Римъ въ Венеціи.
Было одиннадцать часовъ вечера, но число гондолъ на каналѣ не уменьшалось. Площадь св. Марка, иллюминованная и вся залитая свѣтомъ, была биткомъ набита народомъ. Отшельникъ стоялъ на балконѣ палаццо Чеккини, древняго зданія, находящагося на сѣверной части площади, и привѣтствовалъ народъ, въ отвѣтъ на что слышались съ площади оглушительныя заявленія сочувствія.
Отшельникъ былъ растроганъ, но мысль о томъ, какъ пагубно повліяло рабство и на венеціанцевъ, не оставляла его и въ эту минуту, и онъ страдалъ въ душѣ за всѣ бѣдствія, которыя были ими вынесены.
Настоящее Венеціи тоже не представлялось ему въ особенно радужномъ свѣтѣ. Хотя дѣло объединенія Италіи, очевидно, подвигалось впередъ и судьба за послѣднее время, казалось, ей благопріятствовала, но онъ не могъ отдѣлаться отъ мысли, сколько еще препятствій предстояло національному дѣлу до его благополучнаго разрѣшенія. Дѣло это въ его воображеніи весьма часто представлялось колесницей, которую народъ, усталый и замученный, везетъ на своихъ плечахъ, а всѣ враги его, употребляющіе власть свою только въ пользу своихъ личныхъ эгоистическихъ цѣлей, въ то же время стараются тянуть, на сколько хватаетъ силы, назадъ, не обращая вниманія на то, что колесница отъ такого противодѣйствія можетъ изломаться. Новое правительство Венеціи чванится названіемъ вознаградительнаго (il govemo riparatore), но свободно ли оно само на столько, чтобы могло дѣйствительно вознаградить Венецію за всѣ ея прежнія страданія и не послужитъ ли освобожденіе этой страны отъ Австріи усиленію и въ ней духовнаго господства, при той массѣ іезуитовъ и патеровъ, которыхъ безъ счета въ Италіи, и пагубное вліяніе которыхъ сказывается въ Италіи повсюду?
Занятый этими мыслями, отшельникъ испытующимъ взглядомъ смотрѣлъ на толпу, и шестидесятилѣтняя опытность помогала ему отличать въ этой, чуть не сплошной массѣ населенія города, едва освободившагося отъ продолжительнаго чужеземнаго господства, дѣйствительно добрыхъ гражданъ отъ множества мѣшавшихся съ нею подозрительныхъ личностей, тоже показывавшихъ видъ, что они сочувствуютъ народной радости.
Голосъ Аттиліо вывелъ его изъ этой созерцательной задумчивости.
-- Обратите вниманіе на группу, стоящую въ отдаленіи направо. Видите ли вы эту высокую фигуру въ венеціанскомъ беретѣ? Держу пари, что это нашъ знакомецъ Ченчіо, присланный наблюдать за нами изъ Рима. Я съумѣю отличить этого тарантула между сотнями тысячъ людей, какъ бы онъ ни переряжался. Догадка моя до того меня интересуетъ, что я даже тотчасъ же пойду на площадь ее провѣрить.
Ченчіо, если читатели помнятъ, уже появлялся въ нашемъ разсказѣ. Это былъ тотъ мелкій агентъ Донъ-Прокопіо, которому Джіани поручилъ наблюденіе за студіей Манліо.
За послѣднее время онъ поднялся въ гору и былъ уже однимъ изъ главнѣйшихъ ищеекъ самого кардинала А... Зачѣмъ былъ онъ отправленъ въ Венецію, мы тотчасъ же узнаемъ.
Салонъ палаццо Чеккини былъ наполненъ публикою. Кромѣ множества венеціанцевъ, дамъ и мужчинъ, тутъ же находились и нѣкоторые изъ нашихъ друзей. Клелія, Ирена и Джулія производили на общество необычайное впечатлѣніе своею красотою. Всѣ обратили вниманіе на трехъ красавицъ-римлянокъ (Джулія, сдѣлавшись женою Муціо, тоже стала считаться римлянкой, да и сама себя стала ею считать). Сильвія тоже была съ ними; не было только Авреліи, которая, изъ любви въ Томсону и не желая съ нимъ разлучаться, совершала всѣ рейсы на яхтѣ, примирясь даже со всѣми неудобствами моря.
