.

-- О, она очень проста. Людовику де Лембра было пять лет, когда мне исполнилось 13, и старый граф частенько поручал мне своего младшего сына (я воспитывался у старого графа). Я учил его верховой езде, фехтованию, вообще всему, в чем сам уже наловчился. Однажды в мое отсутствие Людовик вместе с Симоном, сыном садовника Видаля, имел неосторожность слишком удалиться от замка. Вечером, когда спохватились, детей нигде не могли найти, несмотря на самые тщательные поиски. Упали ли они в волны Дордоны, увлекшись отыскиванием птичьих гнезд, или были украдены кочующими цыганами, -- никто не знал. Умирая, старик Лембра поручил мне Роланда и просил не забывать Людовика, и я поклялся ему отыскать его сына, если только он еще жив.

-- Но ведь уже с тех пор прошло 15 лет, вероятно, Людовик давно умер! -- заметил граф.

-- Ваш брат был бы теперь в таких летах, когда можно рассуждать и искать; и, как знать, может быть, судьба, не дав вам возможности найти брата, поможет ему отыскать вас?

-- Как бы мне хотелось этого! -- воскликнула Жильберта.

План Сирано был очень ясен. Прежде чем напомнить Роланду о существовании его брата, он изучал его сердце, или, другими словами, нащупывал почву, чтобы знать заранее, какой путь приведет его к победе.

-- Хотя эта находка стоила бы Роланду половины его состояния, но мне кажется, что он не сожалел бы о ней, -- продолжал Сирано, внимательно следя за выражением лица графа.

-- Мой брат смело может вернуться, его встретят распростертые братские объятия. Я честно исполню свой долг по отношению к нему, но, конечно, не забуду того, что я старший в роде графов де Лембра, -- проговорил Роланд.

"Да, я не ошибся, предстоит борьба", -- подумал Сирано.

-- Конечно, вы старший в роде, но... -- прибавил он мягко.

-- Что "но"?

-- Но все-таки вам придется дать отчет перед братом.

-- Законы на моей стороне. Роланд невольно снимал маску.

-- Конечно, общественные законы -- вещь весьма почтенная, но если принять во внимание некоторые обстоятельства, то даже и эти законы уходят на задний план.

-- О каких обстоятельствах вы говорите? -- спросил Роланд со злобой.

-- Да хотя бы о воле отца семейства.

-- В таком случае необходимо...

-- Что необходимо?

-- Завещание!

-- Вот именно, я к тому и говорю, друг мой, так как, видите ли, это завещание...

-- Ну?

-- Оно существует.

-- Завещание моего отца?

-- Да, вашего отца.

-- Нет, Сирано, вы ошибаетесь!

-- Нисколько; я никогда не упоминал о нем, это верно, но лишь потому, что не представлялось в этом необходимости. Но теперь, когда вы собираетесь жениться, дело принимает другой оборот. Видите ли, суть в том, что ваша будущая семья ничего не знает о ваших долгах прошлого и обязанностях будущего.

-- Мой отец чрезвычайно дорожил чистотой нашего рода и не мог бы сделать этого завещания, не поступившись своими убеждениями!

-- Он одинаково любил своих сыновей и хотел, чтобы они пользовались одинаковыми правами.

-- Вероятно, вы посвящены в тайну этого завещания, раз с таким убеждением говорите все это?

-- Да, смысл завещания мне хорошо известен.

-- Где же оно хранится? -- в волнении кусая губы, спросил граф.

-- У меня.

Граф невольно вскрикнул.

-- Граф, неужели доверие вашего отца к господину Бержераку не нравится вам? -- спросила Жильберта, неприятно пораженная поведением жениха.

-- Сохрани меня Бог! Отец знал, любил и уважал Савиньяна; и самое страстное мое желание -- это скорее обнять брата! Даже отдавая половину своего состояния, я буду настолько богат, что доставлю вам счастливое существование, на которое вы имеете полное право рассчитывать!

-- Прекрасные слова! -- проговорил Бержерак, прощаясь.

-- Одно слово, мой друг! -- сказал граф, останавливая Сирано и отводя его в сторону.

-- В чем дело?

-- Где хранится завещание отца?

-- Зачем вам?

-- Простое любопытство! Да, кстати, нельзя ли было бы вскрыть его теперь?

-- Берегитесь, Роланд, вы мне не доверяете?

-- Что вы! Наоборот.

-- В завещании вашего отца упоминается еще кое о чем, не касающемся денежного вопроса.

-- Что же это такое?

-- Опасное признание!

-- Опасное? Для кого опасное?

-- Для вас.

-- Для меня?

-- Да, для вас. Поверьте мне, Роланд, и оставьте в покое завещание вашего отца. Советую вам это ради вашего личного спокойствия.

-- Но, наконец, в случае вашей смерти что случится с завещанием?

-- О, не беспокойтесь, это обстоятельство я имел в виду, дорогой граф! Все это я не зря говорил. Вы приближаетесь к важному моменту, и прежде чем он наступит, я хотел узнать, на что я могу надеяться или чего опасаться от вас, теперь это мне вполне ясно.

-- Не хотите ли вы сообщить мне еще что-нибудь интересное?

-- Нет, об остальном завтра.

-- Завтра?

-- Да, завтра! Могу я рассчитывать, что вы посетите меня?

-- Хорошо. В десять часов утра я буду у вас.