Инкоу.
11-го іюня.
Мы возвратились въ Дашичао вечеромъ, часовъ въ 11.
Привезли раненыхъ отъ Мищенко: сегодня у него былъ бой и хорошій. Раненъ полковникъ въ плечо и два солдата, не тяжело. Идемъ ужинать.
За ужиномъ на верандѣ мы сидимъ, ѣдимъ, пьемъ квасъ и разговариваемъ, конечно, о текущихъ дѣлахъ.
Рядомъ со мной саперный подполковникъ Спиридоновъ,-- тотъ самый, который провелъ послѣ перерыва поѣздъ въ Портъ-Артуръ. Это смуглый брюнетъ, напряженный, ищущій и жадный захватить одно, десять, двадцать и такихъ же и новыхъ, какихъ угодно, самыхъ отчаянныхъ дѣлъ. Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія при одномъ взглядѣ на него. Въ его вѣдѣніи теперь поѣзда и линіи въ сферѣ соприкосновенія съ непріятелемъ. На этомъ основаніи онъ предъявляетъ намъ маленькую претензію -- почему мы не взяли у него офицера въ провожатые.
-- Да позвольте: мы ничего не знаемъ о вашемъ назначеніи.
-- Что жъ, святымъ духомъ мы должны это знать?
-- Ну, вотъ вы уже и обижаетесь, а попадись вы съ поѣздомь къ японцамъ, кто отвѣтилъ бы?
За ужиномъ всѣ примирились, и подполковникъ разсказалъ комичный эпизодъ, бывшій съ нимъ подъ Вафангоу. Интересуясь боемъ, онъ съ нѣсколькими агентами дороги отправились пѣшкомъ на горы, чтобы лучше видѣть оттуда. Всѣ они были въ бѣлыхъ кителяхъ, и японцы, придявъ ихъ, вѣроятно, за начальство, открыли по нимъ пальбу изъ пушекъ. Снаряды стали рваться и надъ головой, и по бокамъ, и впереди, и сзади, а X., одинъ мирный житель, соблазненный компаніей, началъ такой кэкъ-уокъ танцовать, что и теперь, слушая полковника, ужинавшіе умирали отъ смѣха.
-- Ну, конечно, драли кто какъ могъ, вразсыпную. Мы съ Р. бѣжимъ, вдругъ видимъ лошадь безъ всадника,-- прекрасная лошадь, отличное сѣдло... Я къ ней: "Васька, Васька, тпр... тпр... Ва-аська..." и хвать ее за поводъ... "Ну, теперь я тебѣ покажу, какой ты Васька!"' Вскочилъ. Р. кричитъ: "Меня возьмите!" Посадилъ и его сзади и началъ этому Васькѣ всыпать. Р. кричитъ: "Тише, тише! Разобьете у меня все!" -- "По военному времени ничего бьющагося не полагается!" Подскакиваемъ къ семафору: генералъ Самсоновъ! Я говорю P.: "Слѣзьте, неловко, надо честь отдавать!" Обхватилъ меня: "Ни за что! Разбили все, да еще слѣзай!" Ну, такъ и подъѣхалъ къ генералу; лапу къ козырьку... Это что за лошадь у васъ?" -- "Такъ и такъ, у японцевъ отбили".-- "У какихъ японцевъ? Это лошадь полковника, начальника моего штаба". Ну что жъ, съ чужого коня среди грязи долой. Слѣзли. Смотримъ, и полковникъ идетъ. Оказалось, что одинъ изъ снарядовъ, разорвавшійся близко, напугалъ нашего Ваську,-- онъ шарахнулся, взвился на дыбы, упалъ съ полковикомъ, а потомъ вскочилъ и ускакалъ.
Мы кончаемъ ужинъ, прощаемся съ любезнымъ хозяиномъ и идемъ въ наши вагоны.
Пока мы спимъ, поѣздъ привозитъ насъ въ Инкоу.
Утромъ ко мнѣ заглядываетъ Н. А. Демчинскій и кричитъ своимъ мощнымъ голосомъ:
-- Будетъ дрыхнутъ: вставайте!
-- Вы какими судьбами здѣсь?
-- Какими судьбами, бодай васъ комаръ лѣвымъ копытомъ, уѣхали, ничего не сказали, на шесть часовъ безъ папиросъ оставили.
-- Вѣдь мы же условились, въ которомъ часу уйдеть поѣздъ, еще часъ васъ ждали.
-- Ну, ладно, ладно, вставайте.
-- Являлись?
-- Все сдѣлалъ.
Н. А. разсказываетъ о своихъ визитахъ. Между прочимъ, ему поручено, если это возможно по имѣющимся даннымъ, опредѣлить погоду въ іюлѣ. Въ Мукденѣ, Ляоянѣ живутъ старожилы-англичане, семилѣтнія данныя имѣются у дороги.
-- Вотъ къ вамъ и направилъ меня генералъ,-- обращается H. А. къ Степану Николаевичу.
-- Новое, значитъ, начальство, благодаримъ!
-- О, да, да! Я васъ подберу!
-- Да ужъ и подбирать нечего, только успѣвай во всѣ стороны поворачиваться да прикладываться къ козырьку: "Слушаю-съ!". Во снѣ и то только и снится, что -- "слушаю-съ!". Зоветъ начальство: "Вы что это себѣ думаете? Если провіантъ сгніетъ отъ дождей, что армія будетъ ѣсть? 3600 кв. саженъ доподнительныхъ помѣщеній должно быть готово... кратчайшій срокъ!" -- "Слушаю-съ!" -- "Съ 15-го надо одиннадцать воинскихъ на нижніе участки, съ 20-го -- шестнадцать! Смотрите, не остановите все дѣло!" -- "Уголь, уголь, уголь!" -- "Помните: первые поѣзда въ Портъ-Артуръ..." -- "Слушаю-съ".-- "Дрова, давайте дровъ, гдѣ у васъ дрова?!" -- "Еще помѣщеній!" -- "Те-те-те! Да у васъ шпалы сгнили! Берите откуда хотите -- всѣ смѣнить!" -- "Батюшки, а кюветы, кюветы совсѣмъ заплыли! Да что жъ это? Вы посмотрите только, посмотрите: солома, окурки, бумажки! Да вы понимаете все значеніе хорошаго санитарнаго состоянія арміи? Вѣдь впустите болѣзни,тогда уже поздно будетъ!" -- "Пятьсотъ человѣкъ ежедневно..." -- "Пять, десять тысячъ, но чистота вездѣ, гдѣ войска, должна быть идеальная!" Думалъ, что хоть здѣсь часа на три отдышусь. И на вотъ тебѣ!
И С. Н., комично раздвинувъ пятерню, говорить унылымъ голосомъ Н. А.:
-- Слушаю-съ!..
-- Да ужъ, пожалуйста, а я буду васъ имѣть въ виду...
-- Такъ что виды всѣ отдали ужъ, а насчеть нужныхъ вамъ свѣдѣній не сумлѣвайтесь,-- всѣ ихъ вамъ черезъ три дня предоставимъ, и распорялсеніе на глазахъ вашего превосходительства сейчасъ же дали по телеграфу. Объ одномъ почтительнѣйшая просьба: ежели бить будете, такъ не въ зубы только; какъ видите, два, да еще переднихъ, потерялъ, такъ опасаюсь, какъ бы до окончанія войны хватило...
-- И, если вѣшать, такъ за шею?
-- Если ваша ласка...
-- Да, надо, надо васъ учить...
-- Насъ, дураковъ, не учить, такъ кого же и учить! А наше дѣло солдатекое: "слушаю-съ", "радъ стараться",
-- Ну, такъ вотъ...
Мы выходимъ на платформу.
XLI.
Инкоу.
11-го іюня.
Вѣтреное утро. Плоская равнина, плоская даль съ шоколадными волнами Ляохе, маленькое станціонное зданіе изъ сѣраго кирпича съ надписью "Инкоу", пустота кругомъ, какъ брошенная усадьба, гдѣ живетъ только сторожъ, да и того никогда не увидишь.
Въ ста сажепяхъ устье Ляохе. Вѣтеръ рветъ и клонитъ паруса шныряющихъ джонокъ. Въ пыльномъ туманѣ вырисовывается на другой сторонѣ плоскій городокъ -- Ню-чуанъ. Это европейская часть города. Китайская -- гдѣ-то тамъ, за тѣми столбами и тучами изъ мелкой желто-сѣрой,-- какъ и цвѣтъ воды въ Ляохе,-- пыли.
Вѣтеръ противный, и мы рѣшаемъ ѣхать туда на лошадяхъ, а обратно по вѣтру на лодкѣ.
Въ двухколесныхъ китайскихъ кареткахъ, запряженныхъ плотными мулами съ остриженными гривами, мы разсаживаемся по-двое: одинъ внутри, другой на облучкѣ, рядомъ съ кучеромъ. Я знакомъ съ этими каретками безъ рессоръ,-- въ 98-мъ году проѣхалъ въ нихъ отъ Бичжу до Портъ-Артура,-- и потому сажусь на облучокъ. Адамъ Ивановичъ залѣзаетъ внутръ и пытается заснуть. Но, ѣдемъ хотя и шагомъ, толчки такіе, что и привыкшій ко всему Адамъ Ивановичъ спать не можетъ и, владѣя немного китайскимъ языкомъ, вѣрнѣе, русско-китайскимъ жаргономъ,-- помогаетъ мнѣ разговаривать съ кучеромъ.
Кучеръ нашъ милый молодой китаецъ. Если бы не бритая половина головы и не эта коса -- никто не отличилъ бы его отъ стройнаго итальянца-юноши. Жизнерадостный, ласковый. Онъ учитъ меня, какъ здороваться съ проходящими китайцами, и я повторяю за нимъ слова привѣтствія. И мнѣ весело киваютъ головой, а мой возница говоритъ:
-- Шанго, шанго!
Какое-то русско-монголо-китайско-манчжурское слово, смыслъ котораго: хорошо. Слово, употребляемое только въ разговорѣ съ русскими.
Проѣзжаемъ мимо стоящаго у пристани брошеннаго парохода, съ заднимъ колесомъ, какой-то нашей компаніи.
-- Похо! -- говоратъ китаецъ и корчитъ пренебрежительную рожицу, значитъ: нехорошо.
Дальше стоитъ черный, мрачно задумавшійся надъ своей долей "Сивучъ", наша канонерская лодка. -- Шанго! -- говоритъ китаецъ и заглядываетъ мнѣ въ глаза.
-- Бжд...
И я показываю пальцемъ вверхъ.
Онъ смѣется и отрицательно мотаетъ головой:
-- Шанго!
Еще что-то говоритъ.
Шидловскій переводитъ:
-- Говорить, что не придется взрывать, что русскіе побѣдятъ. Говоритъ, что русскіе лучше, у русскихъ денегъ больше и настоящія деньги, а у японцевъ своихъ денегъ нѣтъ, также русскія, но не настоящія...
Китаецъ смѣется, киваетъ головой и говоритъ:
-- Похо! Жапонъ похо! Русска -- шанго!
Пыль несносная, вѣтеръ такъ и рветъ вывѣски у китайскихъ лачугъ-лавочекъ. Мы ѣдемъ какимъ-то длиннымъ предмѣстьемъ. Группы китайцевъ сидятъ у лавочекъ. Ѣдутъ наши солдатики на двуколкахъ. Править, ружье со штыкомъ за спиной, ѣдетъ въ этой необычной обстановкѣ и, очевидно, уже привыкъ и ѣдетъ, какъ ѣхалъ бы гдѣ-нибудь въ Тульской усадьбѣ верхомъ на бочкѣ, равнодушный къ привычнымъ впечатлѣніямъ.
Степань Николаевичъ подходитъ, идя рядомъ, говоритъ:
-- Помните вчерашнюю поѣздку? "Кто ѣдеть?" -- "Летюча почта!" Ночь, никого нѣтъ, кругомъ японцы, скачетъ: "летюча почта!". А старшой Степановъ: "Никифоровъ, какъ звать, бишь, городъ, гдѣ сраженіе будетъ?" -- "Ульяновъ".-- "Да, да, Ульяновъ, точно!" -- "Ляоянъ?" -- "А кто его знаетъ: по-нашему Ульяновъ, что ли". А соображенія насчетъ стрѣльбы японцевъ: "Лошадь убить норовить, а солдата, видно, живьемъ охота захватить"... Казалось бы, совсѣмъ наоборотъ... "Потому и ранитъ все больше въ ноги". И все это просто и ясно, и все это въ трехъ шагахъ отъ этого самаго японца, на томъ мѣстѣ, гдѣ приказано стоять и ждать дальнѣйшихъ распоряженій чрезъ эту самую "летючу почту". А завтра его убьютъ, и другой Степановъ уже будетъ такъ же дожидаться гдѣ-нибудь летучей почты, такъ же налажено, какъ будто всю жизнь только такъ и ждали и всю жизнь только такъ и скакала эта летучая почта. Вотъ пусть и повоюеть съ такими молодцами японецъ: и тамъ разбилъ, и тамъ, и флотъ, кажется, въ дребезги раскаталъ, и опять флотъ какъ ни въ чемъ не бывало, можетъ-быть тамъ уже опять плыветъ, и сильнѣе ихняго флотъ, и скачетъ опять летучая почта. Степановъ стоитъ, и, хотя ты колъ ему на головѣ чеши, хоть убей его,-- вмѣсто одного два, три вырастетъ такихъ же готовыхъ, какъ утодно, подставить свой лобъ. Какъ тутъ не вѣрить въ побѣду? Сперва я думалъ, что вздуютъ, но теперь... Впечатлѣніе такое: какой-то слабосильный человѣкъ, нервный, не выдержалъ и задушилъ... изо всей своей силы какого-то лѣниваго верзилу. Разъ, два, три... Судорожно, нервно, ударъ за ударомъ, а верзила уже на ногахъ, и въ результатѣ -- покушеніе съ негодными средствами. Широкіе замыслы и мизернѣйшее выполненіе каждаго задуманнаго плана... И пушки наши оказываются лучше, и ружья,-- еще нѣсколько новыхъ пріемовъ, и тогда что жъ? Миръ въ Токіо? Начинаю и этому вѣрить: чѣмъ больше присматриваюсь, тѣмъ больше вѣрю.
