Римъ и Венеція.
Оваціи, какими народъ удостоивалъ отшельника, не могли ни на минуту отвлечь его мысли отъ тяжелаго раздумья о настоящемъ и прошедшемъ Италіи. Исторія судебъ Рима и Венеціи рисовалась въ его воображеніи со всею безпощадною ясностію правды.
Человѣкъ 2-го декабря, олицетворяющій ложь и неправду, врагъ всякой истины и свободы, игралъ въ освобожденіе древней метрополіи міра, славной страдалицы, изъ побѣдительницы обратившейся въ плачущую Ніобею, съ тѣмъ же изумительнымъ лицемѣріемъ, съ какимъ умѣетъ ее угнетать.
При этомъ онъ являлся какъ-бы выразителемъ міровой мести.
Тотила, во главѣ своихъ дикихъ ордъ, побѣдилъ Римъ, разрушилъ его и истребилъ его населеніе, и это было исполненіемъ божественнаго правосудія. "Обнажаяй мечъ отъ меча и погибнетъ!" Для чего римляне стремились къ завладѣнію міромъ? Для чего удовольствовались они тѣми естественными богатствами, которыя представляла имъ ихъ страна, и совершали свои завоевательные набѣги на самыя отдаленныя части свѣта? Для чего они губили, раззоряли, уничтожали всѣ народы, о существованіи которыхъ только знали, и обращали цѣлыя плодородныя страны въ жалкія и обширныя пустыни?
Въ отмщеніе за это другіе народы повергли ихъ въ рабство, нищету, бѣдствіе.
Послѣдователь Аттилы и Тотилы не могъ также не наброситься съ тайною радостію на легкую добычу, и, сжимая ее въ своихъ когтяхъ, онъ испытывалъ величайшее удовольствіе.
Ему побѣда эта была дорога, такъ-какъ она придавала блескъ началу его господства... Ему хотѣлось походить на своего дядю. Но, несмотря на то, что эта претензія на сходство съ дядею проглядываетъ въ цѣломъ рядѣ его дѣйствій, за нимъ никто не признаетъ этого сходства. Талантъ, энергія, геній не выпадаютъ на долю каждаго, кто пожелалъ бы ими обладать!
Варвары, овладѣвъ Римомъ, обратили его въ груды развалинъ. Современный герой лжи и ханжества не раззорялъ и не истреблялъ его, но оставилъ въ вѣчной и позорной отъ себя зависимости.
Только въ самое недавнее время, онъ, кажется, нѣсколько измѣнилъ свои мысли, видя, что власть его сдѣлалась почти невозможною, послѣ того, когда этотъ отступникъ революціи, чтобы заставить забыть свое плебейское происхожденіе, позволилъ себѣ у самыхъ границъ великой американской республики основать австрійское государство!
Истреблять свободу повсюду, гдѣ это только возможно, разрушать ее на всей поверхности міра -- таково твое назначеніе въ наши дни, бѣдная Франція!
И новое итальянское правительство добровольно подчинилось оскорбительному гнёту, согласилось сдѣлаться въ угоду деспота сторожемъ Ватикана, запретить римлянамъ самую мысль объ освобожденіи, закабалить ихъ духовному господству, и заставить Италію отказаться отъ надежды имѣть Римъ своею столицею, несмотря на то, что стремленіе къ этому было торжественно провозглашено и освящено парламентомъ того же самаго правительства!
Ни древняя, ни новая исторія не представляютъ ничего, что бы могло равняться въ слабости съ подобнымъ правительствомъ. Или при всякомъ благѣ, достигаемомъ человѣчествомъ, должна существовать и темная тѣнь -- униженія, страданія, зло?...
Я упомянулъ слово "благо", и дѣйствительно, несмотря на все, я считаю объединеніе Италіи великимъ благомъ, даже чудомъ, совершившимся на глазахъ нашихъ, несмотря на всѣ усилія, которыя употребляли внѣшніе и внутренніе ея враги для того, чтобы обезсилить, обмануть и разорить эту страдальческую страну.
