23-го мая.
Садится солнце, жаркій день смѣняется тихимъ, безъ малѣйшаго шелеста, вечеромъ; потянуло прохладой. Мы ѣдемъ обѣдать въ городской садъ. Въ этомъ саду и башня. Вблизи она еще живописнѣе, вверху замѣтно уже начало разрушенія. На шпицѣ нѣсколько металлическихъ шаровъ, говорятъ, золотыхъ. Даже на двадцати-тридцатисаженной высотѣ эти шары кажутся большими. А по краямъ башни и карнизовъ колокольчики. При вѣтрѣ они звенятъ. Но теперь вѣтра нѣтъ, и вмѣсто колокольчиковъ играетъ оркестръ военной музыки. Тутъ же среди деревьевъ столики, русская прислуга, и васъ кормятъ по карточкѣ: чашка бульону -- 40 копеекъ, бифштексъ -- 1 рубль 20 копеекъ, бутылка пива -- 1 рубль.
Взадъ и ввередъ по дорожкамъ сада гуляетъ публика: очень много военныхъ, мало штатскихъ, еще меньше дамъ. А между ними очень мало обычныхъ -- женъ, матерей, рѣшившихся остаться со своими семьями. Остальныя -- искательницы наживы; одна изъ нихъ, американка, живетъ въ городѣ, превративъ, какъ говорятъ, свою фанзу во что-то фантастичное. Но ужасное ремнело накладываеть свою печать на всѣ эти лица, уже со слѣдами быстраго разрушенія, и сердце тоскливо сжимается за нихъ, за ихъ несносную долю. Когда-то и онѣ были чистыми, нетронутыми, съ правомъ рожденнаго на лучшую долю. Отняли, въ грязь втоптали и съ циничнымъ презрѣніемъ смотрятъ теперь имъ прямо къ глаза.
Въ просвѣтѣ сада послѣдими огнями горитъ западъ. Горить и тухнетъ, и еще нѣжнѣе, какъ музыка, тона неба. Зажигаютъ фонари, и ихъ свѣтъ сливается съ блескомъ заката. А тамъ, въ вышинѣ похолодѣвшаго синяго неба, милліоны стражей безшумно снуютъ вокруть башни.
И спять разговорь возвращается къ этой башнѣ:
-- Какъ бы не пришлось ее убрать, вѣдь ее видно очень издалека, она великолѣпный прицѣлъ для японскихъ пушекь. Оріентируясь по этой башнѣ, можно въ любой домъ попасть, туза можно разстрѣлять.
Мы подняли головы и смотримъ. Музыка играетъ какой-то грустный мотивъ. Я смотрю и думаю: изъ всего мгновеннаго здѣсь только эта башня связываетъ пять уже вѣковъ въ одно, всѣ эти мгновенья. И какъ жаль, если переживаемое нами мгновенье будетъ послѣднимъ для нея и она сама со всѣми своими пятьюстами лѣть станетъ такимъ же промчавшимся мгновеньемъ вѣчности. Ничего не вѣчно: tout passe, tout casse, tout lasse.
Къ намъ бѣгутъ веселые и счастливые люди.
-- Слышали новость? -- кричитъ еще издали Сергѣй Ивановичъ; -- еще одинъ офицеръ пробрался изъ Портъ-Артура! Еще пять броненосцевъ и крейсеровъ японскихъ взорвалось!
-- Какъ? Что? Когда?
-- Только-что пріѣхали. Было приказано микадо во что бы то ни стало взять Портъ-Артуръ. И съ суши и съ моря. Ну, и взорвались о наши мины. Того уже смѣненъ. Нашъ флотъ на-дняхъ выходитъ изъ Портъ-Артура. Всѣ суда починены, и даже "Ретвизанъ" выходитъ, чтобы вступить въ бой, потому что теперь нашъ флотъ сильнѣе.
-- Но гасколько это вѣрно?
-- Я самъ слышалъ: офицеръ, возвратившійся изъ Портъ-Артура, офицеръ...
-- Такъ хорошо, что не вѣрится.
-- Во всякомъ случаѣ, съ уходомъ флота Портъ-Артуръ ужъ не можетъ служить такой приманкой, чтобы сосредоточивать около него всю армію.
-- Развѣ всю?
