Завѣщаніе.
Феноменальная алчность клерикальнаго стремленія къ исключительному обладанію всѣми матеріальными благами -- дѣло настолько же извѣстное, какъ и безкорыстное; ихъ готовность уступить остальному человѣчеству -- всему, что не-паписты -- даровое пользованіе духовными благами будущей жизни, со всѣми радостями рая, colla gloria del paradiso, включительно.
Остальнымъ -- невѣжество и нищета, ради maggior gloria di Dio; папистамъ -- наслажденія и богатство, опять-таки ради maggior gloria того же Dio?!...
Теперь не то -- но бывало, патеры, обманами и запугиваньями, накопляли себѣ несмѣтныя богатства; примѣромъ тому Сицилія, гдѣ половина острова принадлежала нѣкогда патерамъ и фратамъ всякихъ сортовъ.
И было два главныхъ источника ихъ богатствъ: первый составлялся изъ приношеній знати, полагавшей, уступкою части накраденнаго имущества церквѣ, узаконить за собой право обладанія остальною и большею, не накликая за то на себя гнѣва божьяго; второй составляли ихъ продѣлки у изголовья умирающихъ, напутствуемыхъ въ жизнь вѣчную и запугиваемыхъ страхами ада и пекла; вымогательства, подлоги, подмѣны "духовныхъ" въ ущербъ законнымъ наслѣдникамъ, безъ сожалѣнія обираемыхъ per maggior gloria di Dio...
Шелъ декабрь 1849. Римская республика -- провозглашенная единогласнымъ в о томъ законныхъ представителей народа -- была уже погребена иностранными штыками. Патеры, захватившіе снова прежнее могущество, увидали себя въ необходимости снова пополнить "запасцы", пощипанные нѣсколько еретиками-республиканцами, пополнить ради комфорта духовнаго и спасенія душъ.
Было з а -девять -- и непроглядная ночь царила уже надъ почти безлюдною площадью Ротонды... Знаете ли вы, что такое Ротонда , эта маленькая церковь, куда каждое утро нѣсколько бабёнокъ сходятся подивиться на патерчёнка {Frété -- патеръ; pretuneolo -- маленькій патеръ.}, упражняющагося per maggior gloria di Dio? Ротонда -- это Пантеонъ древняго Рима!-- постройка, насчитывающая уже двѣ и больше тысячи лѣтъ, а съ виду какъ будто только вчера воздвигнутая, такъ хорошо она сохранилась, такъ величественна ея архитектура! Но патеры сдѣлали изъ Ротонды то же, что изъ римскаго Форума древнихъ владыкъ міра -- Campo Vaccino {"Коровье поле". Такъ иногда римляне называютъ заглохшій и заросшій травою форумъ. (Прим. перев.)}...
И такъ, было за-девять темной декабрьской ночи, когда черезъ площадь Ротонды прокралось что-то черное-черное, встрѣча чего заставила бы вздрогнуть хоть кого, изъ храбрецовъ Калатафими.
Отвращеніе или страхъ, что именно возбуждалось появленіемъ этой тѣни?-- не умѣю сказать; но полагаю, и то и другое. Оба эти чувства, въ этомъ случаѣ, были вполнѣ извинительны, такъ-какъ подъ черной сутаной, кравшейся въ темнотѣ, билось сатанинское сердце, взволнованное преступнымъ замысломъ такого пошиба, который въ состояніи зародиться и воплотиться только въ клерикальной душѣ.
Приблизясь къ воротамъ дома Помпео, расположеннаго въ глубинѣ піаццы, незнакомецъ, осторожно приподнявъ защелку, тихонько опустилъ ее и вперилъ пытливые глазки въ густую темноту улицы, опасаясь, вѣроятно, чтобъ не помѣшали ему совершить то подлое дѣло, которымъ готовился пополнить онъ рядъ мрачныхъ драмъ своего гнуснаго житія.
Но кому было мѣшать совершителю преступленій тамъ, гдѣ хозяйничаютъ наемщикъ и папистъ? гдѣ, изъ многочисленнаго населенія, все, что еще представлялось порядочнымъ, было заключено, сослано или доведено до нищеты?
Ворота аристократическаго дома отворились; привратникъ, узнавшій "почтеннѣйшаго" отца Игнаціо, поклонился ему земнымъ поклономъ, чмокнулъ его въ руку и посвѣтилъ, провожая до первыхъ ступеней лѣстницы больше для парада, чѣмъ для нужды, ибо лѣстница одного изъ богатѣйшихъ домовъ Рима была ярко освѣщена большою люстрой.
