Скитанія.
Прошло нѣсколько времени послѣ всего нами описаннаго.
Отшельникъ былъ на континентѣ, куда онъ былъ вызванъ своими друзьями. Онъ покинулъ на время свое убѣжище для исполненія своего долга по отношенію къ Италіи, которой принадлежала вся его жизнь.
Ему предстояло странствованіе по различнымъ частямъ полуострова, начиная съ Венеціи.
Цѣлью его странствованія было содѣйствовать разобщенію правильныхъ взглядовъ на предстоявшіе выборы въ средѣ населеній, и, кромѣ того, способствовать распространенію свободы сознанія въ народѣ, долженствующей лечь въ основаніе будущаго величія Италіи и послужить великому дѣлу сверженія господства папы и пагубныхъ заблужденій католицизма.
Населеніе повсюду встрѣчало съ энтузіазмомъ и криками одобренія своего печальника и человѣка изъ среды народа. Взглядамъ его сочувствовали, словамъ рукоплескали. Напоминаніе его о томъ униженіи, въ какое повергло Италію духовное господство, вызывало стремленіе свергнуть тяготѣвшее иго; указанія на злоупотребленія патеровъ возбуждали взрывы негодованія...
Онъ говорилъ:
"Я глубоко вѣрую въ Бога, но ненавижу патеровъ, оскорбляющихъ Его имя.
"Богъ, отецъ всѣхъ народовъ, создалъ всѣхъ людей братьями для общаго счастія. Горе тѣмъ, кто раздѣляетъ людей на множество враждебныхъ партій, взаимно другъ друга проклинающихъ.
"Католицизмъ возбуждаетъ къ ненависти, къ рѣзнѣ, къ кровопролитіямъ. Католики предаютъ анаѳемѣ девятьсотъ мильйоновъ людей, виновныхъ только въ томъ, что они не принадлежатъ въ ихъ кликѣ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Жрецы невѣжества, преслѣдователи знанія, почему они не признаютъ участія Бога въ тѣхъ великихъ открытіяхъ, какія повѣдали міру Кеплеры, Галилеи, Ньютоны?
"Неужели мысль этихъ величайшихъ людей не служила выраженіемъ божественной мудрости, когда въ безконечныхъ пространствахъ вселенной они открывали цѣлые міры, и показали изумленнымъ народамъ, что законы движенія этихъ міровъ подчинены всеобщей гармоніи?
"За что же Галилея, этого величайшаго изъ величайшихъ людей, предавали пыткѣ? Или сіяніе правды было невыносимо для нихъ, привыкшихъ въ сумраку лжи?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Возможно ли при этомъ братство людей?
"Католикъ считаетъ не католика осужденнымъ на вѣчное мученіе. Въ этомъ онъ не далеко ушелъ отъ дервиша, взывающаго въ избіенію камнями невѣрныхъ, или бонзы, отличающихся такою же религіозною нетерпимостію. Но турки и китайцы, по крайней-мѣрѣ, послѣдовательны, и невѣрные небезопасны даже на самыхъ улицахъ Стамбула и Кантона.
"Большая часть войнъ, и самыя кровопролитныя были возбуждаемы патерами...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Движеніе въ Ирландіи возбуждено патерами. Боже избави, чтобы что либо подобное возникло въ Соединенныхъ Штатовъ, гдѣ изъ тридцати-трехъ мильйоновъ жителей почти половина католиковъ, и гдѣ, кромѣ того, столько самыхъ разнообразныхъ сектъ, одна другую ненавидящихъ!"
Такъ говорилъ отшельникъ толпамъ окружавшаго его народа. И толпы плакали, обливали слезами плащъ простаго человѣка, клялись быть съ нимъ и за него, и казались глубоко убѣжденными.
А на утро большая часть этихъ самыхъ людей толпилась у костеловъ, покупая безсмысленныя индульгенціи!
Таковъ народъ вообще, и таковымъ, вѣроятно, еще долго останется. Гнѣвъ его, производящій катаклизмы революціи, такъ же легко и скоро возбуждается, какъ легко и скоро гаснетъ.
Онъ, то готовъ въ одну минуту отдать всю свою кровь, то какъ смирное дитя покоряется каждому наименѣе достойному, подчиняется робко каждой, самой грубой хитрости, и гонится за малѣйшими выгодами и наслажденіями, какъ бы желая наскоро вознаградить себя за всѣ свои жертвы, за всю кровь свою...