-- Вся японская армія ушла туда. А покамѣстъ она будетъ гулять тамъ взадъ и впередъ, дожди начнутся и наши подкрѣпленія придутъ, и не придется намъ уходить изъ Ляояна. И Порть-Артуръ и Ляоянъ,-- говоритъ авторитетно солидный военный,-- еще ничего не представляютъ собой. Важна армія,-- и если она цѣла, то все въ свое время будетъ исправлено.
-- Считаю, что и теперь больше шансовъ. Такъ что и теперь вы еще допускаете возможность нашего отступленія на Харбинъ?
-- А Портъ-Артуръ?
-- Да, Портъ-Артуръ выдержить!.. Если, конечно, не будутъ киснуть...
-- Но ести у нихъ нѣтъ мяса, снарядовъ?
-- Безъ мяса живутъ люди всю жизнь. Что касается снарядовъ, то я не вѣрю: самъ Стессель говорилъ мнѣ, что продержится годъ.
-- Во всякомъ случаѣ, хотѣлось бы, чтобъ такъ было. Но говорятъ, что самъ Стессель прислалъ сказать...
-- Да ничего онь не прислалъ, не могъ прислать!
-- Но который это уже приходитъ изъ Портъ-Артура?
-- Четвертый. Я сегодня слышалъ, какъ Гурко пробрался. Два раза онъ назначалъ свой отъѣздъ, и обѣ шаланды, съ которыхъ онъ долженъ былъ ѣхать, японцами затоплены. Случайность это или шпіоны доносили? Въ третій разъ онъ поѣхалъ безъ предупрежденія на первой попавшей шаландѣ и благополучно прибылъ въ Чифу. Былъ особенно тяжелый моментъ, когда шаланда проходила мимо японскаго крейсера: боялись, что китайцы растеряются и бросятъ грести. Но этого не случилось. Зато въ Чифу японцы схватили его и привели въ свое консульство. Тогда Гурко на прекрасномъ англійскомъ языкѣ поднялъ шумъ, сталъ требовать. чтобы его вели въ англійское консульство, и японцы отпустили его. По желѣзной дорогѣ черезъ Инкоу онъ пріѣхалъ въ Ляоянь.
Другой офицеръ, князь, изъ бурятъ, фамилію его забылъ, переодѣвшись ламой и обривъ голову, пѣшкомъ прошелъ изъ Портъ-Артура черезъ Ляодунскій полуостровъ. Онъ нѣсколько разъ попадался въ руки японцевъ, его раздѣвали, но такъ какъ онъ былъ дѣйствительно ламаистъ, прекрасно говорилъ по-китайски и по-монгольски, то такъ ничего отъ него и не добились. Я видѣлъ его, когда онъ только-что пріѣхалъ съ поѣздомъ съ юга. Онъ былъ еще въ своемъ китайскомъ одѣяніи, въ китайской шапочкѣ на бритой головѣ,-- онъ сидѣлъ за столомъ, окруженный офицерами, откинувшись на спинку стула въ позѣ отдыхающаго отъ тяжелаго дѣла человѣка,-- дѣла, пережитыя ощущенія отъ котораго не передашь и которыхъ сущность въ томъ, что вотъ могъ бы нѣсколько разъ быть разстрѣляннымъ, пережилъ массу лишеній, нервный, былъ напряженнымъ до послѣдяяго момента, при необходимости полнаго наружнаго спокойствія, а теперь дѣйствительно спокоенъ. Съ нимъ вмѣстѣ въ тотъ день пріѣхалъ еще одинъ офицеръ, тоже изъ Портъ-Артура, который приплылъ на шаландѣ до Инкоу. Онъ ѣхалъ въ формѣ съ тремя солдатами. Былъ такой моментъ въ его плаваніи. Большая шаланда морскихъ хунхузовъ, замѣтивъ, понеслась на нихъ. Тогда солдаты и офицеры, бросивъ весла, взялись за ружья. Увидѣвъ дула, хунхузы пріостановились, а въ это время показался японскій крейсеръ. И хунхузы и наши бросились тогда каждый въ свою сторону. Крейсеръ погнался за большой шаландой, а она скрылась въ это время въ надвигавшейся уже ночи.