-- Гдѣ Флавія? освѣдомился пришедшій у перваго слуги, вышедшаго ему на встрѣчу, и Сиччіо, какъ звали этого слугу, чистокровный римлянинъ, не особенно долюбливавшій отца Игнація, сухо проговорилъ: "подлѣ умирающей", и тотчасъ же повернулся къ нему спиной.
Игнаціо, наизусть знакомый съ расположеніемъ комнатъ, торопливыми шажками направился прямо въ спальной, завершавшей амфиладу пріемныхъ покоевъ и роскошныхъ залъ, и, дойдя до нея, издалъ, предъ затворенною дверью, какой-то почтительный, но неопредѣленный звукъ, въ отвѣтъ на который въ ту же минуту выглянуло изъ-за двери сморщенное лицо сестры милосердія, и обладательница его тотчасъ же подобострастно посторонилась и впустила патера, обмѣнявшись съ нимъ однимъ изъ тѣхъ взглядовъ, что онъ могъ бы оледенить самое солнце.
-- Сдѣлано?... лукаво и торопливо спросилъ патеръ.
-- Сдѣлано, мигнула сестра, и они вмѣстѣ подошли въ постели умирающей.
Донъ-Игнаціо вытащилъ изъ-подъ полы какую-то склянку, налилъ изъ нея чего-то въ стаканъ и, пособляемый сестрою, приподнялъ голову страдалицы, которая машинально раскрыла ротъ и выпила, довѣрчиво или уже безсознательно, весь пріемъ.
Усмѣшка адскаго торжества освѣтила лица обоихъ негодяевъ, которые, отбросивъ на подушки голову бездыханной старухи, усѣлись рядкомъ и повели спокойную бесѣду. Флавія передала патеру тотчасъ же какой-то листъ; Игнаціо торопливо взглянулъ на подпись, поднесъ ее пристально къ глазамъ и очевидно довольный результатомъ своего осмотра, спряталъ поспѣшно бумагу въ карманъ нѣсколько дрожавшею рукою. При этомъ онъ какъ-то неясно промычалъ: "хорошо! Вы будете вознаграждены... Sta bene!"
Этотъ листъ былъ духовнымъ завѣщаніемъ синьоры Виргиніи, матери Эмиліо Помпео, убитаго на стѣнахъ Рима свинцомъ наполеоновскимъ. Жена Эмиліо, сломленная горемъ, сгинула вслѣдъ за нимъ, оставивъ двухлѣтняго сына на попеченіи бабки. Виргинія любила своего Муціо, послѣдняго отростка дома Помпео, любила страстно, и, конечно, не лишила бы его огромнаго родоваго наслѣдія. Но, что дѣлать? какъ многія женщины, она "почитала" патеровъ, и какъ многія женщины, не вѣрила, что черная сутана прикрываетъ зачастую демонскіе инстинкты.
Донъ-Игнаціо, тѣми хитростями и пронырствомъ, кои отличаютъ его касту, черезъ всевозможные ходы и подходы, добился-таки, чтобы въ духовной старухи было вписано завѣщаніе въ пользу "душъ, томящихся въ пеклѣ".
Но если подобная запись и могла удовлетворить души пекла, то она далеко не удовлетворяла ихъ ходатая, который зарился на все цѣльное достояніе дома Помпео.
Когда занемогла старая донна Виргинія, донъ-Игнаціо отрекомендовалъ ей въ сидѣлку Флавію и самъ наблюдалъ за старухой, не допуская къ ней никого изъ постороннихъ; а когда тѣло и память больной достаточно, по мнѣнію его, ослабѣли -- не встрѣтилъ затрудненія подмѣнить старую духовную новой, которою наслѣдіе Помпео всецѣло отказывалось братству Санъ-Франческо ди-Паоло, и гдѣ вмѣстѣ съ тѣмъ душеприкащикомъ и исполнителемъ послѣдней воли умирающей назначался самъ же онъ, донъ-Игнаціо.
Не встрѣтилось ему недостатка и въ благородныхъ свидѣтеляхъ и старая ханжа подписала полуживою рукой нищету и рабство злополучному младенцу, для обогащенія ненасытныхъ святошъ... А между тѣмъ обворованный Муціо тихо почивалъ въ своей комнаткѣ, еще разубранной материнскою рукой, въ позолоченной своей колыбелькѣ. Сирота-ребенокъ не зналъ, что на завтра ему придется проснуться нищимъ.