Веселая ягода
Будто цветной говорливый поток, идут загнетинские мимо чищенья Прохорова. Торопятся. Бабам надо засветло домой к коровам и ребятишкам, девкам и молодухам -- за красной морошкой, а мужикам тоже надо.
-- Восемь верст -- дорога и для лошади, -- говаривал кто-нибудь из мужиков, подымаясь с привалу.
А до дому действительно восемь верст, да болотом, и болото загнетинским ни обойти, ни объехать, как девкам и молодухам не пройти мимо ягоды.
Жадность какая-то у загнетинских девок и молодух к ягодам, особенно на морошку. Уж чего бы морошка, крепкая, с "каменным" соком -- иной старухе и не разжевать, а кто "хороший человек" -- если попробовал, больше и в рот не возьмет, а кто не пробовал -- пожалуй, и выплюнет. Странно. И чем объяснить такую любовь к морошке, неизвестно. Может, оттого, что собирать ее хорошо, а может, оттого, что она красива, особенно на корню. Когда ее много, большие бурые кочки кажутся красными островками в мертвых зыбунах и корягах. Глянешь нечаянно, и будто красный говор стоит по болоту...
Веселая ягода... Вот и торопятся, и говорливей цветистый поток.
Но мужикам не до ягод.
Покамест идут по сухой дороге, приятно утомленные хозяйской работой, не наговорятся. Все у них ладно. Клеится слово к слову в узорную быль, и всякая сказка кажется как возможная и близкая явь.
Идут загнетинские, говорят разговоры, что и как, чтобы лучше, а заходят в болото -- и цветной поток рассыпается, ломается о пни да кокоры. Все вразброд. И думы вразброд. Крякают загнетинские, прыгают с кочки на пень, с пня на колоду.
Удивляются.
-- Оказия... И откуда это взялось болотище.
-- Да-а-а... Обходы да переходы.
-- А в мертвый зыбун не полезешь.
-- Што?
-- Ничево...
-- Путем-дорожкой, говорю, -- весело покрикивает дядя Иван каждому, с кем поравняется на болоте, и ему всегда отвечали:
-- Милости просим, ежели так.
-- Да люба дорожка.
-- Хоть и не больно дорожка, -- улыбнется Иван, -- а ходить можно, други. Можно еще...
А ныне кто-то ляпнул по-матерному и прибавил:
-- Тоже, кадило гороховое... Нашел дорожку...
-- А все от себя... -- добавляет Клюка.
-- Правильно, -- бормочет в бороду Прохор.
Болотная сырость охватывает загнетинских. Осыпают загнетинские матерщинами каждый день, каждую кочку, где довелось им споткнуться, и шире расползаются по болоту. Кричат:
-- Куда, направо али налево? Кто куда?
-- Влево ягоды больше... валяй... влево.
-- Ишь наворочена дороженька, -- сердито буркнул Прохор и захлюпал, где попрямей. -- Вот уж лешево кладбище -- лешево.
-- Да-а-а... Дурачье...
А дядя Иван оборачивается, снимает картуз и несколько раз крестится на утопающую в синеве золоченую маковку. Кто-то ворчит:
-- Ну, игуменья, вышагивай... вон люди-то.
-- Не отстанешь...
-- Молись, Иван, молись, может, не утонешь...
-- Мы привышные... Не утонем...
И снова обходы, и снова ругань. Хлюпают мужики по болоту, лезут, где сосны, чтоб суше, а сосны цепко хватают сучьями за полы, больно стегают упругими лапами руки и лица и, будто назло, бросают пригоршнями колючую хвою в лохматые бороды.
Сосны в болоте шершавые, низкорослые. Оттого и болото кажется глухим, низколобым. Издали видно, как пялятся из-за кочек бурые пни да коряги и дремлют залипшие белыми мхами "мертвые" зыбуны.
-- Нет, братцы-товарищи, где это слыхано, чтоб на самом нужном месте -- и ни пути, ни дороги, -- горячится Мишка Клюка.
-- Дурачье, говорю, вот и загибай околесины, -- кто-то стонет из-за коряги.
-- А по-моему, вот што, Клюка, родивсе ты тоже от своего дурака... Значит, как жил, так и живи... этак-ту легше.
-- Легче, так ложился бы в жижу, вот она, чего легче, да и подох бы, а вишь, нет, тоже ищешь, где суше, а нет суши -- и через грязь тяпаешь.
-- Нет, братцы, пора за ум, да по-новому... -- пуще горячится Клюка, -- а то все пропадем...
-- Ну, ладно, што бог даст, то и будет.
-- Не знаю, што бог даст, ежели будем так хлюпать...
-- В обход.
-- В обход так и в обход... все едино, везде грязи до пупа.
-- А ты гляди, а то рожу своротишь, колокольня.
-- Ничево.
-- Нам тут -- вроде у себя на сарае: каждая колода исхожена...
-- А погода, братцы, благодать... Ишь солнышко-то...
И шире, все шире расползаются по болоту. Глуше становятся голоса, и будто их проглотило болото. В болоте прохладно.