Фалькенбергъ разсчиталъ вѣрно: въ сосѣдней усадьбѣ не хотѣли отставать отъ другихъ, фортепіано необходимо было настроить. Барышни не было дома, но фортепіано можно было настроить во время ея отсутствія -- это будетъ для нея пріятнымъ сюрпризомъ. Она такъ давно жаловалась на разстроенное фортепіано, на которомъ стало невозможно играть.
Я опять былъ предоставленъ самому себѣ, а Фалькенбергъ вошелъ въ домъ. Когда стемнѣло, ему дали свѣчи, и онъ продолжалъ настраивать. Онъ ужиналъ въ комнатахъ, а послѣ ужина онъ вышелъ ко мнѣ и потребовалъ трубку.
-- Какую трубку?
-- Дуракъ. Кулакъ!
Я не совсѣмъ охотно передалъ ему мою необыкновенную трубку, которую я недавно окончилъ: ноготь былъ вдѣланъ, кольцо надѣто, и длинный стержень прикрѣпленъ.
-- Не давай слишкомъ нагрѣваться ногтю.-- шепнулъ я ему, -- а то онъ, пожалуй, отвалится.
Фалькенбергъ закурилъ трубку, затянулся и вошелъ въ домъ. Но онъ позаботился и обо мнѣ и потребовалъ, чтобы меня въ кухнѣ накормили и дали мнѣ кофе
Я улегся спать на сѣновалѣ.
Ночью меня разбудилъ Фалькенбергъ, который звалъ меня, стоя посреди сѣновала. Была полная луна, и небо было ясно, и я хорошо видѣлъ лицо своего товарища.
-- Что случилось?
-- Бери свою трубку!
-- Трубку?
-- Я ее больше ни за какіе деньги не возьму. Посмотри-ка, вѣдь ноготь-то отваливается!
Я взялъ трубку и увидалъ, что ноготь покоробился. Фалькенбергъ сказалъ:
-- Онъ точно грозилъ мнѣ при лунномъ свѣтѣ. А тутъ я еще вспомнилъ, откуда этотъ ноготь.
Счастливый Фалькенбергъ...
На слѣдующее утро, когда мы собирались уходить, возвратилась домой барышня. Вскорѣ мы услыхали, какъ она бренчала какой-то вальсъ на фортепіано. Немного спустя она вышла къ намъ и сказала:
-- Да, теперь совсѣмъ, другое дѣло! Большое вамъ спасибо!
-- Вы довольны, фрёкенъ? -- спросилъ настройщикъ.
-- Еще бы! Теперь у фортепіано совсѣмъ другой тонъ.
-- Не укажите ли вы, фрёкенъ, куда мнѣ теперь итти?
-- Идите въ Эвербё къ Фалькенбергамъ.
-- Къ кому?
-- Къ Фалькенбергамъ. Туда ведетъ прямая дорога. Когда вы дойдете до столба, то сверните направо. Васъ тамъ примутъ.
Тутъ Фалькенбергъ усѣлся преспокойно на ступенькѣ крыльца и сталъ выспрашивать у барышни всю подоготную о Фалькенбергахъ изъ Эвербё.-- Вотъ такъ штука. Онъ никакъ не ожидалъ, что встрѣтить здѣсь своихъ родственниковъ и какъ бы попадетъ домой! Безконечно вамъ благодаренъ, фрёкенъ. Вы оказали мнѣ великую услугу!
И вотъ мы опять отправились въ путь, я потащилъ мѣшки.
Когда мы вошли въ лѣсъ, то мы сѣли, чтобы обдумать положеніе дѣлъ. Благоразумно ли Фалькенбергу, состоящему въ чинѣ настройщика, итти къ капитану въ Эвербё и рекомендоваться родственникомъ? Я сильно сомнѣвался въ этомъ и заразилъ своимъ сомнѣніемъ и Фалькенберга.
-- Нѣтъ ли у тебя съ собой какихъ-нибудь бумагъ съ твоимъ именемъ? Какого нибудь свидѣтельства?
-- Да, но какого черта мнѣ въ этихъ бумагахъ! Вѣдь тамъ только стоитъ, что я порядочный рабочій.
Мы стали обсуждать, нельзя ли немного поддѣлать свидѣтельство; или, можетъ быть, лучше написать новое? Можно было бы написать что-нибудь въ родѣ того, что такой-то настройщикъ, Божьей милостью... а имя могло быть Леопольдъ вмѣсто Ларса. Кто могъ намъ помѣшалъ написать это?
-- Ты можешь взять на себя написать это свидѣтельство?-- спросилъ Фалькенбергъ.
-- Да, это я могу.
Но тутъ мое несчастное куцое воображеніе сыграло со мной скверную штуку и испортило все дѣло. Настройщикъ ничего изъ себя не представлялъ, я предпочиталъ техника, генія, который совершилъ великія дѣла... у него была фабрика.
-- Фабриканту не надо никакихъ свидѣтельствъ, -- прервалъ меня Фалькенбергъ и не хотѣлъ меня больше слушать.-- Нѣтъ, изъ этого ничего не выйдетъ.
Печальные и удрученные, мы пошли дальше и дошли до столба.
-- Такъ ты не пойдешь туда?-- спросилъ я.
-- Иди самъ, -- отвѣтилъ Фалькенбергъ съ раздраженіемъ.-- Вотъ, бери свое тряпье!
Но едва мы прошли мимо столба, какъ Фалькеибергъ замедлилъ шаги и пробормоталъ:
-- Досадно все-таки, что изъ этого ничего не выйдетъ. Такой хорошій случай.
-- Мнѣ кажется, что ты просто могъ бы зайти къ нимъ въ гости. Ничего нѣтъ невозможнаго, что ты дѣйствительно приходишься имъ родственникомъ.
-- Жалко, что я не узналъ, нѣтъ ли у него племянника въ Америкѣ.
-- А ты, въ случаѣ надобности, развѣ сумѣлъ бы поговорить по-англійски?
-- Молчи!-- сказалъ Фалькенбергъ. -- Заткни свою глотку! Не понимаю, чего ты тутъ ходишь и хвастаешь.
Онъ былъ очень нервенъ и золъ и снова зашагалъ впередъ. Но вдругъ онъ остановился и сказалъ:
-- Рѣшено. Дай мнѣ твою трубку. Я ее не буду закуривать.
И мы повернули и пошли въ гору. Фалькенбергъ опять заважничалъ, размахивалъ трубкой и разсуждалъ относительно положенія усадьбы. Мнѣ стало немного досадно, что онъ шелъ такимъ бариномъ, а я тащилъ мѣшки, и я сказалъ:
-- Такъ ты опять настройщикъ, что ли?
-- Мнѣ кажется, что я доказалъ, что могу настраивать фортепіано, -- отвѣтилъ онъ коротко.-- Чего же тутъ спрашивать?
-- Но представь себѣ, что барыня понимаетъ въ этомъ кое-что? И что она потомъ попробуетъ фортепіано?
Фалькенбергъ молчалъ, я видѣлъ, что онъ задумался. Мало-по-малу его спина согнулась и голова опустилась.
-- Пожалуй, что это опасно. На, бери свою трубку, -- сказалъ онъ.-- Мы пойдемъ и спросимъ просто-напросто работы.