Начинаются европейскіе дома все изъ того же темно-сѣраго кирпича съ темными крышами. Мы останавливаемся у садика и разсчитываемся съ извозчиками.
-- Сколько?
-- Дуо рубъ. Шанго, шанго.
Изъ садика мы проходимъ на набережную. Слишкомъ громкое слово. Маленькіе домики придвинулись совсѣмъ близко къ водѣ, и для прохода остается всего сажени полторы. И безъ вывѣски на русскомъ языкѣ, что ѣзда на лошадяхъ воспрещается, здѣсь все равно иначе, какъ пѣшкомъ, не пройдешь.
Какой-то иностранный пароходъ стоитъ, множество джонокъ.
-- Что это,-- машеть рукой С. Н.:-- вы бы въ мирное время сюда пріѣхали! Это сплошной лѣсъ изъ мачтъ: до сорока тысячъ джонокъ собирается.
Вотъ англійскій магазинъ, страшно дорогой, съ разными остатками очень сомнительныхъ по качеству товаровъ. И раньше, очевидно, былъ наполненъ этотъ магазинъ дешевкой-бракомъ, а теперь остался уже только бракъ отъ этого брака. Но по тройной цѣнѣ.
Вотъ "Манчуръ-гаусъ" -- двухэтажное зданіе, ресторанъ и гостиница.
Первый завтракъ, второй завтракъ, файфъ-о-клокъ, обѣдъ. Кормятъ недурно, обѣдь -- семь блюдъ.
Мы попадаемъ на первый, изъ двухъ блюдъ: яичница и отбивныя котлеты. Черезъ чась второй, изъ пяти блюдъ.
Въ большой комнатѣ прохладно, столики, чисгое столовое бѣлье, громадныя, во всю комнату, опахала движутся надъ головой, и съ каждымъ ихъ движеніемъ васъ опахиваетъ свѣжая струя воздуха. Все какъ-то сразу располагаетъ къ покою и отдыху. Хочется ѣсть, оставивъ всѣ мысли и заботы. И мы ѣдимъ; намъ прислуживаютъ молодые китайцы -- вѣжливые, расторопные.
XLII.
12-го іюня.
Сегодня мы выѣзжаемь изъ Дашичао обратно до Харбина и далѣе по восточному отдѣленію линіи до станціи Пограничной.
Только-что привезли извѣстіе о томъ, что казацкая сотня перерѣзала и перестрѣляла часть людей въ двухъ японскихъ эскадронахъ. Эскадроны спѣшились и отправились-было въ деревню, когда налетѣли казаки. Но въ это время на горизонтѣ показалось еще нѣсколько японскихъ эскадроновъ, и наша сотня съ 20-ю захваченными лошадьми благополучно ретировалась.
Усиленно муссируется слухъ, что японцы истязуютъ раненыхъ, добиваютъ ихъ и уродуютъ трупы.
Но пока, кромѣ авторитетнаго, но совершенно голословнаго заявленія: "это фактъ",-- никакихъ фактовъ собрать не удалось.
-- Очевидцы говорятъ.
-- Кто именно?
-- Да тѣ, кто видѣли,
-- Вы сами видѣли?
-- Нѣтъ.
-- Вамъ кто говорилъ?
-- Мнѣ? Да вотъ, позвольте, на что лучше? Спросите X...
X., легкій на поминѣ, тутъ какъ тутъ.
-- Я самъ не видѣлъ. Да самое лучшее спросите раненыхъ.
Я по дорогѣ разспрашивалъ солдатъ изъ передовыхъ отрядовъ,-- говорю я:-- иные передавали, какъ слухъ, со словъ другихъ, но никто самъ не видѣлъ. Теперь въ Дашичао, Ляоянѣ, Мукденѣ, Харбинѣ и на всѣхъ пунктахъ я буду опрашивать во всѣхъ госпиталяхъ.
-- Видите, весьма возможно, что это работа и китайцевъ. Въ послѣднюю войну было много случаевъ издѣвательства надъ трупами. Нельзя, конечно, поручиться и за нервную систему каждаго японскаго солдата, какъ и нашего, особенно казака... Японцы обозлены на казаковъ, казаки на японцевъ.
Чтобъ закончить на время съ этимъ вопросомъ, я забѣгаю впередъ и сообщаю: пока ни въ одномъ госпиталѣ отъ Дашичао до Харбина включительно ни одинъ раненый,-- включая въ это число и подобранныхъ послѣ сраженія и ушедшихъ отъ японцевъ,-- не видѣлъ ни добиванія раненыхъ, ни изуродованныхъ труповъ, ни пытокъ, которымъ будто бы подвергали японцы плѣнныхъ, чтобы узнать истину. Нѣкоторые раненые слыхали обо весмъ этомъ, но никто отъ очевидца не слыхалъ. Это -- собранныя мною свѣдѣнія, и на основаніи ихъ, пока не наткнусь на дѣйствительный факть, я буду относиться къ нему, какъ къ слухамъ, въ родѣ тѣхъ, что распускала китайская чернь въ послѣднюю войну, будто бы русскіе генералы питаются подсердечнымъ жиромъ китайцевъ, а потому и убиваютъ ихъ; что евреямъ нужна кровь православныхъ; что, какъ утверждаютъ чернорабочіе изъ казаковъ на Амурѣ, китайцакъ нужна для чего-то русская кровь, и пр., и пр., и пр. изъ копилки невѣжества всѣхъ странъ и народовъ, и напротивъ, наивное заключеніе старшего Степанова,-- что японцы навѣрно цѣлятъ въ лошадей и въ ноги, чтобы живьемъ взять въ плѣнъ,-- мнѣ говоритъ гораздо больше о гуманности японцевъ,-- признанной и высшей нашей администраціей на войнѣ (я писалъ уже объ этомъ приказѣ),-- имѣющихъ въ виду одну только цѣль -- выбить изъ строя какъ можно больше людей, нанося имъ въ то же время какъ можно меньше личнаго зла.
И вотъ изъ всего, что я здѣсь вижу и слышу, у меня получается, что таково же мнѣніе и нашей высшей администраціи, и многихъ офицеровъ, и нашего солдата; послѣдняго -- въ массѣ, потому что, какъ отдѣльныя единицы, между ними попадаются, какъ видите, и мечтающіе о подпилкѣ. Послѣдніе по преимуществу изъ казаковъ. Врядъ ли можно упрекнуть японцевъ и въ томъ, что у нихъ имѣются спеціальные стрѣлки для нашихъ офицеровъ. Дѣло въ томъ, что нашъ офицеръ, хотя теперь костюмомъ и не выдѣляется рѣзко отъ солдата, но выдѣляется неизбѣжно до законамъ нашей тактики. Такъ, напримѣръ, въ цѣпи старшій офицеръ, когда всѣ лежатъ, долженъ стоять иначе онъ не можетъ руководить. Но онъ можетъ простоять такъ, максимумъ, полминутки и падаетъ, пронизанный нѣсколькими пулями. За нимъ слѣдующій и т. д. То же при атакѣ: офицеръ идетъ впередъ на 10 шаговъ. Въ результатѣ пять процентовъ выбывшихъ -- офицеры, т.-е., на двадцать солдатъ одинъ офицеръ, а въ дѣйствительности на практикѣ въ строю -- два офицера въ ротѣ, много три, а, значитъ на 75--100 солдатъ -- одинъ офицеръ. Убыль офицеровъ, кахъ видимъ, понятна и безъ спеціальныхъ стрѣлковъ: всѣ тамъ стрѣлки и всѣ спеціальные, признанные и нашей арміей, какъ превосходные стрѣлки.
-----
Почти цѣлый день пришлось простоять намъ на станціи Тошицаю, такъ какъ сегодня возвращается въ Мукденъ начальникъ штаба намѣстника. Сегодня же возвращается къ себѣ въ корпусъ генералъ Штакельбергъ. Возвращается налегкѣ, оставляя свои вагоны въ Дашичао.
Отъ-нечего-дѣлать я наблюдаю изъ окна вагона жизнь станціи. Здѣсь уже настоящее походное положеніе, и сѣрая солдатская масса поглощаетъ офицеровъ, блескъ штаба. Масса эта точно чувствуегъ, что сила въ ней, что только на ея плечахъ вытащить можно все это громадное дѣло. И она тащить его, какъ ей удобнѣе это: порванные штаны, забытый поѣздъ, сгорбленная фигура -- лишь бы не стояла работа. И работа не стоитъ: съ виду неспѣшная, налаженная, какъ будто только-что пріѣхавшій эшелонъ пріѣхалъ не въ чужія, невиданныя мѣста, а къ себѣ, гдѣ все ему извѣстно, гдѣ привыкъ онъ уже работать и будетъ такъ всегда работать. Такъ какой-нибудь муравей налаженно ползетъ по листяку, пока бурей, дождемъ не снесетъ его, чтобъ тамъ сейчасъ же и такъ же налаженно продолжать все ту же свою артельную работу въ какихъ угодно условіяхъ Таковъ и китаецъ. Не таковъ, вѣроятно, французъ и англичанинъ. Японецъ подходитъ, вѣроятно, ближе къ русскому. Кто изъ нихъ трехъ -- русскій, японецъ, китаецъ -- окажется выдержаннѣе, сильнѣе, въ смыслѣ выносливости, выдержки, способности быстро приспособиться къ новымъ условіямъ -- для меня вопросъ, и я подаю голосъ за русскаго. Это, такъ сказать, на почвѣ булата.
Все мое,-- сказалъ булать. Что до злата, то выше китайца нѣтъ никого на свѣтѣ: англичанинъ, грекъ, армянинъ, еврей -- всѣ эти сильныя въ торговомъ отношеніи націи -- дѣти передъ китайцемъ и его быстрой приспособляемостью. Постройка Восточно-Китайской желѣзной дороги -- такая яркая иллюстрація тому: разбогатѣвшихъ русскихъ -- ничтожныя единицы, а китайскихъ подрядчиковъ теперь цѣлый новый кланъ, организованный и сплоченный. Единственное дѣло -- мукомольное пока еще въ рукахъ русскихъ. Но по существу и оно уже перешло къ китайцамъ. Такъ, когда пришли русскіе сюда, покупали пудъ пшеницы по 15 копеекъ, а теперь -- 80 копеекъ. И русскіе постоянно думаютъ, что купили послѣднюю партію, но новая надбавка -- и является новая партія, но опять послѣдняя. И всѣ какъ одинъ, и только на основаніи словеснаго соглашенія, и сельское хозяйство, отъ котораго разоряемся мы, здѣсь процвѣтаетъ, и въ критическій моменть сельскій хозяинъ отобьетъ даже отъ дороги всѣхъ ея рабочихъ.
XLIII.
13-го іюня.
Способный, очень способный народъ китайцы, и каждый день я все болѣе убѣждаюсь въ этомъ, Сегодня утрокъ въ Ляоянѣ я вижу такую сцену. Группа китайскихъ ребятишекъ, человѣкъ въ дваддать, выстроилась и продѣлываетъ разные военные пріемы. Вмѣсто ружей у нихъ палки. Вся команда по-русски. Смотрѣвшіе офицеры говорятъ, что чистота пріемовъ не оставляетъ желать ничего лучшаго: они маршируютъ въ ногу стройнами рядами, колоннами или командуютъ разсыпной строй, и всѣ, кромѣ начальника отряда, быстро, какъ кошка, разбѣгаются, ложатся подъ прикрытіемъ, и только командиръ одинъ стоитъ и строго оглядываетъ свое войско.
Въ Мукденъ мы пріѣхади часа въ три и уѣдемъ только завтра въ этотъ же часъ.
Времени много, и я думалъ, какъ использовать его. Хорошо бы проѣхать въ городъ, но надо знать пароль, потому что вечеромъ безъ пароля не вропустятъ. Надо итти на вокзалъ и разспросить кого-нибудь, какъ все это дѣлается.
На вокзалѣ очень мало народу; Адамъ Ивановичъ пьеть квасъ и пальцемъ манитъ меня къ себѣ:
-- Хотите познакомиться съ только-что возвратившимся изъ отряда Мадритова?