Этому бѣдному офицеру вдвойнѣ не повезло: какъ ни гериченъ былъ его подвигъ, но не переодѣтый онъ рисковалъ только плѣномъ, тогда какъ князь изъ бурять -- головой. Затѣмъ вотъ что произошло: когда офицеръ началъ въ мрачныхъ краскахъ описывать положеніе дѣль, къ нему подошелъ одинъ изъ старшихъ офацеровъ и рѣзко остановилъ его. Сегодня еще одинъ гвардейскій офицеръ изъ штаба отправляется въ Портъ-Артуръ. Говорятъ, что 95% за то, что онъ не возвратится, такъ строгъ сталъ надзоръ японцевъ. Между прочимъ, китаецъ, хозяинъ той шаланды, на которой пріѣхадъ Гурко, уже пошелъ ко дну вмѣстѣ со своей шаландой. Онъ взялся привезти въ Артуръ мясо изъ Чифу и долженъ былъ получить за это сто рублей награды, по ропался въ руки японцевъ, которые, признавъ грузъ за контрабанду, потопили его. Это сообщилъ сегодня пріѣхавшій офицеръ. Сегодня же сообщили о легкой персстрѣлкѣ въ отрядѣ генерала Реннепкампфа и объ убитомъ офицерѣ Конногвардейскаго полка. Это уже четвертая по счету убыль изъ этого полка. Вообще, среди молодыхъ гвардейскихъ офицеровъ установился своего рода спортъ на мужество, храбрость, отвагу, и не даромъ здѣсь достаются имъ ихъ георгіевскіе кресты. Здѣсь всѣ, между прочимъ, съ нетерпѣніемъ ждуть небольшого авангарднаго дѣла ночью. Это будетъ первый ночной бой съ участіемъ кавалеріи. Хотя это только говорятъ, насколько это вѣрно -- никто не знаетъ, но какъ характеристика настроенія,-- жажды подвиговъ,-- эти слухи имѣютъ свое значеніе.
Пріѣхали очевидцы боя подъ Вафангоу, гдѣ погибъ эскадронъ 13-го япогскаго полка. Этотъ эскадронъ бросился на полусотню казаковъ, а въ это время скрытая за насыпью другая казацкая сотня бросилась на эскадронъ. Только шесть человѣкъ ушло. Всѣ очевидцы въ одинъ голосъ говорятъ, что японцами овладѣла паника передъ этимъ лѣсомъ пикъ. Они выпустили сабли, повѣшенныя за темлякъ на ихъ рукахъ, и замахали руками, этими висящими саблями.
Паника могла произойти и отгого, что японцы отступили отъ обычнаго своего пріема. Обыкновенно сзади кавалеріи разсыпнымъ строемъ слѣдуетъ пѣхота, причемъ бѣгутъ они сгибаясь, какъ бѣгугь, запрягаясь въ свои колясочки, рикши. На одного кавалериста приходится нѣсколько пѣхотивцевъ. Цѣль кавалеріи -- вызватъ нападеніе непріятеля. Тогда кавплерія отступаетъ, а залегшіе на землѣ стрѣлки бьютъ свободно непріятельскую кавалерію. На этотъ разъ эскадронъ отступилъ отъ обычной тактики, и это сознаніе могло парализовать ихъ. Потому что утверждаютъ, что могла, во всякомъ случаѣ, часть ихъ спастись бѣгствомъ, а они бросили поводья, сабли, подняли ноги, махали, дѣлали попытки соскочить съ лошади и убѣжать, вѣря больше своимъ ногамъ, чѣмъ ногамъ своихъ лошадей. Но въ плѣнъ никто не сдался. Были увѣрены, что одного такого, убѣгающаго на своихъ ногахъ, офицера удастся захватить. Онъ уже сбросилъ на ходу свое длинное пальто съ капюшономъ (разсказывавшій офицеръ былъ въ этомъ пальто), сбросилъ сумку; уже спѣшились, настигнувъ его, казаки, когда онъ, уткнувъ въ землю свою саблю, бросился на нее. Сабля прошла чрезъ горло, но онъ еще былъ живъ. Тогда, выхвативъ книжалъ, онъ успѣлъ перерѣзать себѣ горло, когда казакъ бросился къ нему. На этотъ разъ казакамъ досталась богатая нажива. Эскадронъ былъ съ иголочки,-- очевидно, гвардейскій,-- на отличныхъ лошадяхъ. Между ними австралійскія невысокія, но сильныя лошади считаются лучшими.
Одну такую лошадь привели сегодня въ Ляоянъ. Эта лошадь напоминаетъ японскую изъ худшихъ, но интересно сѣдло, короткій карабинъ,-- вооруженіе солдата.
