Прекрасная чужестранка.
Извѣстно, что Римъ -- классическая страна искусствъ. Тамъ, какъ бы естественная выставка древнихъ руинъ -- храмовъ, колоннъ, мавзолеевъ, статуй, остатковъ греческаго и римскаго творчества великихъ произведеній Праксителей, Фидіевъ, Рафаэлей и Микель-Анджело; тамъ на каждомъ шагу возстаютъ, порываясь въ небо, остовы исчезнувшаго величія, запыленные двадцатью протекшими надъ ними вѣками, испещренные побѣдными надписями народа-гиганта, которымъ до сихъ поръ дивятся путешественники, изучаютъ, списываютъ и везутъ къ себѣ, въ свои страны, блѣдныя копіи этого минувшаго величія.
Патеры посягали-было испортить эти двадцати-вѣковыя свидѣтельства величія древности, внося въ стѣны храмовъ современныя украшенія дурнаго вкуса, но, прекрасное, великое, чудесное появляется еще чудеснѣе отъ близости такого сосѣдства.
Джулія, прекрасная дочь гордой Англіи, жила въ Римѣ уже нѣсколько лѣтъ. Дитя свободнаго народа, она презирала все, что принадлежало къ породѣ папистовъ. Но Римъ! Римъ геніевъ и легендъ, отечество Фабіевъ и Цинциннатовъ, ярмарка очарованій,-- этотъ Римъ былъ для Джуліи волшебствомъ. Она видѣла все, что было замѣчательнаго въ Римѣ; она посвящала, всѣ дни, всѣ часы свои на изученіе этихъ чудесъ. Она умѣла цѣнить творенія искусствъ, и ежедневное ея занятіе состояло въ копированіи ихъ.
Между великими мастерами она выбрала себѣ предметомъ изученія Буонаротти и всю его школу, представляющую столько разнообразія и пищи для воображенія.
Передъ дивной колоссальной фигурой Моисея {"Моисей" Микель-Анджело Буонаротти, въ церкви св. Петра -- in Vincoli. (Прим. авт.)} она проводила цѣлые часы въ созерцаніи: отпечатокъ величія на этомъ челѣ и величественность позы казались ей неподражаемыми, не имѣющими себѣ ничего подобнаго въ искусствѣ.
Она жила въ Римѣ потому, что въ Римѣ нашла пищу своей художественной натурѣ, своей снѣдающей любви въ прекрасному, и въ Римѣ она рѣшилась жить и умереть потому, что не въ состояніи была оторваться даже на одинъ день отъ восторженнаго созерцанія предметовъ своего поклоненія.
Молодая, богатая, рожденная и воспитанная въ дальной и строгой Англіи, какъ могла Джулія разстаться навсегда и навсегда покинуть подругъ и родныхъ, которая ее любили? Какъ?! она нашла свой міръ между остовами развалинъ, и подъ изношеннымъ плащомъ нашего нищаго экзальтированное воображеніе ея отгадало типъ благородной расы древнихъ квиритовъ.
Въ студіи Манліо, куда она заходила нерѣдко, она встрѣтила Муціо, который исполнялъ иногда у художника обязанности натурщика.
Что было за дѣло Джуліи до его низкаго положенія? Развѣ не было на этомъ челѣ того же отпечатка и въ этой поступи того же величія, что поражали ее въ мраморныхъ статуяхъ?
Несмотря на нищету Муціо, Джулія влюбилась въ него съ перваго раза, какъ его увидала. Бѣдность въ ея глазахъ нисколько ему не вредила, нисколько не унижала его. Бѣдность портитъ только людей слабыхъ, а Муціо таковымъ не былъ. Да и что въ богатствѣ? Развѣ оно увеличиваетъ достоинства человѣка?
А Муціо, любилъ ли Джулію? Да, онъ отдалъ бы за нее вселенную, хотя и не рѣшился бы никогда открыть ей любовь свою...
Разъ, вечеромъ, на Лунгарѣ, два пьяные солдата пристали-было къ нашей героинѣ, когда она одна, безъ провожатаго, возвращалась изъ студіи Манліо, и силой хотѣли повести съ собой. То было лучшимъ моментомъ въ жизни Муціо, слѣдившимъ за нею издали: онъ ранилъ и повалилъ одного (другой пустился въ бѣгство), и съ этого вечера никто уже не смѣлъ оскорблять Джуліи на улицѣ.
Въ тотъ самый день, когда женщины Манліо положили отправиться въ палаццо Корсини, Джулія всходила на Яникульскій холмъ, чтобъ посѣтить по обычаю его студію. Отъ молодаго ученика узнала она печальную исторію съ художникомъ, узнала о попыткѣ женщинъ, но не могла узнать, какая именно причина была всему этому. Пока стояла она встревоженная и задумчивая, пришелъ Аттиліо, и отъ него-то услышала она подробности всего дѣла.
-- Надобно же, наконецъ, узнать, что все это значитъ, сказала молодая иностранка: -- должно думать, что женщины пошли хлопотать о помилованіи, но и намъ не слѣдуетъ терять ни минуты; я имѣю доступъ въ палаццо Корсини; вѣроятно, мнѣ скорѣе, чѣмъ кому-либо другому удастся все разузнать и я надѣюсь еще до вечера увѣдомить васъ обо всемъ...
При этихъ словахъ, не объясняя ничего болѣе, она удалилась.
Аттиліо, усталый отъ ночной тревоги и ходьбы, опечаленный отсутствіемъ Клеліи, остался въ студіи, чтобъ еще разъ поразспросить молодаго Спартако о вещахъ, такъ его интересовавшихъ.