Аттиліо.
Напротивъ студіи Манліо находилась другая: та, гдѣ работалъ Аттиліо. Изъ своего окна онъ могъ видѣть Клелію,-- и должно быть не мудрено, что воспламенился горячею любовью къ ней.
Клелія была краше самыхъ красивыхъ дѣвушекъ Рима, но не надменна и не требовательна на "ухаживанья"; но когда глазъ женщины останавливался хотя мелькомъ на нашемъ Аттиліо и замѣчалъ его наружность, то будь у нея за тройной кирасой спрятано сердце, оно начинало биться невольнымъ увлеченіемъ.
Одного обмѣненнаго между ними взгляда было достаточно, чтобъ на вѣкъ рѣшить судьбу обоихъ.
Съ тѣхъ поръ Аттиліо, имѣя свою святыню передъ студіей, гдѣ просиживалъ почти цѣлые дни, частенько поглядывалъ на окно перваго этажа, у котораго, рядомъ съ матерью, работала Клелія, и откуда электрическій блескъ ея глазъ встрѣчался, словно по уговору, съ огненными взглядами ея избранника.
Аттиліо, въ тотъ же вечеръ, подмѣтилъ подходцы негодяя, отгадалъ въ немъ "ходока" по темнымъ дѣламъ, и почуялъ "недоброе" для красавицы-ребенка, почуялъ оттого, что римскому народу давно извѣстно, чего слѣдуетъ ожидать отъ "семидесяти-двухъ" {72 кардинала -- такъ зовутся римскимъ народомъ. (Прим. авт.)}, испорченныхъ и отупѣвшихъ, богатыхъ, вліятельныхъ, зарящихся на красоту и невинность для того лишь, чтобъ осквернить ихъ.
Не успѣлъ Джіани пройдти и ста шаговъ по направленію къ Лунгарѣ, какъ нашъ дружище шагалъ уже по его слѣду, съ видомъ полнаго равнодушія, какъ бы "отъ нечего дѣлать" останавливаясь разсматривать диковины на эталажахъ магазиновъ и архитектурныя достопримѣчательности зданій и монументовъ, которыми, на каждомъ шагу, украшена дивная метрополія міра.
И слѣдилъ Аттиліо -- съ тайнымъ предчувствіемъ, что слѣдитъ за мерзавцемъ, за орудіемъ мерзостныхъ прихотей, промышляющимъ, можетъ статься, на пагубу его милой; слѣдилъ за нимъ Аттиліо, ощупывая рукоятку ножа, спрятаннаго за пазухой.
Такова сила предчувствія! одинъ видъ неизвѣстнаго человѣка, котораго онъ встрѣтилъ въ первый разъ и на одну минуту -- человѣка обыкновеннаго, какъ всѣ, пробудилъ въ этой огненной душѣ неутомимую жажду крови, въ которой окунулся бы онъ съ наслажденіемъ канибала...
И снова пощупалъ онъ свой ножъ -- оружіе запрещенное и порицаемое иностранцами, какъ-будто штыкъ или сабля, обагренные ими столько разъ невинною кровью, благороднѣе ножа, погруженнаго въ грудь убійцы, направленнаго въ сердце предателя.
Аттиліо видѣлъ, какъ Джіани входилъ въ домъ, гдѣ нанялъ комнату для Ченчіо; видѣлъ, какъ онъ оттуда вышелъ и вошелъ во дворъ величественнаго палаццо Корсики, въ которомъ обиталъ его патронъ.
"Значитъ" -- молвилъ про себя нашъ герой -- "донъ-Прокопіо тутъ причина..." Донъ-Прокопіо, фаворитъ и главной дебоширъ изъ всей клики римскихъ князей церкви. И Аттиліо отошелъ погруженный въ невеселое раздумье.