-- Ну, конечно.
-- Вотъ, Викторъ Даниловичъ Козловъ, военный коррсепондентъ отряда.
Приподнимается со стула молодой брюнетъ, съ широкимъ загорѣлымъ лицомъ, черной короткой бородкой, густой черной стриженой шевелюрой. Мы жмемъ другъ другу руки, и я сажусь рядомъ.
-- Вы весь походъ прожили?
-- Весь.
-- Гдѣ вы были, собственно, въ Кореѣ?
-- Второго апрѣля (весь отрядъ, собственно, пятаго) перешелъ Ялу у Войцегоумыня.
-- Это гдѣ?
-- Верстъ 250 южнѣе Мацерлишаня. Отсюда мы прошли на Чточюнъ, Хондомъ, Хычхенъ, Іокуснъ, Яксу, Ганчжимнъ, Канге, Тохчей, Хайчекъ, Пеньякъ, Хамхынъ, Анчжу, Іонченъ и перешли назадъ за Ялу. Въ общемъ, верстъ шестьсотъ.
-- Много дѣлъ было?
-- Собственно, постоянно были дѣла въ Анчжу, Чжанчжилинѣ, Канте, Хамхмаѣ. Хамхымъ сожгли, взорвали пороховой скдадъ, отобрали 350 ружей, нѣсколько пушекъ. Въ 7-ми городахъ уничтожили пороховые склады, ружья, пушки.
-- Въ вашемъ отрядѣ были и китайцы?
-- Сорокъ человѣкъ, но имъ не повезло,-- никто назадъ не вернулся. Всѣхъ выбывшихъ изъ строя 20%.
-- Большой отрядъ?
-- Пятьсоть человѣкъ, а строевыхъ отъ 250--300.
-- Кто особенно отличился?
-- Всѣ, какъ одинъ. Удивительно подобрана компанія: Бодиско, Линевичъ, сынъ командующаго восточнымъ отрядомъ, Гирсъ. Когда отрѣзали Бодиско, Линевичъ прямо чрезъ адскій огонь прошелъ и далъ знать остальнымъ. Два первыхъ, вызвавшихся дать знать, тутъ же свалились. Шапку поднимаешь, и сейчасъ же она прострѣлена. Линевичъ -- это какая-то сплошная отчаянная храбрость. Рѣшительно нѣтъ для него препятствій: словами этого нельзя передать.
-- Только съ японцами сражались?
-- Нѣтъ, отъ Чжанчжидина начались засады корейцевъ и ужъ до конца.
-- Хорошо дрались корейцы?
-- Подъ конецъ стойко. Мы отобрали у нихъ за это 600 головъ скота. На золотыхъ пріискахъ одного американца порвали телеграфные провода. Вообще, бѣды надѣлали много. Два моста сожгли. Около Ы-чжу сожгли мостъ, другой разобрали и пустили по теченію: не было взрывчатыхъ веществъ.
-- Вся команда хорошо дралась?
-- Какъ одинъ человѣкъ. Что дѣлала вольная кавказская дружина! Прямо звѣри, а не люди. Были у насъ два брата осетины -- Гамаевы. Одного при атакѣ убили. Такъ было дѣло. Мы напали на городъ {Названіе не помню, кажется, Анчжу.}, и вдругъ, оказывается, тамъ японцы -- и залпъ. Бодровъ скомандовалъ сейчасъ же спѣшиться, отвести лошадей и залечь. Второй залпъ, и Бодровъ, смертельно раненый, падаетъ, но успѣваетъ передать команду и дальнѣйшія распоряженія. Положеніе наше такое: мы лежимъ всѣ за разными бугорками въ 70--100 саженяхъ отъ города. Чуть кто покажется -- готовъ. Такъ лежать надо до ночи,-- а дѣло началось съ утра,-- иначе, пока будемъ бѣжать назадъ, перебьютъ всѣхъ,-- всегда во время отступленія больше всего потери. Этотъ убитый осетинъ Гамаевъ,-- красавецъ, оба брата красавцы, сильные, молодые,-- залегъ рядомъ съ Линевичемъ. И они указывали другъ другу, гдѣ выглядываеіъ голова японца, корейца. Линевичъ говоритъ Гамаеву: "Я этого, а ты того бей". Гамаевъ не стрѣляетъ. Пригнулся головой и лежитъ. Линевичъ смотритъ, а у него изъ виска кровь, мертвый уже. Вечеромъ по обоюдному соглашенію стали убирать трупы, раненыхъ. Живой Гамаевъ, какъ узналъ, что брата убили, сталъ страшно выть, какъ воютъ собаки. Но это было такъ ужасно, такъ страшно: страшнѣе всякаго сраженія -- этотъ вой въ темнотѣ. Такъ повылъ часа два, взялъ кинжалъ, никакого другого оружія, и исчезъ въ темнотѣ. Никогда не забуду эту ночь: ни зги, только фонарики японскихъ братьевъ милосердія, разыскивающихъ своихъ раненыхъ.
-- Ну, что жъ Гамаевъ?
-- Къ утру возвратился, весь въ крови, спокойный, говоритъ: "Братъ отомщенъ: двѣнадцать умерло за него". Брата похоронилъ отдѣльно отъ общей могилы.
Вечеръ, заря проиграла, тихо и нѣтъ больше вѣтра. Я смотрю и переживаю разсказъ объ отрядѣ Мадритова, и предо мною проносятся воющій, удовлетворенный Гамаевъ, ночь и фонарики китайцевъ. Этихъ китайцевъ, радушныхъ китайцевъ, которыхъ я такъ хорошо знаю, этихъ "бѣлыхъ лебедей", которые теперь уже стойко дерутся. Быстро сгущаются сумерки, и только еще тамъ на западѣ отверстіе въ небѣ, словно изнутри освѣщенное, словно глазъ, открытый, недоумѣвающій, сонный.
XLIV.
Мукденъ, 14-го іюня.
Сегодня утромъ я познакомился съ не менѣе интереснымъ, чѣмъ вчера, человѣкомъ, только-что пріѣхавшимъ изъ Портъ-Артура.
Это -- артиллерійскій офицеръ Павелъ Ивановичъ Македонскій. П. И., собственно, конный артиллеристъ, но теперь причисленъ къ четвертой Восточно-Сибирской артиллерійской бригадѣ, къ батареѣ Романовскаго. Та самая батарея, которая, какъ это уже извѣстно, 2-го или 3-го мая потеряла весь составъ офицеровъ (убитыхъ и раненыхъ, причемъ самъ Романовскій тоже раненъ въ ноги) и изъ 48 нижнихъ чиновъ -- сорокъ.
Тѣмъ не менѣе орудія на лямкахъ были вывезены, и непріятельская батарея при этомъ молчала, т.-е., значитъ, была подбита.
А 13-го мая эта же батарея (оба боя происходили близъ Самсона) выдержала бой въ теченіе всего дня, не потерявъ ни одного убитаго. Достигнуто это было всякаго рода приспособленіями, искусствомъ прятаться въ естественныхъ складкахъ мѣсткости и зоркимъ наблюденіемъ за сигнальщиками японской арміи. Этимъ сигнальщикамъ, чтобъ подавать сигналы о томъ, гдѣ скрываются русскія орудія, получаются ли перелеты или недолеты,-- надо стоять на возвышеніяхъ, близкихъ къ русскимъ. А слѣдовательно, замѣтивъ такого сигнальщика, его легко или подстрѣлить, или даже захватить въ плѣнъ. Очень легко потому, что движенія этихъ сигнальщиковъ руками даже непосвященному бросаются въ глаза. А зная уже пріемъ японцевъ, ихъ выслѣживаютъ и не щадятъ.
Бой 13-го тоже начался съ того, что, несмотря на искусную засаду, въ сторону батареи Романовскаго вдругъ стали летать снаряды. Къ счастью, саженей на сто дальше. Сигнальщикъ не успѣлъ исправить ошибки, такъ какъ его сейчасъ же стали искать глазами, нашли и застрѣлили изъ ружья,-- и весь день снаряды такъ и ложились дальше батареи.
-- Такъ что теперь, по вашему мнѣнію, наша артиллерія не уступитъ японской?
-- Она выше японской, потому что наши орудія, какъ и ружья, выше, а разъ мы къ тому же создали цѣлый рядъ новыхъ приспособленій, оказавшихся очень удачными, то понятно, что перевѣсъ полевой артиллеріи на нашей сторонѣ. И это не замедлитъ дать себя почувствовать въ дальнѣйшихъ сраженіяхъ.
-- А пока японцы все-таки и на Цзинчжоу завладѣли нашими орудіями?
-- Только не полевыми: изъ полевыхъ ни одно не попадо къ н мъ съ руки. Пулеметы попали, но они и раньше еще были приведены въ негодность; остальныя пушки китайскія -- безъ снарядовъ, мы всѣ разстрѣляли и больше и нѣтъ ихъ, да и замки испортили.
-- Такъ что съ артиллеріей все обстоитъ совершенно благополучно?
-- Совершенко.
-- А вообще съ осадой?
-- Съ выходомъ флота въ море -- морская осада сводится къ нулю, а что до сухопутной, то, чтобъ взять Портъ-Артуръ, и прежде, до выхода въ море флота, надо было армію въ 4--5 разъ большую, а теперь и такая армія ничего не сдѣлаетъ. Портъ-Артуръ и не чувствуетъ этой осады. Получаетъ провизію, ни одинъ зарядъ въ него попасть не можетъ съ суши.
-- Почему?
-- Далеко вынесена оборона: со стороны суши Портъ-Артуръ -- крѣпость, удовлетворяющая всѣмъ современнымъ требованіямъ.
-- А со стороны моря?
-- Тоже неприступная. Но осада крѣпости, стрѣльба съ моря неизбѣжно влечетъ за собой разстрѣлъ и города и бухты,-- весь перелетъ или въ городѣ, или въ бухтѣ. Оттого Макаровъ и выходилъ всегда при бомбардировкѣ въ открытый рейдъ. Затѣмъ недостатки Портъ-Артура, какъ морской базы -- одинъ выходъ. Дальній въ этомъ отношеніи гораздо выше. Два острова у входа въ портъ тамъ представляютъ два естественныхъ броненосца, если поставать на нихъ двѣнадцатидюймовыя орудія, и преимущество этихъ броненосцевъ противъ обыкновенеыхъ въ томъ, что ихъ не потопишь миной.
-- А входъ нашъ въ Артурѣ свободенъ?
-- Вотъ вышли же: два броненосца въ рядъ могутъ итти.
-- Вы видѣли выходъ?
-- Да, 10-го іюня въ десять часовъ утра.
-- А вы сами когда выѣхали?
-- Десятаго же въ 12 часовь вечера. На этотъ разъ проѣхалъ менѣе удачно, чѣмъ въ первый. Меня замѣтилъ японскій миноносецъ и пустилъ мину. Со мной ѣхалъ солдатъ,-- за прошлую поѣздку онъ Георгія получилъ, ѣхалъ за вторымъ, да вотъ не пришлось. И онъ и китайцы, всѣ, кромѣ меня, пошли ко дну. Я ухватился за боченокъ,-- съ ручкой боченокъ, спеціально съ этой цѣлью взятый. Часа полтора я проплавалъ такъ, пока джонка не подобрала.
-- Холодно было?
-- Холодно, конечно, но акулы хуже.
-- За прошлую поѣздку вы что получяли?
-- Анну третьей степени.
Я смотрю на П. И. Тихій, задумчивый, высокій, худой, совсѣмъ еще молодой.
-- Назадъ поѣдете?
-- Конечно...
Онъ виновато смущенно улыбается:
-- А то иначе, что жъ, какъ будто сбѣжалъ. Жалко солдата. Знаете, все-таки не совсѣмъ довѣряешь китайцамъ: одинъ спитъ изъ насъ, другой стережетъ въ это время.
Онъ задумался и замолчалъ.
-- Вотъ третій день никакого аппетита и во рту нехорошо.
Да, лицо нехорошее, теперь только видишь эту желтизну лица и даже желтизну глазъ,-- тусклыхъ, нерадостныхъ, усталыхъ.
"Не тифъ ли, или горячка начинается?" -- тревожно мелькаетъ въ головѣ. Какіе вѣдь нервы нужны, чтобы три раза пережить всѣ эти ощущенія. А эта мина, 1 1/2 часовая очень и очень холодная ванна, это ожиданіе акулы.
-- Счастье, что я догадался резинку подшить подъ шапку, а то уплыла бы она, и тогда прощай все...
Все это, очевидно, предвидѣлось.
И опять сидитъ скромный, задумчивый, нерадостный.
Со стороны, пожалуй, подумали бы:
-- Вотъ типъ мокрой курицы.
А на самомъ дѣлѣ... высокопробный типъ героя.
Такимъ онъ рисуетъ и своего командира батареи Романовскаго,-- тихаго, скромнаго, въ котораго, очевадно, влюбленъ и котораго называетъ Тушинымъ.
XLV.
Харбинъ, 15-го іюня.