Кто бы не всталъ за него, будь это Сократъ или Ріензи, Мазаніелло, Гракхи -- онъ готовитъ всѣмъ одинакую участь. Ото всѣхъ отопрется онъ, казни всѣхъ будетъ безстрастнымъ зрителемъ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пріемъ отшельника въ Венеціи былъ особенно торжественнымъ. Это и понятно, если вспомнить, что онъ уже до того дважды (въ 1848 и 1849 годахъ) готовъ былъ принять участіе въ бѣдствіяхъ, опасностяхъ и сраженіяхъ царицы лагунъ.
Но въ первый изъ этихъ разовъ онъ, уже садившійся на корабль, долженствовавшій перевезти его въ Венецію, былъ задержанъ для защиты находившейся въ опасности метрополіи. Тамъ ему пришлось сразиться съ потомками Бренна, и кровью его обагрился гранитъ того самаго моста, гдѣ нѣкогда Горацій Боклесъ одинъ выдержалъ нападеніе цѣлаго войска Порсены.
Съ возвышенностей Пренесты и Веллетри ему сверхъ того удалось видѣть бѣгство тирана, отца того маленькаго тирана, который долженъ былъ отказаться отъ своей власти, вынужденный на это храбростію тысячи, и такимъ образомъ прекратить то правительство, которое носило названіе отрицанія Бога.
Тогда пришлось ему увидать и другое управленіе, назвать которое можно еще болѣе наглымъ отрицаніемъ бога, которое еще пагубнѣе для Италіи, составляя чернокнижіе.
Римъ палъ подъ ударами европейскаго деспотизма, боявшагося возрожденія его прежняго вліянія, испуганнаго призракомъ республики, палъ отъ руки Франціи, несущей за это свое наказаніе.
Бонапартъ, врагъ и гонитель всякой свободы, покровитель всякаго гнёта, захотѣлъ испытать свою силу надъ Римомъ, куда пробрался хитростію, и, совершивъ подвигъ оскорбленія націи, опрокинулся на Парижъ, на улицахъ котораго произвелъ 2-го декабря извѣстную бойню беззащитныхъ гражданъ, дѣтей, стариковъ и женщинъ.
Послѣ защиты Рима, отшельникъ, не теряя еще надежды на улучшеніе судебъ Италіи, вышелъ изъ него съ небольшимъ числомъ своихъ приверженцевъ, готовыхъ на новыя битвы. Но для освобожденія Италіи нужна была не горсть храбрецовъ, которые всегда въ ней найдутся, а войско, которое могло бы выдерживать противодѣйствія многочисленныхъ непріятелей.
Правда, нынѣ народный духъ въ Италіи поднялся, и горсть храбрецовъ значительно увеличилась, но въ тѣ печальные дни населеніе было запугано и устрашено потерями, понесенными при защитѣ Рима.
Никто не являлся увеличить собою число надѣявшихся; напротивъ, каждое утро, по валявшемуся на землѣ оружію, можно было сосчитать, сколько оказалось бѣглецовъ. Оружіе это собиралось и складывалось на муловъ и телеги, сопровождавшіе колонну, и мало-по-малу количество телегъ и муловъ сдѣлалось значительнѣе числа воиновъ, и мало-по-малу надежда поднять народъ-рабовъ исчезала въ душѣ вѣрующихъ.
Въ Санъ-Марино отшельникъ, видя, что для битвы охотниковъ не было, долженъ былъ объявить волонтёрамъ разрѣшеніе возвращаться въ свои дома.
Онъ говорилъ: "Возвращайтесь по домамъ своимъ, но помните, что Италія не должна оставаться въ рабствѣ".
И тогда онъ рѣшился на отступленіе, но его окружало немало австрійскихъ и папскихъ дезертеровъ, приговоренныхъ къ растрѣлянію, и они-то хотѣли сопровождать отшельника въ послѣдней попыткѣ завладѣть Венеціей.
Съ тѣхъ поръ начались еще горчайшія испытанія для отшельника. Анита, неразлучный и вѣрный его другъ, не хотѣла оставлять его и при этой страшной крайности. Напрасно онъ старался ее убѣдить, чтобы она оставалась въ Санъ-Марино. Слабая, больная, утомленная женщина-героиня не слушала никакихъ увѣщаній. "Ты вѣрно разлюбилъ меня -- умоляла она -- что хочешь оставить?"
Окруженный австрійскими войсками, преслѣдуемый папской полиціей, остатокъ колонны волонтёровъ послѣ утомительнаго ночнаго перехода вступилъ раннимъ утромъ въ ворота Чезенатико.