Манліо, Ораціо и Муціо тоже находились въ салонѣ. Аттиліо, сообщивъ о своей догадкѣ отшельнику, тотчасъ подошелъ къ нимъ, и вмѣстѣ съ двумя послѣдними пошелъ на площадь провѣрять ее.
Пробраться черезъ толпу имъ было нелегко, но они употребили нѣкоторыя усилія и скоро отыскали переодѣтаго агента, замѣченнаго Аттиліо. Это былъ дѣйствительно онъ, и отшельникъ съ балкона видѣлъ, какъ наши друзья подошли къ нему, и Ораціо сильною рукою схватилъ его за руки.
-- Ступай за нами, Ченчіо, грозно сказалъ ему Муціо: -- намъ необходимо побесѣдовать.
Сыщикъ, узнавъ лицъ, окружившихъ его, задрожалъ всѣмъ тѣломъ, но всякое сопротивленіе для него было невозможно, такъ-какъ еслибы начался шумъ, то настоящая роль его была бы открыта и народъ могъ сшутить съ нимъ плохую шутку.
Блѣдный, какъ смерть, шелъ онъ со своими провожатыми, которые, пробравшись черезъ толпу, вошли въ небольшой переулокъ, ведшій къ Villa degli Schiavoni, и привели его въ небольшую остерію, гдѣ приказали прислужнику отворить имъ одну изъ самыхъ отдаленныхъ и уединенныхъ комнатъ.
Объясненіе для Ченчіо предстояло невеселое. Цѣль, для которой онъ былъ отправленъ куріею въ Венецію, была темная...
Хотя костры, которые святая инквизиція съ такою любовью зажигала повсюду, уже потухли въ наши дни въ самой Испаніи, но изъ этого еще вовсе не слѣдуетъ, чтобы достойные наслѣдники Торквемады совершенно отказались отъ удобства тѣхъ средствъ, къ которымъ они издавна привыкли для успѣшнаго осуществленія различныхъ своихъ плановъ. Они и теперь умѣютъ, когда это имъ нужно, не пренебречь кинжаломъ и ядомъ, и отыскать себѣ помощниковъ въ убійцахъ и разбойникахъ.
Двоюродный братъ Ирены, князь Т., слишкомъ горячо вошедшій въ свою роль новообращеннаго бойца свободы, по своему общественному положенію и связямъ показался для нихъ опаснымъ, и на совѣщаніи, происходившемъ въ куріи по этому поводу, былъ негласно приговоренъ къ смерти. Исполненіе этого приговора поручено было Ченчіо, которому въ помощь были назначены восемь удальцовъ, преданныхъ душею и тѣломъ куріи. Совершить убійство признано было удобнымъ во время суматохи, которую долженствовалъ произвести пріѣздъ отшельника въ Венецію.
Изъ числа восьми помощниковъ главнаго руководителя игриваго замысла, четверо сторожили всѣ выходы "Гостиницы Викторіи", гдѣ остановился отшельникъ и куда, по всѣмъ соображеніямъ, князь Т... долженъ былъ непремѣнно зайти въ эти дни. Четверо другихъ ждали въ гондолѣ, нанятой на нѣсколько дней за баснословную цѣну. Гондольеръ, которому приходилось раздѣлять съ этими милыми незнакомцами скуку ожиданія чего-то, для него неизвѣстнаго, переносилъ ее охотно, такъ-какъ воображеніе его было возбуждено веселыми мечтами о той платѣ, какую ему придется получить по условію отъ своихъ нанимателей. Бѣдный! онъ, конечно, даже и не подозрѣвалъ, что въ секретной инструкціи, данной Ченчіо, было предписано, порѣшивъ съ княземъ Т., покончить и съ гондольеромъ, "для избѣжанія всякой пустой болтовни"! Ченчіо, впрочемъ, не взялъ на себя самый актъ исполненія убійству но его роль состояла въ выслѣживаніи каждаго шага осужденнаго и въ выборѣ наиболѣе удобной минуты для того, чтобы его схватить. Къ его неудовольствію, ему въ этомъ помѣшали, грубо заставивъ на нѣкоторое время оставить свой наблюдательный постъ для объясненія съ тремя хорошо извѣстными ему лицами, вслѣдъ за которыми въ ту же комнату вошло и еще одно, также знакомое Ченчіо, но не способствовавшее ни мало къ возбужденію въ немъ успокоительныхъ мыслей.
Этимъ четвертымъ лицомъ былъ Гаспаро.