Какъ практичны всѣ приспособленія къ сѣдлу! Съ виду обыкновенно черно-коричневое, въ родѣ англійскаго сѣдла, почти ничѣмъ не нагроможденное, но въ тонкихъ, плотно-плотно скрученныхъ жгутахъ чего-чего нѣтъ: и аптека, и бинты, и три перемѣны бѣлья, приспособленныя для бани, вплоть до зубной щеточки. Извѣстно, что японцы большіе любители чистоты и дома моются во нѣскольку разъ на день.
У убитаго начальника этого эскадрона нашли визитную карточку, русскую, съ надписью внизу: командиръ 4-й роты, той стрѣлковой роты, которой комавдовалъ онъ нѣкогда въ Петербургѣ. У одного офицсра нашли карточку европейской женщины съ трогательнымъ посвященіемъ.
Нашли много и порнографическихъ карточекъ, до которыхъ, очевидно, охотники японскіе кавалеристы.
Теперь и Вафангоу и Вафандянъ въ нашихъ рукахъ, и сегодня спѣшно отправляется туда все необходимое для станціи. Изъ десяти приходящихъ сегодня съ сѣвера воинскихъ поѣздовъ нѣсколько направляются, не останавливаясь, на югъ. Изъ оконъ своей комнаты я вижу вокзалъ въ ста саженяхъ, сотни вагоновъ, слышу свистки. Напряженное оживленіе, все новые и новые подходятъ вагоны, и черезъ нѣсколько минуть послѣ этого вся платформа усыпана сѣрымъ муравейникомъ изъ солдатъ, и уже эти солдаты въ стройныхъ рядахъ маршируютъ куда-то, иногда съ пѣснями, и звонко разносится ихъ пѣсня въ воздухѣ.
XXI.
Ляоянъ. 24-го мая.
Московскія газеты приходятъ сюда на 21-й день. Я читаю ихъ съ большимъ интересомъ, несмотря на всю ихъ запоздалость. И вотъ въ какомъ отношеніи: читая ихъ, читая тѣ или другія предположенія, теперь уже видишь ихъ осуществленіе. И въ большинствѣ случаевъ выходитъ какъ разъ наоборотъ, и хорошо, если бы это была ошибка. Болѣе похоже на искусный пріемъ со стороны дружественной японцамъ иностранной прессы. Такъ, въ газетахъ отъ четвертаго мая передается любезно сообщенный корреспондентомъ "Daily News" планъ военныхъ японскихъ операцій. По этому плану главная цѣль арміи Куроки и Оку -- совмѣстное ихъ движеніе на Ляоянъ во фронтъ, Оку -- на правый флангъ. И притомъ въ ближайшемъ будущемъ. Что до Портъ-Артура, то это только демонстрація, тамъ оставленъ только заслонъ противъ портъ-артурскаго гарнизона. И вотъ теперь, черезъ мѣсяцъ, а можетъ-быть, и больше, съ того времени, какъ писалось это сообщеніе, мы видимъ совершенно обратное. По всѣмъ собраннымъ даннымъ. всѣ японскія войска направились къ Артуру, оставивъ только заслоны у Фынхуанчена. А мы, вмѣсто предусматриваемаго тѣмъ же корреспондентомъ отступленія на Мукденъ и Харбинъ, наступаемъ на обѣ японскія арміи и уже обходимъ позиціи Куроки у Фынхуанчена. Слѣдуетъ замѣтить однако, что если цѣль этихъ корреспондентовъ -- сбить кого-нибудь съ толку, то она не достигается. При всей измученности отрядовъ генераловъ Мищенко и Ренненкампфа, они дѣлаютъ свое дѣло, а при посланныхъ теперь подкрѣпленіяхъ имъ, въ лицѣ поразительно прекрасныхъ казаковъ 4-го сибирскаго корпуса, выполнятъ его и еще лучше. Кавалерійское дѣло подъ Вафангоу, извѣстія о все новыхъ и новыхъ стычкахъ каждый день подтверждаютъ это.
Когда я ѣхалъ сюда, ошеломленный нашими неудачами, я сталъ очень и очень сомнѣваться въ конечномъ успѣхѣ даже нашихъ сухопутныхъ войскъ.
