Годовщина 30-го апрѣля.
Раннимъ утромъ 30-го апрѣля 1849 года, къ коменданту Джіаниколо привезенъ былъ французскій сержантъ, какъ плѣнникъ, попавшій въ засаду волонтеровъ въ минувшую ночь.
Едва онъ приведенъ былъ къ коменданту, какъ напуганный разсказами римскихъ патеровъ о томъ, что всѣ защитника Рима не что иное, какъ убійцы и разбойники, палъ передъ нимъ на колѣни и именемъ божіимъ сталъ заклинать, чтобы его не убивали {Это фактъ историческій. (Прим. авт.)}.
Комендантъ усмѣхнулся, поднялъ его съ колѣнъ, успокоилъ и, обращаясь къ окружавшимъ его лицамъ, произнесъ:
-- Однако это хорошій знакъ! Мы вѣроятно побѣдимъ; тщеславные наши гости едва только пожаловали, и одинъ уже успѣлъ довольно оригинально заявить римскимъ защитникамъ свою храбрость!
Предсказаніе это, какъ извѣстно, оправдалось въ тотъ же самый день. Французы, высадившіеся въ Чивитта-Веккіи, и подъ ложнымъ именемъ нашихъ друзей прокравшіеся до Рима, смѣясь надъ добродушіемъ и храбростію римлянъ, должны были быть наказаны и были прогнаны со стыдомъ на свои суда, гражданами Рима.
Римляне помнятъ это славное число 30-го апрѣля, но праздновать его годовщину имъ, понятно, не позволяетъ правительство. Однако мысль о томъ, чтобы торжествовать память этого дня, живетъ не въ одномъ Римѣ, а во всѣхъ городахъ, еще подвластныхъ папѣ. Въ Витербо, гдѣ, во время нашего разсказа, не было еще ни своего, ни чужаго войска, населеніе согласилось отпраздновать эту годовщину, для чего и были сдѣланы всѣ нужныя приготовленія. Но если въ Витербо не было войска, то городъ этотъ не имѣлъ недостатка въ шпіонахъ -- и римское правительство этими современниками рыцарями было обо всемъ заранѣе предувѣдомлено.
Праздничный комитетъ постановилъ, чтобы въ этотъ день послѣ полудня всѣ работы въ городѣ были прекращены. Вся молодежь въ праздничныхъ одеждахъ съ трехцвѣтными перевязями на правой рукѣ должна была собраться къ этому времени на соборной площади, и оттуда церемоніальнымъ шествіемъ направиться въ римскимъ воротамъ города, чтобы этимъ какъ заявить свой привѣтъ древнему городу, нѣкогда владычествовавшему надъ міромъ, такъ и выразить свое уваженіе къ доблести тѣхъ его гражданъ, участіе которыхъ сдѣлало этотъ день незабвеннымъ для Италіи.
Папское правительство струсило не на шутку и, чтобы помѣшать во что бы то ни стало осуществленію этой демонстраціи, приказало новымъ иноземными войскамъ, только еще нанятымъ, ускореннымъ маршемъ идти въ Витербо.
Такимъ образомъ, въ то время, когда населеніе, какъ бы забывая о своемъ долгомъ рабствѣ, предавалось оживленію праздника, и молодежь, вернувшаяся съ шествія къ римскимъ воротамъ, разгуливала по площади, предшествуемая музыкантами, громившими патріотическіе гимны, когда женщины, обыкновенно болѣе мужчинъ склонныя къ сочувствію ко всему честному и славному, наполняли балконы и привѣтно махали проходящимъ трехцвѣтными знаменами,-- изъ тѣхъ самыхъ воротъ, откуда только что возвратилась процессія, показалась колонна иноземнаго войска. Съ заряженными ружьями, ускореннымъ шагомъ, войско это вошло на главную улицу Витербо, гдѣ еще гуляли жятели.
Впереди войска шелъ полицейскій агентъ съ нѣсколькими помощниками и торжественнымъ тономъ потребовалъ отъ публика, чтобы она разошлась.