Гаспаро, послѣ распущенія банды трехсотъ, отправился къ Римъ и поступилъ слугою къ князю Т. Князь его принялъ съ радостью, полюбилъ какъ друга, и почти не разлучался. Съ нимъ же онъ пріѣхалъ въ Венецію, съ нимъ же отправился и въ этотъ вечеръ навѣстить отшельника.
Пока князь въ салонѣ палаццо бесѣдовалъ съ дамами, Гаспаро сидѣлъ на крыльцѣ гостиницы и слѣдилъ за толпами веселившагося народа. Поспѣшный выходъ изъ палаццо трехъ нашихъ друзей заинтересовалъ его, и увидѣвъ ихъ встрѣчу съ Ченчіо, онъ, догадываясь въ чемъ дѣло, пошелъ по ихъ слѣдамъ, видѣлъ, когда они вошли въ остерію и вслѣдъ затѣмъ и самъ явился туда же.
Друзья наши спросили у прислужника вина, и когда оно было принесено, велѣли ему удалиться, сказавъ, что позовутъ его, когда фіаски опустѣютъ. По уходѣ слуги, Ораціо заперъ дверь комнаты извнутри и положилъ ключъ къ себѣ въ карманъ.
Ченчіо велѣли сѣсть, и всѣ четверо усѣлись около него.
Послѣ нѣсколькихъ минутъ тягостнаго молчанія, впродолженіе котораго у Ченчіо не попадалъ зубъ на зубъ, и онъ не могъ выговорить ни одного слова, кромѣ безсвязныхъ звуковъ, несмотря на видимое желаніе его привести что-то въ свое оправданіе, Муціо обратился къ нему съ слѣдующими словами:
"Я хочу разсказать тебѣ, Ченчіо, одну исторію, которая, можетъ быть, тебѣ, какъ римлянину, и небезъизвѣстна. Въ случаѣ же, если она тебѣ будетъ новостью, постарайся внимательно вникнуть въ ея внутренній смыслъ:
"Однажды наши предки, первые римляне, наскучивъ деспотическими выходками перваго своего царя Рема, позволявшаго себѣ слишкомъ оригинальныя развлеченія, въ родѣ, напримѣръ, убійства брата своего Ромула за то, что тотъ перескочилъ черезъ прорытый имъ ровъ, порѣшили на совѣщаніи отъ него избавиться. Сказано -- сдѣлано, и нѣсколько обнаженныхъ кинжаловъ повергли мертвымъ этого сильнаго человѣка, несмотря на его отчаянное сопротивленіе. Но за это убійство сенаторамъ пришлось бы отвѣчать народу, еслибы онъ о немъ узналъ, такъ-какъ народъ боготворилъ своего правителя. Что было дѣлать сенату въ этомъ затруднительномъ случаѣ, что сказать народу и какъ скрыть слѣды убійства?
"Каждый высказывалъ свое мнѣніе, но никто не придумалъ ничего такого, чѣмъ бы можно было пособить горю, пока одинъ старый сенаторъ не высказалъ слѣдующаго соображенія: "Народъ не повѣритъ ничему, если ему не отвести глазъ басней, которая льстила бы его суевѣрію. Разскажемте ему, что въ то время, когда покойный находился среди насъ, съ неба сошелъ Марсъ, считающійся его отцомъ, и, высказавъ, что римляне за свои пороки недостойны болѣе имѣть своимъ правителемъ сына Бога, взялъ его живаго съ собою на небо".-- Согласны, отвѣчали сенаторы, но куда же мы дѣнемъ его трупъ?-- "Это дѣло совсѣмъ не трудное", отвѣчалъ тотъ же сенаторъ: "разрѣжемте трупъ на мелкіе куски, и пусть каждый подъ своею тогою пронесетъ къ Тибру и броситъ въ него кусокъ на пищу морскимъ чудовищамъ". Совѣту этому, Ченчіо, послѣдовали. Теперь мораль: если Рему, основателю Рима и сыну Марса, были устроены подобные похороны, то неужели для тебя, шпіона и доносчика, достаточно всѣмъ намъ надоѣвшаго, подобный конецъ можетъ быть сколько-нибудь предосудительнымъ".
И говоря это, Муціо впился въ старика своимъ гнѣвнымъ, огненнымъ взоромъ.
-- Бога ради! ради всего святаго... закричалъ въ ужасѣ Ченчіо, между тѣмъ, какъ рыданія прерывали его слова:-- не предавайте меня такой жестокой смерти... и я скажу вамъ все, все, что вы только хотите.
