Нищій.
Восемнадцать лѣтъ минуло съ того роковаго вечера, когда черный-черный, какъ оборотень, патеръ крался черезъ піаццу Ротонды, для совершенія безбожнаго дѣла, и мы возвращаемся снова на ту же площадь, гдѣ, прислоненный къ одной изъ колоннъ Пантеона, стоялъ, завернутый въ свой дырявый, плащъ, нѣкій нищій...
Не была на этотъ разъ темная декабрская ночь, были ненастные февральскіе сумерки.
Нижняя часть лица нищаго была спрятана подъ закинутую на плечо полой плаща, но и того, что видѣлось, было достаточно, чтобъ угадать одну изъ тѣхъ физіономій, которыя, видѣнныя разъ, остаются въ памяти за всю жизнь: римскій носъ раздѣлялъ два голубые глаза, способные удивить льва, а плечи, хотя и покрытыя лохмотьями, доказывали, что человѣка, имѣющаго ихъ, не легко было бы оскорбить безнаказанно, и не одинъ скульпторъ не отказался бы заставить его позировать для торса. {Ремесло натурщика весьма почтенно въ Римѣ, классической землѣ искусствъ.}
Легкій ударъ по плечу пробудилъ нищаго отъ созерцательной неподвижности. Онъ обернулся, и съ ласковымъ видомъ молвилъ пришедшему:
-- Вы здѣсь, братъ.
И точно, по сходству, казался братомъ Муціо тотъ, кого онъ назвалъ этимъ именемъ. То былъ Аттиліо, нашъ пріятель, который къ словамъ перваго прибавилъ:
-- Вооруженъ ты?
-- Вооруженъ?!... какъ-то презрительно переспросилъ нищій: -- а зачѣмъ? Я вооруженъ гнѣвомъ и местью за мое отнятое достояніе, за похищенное мое наслѣдство... Ты думаешь, я это позабылъ? Нѣтъ, я также все это помню, какъ ты не забудешь свою Клелію, какъ не забыть мнѣ моей... Эхъ! да и зачѣмъ любовь нищему, отверженцу общества?... Кто повѣритъ, что въ груди, покрытой тряпками, можетъ такъ биться сердце, способное чувствовать?
-- А однакожъ, вставилъ Аттиліо:-- та прелестная форестьерка, я знаю навѣрное, что тебя любитъ, на сколько можетъ любить женщина...
Муціо смолкнулъ и поникъ головою, и Аттиліо, отгадывая поднявшуюся бурю въ душѣ своего друга, дотронулся легонько до его руки и шепнулъ:
-- Vieni!
И Муціо послѣдовалъ за нимъ, не вымолвивъ ни слова.
А между тѣмъ уже спала ночь, накрывшая своимъ темнымъ покровомъ вѣчный городъ; на смолкнувшихъ улицахъ, прохожіе порѣдѣли; тѣни дворцовъ и монументовъ смѣшались съ тьмой, и только мѣрные и тяжелые шаги иностранныхъ патрулей раздавались еще въ тишинѣ наступившей ночи.
Патеровъ въ эти часы встрѣчается немного, они спокойствіе предпочитаютъ риску: тепленькая спаленка для нихъ предпочтительнѣе темной улицы: въ ночное время римскія улицы не безопасны, а патеры, какъ извѣстно, въ отношеніи самихъ себя, особенно животолюбивы.
-- Покончимъ ли мы когда съ этими птицами? спросилъ развеселившійся Муціо.
-- О, да! воскликнулъ Аттиліо: -- покончимъ и скоро!
Разговаривая такимъ образомъ, друзья незамѣтно дошли до одного мрачнаго зданія, очевидно тюрьмы. Они остановились у боковой двери, недалеко отъ главнаго входа. Вошли, миновали узкій корридоръ, поднялись по лѣсенкѣ и очутились въ комнатѣ, предоставленной начальнику караула; все убранство ея состояло изъ скамьи и нѣсколькихъ стульевъ; на скамьѣ нѣсколько бутылокъ, нѣсколько стакановъ и мерцавшая лучерна. Тамъ, усадивъ гостей, сержантъ началъ первый:
-- Выпьемъ по стаканчику орвіето {Вино, выдѣлывающееся въ окрестностіхъ Орвіето.}, товарищи, что въ холодную ночь пользительнѣе благословеній самого папы... И онъ подвинулъ пузатую флягу, оплетенную тростникомъ.
-- Такъ, значитъ, сюда свели они Манліо? освѣдомился Аттиліо, едва пропустивъ первый глотокъ.
-- Сюда, какъ я тебѣ и далъ тотчасъ же знать, отвѣтилъ Дентато, драгунскій сержантъ:-- а было то прошлою ночью, эдакъ близъ одиннадцати, и засадили его въ секретную, точно важнаго преступника... Слышно, что его хотятъ поскорѣе спихнуть въ цитадель св. Духа, такъ-какъ эта тюрьма только переходная.
-- И извѣстно, по чьему приказанію былъ онъ арестованъ? спросилъ снова Аттиліо.
-- Еще бы! по приказанію фаворита и кардинала-министра. Такъ говорятъ, и еще прибавляютъ, вставилъ сержантъ:-- что его эминенція простираетъ могущественную руку свою не столько за отцомъ, сколько за дочкой -- жемчужиной Трастеверіи...
Приливомъ бѣшенства задохнулся Аттиліо при этихъ словахъ:
-- А какъ мы теперь его высвободимъ? съ замѣтнымъ нетерпѣніемъ спросилъ онъ.
-- Высвободить!? но насъ слишкомъ мало, чтобъ попытка удалась, отвѣтилъ Дентато.
-- Черезъ часъ подойдетъ Сильвіо съ десяткомъ нашихъ; вмѣстѣ мы осилимъ, надѣюсь, всю здѣшнюю стаю сбировъ, добавилъ Аттиліо, съ интонаціей убѣжденнаго человѣка.
По прошествіи нѣсколькихъ минутъ молчанія, Дентато заговорилъ снова:
-- Такъ-какъ ты рѣшился попытать счастія сегодня же ночью, то необходимо обождать по крайней мѣрѣ до полночи: тогда смотрители и тюремщики, нагрузившись возліяніями, отойдутъ ко сну. Мой лейтенантъ отпросился поблизости къ какой-то своей Лукреціи и до разсвѣта, конечно, тоже не вернется...
Рѣчь сержанта была прервана приходомъ драгуна, стерегшаго у входа и доложившаго о прибытіи Сильвіо со своими.