Тѣнью этого блага -- та систематическая народная порча, которая носитъ названіе управленія.
Порча эта достигла того, что народъ раздѣлился на двѣ группы. Одна изъ этихъ группъ закуплена для того, чтобы угнетать другую и держать ее въ вѣчномъ рабствѣ, страхѣ и нищетѣ!
Привѣтствую тебя, мощный мексиканскій народъ. Нельзя безъ зависти подумать о твоемъ постоянствѣ и отвагѣ, которыя помогли тебѣ освободить твою прекрасную родину отъ чужеземнаго гнёта!
Примите, храбрые потомки Колумба, отъ вашихъ братьевъ-итальянцевъ привѣтствіе вашему возрожденію!
Вы были въ одинаковомъ съ нами положеніи, и съумѣли изъ него выдти. Мы, исполненные тщеславія, толкуемъ безъ конца о славѣ, свободѣ, величіи... и, подчиняясь чужеземному вліянію, не умѣемъ достигнуть своего возрожденія, не смѣемъ добиться того, чтобы завоевать себѣ мѣсто въ средѣ свободныхъ народовъ!
Мы, у себя дома, не смѣемъ считать его своимъ, изъ опасенія, что насъ за это накажутъ; мы не смѣемъ заявить громко другимъ народамъ, что мы можемъ сами управляться въ нашей странѣ; мы не имѣемъ смѣлости отвести отъ груди нашей кинжала, приставленнаго къ ней чужеземцами!
Но, что всего хуже, всего унизительнѣе,-- это то, что мы покоряемся приказанію чужеземца, сказавшаго намъ: "жалкіе трусы! Я оставляю вамъ вашу родину, такъ-какъ весь міръ укоряетъ меня за то, что я сдѣлалъ ее своею добычей. Берегите ее, будьте ея палачами вмѣсто меня, но не смѣйте до нея дотрогиваться".
О, Римъ! дорогая мечта моя, городъ славы даже въ настоящую минуту своего униженія. Когда ты освободишься? Или твое возрожденіе должно обрушиться катастрофою на весь существующій міръ!?
А подлѣ -- Венеція.
Позорныя пятна рабства и тяжелые рубцы униженія народъ обыкновенно всегда умѣетъ, въ благопріятную минуту, обмыть и очистить въ своей крови. Классы просвѣщенные и богатые должны бы были, наконецъ, понимать эту истину и съумѣть отстранить отъ человѣчества повтореніе этихъ грубыхъ оргій неистовства и кровопролитія, обращающихъ массы народа въ изступленныхъ варваровъ первобытнаго міра.
Въ прежнія времена Венеція, побуждаемая своею ломбардской сестрой, умѣла обмывать кровью долгіе годы своего униженія рабства. Теперь не то. Если она и освободилась отъ чужеземной власти, то, благодаря чужой доблести, а не своей собственной.
Освобожденіе ея не дѣло даже рукъ ея братьевъ-итальянцевъ. Нѣтъ! Освобожденіе ея брошено ей, какъ милостыня чуждымъ народомъ. Садовая покрыла славою Пруссію, и дала Италіи Венецію. И Италія приняла безъ краски стыда эту подачку, она ее не обидѣла!...
А между тѣмъ, и для народовъ, какъ для отдѣльныхъ людей, необходимо для существованія сознаніе собственнаго достоинства, необходимѣе даже, чѣмъ хлѣбъ для поддержки того животнаго прозябанія, въ какое хотятъ повергнуть Италію.
Нѣкогда царица Адріатики давала законы сильнымъ завоевателямъ. Рыканіе ея гордаго льва слышалось на дальнемъ Востокѣ. Правители Европы составляли противъ нея союзы, и при помощи завистливыхъ итальянскихъ республикъ покупались на ея лагуны, ею были отражаемы храбрыми сынами республики.
Кто можетъ теперь узнать въ венеціанцахъ -- согражданъ Дондоло и Морозини? Имъ нужна была чужая помощь, чтобы освободиться! Освободившись, они попали въ силки, разставленные имъ "поскребышами Сеяна" {Raschiature di Seiano -- выраженіе Гверацци. Такъ онъ называетъ умѣренныхъ.}, для которыхъ ничто не кажется унизительнымъ и позорнымъ!