Го за эти нѣсколько дней, что я здѣсь, сомнѣнія мои совершенно разсѣялись. И главнымъ образомъ потому, что, помимо своихъ убѣжденій, всѣ на почвѣ здѣшняго дѣла связаны въ одно цѣлое -- неразрывное и единое. Шатаніе мысли, сплетни -- все это за предѣлами Ляояна. Здѣсь же воздухъ кристаллически-чистъ отъ всякаго "я".
Спокойная, немного даже суровая обстановка со складкой скорби готовящихся на подвиги людей, на смертные подвиги. Подвиги, а не жонглерство. И, когда люди охвачены такимъ настроеніемъ, ихъ лица свѣтятся. Я видѣлъ сегодня парадъ, играла музыка, и эти лица, въ полъ-оборота обращенныя къ намъ, въ стройныхъ рядахъ мелькали передъ нами. Сколько беззавѣтности въ этихъ взглядахъ, сколько упорной рѣшииости! Они проходили и уходили въ ту туманную даль, которая была предъ нами, чтобы завтра же, быть-можетъ, такъ же итти уже на врага. И не было сомнѣнія, что такъ и пойдутъ они, вдохновенные, связанные въ одно. Я смотрѣлъ въ лицо командующаго. Внимательное, сосредоточеное, скорбное лицо. Казалось, съ каждымъ изъ проходившихъ онъ успѣвалъ вести отдѣльный разговоръ. И только, когда переполнялась чаша, онъ говорилъ простыя, но проникавшія, какъ замкнувшійся вдругъ токъ, слова: "Здорово, молодцы!". И надо было видѣть ллца этихъ молодцовъ. Я въ вервый разъ вижу эту картину, и наглядную связь одного со всѣми, это безпредѣльное пониманіе и уваженіе другъ въ другѣ человѣка и товарища, и никакой, рѣшительно никакой ни въ комъ рисовки, пошлости.
А отношеніе къ врагу? Нѣтъ, вы больше не услышите здѣсь словъ: "макаки", "желторылые". Такое же уваженіе ко врагу, какъ и другъ къ другу.
Это умѣніе вызвать наружу лучшую сторону души человѣческой, создать этотъ не аффектированный, ничѣмъ несокрушимый подъемъ -- это уже военный геній, потому что Жанна д'Аркъ, при всей своей неприготовленности и неопытности, брала только этими способностями своей чистой и мощной души.
И можно и сжечь эту Жанну, назвавъ ее колдуньей, но она -- колдунья только для своихъ палачей, а для остальныхъ была, есть и будетъ Жанной д'Аркъ...
И вотъ, несмотря на то, что я не спеціалистъ, что я ничего не понимаю въ военномъ дѣлѣ,-- повторяю, я только въ силу вышесказаннаго больше не сомнѣваюсь въ успѣхѣ русской арміи.
И я никогда не забуду этихъ, въ полъ-оборота смотрящихъ на насъ, точно вихремъ уносимыхъ за предѣлы жизни, вдохновенныхъ лицъ.
Кстати по поводу московскихъ газетъ. Сегодня я прочелъ въ нашей газетѣ начало своего дневника. Я съ грустью замѣтилъ въ немъ пропуски и догадываюсь о причинѣ: очевидно, мое неразборчивое письмо... Очень жалѣю, что не взялъ съ собой машинку, въ такомъ случаѣ. Во всякомъ случаѣ, прошу читателя извинить и считаться съ этимъ. Съ своей стороны, надѣюсь, что теперь, когда кончилась эта вагонная тряска, почеркъ мой станетъ разборчивѣе...
XXII.
Ляоянъ, 24-го мая.
Я сижу въ своей комнатѣ въ прекрасномъ вольтеровскомъ креслѣ; открыта дверь на веранду,-- на ней тѣнь и солнце яснаго, уже жаркаго дня. Мѣрные удары клепальщиковъ, крики китаицевъ, ржанье лошадей.
По улицѣ проносятся верховые, цѣлыя кавалькады, исключительно изъ мужчинъ, китайскія арбы и рикши съ ихъ колясочками. Свистки съ вокзала и все прибывающіе новые эшелоны. Но все это такъ спокойно, планомѣрно, что трудно представить себѣ, что сидишь въ центрѣ театра военныхъ дѣйствій.
Въ это время ко мнѣ входитъ одинъ мѣстный житель, и я дѣлюсь съ нимъ впечатлѣніемъ этого контраста мира на воинѣ.