Вчера вечеромъ, въ двухстахъ восьмидесяти верстахъ южнѣе Харбина, мы скрестились съ воинскимъ поѣздомъ, на который было нападеніе шайки хунхузовъ. Пять дней тому назадъ въ этихъ же мѣстахъ шайка человѣкъ въ сто напала на большой мостъ, но подоспѣла стража, и дѣло ограничилось нѣсколькими убитыми хунхузами и, кажется, двумя ранеными съ нашей стороны. Вчерашнее дѣло ограничалось перестрѣлкой безъ жертвъ. Такъ какъ нашъ поѣздъ вступалъ теперь на тотъ перегонъ, гдѣ нападали хунхузы, то приняты были мѣры: прицѣпили лишній вагонъ съ десятью вооруженными пограничниками.
Я ничего этого не зналъ, кончалъ свою работу и собирался ложаться спать,-- было уже около 12 часовъ ночи,-- когда взволнованный Маихайла вошелъ въ мое купэ и сказалъ:
-- Сейчасъ будеть нападеніе хунхузовъ...
Онъ стоялъ красный, взвинченный, а за нимъ выглядывало благодушное, расплывшееся лицо проводника при нашемъ вагонѣ.
-- Сейчасъ пришелъ воинскій поѣздъ; едва отстрѣлялся...
Я подумалъ, что это значитъ; "едва".
-- Vs беремъ съ собой 10 человѣкъ, а ихъ, говорятъ, сто: что жъ значитъ такая горсть'?
-- Да насъ десять,-- говорю я.
-- Что жъ намъ? Когда только вашъ револьверъ да шашка у васъ и полковника Хорвата... Какъ хотите, а я ужъ возьму самъ и шашку и револьверъ...
-- Берите, но, пожалуйста, сгоряча своихъ не перестрѣляйте.
-- Какъ же можно своихъ?
-- Очень просто,-- флегматично говоритъ проводникъ: -- ты ужъ теперь загорячился, а нападутъ хунхузы, ты и свѣта не взвидишь.
-- Ну вотъ... что жъ я не военный, что ли?
-- Ты, хоть и военный... лучше ложись спать...
-- Никогда я не усну...
-- Уснешь...
-- Ну вотъ...
Михайла совершенно сбитъ съ повышеннаго тона. Онъ хватается за послѣднее средство.
-- И командуетъ японецъ...
-- Я не понимаю,-- говорю я:-- вы говорите, что ихъ сто человѣкъ. Почему же они не разболтятъ рельсы, не устроятъ крушенія и, когда поѣздъ разобьется, не нападаютъ? А то стрѣлять такъ въ проходящій поездъ, да еще въ нашъ блиндированный вагонъ.
-- Можетъ, для того поѣзда не успѣли разболтить путь, а для нашего уже и приготовили.
-- Ну, посмотримъ: разбудите меня, если засну.
Михайла недовѣрчиво улыбается:
-- Не заснете.
Заглянулъ Степанъ Николаевичъ.
-- Съ нами ѣдетъ между другими и казакъ Петренко. Доложу вамъ -- фигура. Онъ у насъ на восточномъ участкѣ разсыльнымъ былъ. Мы съ нимъ вдвоемъ впервые проѣхали отъ Харбина до Имяньпо. Дорогъ никакихъ, глухая тайга, тропки звѣриные, охотничьи, золотоискательскія, хунхузьи. Тутъ и угадывай. Такъ Петренко, когда мы возвратились въ Харбинъ, какъ единственный знающій дорогу, и сталъ ѣздить съ разными порученіямт въ Имяньпо. "Доѣдешь?" -- "Какъ не доѣхать, когда приказаго?" --"Въ двое сутокъ надо -- туда и назадъ". А это взадъ и впередъ 300 верстъ. "Слушаюсъ". доѣзжалъ, но лошадь обязательно загонитъ. Ѣду ночью, кто-то скачетъ: "казакъ Петренко изъ Харбина въ Имяньпо!" Опять ѣду, опять скачетъ: "казакъ Петренко изъ Имяньпо въ Харбинъ". Однажды зовегъ его Сергѣй Владимировичъ: "На этотъ разъ долженъ ты вѣтромъ поспѣть въ Имяньпо".-- "Только, говоритъ, у меня опять лошади нѣть".-- "А свою ты куда дѣлъ?" -- "Никакъ нѣтъ, никуда не дѣлъ,-- сама издохла. До самаго Харбина доскакала, а тутъ сразу подвело ей бока, бахнулась, подрыгала ногами, издохла".-- "Гонишь?" -- "Срокъ сами назначаете".-- "Да, а теперь особенно торописъ: возьми на конюшнѣ лучшую лошадь".-- "Пожалуйте записку,-- безъ записки не выдадутъ". Приходитъ на конюшню съ запиской. Даютъ ему лошадь. "Этой не возьму: давай эту".-- "Это Сергѣя Владимировича!" -- "А читалъ: лучшую? На другой не поѣду". Пошли справляться къ С. В., -- онъ уже спать легъ. Отдали Петренко лучшую лошадь. Утромъ С. В. ѣхать,-- такъ и такъ, Петренко взялъ. Что тутъ было! Пріѣхалъ назадъ Петренко,-- ту лошадь, конечно, загналъ,-- сейчасъ его, раба Божія, на семь сутокъ подъ арестъ. "Ну, слава Богу, говоритъ, хоть отдохну". Не пришлось: ѣду я въ ту же ночь: опять скачетъ. "Кто?" -- "Казакъ Петренко изъ Харбина въ Имяньпо!"
Я пожалѣлъ, что уже раздѣлся.
-- На видъ плюгавый?
-- Плюнуть не на что.
С. Н. ушелъ спать, и я заснулъ еще до отхода поѣзда.
Проснулся утровъ сегодня уже въ Харбинѣ.
Михайла подаетъ чай.
-- Ну, что хунхузы?
Михайла смущенно улыбается.
-- Не могу знать: заснулъ. Навѣрно, что не нападали.
Широкое, какъ блинъ, лицо проводника улыбается въ дверяхъ:
-- Навѣрное, что тоже заснули и хунхузы... А Михайла обложился весь: и шашку, и револьверъ, и ножъ положилъ. Пришли бы хунхузы, узяли бъ усё, и не проснулся бъ.
-- Кто -- я?! Я такъ сплю, что пальцемъ меня тронь...
Проводникъ хохочеть. Я тоже знаю, какъ Михайла спитъ. Я одѣваюсь и ѣду въ городъ.
XLVI.
Харбинъ, 13-го іюня.
Прежде всего въ дворянскій отрядъ. Вижу М. А. Стаховича, барона Кнорринга, Николая Степановича, мичмана Шлиппе. Его ухо заживаетъ, онъ получилъ Анну 4-й степени,-- первую награду въ очереди наградъ, и, я думаю, ему первому такой дорогой цѣной досталась она.
Больныхъ въ отрядѣ 153 человѣка, но получена въ Харбинѣ телеграмма: приготовить помѣщеніе на этихъ дняхъ еще для десяти тысячъ.
Изъ старыхъ знакомыхъ раненыхъ солдатъ -- двое умерло. Я вспоминаю того, кто раненъ былъ въ мочевой пузырь. Молодой, съ только что пробивающейся растительностью, съ желтымъ испуганнымъ лицомъ; онъ такъ охотно показалъ свою ужасную рану и точно ждалъ чего-то отъ меня. Можетъ-быть, принималъ меня за доктора, который волшебной силой сразу освободить его и отъ страданій и отъ ужасной раны. Онъ даже привсталъ-было.
-- Лежи, лежи...
И онъ лежалъ у бѣлой стѣны на своей желѣзной кровати, одѣтый во все чистое, тоже бѣлое, и только маленькое больное лицо темное на этомъ бѣломъ фонѣ,
Еще одинъ умеръ въ сосѣдней общинѣ. Умеръ отъ столбняка. Рана была пустячная. Мнѣ объяснили, что бациллы столбняка въ почвѣ,-- вѣроятно, заразился.
Многіе уже выздоровѣли и выписались назадъ въ армію.
-- Иныхъ бы и надо эвакуировать въ Россію: не хотятъ, просятся солдатики назадъ въ свои части.
-- Вотъ и командующій васъ не неволитъ; потрудился...
-- Нѣтъ, ужъ позвольте.
Заглянулъ къ доктору Постникову. Его нельзя назвать красивымъ, но если я понимаю женщинъ, если бъ я самъ былъ женщиной -- онъ былъ бы моимъ героемъ.
Какъ-то просто все у него выходитъ, шутя, но сильно. Я смотрю на него и вспоминаю его полетъ съ пятнадцатисаженной высоты въ Крыму. Изломалъ тогда всего себя. Какой-то знаменитый докторъ тогда за безполезностью и ѣхать къ нему отказался. Только выслушалъ разсказъ очевидца объ его паденіи во время прогулки по кручамъ съ такими же, очевидно, какъ и онъ, храбрецами, которымъ море по колѣно.
И выжилъ, и такой же здоровый.
Въ комнатѣ у него на стѣнахъ висять лубочныя китайскія картинки, на столѣ парусиновая пробковая шляпа.
-- Не кладите шляпу на столъ,-- говоритъ серьезно и наставительно Николай Степановичъ:-- деньги не будуть водиться.
-- Да, вонъ что! Ну, теперь понимаю!
-- Ну, какъ живете?
-- Да вотъ для разнообразія брюшной тифъ прививаю. Замучили офицеры: пристаютъ, чтобы эвакуировать ихъ домой.
-- Соскучились?
-- Нда.
Я обѣщаю прійти ужинать и уѣзжаю къ С. Н., который любезно зазвалъ меня къ себѣ.
Завтра мы ѣдемъ съ нимъ на восточную вѣтвь: по направленію къ Владивостоку -- отъ Харбина до Пограничной.
Вечеръ проводяли мы на террасѣ въ саду, въ обществѣ нѣсколькихъ инженеровъ; и ихъ числѣ былъ и начальникъ того восточнаго отдѣленія, куда мы завтра поѣдемъ, инженеръ Тихонъ Михеевичъ Тихомировъ.
T. M. изъ крестьянъ, поздно и случайно научившійся сперва грамотѣ, поступившій затѣмъ въ городскую школу, въ учительскую семинарію, прошедшій затѣмъ постепенно весь сложный образовательный путь вплоть до инженера.
Это, конечно, герой Горькаго. Его мужики съ тѣми же стремленіями, общественными инстинктами, самодѣятельностью, энергіей жизни и даже тѣми же средствами, съ той разницей, что вмѣсто купца здѣсь весь размахъ Китайской желѣзной дороги къ его услугамъ, съ одной стороны, а съ другой -- здѣшнее общество, вѣрящее ему, его способностямъ широко и практично ставить дѣло.
Это -- герой и поляка Сенкевича и американца Гаймланда, тотъ герой изъ практической буржуазной жизни, руками котораго движется и эта буржуазная жизнь и нѣчто другое,-- это помѣсь, какъ выразился удачно одинъ литераторъ, цыгана и идеалиста,-- я сказалъ бы: эволюціонеръ; словомъ, герой, котораго такъ не любитъ русская публика и, за невозможность другого, въ романахъ и повѣстяхъ предпочитаетъ обходиться совсѣмъ безъ героевъ.
Я лично думаю, что въ дальнѣйшемъ академическій авангардъ нашей интеллигенціи сохранитъ и впредь такое же отношеніе, но, съ расширеніенъ интеллигентнаго круга, въ массахъ такой герой и у насъ, какъ теперь въ Польшѣ, Швейцаріи и Америкѣ, будетъ и понятенъ и естествененъ. Матеріала Господь Богъ не пожалѣлъ на Тихона Михеевича. Если тонкій рѣзецъ и отсутствуетъ, зато вы чувствуете основательность и прочность. Таковы и голосъ и рѣчь съ удареніемъ на о. Лобъ большой, и время дѣлаетъ и будетъ дѣлать его все большимъ. Одѣньте T. M. въ рясу монаха или священника, одѣньте въ долгополый русскій костюмъ зажиточнаго торговца, въ суконную поддевку крестьянина -- и, пожалуй, и эти костюмы будутъ ему такъ же впору, какъ впору и костюмъ инженера. И при всемъ его инженерствѣ не перестаеть чувствоваться его постоянная, не разорвавшаяся связь съ землей, со всѣмъ прежнимъ укладомъ его жизни.
Иногда онъ вдругъ напоминаетъ большое животное -- умное, добродушное, которое осторожно, умѣло и медлительно поднимаетъ свои ноги, чтобъ не подавить животныхъ, меньшихъ, чѣмъ онъ. И это уже не благопріобрѣтенный умъ, а родовой, поколѣніями выработанный. И еще очень отличительная черта этого ума,-- не "я", а "мы".
Наконецъ умъ T. M. и съ общерусской философской подкладкой,-- размыслить, обобщить.
Говоритъ онъ медленно, не торопясь. Въ дѣтствѣ онъ заикался. Уроки отвѣчалъ письменно. Уже студентомъ онъ отучилъ себя отъ этого недостатка.
-- Лѣтомъ въ деревнѣ заберусь въ рожь, лягу и начну читать Бокля слегка нараспѣвъ. И такъ все лѣто: помогло. Занимался гимнастикой грудной клѣтки, чтлбъ выработать длиннѣе дыханіе. И вотъ, какъ видите...