Громкій и дружный свистъ былъ отвѣтомъ на его рѣчь. Нѣсколько камней, ловко брошенныхъ, задѣли агента и его товарищей. Испуганный представитель власти спрятался за солдатъ и умоляющимъ голосомъ обратился къ ихъ начальнику.
-- Рѣжьте, бейте ихъ -- бога ради. Стрѣляйте и пожалуйста не щадите этихъ каналій!
Просьба эта была совершенно излишнею. Въ воображеніи начальника уже возникла мысль и наградѣ и отличіи; зная при томъ, что возбужденіе ненависти народа къ пришлому войску, вообще операція небезвыгодная, немедленно скомандовалъ: на штыки!
Жители Витербо не были нисколько приготовлены къ схваткѣ; при томъ и имъ, какъ и жителямъ другихъ итальянскихъ городовъ, революціонные комитеты запрещали въ то время всякое дѣйствіе, и потому они тотчасъ же разсѣялись по разнымъ улицамъ, чему значительно помогли наступавшія сумерки и то, что во всемъ городѣ женщины, въ одно мгновеніе ока, и повсюду загасили огни.
Наемщикамъ пришлось нападать только на однѣхъ собакъ, да на ословъ, которые возвращались изъ деревень, нагруженные провизіею. Собаки подняли страшный лай, ослы завыли.
Блистательное дѣло, слѣдовательно, должно было само собою окончиться. Было около 10 часовъ вечера и по всему городу царила торжественная тишина. Войско разбило на площади бивуаки и храбрые воины, увѣнчанные лаврами славнаго дня, предались отдохновенію... Прохожихъ на улицѣ почти не было, и среди царившей повсюду тишины было слышно, какъ въ "Гостиницѣ Луны" большой колоколъ звонилъ къ табльдоту. Въ этой лучшей гостиницѣ города было накрыто пятьдесятъ кувертовъ, и все сіяло тою роскошью, которая въ наши дни уже никого не удивляетъ, ибо встрѣчается повсюду.
Одновременно съ звукомъ раздавшагося колокола, у подъѣзда гостиницы остановилась карета, изъ которой вышла дама въ дорожномъ платьѣ. Хозяинъ гостиницы проводилъ свою гостью въ лучшій изъ нумеровъ, и спросилъ ее, не желаетъ ли она ужинать у себя въ комнатѣ, но она заявила желаніе явиться за табльдотомъ.
Зала, когда въ нее вошла новопріѣзжая, была уже полна. Ее наполняли, впрочемъ, большею частью офицеры иноземнаго войска, но было и нѣсколько пріѣзжихъ итальянцевъ, также какъ и коренныхъ жителей Витербо. При входѣ Джуліи (это была она), взоры всѣхъ присутствовавшихъ обратились на нее,-- такъ поразительно хороша она была въ этотъ вечеръ.
Хозяинъ, уже сидѣвшій въ парадной одеждѣ на концѣ стола, поднялся при ея входѣ и любезно предложилъ ей занять первое мѣсто, по правую сторону отъ себя. Офицеры, видя это, тотчасъ же заняли мѣста, находившіяся по близости.
Джулія, замѣтя, что около нея толпились наемщики, уже раскаивалась, что она такъ скоро согласилась на предложеніе хозяина, но поправить ея ошибку -- было уже невозможно.
Въ досадѣ она обвела глазами все общество и вдругъ увидала два глаза, устремленные прямо на нее. Глаза эти принадлежали Муціо, который сидѣлъ на другомъ концѣ стола, рядомъ съ Аттиліо и Ораціо.
Сначала Джулія подумала, что это не Муціо, и она обманывается. Она никогда не видала его такъ хорошо одѣтымъ, а Аттиліо и Ораціо она прежде встрѣчала только мелькомъ. Но сомнѣваться было трудно... это точно были они. Когда она въ этомъ убѣдилась, ей еще болѣе стало невыносимо ея сосѣдство, вызвавшее на ея щеки краски стыда... Между тѣмъ ни подойти къ Муціо, ни поклониться ему, въ то время, когда ей нужно было передать ему такъ много и такъ о многомъ разспросить его, не было рѣшительно никакой возможности, не возбуждая подозрѣній и не компрометируя его, въ то время, когда на нея смотрѣло пятьдесятъ человѣкъ.