-- Но здѣсь у насъ, въ Ляоянѣ, и дѣйствительно теперь миръ. Я говорю о китайцахъ, они -- лучшій празнакъ мира. Вы видите, сколько ихъ на работахъ? И все прибываютъ, и всѣ ласковы, доброжелательны. Положимъ, съ ними теперь и обходятся хорошо; но во всякомъ случаѣ китаецъ двуличный: сила вы,-- они очень ласковы, перестали быть силой -- не взыщите. Вы бы посмотрѣли, что тутъ было послѣ 27-го января, послѣ этихъ взрывовъ нашихъ, "Ретвизана", "Цесаревича", "Паллады"! Рабочіе побросали работы, бойки разбѣжались, и все это грубо: "Вамъ конецъ пришелъ, горло рѣзать всѣмъ теперь будутъ,-- не хочу больше служить". Ихъ начальникъ города запретилъ-было провизію даже продавать. Ну, словомъ, буквальное повтореніе 1900 года. Какъ разъ это совпало съ ихъ Новымъ годомъ, а они всегда начинаютъ войну въ праздникъ, и мы такъ и ждали. А изъ войска -- всего одна рота. Намъ, мужчинамъ, не привыкать, но дамы тревогу забили! Ждать очереди никто не хочетъ: всѣ сейчасъ, сразу, хотять уѣхать, а всѣ поѣзда отъ Портъ-Артура полны. И тоже дамы, дѣти; плачуть, ѣсть нечего, разсказываютъ ужасы. Я вамъ говорю, что это была такая всеобщая паника, что, воспользуйся ею японцы,-- они съ ничтожнымъ войскомъ уничтожили бы и насъ и дорогу, и завоевывай тогда край размѣрами въ полъ-Россіи.
Онъ машетъ рукой.
-- Да, вотъ японцы... Размаху нѣтъ, неувѣренность ученика, привыкшаго къ зубрежкѣ. Хоть взрывъ 27-го: ну, пошли 20 миноносокъ, пошли на счастье 10.000 штыковъ попытать штурмомъ взять. Брандеры затѣмъ: промѣрилъ циркулемъ, получилось четыре, такъ и послали, и второй разъ столько же. И только на третій разъ сообразили. А если бъ сразу послалъ 12, 15, 20 брандеровъ? И все какъ-то такъ у нихъ. Возятъ, возятъ войска -- и войска, кажется, много, и перевозочныхъ средствъ цѣлая тысяча транспортовъ, и недалеко. И что жъ? Ну, зима была, весна; а теперь, ужъ полтора мѣсяца, это ли не погода? Не воспользоваться этимъ временемъ, тогда что жъ? Еще мѣсяцъ -- и дожди, тогда до сентября. Но тогда у насъ будетъ 500.000 войска, и имъ конецъ, и отъ всего впечатлѣніе все то же: юноша, который со всей отвагой юноши бросился на какого-то несуразнаго богатыря, бросился врасплохъ, треплетъ его, но какъ-то не всерьезъ, и въ то же время не вѣритъ себѣ. Дѣлаеть больно, но настолько, чтобы только разсердить: знаеть, что разсердить и плохо будетъ, если какимъ-то рѣшительнымъ ударомъ не ошеломитъ, и отъ этого сознныія теряется еще больше, бросается отъ одного плана къ другому, гоняется за эффектами въ родѣ взятія Портъ-Артура, а въ то же время этимъ даетъ возможность сосредоточить у него за спиной 400-тысячную армію, потому что, пока въ Портъ-Артуръ да назадъ, да дожди -- осень и придетъ.
-- Ну, какъ же вы справились съ паникой? вначалѣ?
-- Какъ справились? Въ концѣ концовъ къ приходу поѣзда изъ Портъ-Артура ставили музыку. И все время, пока стоить поѣздъ, вмѣсто хлѣба и питья мы играли имъ веселые мотивы. А потихогьку и нашихъ дамъ сплавили, а тутъ и войска стали подходять, мѣсяца полтора назадъ -- и ихъ начальника города смѣнили.
-- Новый любезнѣе?
-- О, да... Теперь до осени можно быть созершенно спокойнымъ.
-- Почему до осени?
-- Хлѣбъ все-таки они посѣяли въ поляхъ. Теперь, покамѣсть не уберутъ и не продадуть по хорошей цѣнѣ урожай,-- не тронутся. Ну, тогда, если японцы будуть продолжать побѣждать, можно ждать серьезныхъ смутъ.