-- Вы съ самаго начала постройки здѣсь?
По обыкновенію, и надъ этимъ отвѣтомъ немного подумалъ Т. М., прежде чѣмъ отвѣтиль:
-- Да, съ самаго начала.
-- Жизнь оригинально здѣсь сложилась?
-- Вначалѣ особенно. Теперь все это нивеллируется, входитъ въ обычныя рамки русской жизни, и отъ нашей англійской колоніи скоро останутся только одни воспоминанія.
-- А сильнымъ ключомъ забила здѣсь жизнь?
T. M. усмѣхнулся.
-- Да, перстомъ не заткнешь.
-----
Харбинъ, 16-го іюня.
-- Но какія же производства здѣсь возможны?
-- Легче отвѣтить на обратный вопросъ: какія невозможны. Вѣдь здѣсь никакихъ пошлинъ, акцизовъ: сахарное дѣло, табачныя фабрики, винокуреніе, пивоваренные заводы, маслобойные, мукомольные, стеклянные, желѣзодѣлательные заводы. Все, что хотите, и на все громадный будетъ спросъ и благопріятнѣйшія въ мірѣ условія. Почти по всѣмъ этимъ отраслямъ я частью самъ, частью съ помощью другихъ -- кое-что выяснилъ. Напримѣръ, желѣзныя издѣлія: гвозди здѣсь изъ мѣстнаго желѣза, кустарнымъ образомъ добываемаго, такіе же, какіе у насъ въ Новгородской губерніи лѣтъ тридцать назадъ дѣлались,-- еще хуже, пожалуй. Пудъ двѣнадцать рублей. Предпріятіе -- на первыхъ порахъ обезпечивающее вѣрныхъ 100, 200, 300 процентовъ. Никуда негодная китайская лопата, мотыга 80 копеекъ, рубль. И всего этого теперь единственный поставщикъ -- желѣзная дорога.
-- Какимъ образомъ?
-- Крадутъ. Особенно подкладки. Оттянетъ конецъ -- готова мотыга. Болты ему не нужны -- болты цѣлы.
-- Чеховскій мужикъ; гайки на грузило?
-- Вотъ, вотъ... Стеклянный, напримѣръ, заводъ. Вѣдь всѣ эти бумажныя окна, двери китаецъ, зарабатывая отъ насъ сотни милліоновъ, уже замѣняетъ стекломъ. Самый примитивный стеклянный заводъ -- и опять милліоны готовы. Табакъ? Очень высокаго качестна табакъ здѣсь мѣстный. Устройте фабрики, и трудолюбивый китаецъ разведетъ вамъ громаднѣйшія плантаціи, разъ только будеть сбытъ. А китайцы же курятъ. Сахарное дѣло: свеклу садили, и получились прекрасные результаты, -- немного южнѣе -- это наши Кіевская, Харьковская губерніи. Пивоваренное дѣло. Здѣсь одинъ пивоваръ былъ у меня рядчикомъ. Какъ-то разговорился съ нимъ и узналъ, что онъ по спеціальности пивоваръ. Началъ свое дѣло съ трехъ тысячъ. И теперь весь его заводъ больше тридцати не стоитъ. Въ день продаетъ восемь тысячъ бутылокъ пива. Стоить ему пиво 2--3 копейки, стекло 3--4, итого 5--7 копеекъ. Продаетъ оптомъ по 20 копеекъ. Считайте по 10 копеекъ -- остается 800 рублей въ день -- триста тысячъ въ годъ чистаго дохода. Зашелъ какъ-то къ нему, спрашиваю:-- "Ну, теперь помѣняетесь съ чьимъ бы то ни было воложеніемъ здѣсь?" Смѣется:-- "Ни съ кѣмъ не помѣняюсь". Впрочемъ, теперь уѣзжать хочетъ. На-дняхъ призывали и за что-то выругали. Какъ китайцы говорятъ: "лицо потерялъ". Обидѣлся и хочетъ ликвидировать дѣло, но до конца войны все-таки останется. Возьмите винокуренное дѣло. Гонятъ здѣсь отвратительную водку -- ханшинъ -- примитивнымъ способомъ. Немного только улучшить, и громаднѣйшій сбытъ обезпеченъ: безъ акциза. Мукомольное дѣло. Маслобойное, напримѣръ. Масса масличныхъ посѣвовъ, этими жимами китайцы выжимаютъ 4--5 фунтовъ съ пуда, вмѣсто 10--12. Опять громаднѣйшее дѣло. Да за что ни возьмитесь. А сельское хозяиство -- огородное у насъ въ Имяньпо,-- станція на восточной вѣткѣ, куда завтра поѣдемъ, верстъ полтораста отсюда. Является ко мнѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ такъ, невзрачный господинчикъ: "Позвольте огородъ разводить". Мы тогда рѣшили-было на восточной вѣткѣ большихъ отчужденій не дѣлать, и я посовѣтовалъ ему вступить въ соглашеніе съ китайцами. Продавать чужестранцу землю китайцы не могуть, но могутъ сдать въ аренду на 99 лѣтъ, съ правомъ возобновить потомъ на тотъ же срокъ, на тѣхъ же условіяхъ. Условія ничтожння: 10--20 рублей за десятину прекраснѣйшей земли за весь срокъ аренды. Кой-кто и сдѣлалъ такъ. Одинъ мелкій рядчикъ, Франкъ, за нѣсколько тысячъ успѣлъ снять участокъ, примыкающій къ дорогѣ: двадцать пять верстъ длиной и 12 шириной, то-есть болѣе тридцата тысячъ десятинъ. Лѣсу тамъ половина. Дрова продаетъ по 10 рублей теперь, на половину строевой,-- вырубитъ лѣсь, а руби хоть весь, получить нѣсколько милліоновъ, а пришелъ безъ гроша, заработалъ нѣсколько тысячъ.
-- А теперь развѣ нельзя того же сдѣлать?
-- Видите, теперь дорога перемѣнила свое рѣшеніе. Она хочетъ и на восточномъ участкѣ отчудить полосу верстъ въ 25. Но теперь уже время упущено. Китайцы поняли, что стоитъ земля, да и въ другомъ отношеніи время уже не то. Прежде каждая наша просьба была равносильна приказаніямъ, а теперь... надо ждать, чѣмъ кончится война. Да, такъ вотъ огородникъ. Можете себѣ представить, довелъ дѣло до сотни десятинъ. Явилась у насъ всевозложная зелень. Нѣсколько лѣтъ и самъ гребъ громадныя деньги, и мы всѣ благоденствовали. Вдругъ въ прошломъ году, весной, передъ самымъ посѣвомъ объявляютъ ему: не смѣть сѣять, пока эту землю не отчудимъ подъ дорогу. Ждалъ, ждалъ. Лѣто прошло, вотъ другое. Прежде все это дѣйствительно быстро дѣлалось, а теперь китайцы тянутъ, выжидаютъ.
-- Что жъ съ огородникомъ?
-- Не знаю. Потеряли его изъ виду. Изъ Имяньпо уѣхалъ. Вотъ тоже пріѣзжали въ Имяньпо устроить пивоваренный заводъ, мельницу, крупчатку на рѣкѣ. Еще нѣсколько предпріятій хотѣли-было, но вотъ все разбивается о вопросъ: чья зѣмля? Дорога подала заявленіе, но всякое поступающее заявленіе грозитъ остаться безъ послѣдствій: никто и не рѣшается входить въ сдѣлку съ китайцами. Да теперь и другіе порядки пошли: централизація,-- все уже отъ Харбина зависитъ, а Харбинъ теперь все больше и больше отъ Петербурга.
Т. М. замолчалъ, задумался и опять заговорилъ:
-- Возьмите, напримѣръ, сухую перегонку дерева -- скипидаръ. Потребность громадная, и ни одного заводчика. Сушилки,-- хлѣбъ здѣсь сырой, размолъ трудный, мука скоро портится. Интендантство предлагаетъ во пяти копеекъ съ пуда за сушку. Сѣно... Китайцы его совсѣмъ здѣсь не знали. Нужно заготовить десять милліоновъ пудовъ его въ этомъ году,-- монгольскія степи къ вашимъ услугамъ, почти даромъ. Но рабочихъ рукъ нѣтъ. Китайцы косить не умѣютъ, если же будутъ срѣзать своими ножами, то это только потеря времени. Выписывать изъ Россіи косцовъ? или выписать сѣнокосилки, грабли Тигръ? Степь, какъ ладонь. Китайцы приспсобятся быстро,-- до всякихъ машинъ они большіе охотники. Пудъ такого сѣна въ заготовкѣ съ доставкой на станціи десять копеекъ, а по двадцать у васъ съ руками оторвутъ.
T. M. смотритъ на часы.
-- Вотъ для перваго знакомства какъ я заговорилъ васъ: двѣнадцать ночи... Спать пора... Завтра когда ѣдемъ?
Рѣшаемъ въ семь утра.
-- Вотъ я съ какой къ вамъ просьбой. Здѣсь мы составили маленькое общество, такъ, въ помощь раненыхъ. Рѣшили обезпечить Харбинъ свѣжимъ молокомъ. Выдали субсидію здѣсь одному надежному, онъ закупитъ коровъ -- пока срокъ и обязательство по договору поставлять по десять копеекъ за бутылку. Я говорилъ какъ-то съ здѣшними отрядами, да вотъ теперь уѣзжаю, дѣлъ много, не знаю, когда вернусь. Не переговорите ли вы со Стаховичемъ?
Я обѣщаю, и мы расходимся.
-- Постойте, господа! Новая телеграмма получена. Вотъ тебѣ и на! Далинскій перевалъ взятъ японцами!
-- Взятъ?! Дорога на Ханченъ открыта!
-- Всего вѣдь пятьдесятъ верстъ.
Успѣетъ ли командующій отступить отъ Дашичао? Цѣлый рядъ самыхъ мрачныхъ предположеній. И мы всѣ сидѣли еще часа два, сосредоточенные, напряженные.
Степанъ Николаевичъ на спичкахъ раскладываетъ:
-- Это армія Куроки, Оку или Нодзу, это -- Штакельбергъ, графъ Келдеръ, Мищенко, войска командующаго. И теперь Куроки вотъ что дѣлаетъ...
И красныя спички, изображающія Куроки, ползутъ подъ рукой Степана Николаевича всей массой вокругъ нашихъ войскъ, а Степанъ Николаевичъ, красный, откинувшись, смотритъ сквозь очки на насъ всѣхъ, подавленныхъ и удрученныхъ.
Какой контрастъ съ нашимъ вчерашнимъ подъемомъ, когда вечеромъ въ вагонѣ, подъ впечатлѣніемъ выхода нашего флота въ море, мы говорили о близкомъ пораженіи японцевъ, о способахъ переправы въ Японію и о мирѣ въ Токіо.
XLVII.
Отъ Харбина до Пограничной и обратно.
16-го іюня.
Въ 7 часовъ утра мы трогаемся со станціи Харбинъ. Всѣ парадные вагоны отданы дорогой подъ жилье военному начальству. Желѣзнодорожное же начальство ѣздитъ въ такъ называемыхъ строительныхъ вагонахъ, передѣланныхъ изъ товарныхъ. Верхняя половина задней стѣны вагона вырѣзана, и вмѣсто нея устроены окна.
Мы сидѣли на стульяхъ у этихъ оконъ, и предъ нами -- весь путь. Небо покрыто тучами, недавно шелъ дождъ, пойдетъ, вѣроятно, еще, воздухъ ароматенъ и сыръ, и зелень ярко сверкаетъ въ брызгахъ. Это -- іюнь, мѣсяцъ грозъ, роста хлѣбовъ у насъ, мѣсяцъ, когда ароматъ черемухи, сирени, а подъ конецъ и липы пьянитъ воздухъ, и нѣтъ тогда словъ, чтобы выразить всю прелесть переживаемаго мгновенія. Пока кругомъ только трава да ряды построекъ военнаго вѣдомства. Это еще одинъ Харбинъ (пока три я видѣлъ: Новый Харбинъ, Старый Харбинъ и пристань) -- военный Харбинъ. Много выстроенныхъ зданій, много еще строится: спѣшно, судорожно.
Несмотря на семидесятиверстную скорость, поѣздъ плавно, съ особымъ шипѣньемъ колесъ въ тактъ, съ неимовѣрной быстротой уносить насъ отъ новыхъ и новыхъ картинокъ. Гроза. Сочныя темныя тучи. Одна ниже другихъ, и вотъ-вотъ, польеть изъ нея. А кругомъ перелѣски, зеленая трава, красные цвѣты мака, лилій, лиловые пѣтушки, въ окно пахнётъ вдругъ ароматъ цвѣтущей сирени. Мы несемся лѣсомъ, и запахъ грибовъ, свѣжесрубленнаго дерева, потянуло дымомъ и мирной картиной. А тамъ теперь, на югѣ обходное движеніе, можетъ-быть, въ это время уже идеть сраженіе,-- смерть, стоны. Можетъ-быть, даже и здѣсь, за поворотомъ, разболченный рельсъ, уничтоженный мостикъ, толпа ждущихъ хунхузовъ, наконецъ случайный разладъ. Случай. Но вся жизнь въ той формѣ, какъ она наладилась у современныхъ людей, развѣ не сплошной случай, и развѣ не приходится постоянно повторять, и здѣсь особенно часто:-- "Зачѣмъ онъ жилъ, зачѣмъ страдалъ?.." Здѣсь, въ этой резидевціи случая, знаменемъ котораго окрашена вся эта жизнь:
-- На линію всего отъ виска...
