Арестъ.
Ченчіо, какъ то случается только между римской молодёжью, опустился, больше по винѣ своихъ родителей, чѣмъ по собственной, до пошлаго положенія, въ которомъ мы его застали.
Отецъ его, бѣдный ремесленникъ, былъ женатъ на одной изъ тѣхъ дѣвушекъ, которыхъ въ Римѣ такъ много, и которыя являются на свѣтѣ плодомъ сожительства высшаго католическаго духовенства съ римскими простолюдинками {Какъ можетъ быть иначе, когда духовенство богато, а народонаселеніе бѣдно. (Прим. авт.)}. Женщинѣ этой была извѣстна тайна ея происхожденія и въ своемъ тщеславіи она только о томъ и думала, какъ бы вытащить свое дѣтище изъ ничтожнаго положенія отца.
Она весьма уповала на покровительство знатнаго родителя {По подлиннику: eminente genitore -- каламбуръ, непереводимый по-русски. (Прим. перев.)}, и ей казалось, что онъ обязанъ озабочиваться участью ея ребенка... Въ простотѣ души своей она и не догадывалась, что свѣтскія наслажденія поглощаютъ всецѣло помыслы смиренныхъ проповѣдниковъ жизни вѣчной -- и что разъ пресытившись ими, они покидаютъ или уничтожаютъ затѣмъ всѣ слѣды...
И Ченчіо, назначаемый ослѣпленной матерью на "великія дѣла", не позаботился научиться отцовскому ремеслу -- шатался, шатался и кончилъ -- залѣзая выше своей среды -- тѣмъ, что предался главному поставщику удовольствій для нѣкой эминенціи.
Изъ горницы, гдѣ помѣстилъ его Джіани, онъ наблюдалъ за Манліо, и разъ, вечеромъ, когда художникъ заканчивалъ работу,-- нагрянулъ въ его студію и жалкимъ голосомъ сталъ вопить:
-- Per Tamore di Dio, синьйоръ, спрячьте меня -- за мной слѣдитъ полиція... хотятъ засадить въ тюрьму. Увѣряю васъ (продолжалъ обманщикъ), что нѣтъ инаго за мной проступка, кромѣ того, что я -- либералъ... Увлекшись въ спорѣ, я сказалъ откровенно, что паденіе республики было предательствомъ. За это меня хотятъ засадить...
На этихъ словахъ Ченчіо, для большей правдоподобности, притворился, что высматриваетъ за мраморами, которыми была заставлена студія, лазейку, гдѣ бы спрятаться такъ, чтобы съ улицы нельзя было его видѣть.
"Времена нынче трудныя", думалъ про себя Манліо: "не слѣдуетъ довѣряться и ближнему... но какъ выгнать изъ своего дома политическаго скомпрометированнаго? какъ рѣшиться выдать его для увеличенія числа несчастныхъ, изнывающихъ въ папскихъ тюрьмахъ?" "Потомъ (раздумывалъ Манліо, разглядывая пришедшаго), этотъ молодецъ -- вида приличнаго: пусть дождется ночи, тогда отбоярится".
И честный малый самъ отвелъ Ченчіо въ потайной уголъ своей студіи, не подозрѣвая, что пріютилъ у себя предателя.
Не прошло и часа, какъ горсть сбировъ, растянувшаяся по всей улицѣ, остановилась передъ студіей -- и вошла, показавъ хозяину дозволеніе произвесть домовый обыскъ, по приказанію высшаго начальства.
Не трудно найдти убѣжище того, кто хочетъ быть найденнымъ -- къ тому же начальникъ сбировъ, заранѣе условившійся съ Ченчіо, издали видѣлъ, какъ тотъ вошолъ, и зналъ навѣрное, что ему не придется напрасно обыскивать.
Бѣдный Манліо! довѣрчивый -- какъ вообще довѣрчивъ честный людъ, онъ пытался увѣрить пройдоху, что ничего и никого нѣтъ въ его студіи такого, что могло бы показаться подозрительнымъ полиціи, пытался потомъ направить поиски въ сторону противоположную той, гдѣ спрятался Ченчіо. Но воръ, для сокращенія наскучившей ему комедіи, дернулъ главнаго съищика за-полу, когда тотъ шествовалъ мимо,-- и сей, съ побѣдоноснымъ видомъ, схватилъ своего же соучастника за-воротъ:
-- Гм! гм!... Вы отдадите отчотъ правительству его святѣйшества въ укрывательствѣ враговъ государства... сказалъ, нахохлившись, сбиръ и прибавилъ: -- послѣдуйте немедленно въ тюрьму за преступникомъ, котораго хотѣли скрыть.
Манліо, мало привычный въ соприкосновенію съ дѣятелями этого закона, стоялъ какъ пораженный громомъ -- но при угрозахъ проныры, въ немъ заговорила кровь и взглядъ бѣгло пробѣжалъ по предметамъ, наполнявшимъ студію. То были рѣзцы, долота, глыбы -- и онъ готовъ уже былъ схватить массивную ногу какого-то геркулеса и разбить ею черепъ съищика, когда появилась -- сходя съ лѣстницы вмѣстѣ съ матерью -- Клелія.
При видѣ обѣихъ любимыхъ созданій, гнѣвъ художника спалъ разомъ. Обѣ онѣ, замѣтивъ съ балкона приближеніе необычныхъ гостей, заслышавъ повелительные голоса сбира, испуганныя и любопытныя сошли въ студію.
Пали уже вечерніе сумерки -- и такъ-какъ въ общемъ планѣ ареста Манліо значилось, не отводить его въ тюрьму днемъ, во избѣжаніе столкновенія съ трастеверянами, любившими и уважавшими нашего пріятеля,-- а по разсчету сбира, не требовалось уже запаздывать дольше, то онъ, съ ужимкой хитрой лисы, скомандовалъ:
-- Идите за мной! и, какъ бы изъ состраданія, присовокупилъ: -- успокойте вашихъ дамъ, дѣло кончится ничѣмъ; вамъ придется отвѣтить только на нѣкоторые пункты, и сегодня же вечеромъ, я надѣюсь, будете отпущены домой...
Напрасны были всѣ мольбы женщинъ, и Манліо тотчасъ же былъ уведенъ незванными своими гостями.