Что происходило въ это время въ душѣ Муціо -- трудно и передать. Послѣ продолжительной разлуки съ Джуліей, онъ, наконецъ, увидѣлъ ее, но въ какомъ обществѣ! рядомъ съ чужеземцами, пришедшими проливать итальянскую кровь! Это непріязненное сосѣдство онъ считалъ оскорбленіемъ для Джуліи, и готовый, подобно своему тёзкѣ, Муцію Сцеволѣ, на всякую для нея жертву, чувствовалъ въ себѣ львиную силу и страшное негодованіе противъ враговъ Италіи.
Женщины обыкновенно отгадываютъ подобное душевное настроеніе, и мало того, уважаютъ только тѣхъ, кто способенъ его испытывать. Видя, какая буря кипитъ въ Муціо, она взглянула на него такимъ благодарнымъ взглядомъ, что чувство его тотчасъ же нѣсколько успокоилось.
Между тѣмъ офицеры завели между собою разговоръ о римскихъ дѣлахъ и утреннихъ происшествіяхъ и въ словахъ своихъ мало стѣснялись, разсуждая объ итальянцахъ съ своимъ обычнымъ къ нимъ презрѣніемъ.
Джулія не выдержала этого разговора и съ гордымъ видомъ поднялась съ своего мѣста, чтобы уйти изъ залы. Друзья наши увидѣли это и тоже стали уже подниматься со стульевъ, чтобы подойти къ ней, какъ вдругъ раздавшійся дружный взрывъ смѣха, снова какъ бы приковалъ ихъ къ своимъ мѣстамъ.
Смѣхъ былъ вызванъ грубою шуткою одного изъ офицеровъ, который разсказывалъ, что при одномъ ихъ появленіи, витербцы разбѣжались отъ, нихъ какъ зайцы. "Хороши же -- прибавилъ онъ -- эти храбрые либералы, о которыхъ такъ много говорятъ!"
Друзья наши вышли изъ себя отъ негодованія и три перчатки разомъ полетѣли прямо въ лицо обидчику.
-- А! милости просимъ, милости просимъ! продолжалъ острякъ, медленно повертывая и разсматривая перчатки.-- Ихъ три -- это очень пріятно! Вотъ, господа, новое доказательство храбрости итальянцевъ. Трое одновременно вызываютъ одного!... Трое противъ одного! Это порыцарски, нечего сказать...
И онъ залился насильственнымъ смѣхомъ, поддержаннымъ всѣми офицерами.
Давъ время стихнуть смѣху, Муціо всталъ со стула и громовымъ голосомъ произнесъ:
-- Вы нѣсколько ошиблись въ своемъ счетѣ. Вызываютъ дѣйствительно трое, но только вызываютъ не одного, а всѣхъ васъ!...
При этихъ словахъ Ораціо и Аттиліо тоже поднялись съ своихъ мѣстъ и грозно взглянули на офицеровъ.
Слова Муціо произвели значительный эффектъ, различно отразившійся на обѣихъ партіяхъ, сидѣвшихъ за однимъ столомъ. Итальянцы съ благодарностью и уваженіемъ взглянули на своихъ соотечественниковъ, иноземцы же на мгновеніе просто онѣмѣли отъ изумленія. Но скоро находчивость одного изъ нихъ привела ихъ въ себя.
-- Господа! поднялся онъ съ бокаломъ въ рукѣ: -- я предлагаю общій тостъ за то пріятное обстоятельство, что мы нашли, наконецъ, между итальянцами достойныхъ себѣ противниковъ.
-- А я, съ своей стороны, предлагаю другой, отвѣтилъ Ораціо: -- а именно, за свободу Рима и скорѣйшее его очищеніе отъ всякой иноземной нечести!