-- И прямо въ високъ...
И кто на линію отъ виска, кто на прямой?
И какой выводъ: мое -- только это мгновенье, только сегодня, только съѣденный обѣдъ,-- а обо всемь остальномъ не стоитъ и думать. И думать и гадать.
Чѣмъ дальше, тѣмъ больше лѣсовъ. Поѣздъ за поѣздомъ везуть лѣсной матеріалъ, доски, бревна, дрова. Непривычный глазъ удивляетъ то обстоятельство, что годъ тому назадъ срубленное дерево все еще въ корѣ.
-- Здѣсь только съ кедра надо сейчасъ же снимать кожу, а то въ мѣсяцъ черви съѣдятъ, а бархатъ, напримѣръ, если раньше года снимете съ нево кожу -- весь растрескается и никуда не будетъ годенъ: все это горькимъ опытомъ на практикѣ постигнуто.
-- Но никакого жилья. и, когда этотъ лѣсъ срубится...
-- Здѣсь будетъ пустыня.
-- Это цивилизація?
-- Кое-что расчистатся подъ пашню, кое-гдѣ опять лѣсъ пойдетъ, но въ общемъ условія для дальнѣйшей культуры очень неблагопріятны. Дождливый, напримѣръ, періодъ здѣсь начался 15-го мая. Въ этомъ отношеніи этотъ годъ напоминаетъ девятисотый...
-- И такой же разливъ рѣки? Не пугайте, ради Бога!
-- Да, вотъ уже есть телеграммы съ юга о дождяхъ и размывахъ...
-- Ба, ба, ба... Что жъ тогда японцы будутъ дѣлать?
И разговоръ незамѣтно, какъ всегда и вездѣ здѣсь, возвращается все къ тому же. На столѣ опять спички, арміи Куроки, Нодзу, артурская и вдадивостокская эскадры.
И не устаемъ говорить все о томъ же, и никогда не надоѣдаетъ.
Это здѣсь вездѣ, да, вѣроятно, и во всей Россіи теперь такъ.
А вотъ и станція и поселокъ Имяньпо.
Ему особенно повезло по части любви, душевныхъ мукъ и страданій.
Въ мягкомъ пасмурномъ днѣ онъ уютно выглядитъ со своими домиками-коттэджами, выглядывающими изъ зелени своихъ садовъ.
Сестры милосердія въ чистыхъ, изящно сшитыхъ платьяхъ, въ корсетахъ, пограничники, раненые. Мы обѣдаемъ на верандѣ у Тихона Михеевича, ѣдимъ свѣжепросоленные по-малороссійски и съ чеснокомъ огурцы, слушаемъ новости дня здѣшнихъ мѣстъ. Слушаетъ и маленькіи медвѣжонокъ, взобравшійся на перекладину, слушаетъ грустный, потому что его сегодня за что-то побили.
Новости, очевидно, очень интересныя, и хозяйка спокойна, что для меня все это -- только тарабарская грамота. Но за дорогу я уже настолько въ курсѣ дѣла, что все отлично понимаю.
И я улыбался, и въ то же время отъ всей души жаль всѣхъ тѣхъ, кому такъ дорого приходится расплачиваться за то, въ чемъ, можетъ-быть, и не воленъ человѣкъ. Придетъ, можетъ-бытъ, другое время, и многое измѣнится: мое понятіе о собственности въ отношеніяхъ мужчины и женщины и вытекающее отсюда рабство, неуваженіе, неинтересъ -- уступятъ мѣсто иному. Тогда и измѣнъ не будетъ.
А пока... надо ѣхать дальше, и мы благодаримъ, прощаемся и уже изъ отходящаго вагона еще разъ раскланиваемся съ остающимися.
XLVIII.
Отъ Пограничной до Харбина.
17-го іюня.
Вся длина восточной вѣтки отъ Харбина до Владивостока -- 513 верстъ. Первую половину ея мы проѣхали днемъ, вторую -- ночью, съ тѣмъ, чтобы на обратномъ пути днемъ проѣхать вторую.
Утро мы начинаемъ осмотромъ станціи Пограничной. По обыкновенію, все гдѣ-то скрыто. Въ глаза бросается только небольшая станція да два-три зданія на возвышеніи. Не долина даже, а щель, напоминающая ущелье севастопольскаго вокзала. Нѣсколько зеленыхъ холмовъ закрываютъ видъ туда, дальше, гдѣ прошла уже Уссурійская дорога. И кажется, что тамъ ничего, кромѣ такихъ же зеленыхъ холмовъ, нѣтъ. Я стою и съ завистью думаю, что двѣсти верстъ всего отдѣляютъ теперь меня отъ Владивостока. Но это ужъ районъ генерала Линевича, и, скрѣпя сердце, я смотрю, какъ въ другой сторонѣ щели, на поворотномъ кругу, уже поворачиваютъ наши вагоны.
-- Кофе пить пожалуйте.
Я иду въ вокзалъ.
Мы пьемъ кофе и знакомимся съ нѣсколькими военными и инженерами, начальникомъ Уссурійской желѣзной дороги, его штабомъ. Они тоже пріѣхали сюда съ осмотромъ. и теперъ ѣдутъ назадъ во Владивостокъ.
Знакомимся мы, между прочимъ, и съ полковникомъ П., бравымъ военнымъ корреспондентомъ большой петербургской газеты.
-- Жаль, что вы не можете доѣхать до Никольскаго, я далъ бы вамъ массу матеріала.
-- Что во Владивостокѣ?
-- Пустыня. 25-е іюня -- предѣльный срокъ, назначенный уѣзжать всѣмь лишнимъ людямъ, женщинамъ, дѣтямъ. Могутъ оставаться только тѣ, кто внесетъ опредѣленную сумму на свое содержаніе или натурой. Кажется, десять пудовъ муки, два пуда крупъ и прочее въ этомъ родѣ.
-- Продукты и жизнь вообще дороги?
-- Какъ на что. Квартира, за которую платили безъ мебели 900 рублей, теперь съ мебелью -- 150 рублей. Экипажи, стоившіе 700--800, за 200 рулей. А полфунта сахара съ трудомъ найдете. Говорятъ, у торговцевь теперь 10--20 пудовъ во всемъ Владивостокѣ не найдете. Керосина тоже совсѣмъ нѣтъ.
-- Какъ адмиралъ Скрыдловъ?
-- Отлично выглядить: бодрый, свѣжій. Настроеніе вообще повышенное. Привезли плѣнныхъ японцевъ.
-- Чт5 же они говорятъ: Онима, правда, утонулъ?
-- Нѣтъ.
-- А осадныя орудія, которыя везли для Портъ-Артура?
-- "Мы вамъ,-- отвѣчаюгъ,-- не ваши европейцы, чтобъ разсказывать, что у насъ утонуло". Между ррочимъ, пріѣхалъ среди плѣнныхъ Кіешиумеда. Онъ жилъ до войны въ Дальнемъ, былъ представителемъ большой цементной фирмы. Тамъ, въ Дальнемъ, у него свой домъ, со всей обстановкой. Его очень любили; онъ отлично говорить по-русски. Если дѣлаете ему заказъ, послѣ расчета привезетъ какой-нибудь цѣнный подарокъ и удивляется, почему не берутъ его. Война и его захватила врасплохъ. Сперва онъ все говорилъ, что войны не будеть. Но въ послѣдній разь, возвратившись изъ Японіи всего за нѣсколько дней до войны, грустно говорилъ: "Пожалуй, будетъ, мѣсяца черезъ два, но продолжится не больше трехъ мѣсяцевъ". А тутъ вдругъ война, и ему пришлось въ нѣсколько часовъ выѣхать. Онъ просто заперъ на замокъ домъ и ключъ передалъ Кази-Гирею. "Вѣроятнѣе всего,-- говориль онъ, уѣзжая,-- я пріѣду въ качествѣ переводчика". И дѣйствительно, онъ и ѣхалъ переводчикомъ въ Дальній на потопленныхъ нами транспортахъ. Ѣдетъ грустный. Англичанина, командира транспорта, провезли. Онъ выходитъ на ставціяхъ, за нимъ два солдата. Держить себя важно, ѣстъ много, какъ настоящій англичанинъ.
-- А японцы?
-- Тоже увѣренно держатся, но представительности нѣтъ: очень ужь ихъ природа обидѣла красотой и фигурой. Хотя они по горамъ лазятъ, какъ козы. Положимъ, ихъ амуниція облегченная: рубашка, портки, легкія сандаліи, ружье, патроны -- и все. Остальнымъ кули, какъ олени, навьючены. А это даетъ ихъ войскамъ возможность обходить по такамъ крутизнамъ позиціи, которыя всѣми другими арміями считались бы неприступными, подъ Тюренченомъ, напримѣръ...
-- Эпидемій нѣтъ?
-- Пока никакихъ, если не считать ничтожнаго процента желудочныхъ заболѣваній. А на югѣ?
-- Въ этомъ отношеніи идеальное положеніе: изъ двухъ тысячъ, привезенныхъ при мнѣ, только 16 желудочныхъ.
-- Осгальные?
-- Раненые, нѣсколько ревматиковъ. Состояніе арміи въ санитарномъ отношеніи прекрасное.
-- Это самое главное: самыя большія убыли въ сраженіяхъ -- ничто въ сравненіи съ эпидеміями. Когда на югѣ ждуть боя?
-- Когда я тамъ жилъ, говорили, черезъ 8--10 дней, значитъ, на этихъ дняхъ.
-- Гдѣ?
-- Теперь, очевидно, уже все измѣнилось. Я слышалъ тогда, что около Гайчжоу.
-- Правда, что взяли 40 пушекъ?
-- Я слышалъ, что генералъ Мищенко вчера отбилъ семь.
-- Гдѣ владивостокская эскадра теперь?
-- Опять ушла въ море.
-- Какъ удалось поднять "Богатыря"?
-- Они сѣли носомъ: разгрузили, сняли орудія, корму наполнили водой и сняли. Теперь онъ въ докѣ.
-- Надолго?
-- Не знаю, на мѣсяцъ, говорятъ.
-- Думаете, владивостокская эскадра соединится съ артурской?
-- Говорятъ... Всѣ вѣдь говорятъ только, говорятъ то, что сами желаютъ. Такъ вотъ говорятъ, что, можетъ-быть, отъ Гензана попробуютъ прійти въ Артуръ.
-- Въ общемъ все-таки всѣ эти "говорятъ" рисуютъ настроеніе, очевидно, подъемъ есть?
-- Несомнѣнно. Войска, которыя проходятъ здѣсь на югъ, въ смыслѣ настроенія не оставляютъ желать ничего лучшаго.
Нашъ поѣздъ готовъ.
-- Итакъ, вмѣсто постройки крымской дороги, вы теперь ѣдете на ютъ, гдѣ, можетъ-быть, не сегодня -- завтра...
Мы прощаемся и разъѣзжаемся въ разныя стороны. Я смотрю вслѣдъ уходящему поѣзду на Уссурійской дорогѣ я опять думаю: "Часа черезъ четыре при такой удобной оказіи я уже былъ бы во Владивостокѣ". Сколько-то перемѣнъ въ немъ съ 90-го года, когда я былъ тамъ?
А нашъ поѣздъ уже громыхаетъ по стрѣлкамъ, щель развертывается, и я вижу теперь скрытыя богатства Восточно-Китайской дороги: цѣлый городъ построекъ для жилья, для складовъ. Вотъ церковь. Все изъ камня, но церкви вездѣ деревянныя. Только въ Ляоянѣ, впрочемъ, изъ кирпича. И только въ Ляоянѣ и оригинальна архитектура церкви. Всѣ же остальныя -- деревянныя, самой незатѣйливой конструкціи бѣдной и даже очень бѣдной деревни. Съ другой стороны, въ мѣстахъ, изъ-за обладанія которыми и вся настоящая война разгорѣлась, странно было бы и начинать съ каменныхъ церквей.
Пограничная скрывается, а кругомъ тамъ опять только зеленые бугры да долинки, въ которыхъ теперь вездѣ вода. и сегодня, какъ и вчера, какъ цѣлый мѣсяцъ уже, льетъ и льетъ, и вода выступила изъ береговъ, подошла къ насыпямъ, рѣкой бѣжитъ по кюветамъ, а изъ откосовъ и выемокъ бьютъ со всѣхъ мѣсть новые фонтаны.
-- Вотъ тутъ и справляйтесь, когда весь грунть въ кисель превращается. Вѣдь потопъ сорокъ дней продолжался, а здѣсь девяносто -- сто.
-- Я сегодня всю ночь не спалъ,-- говоритъ начальникъ участка.-- Только-что легъ-было, на сороковой веротѣ начался размывъ. Сейчасъ же тревогу, черезъ четверть часа поѣздъ подали.