-----
Сегодня слышалъ подробности смерти японскаго офицера, командовавшаго у насъ ротой въ Петербургѣ. Фамилія его Ташица, или что-то въ этомъ родѣ. Говорятъ, схватившись съ нашимъ офицеромъ на шашкахъ, онъ крикнулъ ругательство, задѣвшее казаковъ,-- будто бы назвалъ ихъ "оборванной сволочью". И вотъ одинъ изъ казаковъ, оскорбленный, подскочилъ и такъ ударилъ его шашкой по шеѣ, что голова совсѣмъ отдѣлилась.
Слухъ о гибели пяти японскихъ судовъ пока не подтверждается. Гибель крейсера въ бухтѣ Керръ -- факть, конечно, уже давно извѣстный вамъ. Говорятъ, онъ наткнулся на свою же мину, вслѣдствіе перемѣщенія буйковъ, сдѣланныхъ нашими моряками.
Ждутъ извѣстія, что флотъ изъ Портъ-Артура вышелъ во Владивостокъ. И сегодня уже говорили:
-- И вышелъ, и соединился уже, и потопилъ много японскихъ судовъ.
-- Но тогда сразу перемѣнится все въ нашу пользу?
-- Перемѣнится? Пе-ре-мѣ-ни-лось уже.
XXIII.
Ляоянъ, 20-го мая.
Днемъ здѣсь почти постоянные вѣтры, и тогда облака пыли закрываютъ и небо и даль. Къ вечеру вѣтеръ стихаетъ, но пыль еще долго стоить въ воздухѣ, и только къ утру воздухъ опять чистъ и прозраченъ. Жарко и утромъ. Трескотня и шумъ начинающагося дня: свистки, трубы, молоты, грохогь телѣгъ, ржанье лошадей, горловой крикъ китайцевъ. Озабоченно бѣгутъ курьеры, разсыльные -- солдаты съ книгой разносной въ одной рукѣ и штыкомъ въ другой. Началась проѣздка верховыхъ лошадей. Здѣсь и мѣстная китайская -- маленькая, бѣлая, съ иноходью, съ подстриженной гривой; и монгольская -- небольшая, поджарая, сильная; и наши русскія -- простыя, полупородистыя; и породистыя вплоть до кровныхъ англійскихъ скакуновъ. Эти -- изъ главной квартиры, расположекной въ сѣверной части станціи. Тамъ, на площади, въ центрѣ -- маленькій, сѣренькій домъ съ террасами по сторонамъ, съ георгіевскимъ штандартомъ -- пріемная командующаго. Сбоку его вагоны, рядомъ -- вагоны великаго князя.
Ряды домовъ, окружающіе площади -- штабы, управленія, офицерская столовая,-- двѣ простыхъ побѣленныхъ комнаты съ длинными, грязной скатертью покрытыми столами, обѣдомъ изъ двухъ блюдъ и сладкаго въ 1 руб. 20 коп. и ужиномъ въ 60 к. Блюда самыя примитивныя, на вкусъ неважныя, но изъ свѣжей провизіи. Обѣдаютъ здѣсь всѣ, держатъ себя просто, безъ различія чиновъ. Бутылка молока -- 70 к. Бутылка сливокъ -- 1 р. 40 к. Тридцатикопеечное вино -- 2 p., пиво мѣстное -- 1 p., лимонадъ вчера 40 к., а сегодня уже 50 к. И съ каждымъ днемъ цѣны все повышаются.
Противъ меня зданіе, съ которомъ живутъ иностранные представители. Они всегда въ своей комнатѣ, или дома, или гуляютъ, или возятся со своими лошадьми. У нихъ отдѣльныя конюшни, въ которыхъ рядъ маленькихъ мѣстныхъ лошадокъ. Они дѣлаютъ прогулки и черезъ часъ-два возвращаются. Въ передовыхъ отрядахъ, кажется, только двое.
Почти во всѣхъ управленіяхъ часть персонала работаетъ часовъ по двадцати въ сутки, а весь персоналъ начинаетъ свою работу съ девяти часовъ утра.
Я живу въ квартирѣ начальника желѣзнодорожнаго участка и являюсь невольнымъ свидѣтелемъ обычныхъ сценъ. Желтый, какъ канарейка, маленькій кавалеристъ кричитъ подъ моимъ окномъ:
-- Какъ къ вамъ пробраться?