-- Спѣшьтесь и обезоружьте ихъ! воскликнулъ отшельникъ небольшому числу лицъ, слѣдовавшихъ за нимъ верхами, указывая на австрійскую стражу, и растерявшаяся эта стража позволила себя обезоружить {Это фактъ достовѣрный. Прим. Гарибальди. }. Благодаря этому, волонтёры могло добыть себѣ нѣсколько провизіи и родъ барокъ, куда они могли помѣститься.
Нельзя отрицать, что судьба нерѣдко покровительствовала отшельнику въ различныхъ, весьма трудныхъ предпріятіяхъ, но съ этихъ поръ для него началось тяжелое время трудностей, неудачъ и несчастій. Буря, разразившаяся ночью надъ Адріатическимъ моремъ, обратила узкій портъ Чезенатико въ кипящую пучину, и для того, чтобы выдти изъ порта, тринадцать барокъ, нагруженныхъ людьми, должны были употребить невѣроятныя усилія. Только въ зарѣ можно было управиться, а на зарѣ же усиленное и многочисленное австрійское войско входило въ ворота Чезенатико.
Подулъ, однако, попутный вѣтеръ, и къ слѣдующему утру четыре барки на всѣхъ парусахъ вошли въ устье По. На одной изъ нихъ находились отшельникъ съ Анитою, Чичероваккіо съ сыновьями и Уго Басси. Анита была вынесена на берегъ отшельникомъ при послѣднемъ издыханіи! Девять остальныхъ барокъ нашли на австрійскую эскадру, которая, увидавъ ихъ при свѣтѣ полнолунія, открыла противъ нихъ жестокую каннонаду.
Подобно ищейкамъ, преслѣдующимъ звѣря, австрійскіе солдаты, отправленные догонять бѣглецовъ, рыскали по прибрежью. Анита лежала недалеко на полѣ, засѣянномъ рожью, и отшельникъ сидѣлъ подлѣ нея, поддерживая ея голову. Съ нимъ находился только одинъ и послѣдній товарищъ Леджеро {Майоръ съ острова Маделены, онъ ни на одну минуту не хотѣлъ оставлять отшельника одного. Онъ его провожалъ въ Америку, и оттуда назадъ въ Италію.}, слѣдившій изъ-за просвѣтовъ ржи за движеніями непріятеля. Чичероваккіо, Басси и еще девять человѣкъ, избравшіе другой путь, чтобы избѣгнуть австрійцевъ, какъ это было условлено съ отшельникомъ,-- всѣ были захвачены ими, и разстрѣляны, какъ собаки.
Ихъ было девять! Австрійцы, при помощи побоевъ, заставили девять крестьянъ вырыть въ пескѣ девять ямъ, и одинъ залпъ пикета покончилъ съ несчастными. Младшій сынъ римскаго трибуна (тринадцатилѣтній!) былъ еще живъ послѣ залпа, но штыкъ австрійца размозжилъ ему черепъ!
Басси и Пинцаги имѣли ту же участь въ Болоньи.
Самая чистая итальянская кровь проливалась, и папа пробирался къ своему новому величію по грудамъ труповъ.
Исторія папства -- цѣлый рядъ такихъ событій, и папскую власть думаютъ увѣковѣчить въ Италіи!
Пусть на этомъ свѣжемъ примѣрѣ итальянцы увидятъ, съ какимъ жестокимъ хладнокровіемъ чужеземцы проливаютъ кровь ихъ согражданъ.
Отшельникъ съ дорогою ношей умиравшей жены своей долго скитался между холмами нижняго По,-- скитался до тѣхъ поръ, пока ему оставалось только закрыть потухшіе глаза Аниты и заплакать слезами отчаянія надъ ея холоднымъ трупомъ. Потомъ онъ ушелъ, пробираясь, какъ тать, по горамъ и лѣсамъ, всюду преслѣдуемый австрійскою и папскою полиціями. Но судьба его еще берегла для новыхъ попытокъ и новыхъ опасностей. Угнетатели Италіи снова встрѣтили его на своей дорогѣ, забрызганной кровью и загрязненной преступленіями... и они трусливо бѣжали отъ него, оставивъ, не окончивъ своихъ пиршествъ... И ковры ихъ роскошныхъ палаццо хранятъ на себѣ слѣды его грубой обуви!
И теперь Венеція, въ которую онъ такъ издавна стремился, встрѣчала его съ торжествомъ. Лагуны были заграждены гондолами, съ которыхъ неслись рукоплесканія человѣку въ простой красной рубашкѣ, по не запятнавшему себя ни трусостію и ни малѣйшимъ позоромъ, и олицетворявшему собою національную месть и готовность націи на дѣло освобожденія.