-- Скоро!
-- На каждомъ учаеткѣ у насъ поѣздъ стоить съ полнымъ оборудованіемъ: шпалами, рельсами, мѣшками, инструментами. Люди поименно назначены. По тревогѣ люди и поѣздъ должны быть готовы черезъ четверть часа. Если долго все обстоитъ благополучно, фальшивую тревогу дѣлаютъ, чтобы не отвыкали.
-- Ну, и что жъ, успѣли исправить?
-- Успѣли. Я часа два съ нимъ пробылъ и поѣхалъ назадъ на дрезинѣ, чтобъ успѣть попасть назадъ къ отходу вашего поѣзда.
Смѣется.
-- На свѣжемъ воздухѣ можно и три ночи не спать; это вотъ кабинетной работы, да еще зимой -- не выдержишь.
Лицо загорѣлое, здоровое, никакихъ слѣдовъ безсонной ночи.
-- Вы все-таки скоро на дрезинѣ попали?
-- А у меня особые дрезинщики-хунхузы: везутъ со скоростью поѣзда. Я ихъ еще съ постройки взялъ. Ни за какія деньги не отдамъ. Я на нихъ дѣлаю по сто верстъ. 50 проѣду -- покормлю, выпьютъ полбутылки водки -- и дальше. А такъ не пьютъ совсимъ, опій не курятъ, курятъ только табакь изъ китайскихъ кальяновъ. прекрасно ходять за дрезиной, и одинъ непремѣнно безотлучно при ней. Пограничники, чуть зазѣваешься, подхватятъ и угонятъ дрезину,-- дожидайся ихъ потомъ, а мои хунхузы никогда не отдадутъ. и драться пробовали съ ними: крикъ поднимутъ, всю станцію всполошатъ, а дрезину отстоятъ...
-- А вообще, какъ насчетъ хунхузовъ?
-- Появились опять: шпалы на путь кладутъ, стрѣляли какъ-то въ поѣздъ, но все благополучно. Только вотъ на Дайматсу въ перестрѣлкѣ жену дорожнаго мастера на прошлой недѣлѣ убили...
-- А на количествѣ рабочихъ появленіе хунхузовъ не отразилось?
-- Очень отразилось: пришельцы съ ночи всѣ почти ушли. Время самое горячее...
-- Къ намъ прибыло 500 русскихъ рабочихъ. Хотите?
-- Что я съ ними буду дѣлать? Помѣщеніе имъ дай?
-- Обязательно.
-- Горячимъ корми?
-- Непремѣнно.
-- Въ дождь не пойдеть?
-- Въ такой, конечно, нѣтъ.
-- И съ ѣдой въ сутки не меньше двухъ рублей?
-- Около того.
-- А китаецъ 50 копеекъ, тепорь поднялъ только на 60 копеекъ, еще подниму и на 75 копеекъ буду имѣть сколько угодно и ничего больше. И поднимать не приходилось бы, да вотъ что дѣлаютъ. Нужны рабочіе пограничникамъ, интендантамъ, въ "Красный Крестъ" -- придутъ къ нашимъ артелямъ, набавятъ и уводятъ. По ихъ справочнымъ цѣнамь хотя вдвое.
-- Вотъ 89-я верста. Здѣсь было большое сраженіе въ 1900 году. Китайцы занимали эту деревню; вонъ еще остались окопы.
Деревня и долина проносятся передъ нами.
-- А вотъ здѣсь, вотъ на томъ пригоркѣ, гдѣ стоитъ фанза, они укрѣпились: пушка была у нихъ.
Многіе обходять кругомъ пригорокъ; это отдѣльная неприступная скала, которую омываетъ почти кругомъ рѣка.
-- Долго держались, съ тѣхъ высотъ наша артиллерія пришла и разгромила это гаѣздо.
И долго еще мы видѣли въ лучахъ вдругъ выглянувшаго изъ-за тучъ солнца и скалу, и долину, и широко разлившуюся рѣку.
-- Такой высокой воды еще не было.
-----
19-го іюня.
Поздно или рано? Мои часы остановились и показываютъ три часа. Я встаю, одѣваюсь и выхожу въ гостиную, а оттуда на террасу. Накрыты приборы для ѣды, чайный приборъ, но, очевидно, никто еще не приходилъ. Тогда я осторожно иду по комнатамъ. Въ двухъ смежныхъ -- спальни С. Н. и Н. А. Двери открыты, стоять оба и беззвучно дѣлаютъ гимнастику по способу... забылъ, по какому способу С. Н.-- красный, Н. А.-- блѣдный. У обоихъ мускулы напряжены до предѣла. Н. А. съ захваченнымъ дыханіемь шепчеть:
-- 28, 29, 30! Ухъ!..
-- Ну, одѣваться! Эй, бойка!
Показывается меланхоличный молодой китаецъ съ длинной косой.
-- Твоя-моя,-- чай, чифаки... малю-малю, твоя-моя, скорѣй.
По англійскому обычаю день начинается плотной ѣдой. Затѣмъ хозяева отправляются въ контору, а я остаюсь писать.
Я устраиваюсь на террасѣ въ саду. Въ домѣ мертвая тишина.
Сегодня опять солнце и прекрасный іюньскій день. Порхаютъ бабочки, мухи жужжатъ. Мухъ такое множество, что я ухожу въ комнаты и, прежде чѣмъ приняться за работу, выгоняю мухъ.
Въ концѣ концовъ съ мухами я ничего подѣлать не могу, онѣ какъ будто и исчезаютъ, но, какъ только я сажусь -- нападаютъ опять со всѣхъ сторонъ. Очевидно, мухамъ скучно, и онѣ забавляются за мой счетъ: пока я бѣгаю съ полотенцемъ, онѣ прячутся подъ столъ, а когда сажусь -- по командѣ опять бросаются на меня, Я дѣлаю глубокомысленный выводь изъ всего этого: каковъ народъ, таковы и его мухи. У замысловатыхъ китайцевъ и мухи похитрѣе нашихъ. Послѣ этого я беру шапку и отправляюсь въ городъ повидать своихъ знакомыхъ.
-- Что новаго? спрашиваютъ меня.
-- Васъ надо спрашивать.
-- Насъ? Мы ничего здѣсь не знаемъ, узнаёмъ позжѣ Петербура, живемъ исключительно сплетнями. Ужасающими сплетнями! Сегодня Куропаткинъ раненъ, а завтра потонулъ Оняма и Куроки взятъ въ плѣнъ. Сегодня нашихъ легло 17 тысячъ, завтра японцевъ 20 тысячъ и отбили мы 76 пушекъ. Сегодня нашъ флотъ пошелъ ко дну, завтра -- японскій. И всему вѣримъ, искренно радуемся, искренно падаемъ духомъ и ждемъ самаго худшаго, вплоть до мгновеннаго разрушенія дороги. Хотя, взлетая, долетаемъ и до Токіо. И послѣ этого -- заключеніе мира въ Токіо и домой! Конечно, моремъ, черезъ Америку и Гонолулу.
Я отправляюсь въ дворянскій отрядъ.
У M. А. Стаховича большое горе -- умерла его сестра. Онъ очень тяжело переживаетъ эту невзгоду, и я не рѣшаюсь итти къ нему.
Какъ извѣстно, М. А., кромѣ дворянскаго отряда, состоитъ помощникомъ главноуполномоченнаго "Краснаго Креста" Теперь этотъ главноуполномоченный проситъ М. А. принять на себя завѣдываніе "Краснымъ Крестомъ" въ тылу арміи.
Больныхъ все прибавляется Открытіе новыхъ палатъ не идетъ такъ спѣшно, какъ многіе хотятъ того, но доктора настаиваютъ на полномъ оборудованіи вплоть до самонагрѣвающихся ваннъ прежде открытія барака.
-- "Только при такихъ условіяхъ мы можемъ гарантировать раненому безопасность отъ зараженій и осложненій.
Въ открытыхъ баракахъ порядокъ и чистота, и дѣйствительно образцовые.
Въ "Красномъ Крестѣ", напримѣръ, на сто больныхъ -- двѣ сестры, а здѣсь на 30 -- двѣ. Ѣда прекрасная, для офицеровъ -- водка, вино, если доктора разрѣшаютъ. Вся хозяйственная часть -- на плечахъ барова Кнорринга, и онъ заваленъ работой. Узналъ я, между прочимъ, очень печальную новость и, чтобы быть безпристрастнымъ, сообщаю ее.
Въ дворянскій отрядъ поступилъ раненый офицеръ, забайкалецъ, казакъ Токмаковъ. У него шесть ранъ. Послѣ первой онъ упалъ и остальныя получилъ уже лежа отъ проходившихъ и въ упоръ стрѣлявшихъ въ него японцевъ. П. И. Постниковъ далъ заключеніе о возможности пуль думъ-думъ или обыкновенныхъ, но надпиленныхъ или распиленныхъ. Такія пули, какъ извѣстно, имѣютъ такія же разрывныя свойства, какъ и пули думъ-думъ.
Заключеніе свое Р И. основываетъ на томъ, что при малыхъ входныхъ отверстіяхъ -- выходныя ужасны. Особенно одна рана на рукѣ: весь локоть развороченъ.
Насколько я понялъ, допускается при этомъ и такая возможность: при выстрѣлѣ въ упоръ и условіи, что пуля попадаетъ въ кость, возможны громадныя выходныя раны; иногда верхняя пленка пули слетаетъ, и тогда такая пуля пріобрѣтаетъ всѣ свойства пули думъ-думъ.
Можно допустить возможность и подпиливанія пуль. Я писалъ о нашемъ раненомъ солдатикѣ, мечтавшемъ о напильникѣ. Несомнѣнно, и среди японцевъ попадаются такіе же экземпляры.
Этимъ же, можетъ-быть, можно обьяснить и стрѣльбу въ упоръ. А тѣмъ болѣе въ казака, да еще забайкальца, съ которыми у японцевъ особые счеты.
Какъ бы то ни было, но, въ виду моего недавняго заявленія, что до сихъ поръ не было ни въ одномъ госпиталѣ такого факта, считаю долгомъ, узнавъ о таковомъ, огласить его.
Moй слѣдующій визитъ -- къ спеціалистамъ. Mu толкуемъ о дорогѣ. Я слышу, между прочимъ, заслуженный упрекъ строителямъ. Насколько широко поставлено дѣло въ остальныхъ отношеніяхъ, настолько же примитивно и по-старинному устроено движеніе на дорогѣ. Нѣтъ ничего даже изъ того, что уже и не называется новостью: сигнализація, централизація стрѣлокъ, автоматически дѣйствующая узловая система -- все это отсутствуетъ. А только все это, особенно при напряженной работѣ, гарантируетъ безопасность движенія. Но зато другое очень важно, нововведеніе -- тормоза Зауербрена дорога вводитъ. Эти автоматическіе тормоза -- прекрасное средство на случай разрыва поѣзда на подъемѣ. Тогда, какъ извѣстно, оторвавшіеся вагоны катятся внизъ все съ увеличивающейся быстротой. Такіе тормоза Зауербрена и предупреждаютъ это. Такихъ опасныхъ мѣстъ из дорогѣ два: на тоннелѣ близъ Хайлара, на западномъ отдѣленіи, и на восточномъ отдѣленіи на водораздѣльной станціи Дайлатсу, отъ которой въ обѣ стороны на протяженіи перегона предѣльный уклонъ въ пятнадцать тысячныхъ.
Насколько мнѣ извѣстно, это первый случай примѣненія тормозовъ Зауербрена въ Россіи.
Вечеръ мы провеля въ малороссійскомъ театрѣ.
Публики, собственно, въ театрѣ мало, но хохлы не падаютъ духомъ и лихо отплясываютъ свой гопакъ и трепакъ.
Мнѣ надо было навести справки объ одной артисткѣ, и я въ антрактѣ пошелъ за сцену. Собственно это "за сценой" заключалось въ крыльцѣ и маленькой передней съ выходомъ прямо на сцену. Во время дождя всей играющей труппѣ, очевидно, приходатся жаться, какъ въ церкви, въ этой маленькой передней.
Теперь дождя не было, и артисты сидѣли на ступенькахъ, гуляли въ темныхъ аллеяхъ сада. Тамъ же бѣгали, несмотря на поздній часъ, ребятишки -- дѣти этихъ артистовъ. Кто-то, присѣвъ на землю, ѣлъ принесенный бифштексъ. Въ темнотѣ неистово кружилась группа изъ нѣскольккхъ артистокъ и артистовъ, и всѣ неистово кричали метавшейся за ними собакѣ:
-- Вотъ барыня, вотъ!..
-- Нѣтъ, я больше не могу ее мучить,-- пустите меня! Вотъ я, милая, вотъ гдѣ я!
Собака съ радостнымъ визгомъ бросилась на грудь своей госпожѣ, лизала ее прямо въ губы, окрашенныя яркимъ карминомъ, а окружающіе, заинтересованно, точно и вопроса интереснѣе на свѣтѣ нѣтъ, и такъ сердечно и тепло, какъ умѣютъ только хохлы, говорили всѣ вразъ о поразительномъ умѣ и преданности этой собаки.