-- А смерть тѣхъ несчастныхъ, на которыхъ ты доносилъ, тебѣ не казалась жестокой? холодно спросилъ его Муціо -- Отчего же за всѣхъ жертвъ твоего корыстолюбія тебѣ не поплатиться нѣсколько и самому?
Но Ченчіо было не до логической послѣдовательности. Онъ рыдалъ и рвалъ на себѣ волосы, умоляя о пощадѣ своихъ судей и давая торжественное обѣщаніе разсказать всѣ свои продѣлки.
-- Начинай же съ объясненія цѣли настоящаго твоего пребыванія въ Венеціи... сказалъ Ораціо.
И всхлипывая, и дрожа, Ченчіо началъ разсказывать о порученіи убить князя Т...
Едва онъ произнесъ имя родственника Ирены, какъ Ораціо вышелъ изъ себя и схватилъ его за горло со словами: злодѣй и предатель!... но Аттиліо и Муціо остановили его отъ припадка невольнаго бѣшенства.
Ораціо выпустилъ Ченчіо изъ своихъ рукъ, и этимъ далъ ему возможность окончить признаніе.
-- Если вамъ только дорога жизнь князя, закончилъ разсказъ свой Ченчіо:-- то вамъ надобно немедленно отклонить и предупредить его о засадѣ восьми эммисаровъ, стерегущихъ его и ищущихъ порѣшить каждую минуту. Я вамъ укажу всѣхъ ихъ...
Времени терять было нѣкогда, и потому всѣ пять дѣйствующихъ лицъ этой сцены пошли вмѣстѣ разыскивать князя.
-----
Между тѣмъ толпа на площади не уменьшалась и нѣсколько разъ вызывала отшельника на балконъ. При послѣднемъ его появленіи, вѣроятно, желая ярче выразить ему сочувствіе, она закричала: смерть патерамъ! Крикъ этотъ былъ не по душѣ отшельнику, и онъ вынужденъ былъ обратиться къ народу съ слѣдующими словами: "Зачѣмъ кричите вы: смерть патерамъ? Это крикъ нехорошій. Будемте лучше стараться, чтобы смерть не угрожала никому!"
Когда онъ произносилъ эти слова, сердце его сжималось отъ печальныхъ мыслей. Онъ, ненавидящій отъ всей души пролитіе человѣческой крови, сознавалъ, что освобожденіе Италіи потребуетъ еще не однажды рѣзни и истребленія людей!
Слова его не были даже и разслушаны толпою, и народъ, стоявшій далеко отъ палаццо Чеккини, до котораго донеслось только начало его рѣчи: смерть, полагая, что словами своими отшельникъ призываетъ его къ мести, повторяла тысячью голосовъ этотъ крикъ и набросилась съ ожесточеніемъ на палаццо патріарха, находившійся въ этомъ концѣ площади св. Марка.
Чуть не въ одну минуту толпа, осадившая это палаццо, ворвалась въ него по главной лѣстницѣ, пробилась во всѣ его комнаты и изо всѣхъ оконъ полетѣли статуи, картины, драгоцѣнная утварь и мебели патріарха... Варварствомъ могло бы показаться многимъ это кощунственное обращеніе съ произведеніями искусства, а въ числѣ сокровищъ палаццо находились многія геніальныя произведенія Рафаэля и Миккель-Анджело (художниковъ во всѣ вѣка покупали для своихъ услугъ великіе міра), но... народный гнѣвъ не знаетъ пощады... На произведенія искусства въ минуты разраженія этого гнѣва онъ смотритъ, какъ на эмблемы своего позора и униженія... Ему не до произведеній искусствъ, въ которыхъ онъ тогда не видитъ ничего великаго... Великимъ признается имъ въ такія минуты только достиженіе свободы и національное достоинство.
Къ счастію, патріархъ не сдѣлался жертвою взрыва народнаго негодованія. При самомъ началѣ раздавшихся криковъ угрозы, онъ успѣлъ уйти изъ палаццо черезъ потайную дверь, добраться до своей гондолы и на ней отправиться въ безопасное мѣсто.
Между тѣмъ смыслъ словъ отшельника и фраза "онъ противъ смерти" переходила изъ устъ въ уста и дошла до осаждавшихъ палаццо. Эти слова человѣка, любимаго и уважаемаго массами, подѣйствовали успокоительнымъ образомъ на ожесточившихся, и повсюду порядокъ въ нѣсколько минутъ самъ собою возстановился.