Слова эти носили на себѣ такой оскорбительный характеръ и произнесены были съ такимъ выраженіемъ презрѣнія, что офицеры какъ бы инстинктивно схватились за ефесы своихъ шпагъ и, вѣроятно, тотчасъ же произошла бы общая схватка, еслибы одинъ изъ офицеровъ, человѣкъ пожилой и хладнокровный, не остановилъ ихъ слѣдующими словами:
-- Господа! удержитесь на время. Не забудьте, что мы прешли сюда водворять порядокъ, а не производить скаядал. Завтра рано утромъ трое изъ насъ, встрѣтясь съ нашими обидчиками, съумѣютъ поддержать нашу честь. Теперь намъ нужно только одно: увѣренность, что эти господа не исчезнуть во время ночи и не лишатъ себя чести встрѣтиться завтра съ нами.
-- Оставляя въ сторонѣ весь оскорбительный смыслъ этихъ словъ, отвѣтилъ Аттиліо: -- мы можемъ только сказать одно. Мы готовы имѣть неудовольствіе провести всю эту ночь вмѣстѣ съ вами, и вмѣстѣ же идти на мѣсто дуэли, чтобы только не потерять счастливаго случая достойно отблагодарить враговъ нашей родины.
Офицеры стали бросать жребій, при помощи бумажекъ съ написанными на нихъ именами; жребій палъ на одного француза-легитимиста, на австрійца и на карлиста-испанца.
Трое другихъ офицеровъ были избраны въ секунданты. Трое изъ сидѣвшихъ итальянцевъ предложили въ свою очередь свои услуги своимъ землякамъ, а такъ-какъ оскорбленія были съ обѣихъ сторонъ, то было рѣшено, что дуэль будетъ на смерть, а враги одновременно сойдутся съ разстоянія въ пятнадцать шаговъ, вооруженные револьверами, саблями и кинжалами. Секунданты провели весь остатокъ ночи въ приготовленіи оружія, чтобы шансы обѣихъ сторонъ были уравнены.
Мѣсто дуэли было назначено въ Циминскомъ лѣсу.
Съ ранней зарей противники и ихъ секунданты пришли вмѣстѣ на назначенное мѣсто.
Дуэль, однако, не состоялась, такъ-какъ едва только были отмѣрены пятнадцать шаговъ и противники стали становиться у барьера, какъ вдругъ на той же дорогѣ, которою они пришли, показался иноземный отрядъ, съ знакомымъ уже намъ полицейскимъ агентомъ и нѣсколькими его помощниками.
Наступило общее недоумѣніе, во время котораго команда двинулась въ штыки на итальянцевъ.
Всѣ другіе, кому пришлось бы находиться на мѣстѣ нашихъ друзей, конечно, пустились бы въ бѣгство при такой неожиданной аттакѣ, но они, какъ мы знали, не были изъ числа людей, теряющихся отъ неожиданности или количествениго превосходства непріятелей. Прежде всего они бросили испытующій взглядъ на своихъ противниковъ, чтобы убѣдиться, не было ли появленіе войска ихъ продѣлкой. Оказалось, однаю, что всѣ шестеро чужеземцевъ были не мало удивлены этому появленію, такъ что готовы были даже броситься на защиту своихъ противниковъ. Тогда друзья наши, обратясь лицомъ въ лицу къ войску, съ взведенными револьверами въ рукахъ, стали медленно и въ порядкѣ отступать къ чащѣ лѣса.
Не мало помогло имъ при этомъ то обстоятельство, что солдаты, увидя вмѣстѣ съ римлянами, противъ которыхъ они шли, своихъ офицеровъ, нѣсколько растерялись. Полицейскій агентъ, однакожъ, спрятавшійся для безопасности за солдатъ, замѣтивъ это недоумѣніе, разгорячился и кричалъ войску: "да стрѣляйте же, стрѣляйте же бога ради! вотъ сюда, въ эту сторону, вотъ туда, куда они удаляются!" Въ то же время онъ приказалъ стрѣлять и своимъ агентамъ и двѣ пули одновременно задѣли двоихъ изъ отступавшихъ секундантовъ.