Узналъ я про артистку печальную новость Она умерла. Простудилась въ Хайларѣ въ ноябрѣ прошлаго года и умерла отъ чахотки.
-- Жизнь была тяжелая: въ нетопленныхъ вагонахъ. Сборы -- какъ видите... Широкіе штаны больше не въ модѣ, надо, вѣроятно, бросать, а какъ ихъ бросишь...
-- У нея, кажется, дочь была?
-- Какъ же, какъ же... Славная дѣвочка -- три года, вся труппа ее, какъ своего ребенка, любить. Галя, Галюся! гдѣ ты?
Кучка дѣтей, какъ стая воробьевъ, вылетѣла въ это время изъ-за кустовъ, и тоненькій голосокъ пискнулъ намъ:
-- Галя уснула у Маріи Ивановны.
-- Уснула... Устала, бѣдненькая: маленькая вѣдь и худенькая; въ чемъ только душа держится...
И мать была маленькая, худенькая и все искала, жадно искала свое потерянное счастье.
XLIX.
Между Харбиномъ и Ляояномъ.
20-го іюня.
Я возвращатось въ Ляоянъ, окончивъ осмотръ и знакомство съ Восточно-Китайской желѣзной дорогой.
Въ обшемъ, какъ я уже писалъ, это грандіозное предпріятіе, выполненное съ широкимъ размахомъ, оправдавшимся текущими событіями. И несомнѣнно, не будь этого предпріятія, или будъ оно выполнено въ обычныхъ для желѣзныхъ дорогъ рамкахъ, войска встрѣтили бы здѣсь непреодолимыя препятствія. и надо признать, что, разъ японцы готовились къ войнѣ, они пропустили безвозвратно удобное для себя время. Объяви они войну два года тому назадъ -- и наше дѣло здѣсь было бы безповоротно проиграно.
Прояви они и теперь не фейерверочную, а настоящую энергію, соотвѣтствуй ихъ замыслы исполненію, и теперь пришлось бы намъ плохо. Вѣдь въ началѣ войны пропускная способность дороги была всего 4 пары поѣздовъ, а теперь -- 12 и на-дняхъ будеть доведена до 16-ти паръ, и каждый поѣздъ изъ 35 груженыхъ вагоновъ.
Надо быть спеціалистомъ, чтобы понять ту скрытую, невидимую для не-спеціалиста, но колоссальную энергію и напряженіе, съ какими удалось уже въ военное время выполнить всю эту работу. Здѣсь необходимъ былъ трудъ всѣхъ, одинаково, отъ самаго верху до самаго низу. Надо было не мѣшать работать, вдохновлять, объединять, искусно обходить препятствія, создаваемыя временнымъ положеніемъ дѣлъ. Препятствія, не существующія при работахъ въ желѣзнодорожныхъ округахъ и очень трудно преодолѣваемыя безъ нихъ, когда вмѣсто постояннаго дѣйствуетъ временное и не спеціальное. При такихъ условіяхъ -- даже при искреннемъ желаніи помочь -- выѣшательство только тормозитъ, осложняетъ и портитъ дѣло.
Въ турецкую кампанію, напримѣръ, дороги во время войны не смогли выдержать не то что усиленный, но даже графикъ движенія мирнаго времени. Вездѣ оказались "пробки", забитыя неразгруженнные вагонные станціи, не имѣвшія возможности принимать, вслѣдствіе этого, новыхъ поѣздовъ. Бранили дороги. Единственными непонимающими людьми въ желѣзнодорожномъ дѣлѣ оказывались желѣзнодорожники, и никто не хотѣлъ видѣть истинныхъ причинъ зла. А эти истинныя причины заключались въ томъ, что спеціальнымъ дѣломъ распоряжались не-спеціалисты. И въ силу непониманія, желанія выслужиться или неумѣстной горячности испортили все дѣло.
И чѣмъ ближе къ театру военныхъ дѣйствій, тѣмъ хуже шли желѣзнодорожныя дѣла, потому что тѣмъ больше было людей, желавшихъ отличиться за ея счетъ. И все хорошее было ихъ заслугой, а плохое относилось за счетъ нераспорядительности и неисправности желѣзнодорожіюй администраціи.
Если въ нынѣшнюю войну это сглажено, то объясняется это только личнымъ присутствіемъ министра путей сообщенія и содѣйствіемъ высшей военной администраціи.
------
Мы прощаемся съ Степаномъ Николаевичемъ. Я говорю ему:
-- Мѣста хорошія, но люди чужіе. Видѣть ихъ, смотрѣть на нихъ, не желающихъ тебя, не легко... Нѣтъ, я мечтаю о Крымѣ, о прерванныхъ войной изысканіяхъ, о постройкѣ крымской линіи.
-- Вы любите Крымъ?
-- Безумно! Мечта всей моей жизни -- жить въ Крыму. Жизнь начальника маленькой крымской дороги не промѣнялъ бы ни на какую другую самую большую дорогу.
С. Н. лукаво щурится.
-- А вѣдь тамъ татары, люди, у которыхъ мы тоже отняли ихъ землю...
-- Ну, ужъ Крымъ я не отдамь.
-- А я -- здѣшнія мѣста.
Мой вагонъ прицѣпленъ къ воинскому поѣзду. Идеть первый эшелонъ 17-го корпуса. Итакъ, за этотъ мѣсяцъ, что я здѣсь, прошло уже два корпуса -- 4-й сибирскій и 10-й. Всero 90 тысячъ человѣкъ. Все больше народъ изъ-подъ Москвы. Отъ призывныхъ я слышу вольный говоръ, пѣсни. Такихъ веселыхъ я еще не видѣлъ. Полки 10-го корпуса проѣзжали молча, угрюмо поглядывая по сторонамъ.
-----
На одной изъ станцій садится знакомый пограничникъ. Онъ охотникъ поговорить, человѣкъ наблюдательный, довольно безпристрастный.
Я радъ такому спутнику, угощаю его чаемъ и навожу на интересующіе меня вопросы. Въ числѣ ихъ много щекотливыхъ. Напримѣръ: взаимныя отношенія пограничниковъ и желѣзнодорожниковъ.
-- Крайніе изъ желѣзнодорожниковъ,-- говоритъ онъ,-- доходятъ до того, что доказываютъ, будто мы, пограничники, причина всѣхъ причинъ: гоняясь за хунхузами, ссорили только ихъ съ населеніемъ. Какое, дескать, дѣло желѣзной дорогѣ вмѣшиваться въ жизнь чужой страны, чужого народа: грабятъ вѣдь хунхузы не желѣзную дорогу, а своихъ же китайцевъ? А пограничники, чтобы усилить свое значеніе, все это раздуваютъ, захватываютъ все большій и большій районъ и т. д.
"Ну, а я бы сказалъ -- оба лучше. Только желѣзной дорогѣ къ чему, напримѣръ, отчужденіе на 25 верстъ въ сторону? Для чего всѣ эти концессіи на лѣса, минеральныя богатства, всѣ эти города и власть губернатора въ лицѣ начальника дороги? И все это сдѣлалось не сразу, а шагъ за шагомъ, постепенно, какъ все дѣлалось здѣсь, на Востокѣ, гдѣ шагъ за шагомъ пришли мы вотъ и въ Манчжурію и, кто знаетъ, куда еще придемъ, потихоньку подталкивая другъ друга: помните Алексѣя Толстого? "Конь мой, конь..." И вотъ всѣ мы эти кони: каждый по своей части. И каждый видитъ спицу въ глазу брата, а въ своемъ бревна не видитъ.
"Неизбѣжно и то и другое дѣло должно расти и развиваться. Я увѣренъ, что послѣ войны. мы будемъ обыкновенными войсками, а наше начальство -- командующимъ здѣшняго военнаго округа, и всѣмъ недоразумѣніямъ будетъ конецъ. Уже и теперь мы видоизмѣняемся и отходимъ отъ прежней роли. Жандармы уже замѣнили насъ на станціяхъ, смѣнятъ насъ и въ городахъ. Вонъ, видите, въ Харбинѣ нашъ начальникъ полиціи и бороться уже не хочетъ,-- самъ подалъ въ отставку, и, можетъ-быть, желѣзнодорожники еще вспомнятъ насъ,-- нами имъ все таки управлять легче было, чѣмъ жандармами. Жандармы-то самостоятельны. Наши инструкціи -- быть въ распоряженіи желѣзной дороги, а жандармы за инструкціями къ желѣзнодорожникамъ не пойдутъ-съ!.. Сами имь крылышки подрѣжуть. И какъ еще-съ!"
-- Ну, а какъ ваше мнѣніе: населеніе китайское спокойно?
-- Было бы не спокойно, повѣрьте, насъ съ вами и дороги этой въ сутки не было бы. Что такое хунхузъ? Человѣкъ, желающій легко, безъ особаго труда жить, имѣть деньги. Это трудъ? Вотъ три часа уже мы здѣсь стоимъ и любуемся, какъ они работаютъ.
Ротмистръ показываетъ на толпу человѣкъ въ сто рабочихъ. Нашъ поѣздъ стоитъ на разъѣздѣ въ выемкѣ. Ливнями 17-го, 18-го и 19-го іюня размыло всѣ дороги, залило всѣ низины, залило всѣ канавы и кюветы выемокъ. Стоя въ такомъ кюветѣ по колѣна въ водѣ, китайцы лопатами выталкиваютъ илъ и выбрасываютъ его на сторону. Работаютъ они, какъ мокрое горитъ, какъ поденные всего міра и, пожалуй, хуже. Собственно, ничего не дѣлаютъ. Удушливый запахъ ихъ красивыхъ темно-бронзовыхъ тѣлъ наполняетъ вагонъ. Они весело перекликаются своими птичьими гортанными голосама и просятъ у васъ "папилосъ", "лѣба". Броситъ лопатку и стоитъ-стоитъ, смотрить-смотритъ.
-- И воть въ день за это ничегонедѣланье онъ получитъ 50--70--90 коп., и то же самое вездѣ: и въ интендантствѣ, и въ "Красномъ Крестѣ", и на фортификаціонныхъ работахъ. А прежде этому самому господину за настоящую работу предлагали его же китайцы три-пять копеекъ въ денъ. И пока такая, какъ эта, работа существуетъ, хунхузовъ не будетъ. Кромѣ тѣхъ, которымъ японцы платятъ. Но и японцамъ необходимѣе кули, чѣмъ хунхузы. У нихъ, какъ оказывается, своихъ кули, вывезенныхъ изъ Японіи, почти нѣтъ, и они тѣхъ же китайцевъ и хунхузовъ нанимаютъ.
-- Значитъ, и мы могли бы ихъ нанимать?
-- Навѣрно, и будемъ. Въ Портъ-Артурѣ артиллерія нанимаетъ сигнальщиковъ. Романовскій, командиръ полевой батареи 4-й восточно-сибирской бригады, потерявъ 2-го мая изъ 48-ми -- 40 человѣкъ, 13 мая такъ приспособился къ ихъ тактикѣ, что за весь день имѣлъ всего двухъ раненыхъ и 24 японскихъ орудія подбилъ восемью пушками-съ. Романовскій -- это Тушинъ Толстого, и пользовался услугами китайцевъ. Деньги и вѣжливость -- двѣ вожжи, съ помощью которыхъ поѣзжайте на китайцѣ, куда хотите.
-- Да, это, кажется, общее мнѣніе. Скажите: эта дожди задержатъ японцевъ?
-- Пока не просохнетъ, кто гдѣ стоялъ, такъ и будетъ стоять. Пѣшій, кули -- пройдугь, но артиллерія ни съ мѣста. Да и пѣшій съ неимовѣрнымь трудомъ, и что дальше -- то хуже.
-- Это ужъ начало дождливаго періода?
-- Немного рано, хотя въ 1900 году дожди начались тоже въ это время. На востокѣ, говорятъ, уже съ мѣсяцъ идутъ дожди.
-- Да, идутъ. Я оттуда.
-- Ну, тогда дѣло японцевъ плохо. За періодъ дождей привезутъ намъ еще корпуса четыре, и къ сентябрю-октябрю будетъ полная развязка и на сушѣ и на морѣ.
-- Когда же кончится эта война?
-- Къ зимѣ. Къ Новому году миръ будетъ. Не будетъ ни цѣли ни смысла воевать дальше. Станетъ совершенно ясно, сколько же намъ надо человѣкъ, чтобы побѣдить, если даже и до сихъ поръ не побѣдили: одинъ ли на одинъ, два на одного, три, пять. Сколько надо, столько за зиму и привеземъ. Никакого сомнѣнія ни у японцевъ ни у всего міра въ этомъ не будетъ. При такихъ условіяхъ тратить людей, деньги... Да ихъ, этихъ денегъ, нѣтъ ни у кого.
-- Но, кажется, на театрѣ войны полное затишье?
-- Слуховъ-то выше головки, но, кажется, дѣйствительно затишье. Доказательство -- встрѣчные поѣзда: собственно раненыхъ два-три человѣка во всемъ поѣздѣ. Да за сегодня и всего-то два санитарныхъ поѣзда.