Какъ долгій гнётъ измѣняетъ людей! Благородныя личности измѣняются въ жалкихъ гермафродитовъ! И вы не одни, венеціанцы! Потомки Леонида и Цинцината не уступаютъ вамъ въ своемъ вырожденіи!
Рабство выжигаетъ такое клеймо на челѣ человѣка, что онъ становится неузнаваемъ, и мало чѣмъ отличается отъ дикаго звѣря.
Но какъ ни низко упалъ итальянскій народъ, разорвать съ своимъ прошедшимъ окончательно онъ не можетъ.
Такъ, между прочимъ, у него осталось стремленіе къ развлеченіямъ и празднествамъ. Крикъ его: "хлѣба и зрѣлищъ!" и въ наши дни тотъ же самый, какъ въ давно минувшее время. И духовное господство старается удовлетворить эту его потребность торжественностію и роскошью своихъ процессій и обрядовъ, превосходящихъ своимъ блескомъ и роскошью все, что существовало въ этомъ родѣ въ древности.
Кромѣ этого удовольствія созерцанія величія католическаго ритуала, заботливое правительство предоставляетъ народу всякія другія удовольствія и удобства, подъ однимъ условіемъ, ни на минуту не задумываться надъ судьбами и возрожденіемъ Италіи. Платить и разоряться сколько угодно итальянцы и имѣютъ полное право. Всякія игры, зрѣлища, развратъ самый разнообразный, проституція -- все это готово къ ихъ услугамъ.
Только церемоніи обрученія дожа съ моремъ давно не видали венеціанцы.
А этотъ праздникъ былъ любимѣйшимъ для народа, когда народъ этотъ имѣлъ самоуправленіе, свое правительство, и дожа во главѣ этого правительства.
Въ день, назначавшійся для празднованія, il Bucintoro -- роскошнѣйшая галера республики, разцвѣченная знаменами и разукрашенная коврами и позолотою, съ дожемъ, важнѣйшими членами правительства, иностранными посланниками и цвѣтомъ венеціанскихъ женщинъ въ праздничныхъ одеждахъ на палубѣ,-- двигалась при громѣ музыки отъ палаццо св. Марка къ Адріатикѣ.
Кортежъ Буцинторо составляли множество другихъ галеръ и безчисленное число убранныхъ по праздничному гондолъ, на которыхъ находилась большая часть населенія.
И была ты прекрасна въ такіе дни, царица Адріатики, когда твои Дондоло и Морозини бросали въ морскую глубь кольцо, торжественно объявляя море невѣстой республики, и какъ бы гарантируя этимъ то, что оно будетъ снисходительно къ морякамъ-венеціанцамъ. И была ты сильна тогда, республика, насчитавшая тринадцать вѣковъ своего существованія, и еслибы вслѣдъ за пышными своими обрученіями ты умѣла бы устроивать братскій банкетъ для твоихъ сестеръ, другихъ итальянскихъ республикъ, чужеземецъ, воспользовавшійся вашими раздорами, чтобы погубить васъ, никогда не посягнулъ бы на вашу свободу, никогда не достигъ бы обращенія васъ въ позорное рабство!
Заживите же раны, натертыя на рукахъ вашихъ кандалами; заживите рубцы, которыми покрыто все ваше изможженное тѣло, и не забывайте уже впредь никогда всѣхъ униженій вашихъ, и помните, что только соединенныя,-- вы будете настолько сильны, что совладаете съ каждымъ чужеземнымъ врагомъ!
Чичероне, показывавшій отшельнику всѣ рѣдкости Венеціи, и разсказывавшій ему о томъ, какъ происходила обыкновенно церемонія обрученія дожа съ моремъ, сказалъ ему, улыбаясь: "Знаете ли, намъ все кажется, что мы когда-нибудь снова увидимъ подобную церемонію!"