Аттиліо въ отвѣтъ на этотъ залпъ въ свою очередь выстрѣлилъ, и такъ удачно, что пуля срѣзала при своемъ полетѣ кончикъ носа агента, и онъ съ криками и воплями пустился бѣжать со всѣхъ ногъ назадъ въ Витербо.
Такъ-какъ все это появленіе войска -- было дѣломъ полиціи, которая черезъ своихъ агентовъ узнала о прибытіи въ Витербо трехъ изгнанниковъ и хотѣла ихъ заарестовать, то съ бѣгствомъ раненаго агента, войско могло вернуться обратно, но командовалъ имъ нѣкто -- капитанъ Тортиліа, закоренѣлый карлистъ, и ему показалось такимъ славнымъ и легкимъ дѣломъ изловить шесть итальянцевъ, что онъ снова скомандовалъ своимъ подчиненнымъ аттаку, и произнося безпрестанно испанскія ругательства "Voto а Dios" и "Coramba", самъ впереди войска погнался за ними.
Раненые секунданты -- подъ прикрытіемъ нашихъ друзей -- уже успѣли добраться до лѣса. Ораціо, Муціо и Аттиліо выдерживали пока было возможно нападеніе, но когда всѣ заряды ихъ револьверовъ были истощены, то положеніе ихъ, въ виду все ближе и ближе подходившаго непріятеля, становилось критическимъ. Ораціо вынужденъ былъ необходимостью прибѣгнуть къ своему рожку. Въ отвѣтъ на его сигналъ, изъ лѣсу, съ разныхъ сторонъ послышался страшный гулъ, и изъ чащи стали показываться люди. Это были товарищи Ораціо, нѣкоторые изъ трехсотъ -- находившіеся въ Циминскомъ лѣсу и только что прибывшіе изъ замка, на который ождалось новое нападеніе.
Вмѣстѣ съ ними появились Клелія, Ирена и Джонъ -- вооруженныя и готовыя въ битву. Дренѣ и Клеліи принадлежало повидимому начальство командой.
Новоприбывшіе не стали стрѣлять, но съ крикомъ Viva l'Italia, пошли въ штыки на озадаченное неожиданностью войско: на солдатъ напалъ страхъ и офицеры ни командою, ни сабельными ударами не могли ихъ остановить отъ бѣгства. Тортиліа, какъ человѣкъ храбрый, бывшій сначала впереди солдатъ, теперь оставался послѣдній, ему казалось стыдно бѣжать. Аттиліо захватилъ его въ плѣнъ, несмотря на все его геройское сопротивленіе. Пустивъ въ догонку войска нѣсколько выстрѣловъ, чтобы отнять отъ него охоту возвращаться, итальянцы озаботились осмотромъ раненыхъ, которые были съ обѣихъ сторонъ. Раненыхъ папистовъ они отправили въ Витербо подъ прикрытіемъ отдавшихся въ плѣнъ, а съ своими и Тортиліа -- котораго они оставили аманатомъ -- удалились въ лѣсъ.
Клелію и Ирену со всѣхъ сторонъ осыпали поздравленіями. Муціо привѣтствовалъ въ лицѣ ихъ тѣхъ женщинъ, которыя должны явиться освободительницами Рима,-- если несостоятельность мужчинъ для такого подвига станетъ еще продолжаться.
Не успѣлъ еще онъ окончить своей рѣчи, какъ вдругъ передъ изумленными взорами всѣхъ дѣйствующихъ лицъ этой сцены предстала Джулія.
Она спѣшила на мѣсто дуэли, о которой только что узнала. Джонъ увидѣлъ ее еще издалека, и бросился къ ней на встрѣчу. Для бѣднаго мальчика она была всѣмъ: отечествомъ и семействомъ.
Она немедленно обмѣнялась со всѣми привѣтами, и тотчасъ же познакомилась съ Иреною, романическую исторію которой, по наслышкѣ, она уже знала.