-- Проходите чрезъ веранду.
На верандѣ показывается его фигурка съ кривыми ногами, въ грязныхъ перчаткахъ.
Онъ входитъ, знакомится, отъ усталости валится въ кресло.
-- Охъ, чортъ, жара! Съ четырехъ часовъ утра, какъ видите, въ сѣдлѣ. Командиръ мнѣ дѣлаетъ выговоръ: "не умѣете ѣздить!". Да, двухъ лошадей въ день подъ меня мало. Нѣтъ ли квасу?
Мы даемъ ему вина.
-- Тамъ у меня несчастный трубачъ съ лошадью.
Посылаемъ вина и трубачу.
-- Ухъ, легче стало! Съ четырехъ утра съѣлъ четыре редиски и выпилъ...
И еще выпилъ...
-- Вотъ я по какому дѣлу: дайте, Христа ради, дровъ: варить нечѣмъ. Эти походныя кухни ничего не стоятъ безъ дровъ, сколько ни жги гаоляна -- все сырое... Вы понимаете, если солдатика не покормить... Если позволите, я еще выпью: ужасная жажда.
Онъ, мѣдно-красный, вытираетъ платкомъ потъ съ лица.
-- Такъ вотъ, какъ видите: къ вамъ, желѣзнодорожникамъ,-- выручайте.
Я объясняю ему, что я ни при чемъ, и посылаю въ контору за начальникомъ участка.
Входитъ въ это время второй посѣтитель -- генералъ. Высокій, сухой и сѣдой генералъ. Тоже къ начальнику участка.
Третій посѣтитель: жандармскій полколковникъ, главное лицо по этой части въ арміи, при штабѣ. Входятъ еще нѣсколько посѣтителей, и наконецъ появляется начальникъ участка -- худенькій, щуплый инженеръ въ бѣломъ кителѣ.
Кавалеристъ, успѣвшій уже всѣмъ по очереди сообщить, что онъ съ четырехъ часовъ на лошади, что съѣлъ всего четыре редиски и выпилъ, первый бросается къ пришедшему.
-- Mille pardons... выручайте: солдаты сидятъ голодные, только-что пріѣхали... Хоть полкуба дровъ... Что бы ни стоило...
-- Надо только квитанцію!
-- Тѣмъ лучше.
-- Если вы на полосѣ отчужденія, то я могу вамъ сейчасъ выдать, а если нѣтъ, то надо записку отъ коменданта.
-- Мы на полосѣ отчужденія.
-- Вы увѣрены въ этомъ?
-- Внѣ всякаго сомнѣнія.
-- Видите ли, я здѣсь уже полгода и сразу не опредѣлилъ бы эту полосу.
-- Это вы, штатскіе, а у васъ, у военныхъ, надо знать все... Я вамъ говорю окончательно: на полосѣ отчужденія... Садитесь и пишите. А, чортъ, жажда опять.
Генералъ пользуется этимъ и обращается къ инженеру:
-- Мы устраиваемъ палатки для заразныхъ; научите, изъ чего дѣлать полъ? Изъ кирпича, изъ глины, или, можетъ-быть, цементный? И гдѣ достать матеріалъ? И чѣмъ вы можете намъ быть полезнымъ?
Лихой кавалеристъ успѣлъ въ это время справиться со своимъ стаканомъ и отвѣчаетъ за инженера. Очевидно, кавалеристъ высказалъ какой-то очень практическій совѣтъ, но языкъ уже плохо слушастся распоряженій своего штабъ-ротмистра. Гепералъ нѣкоторре время терпѣливо слушаеть, а затѣмъ опять обращается къ инженеру:
-- Намъ пока человѣкъ на двѣсти. Кромѣ того, надо прачечную, баню...
-- Въ какой срокъ? -- спрашиваетъ инженеръ.
-- Завтра! -- отвѣчаетъ за генерала кавалеристъ.-- Ваше превосходительство, извините, но алагеръ комъ алагеръ...
Генералъ сурово дѣлаеть замѣчаніе кавалеристу, тотъ почтительно, но спокойно выслушиваетъ, такъ же спокойно, какъ, вѣроятно, завтра будетъ уже слушать свистъ пуль. Онъ оставляетъ генерала и вступаетъ въ разговоръ съ жандармскимъ подполковникомъ.
Генералъ кончаетъ, благодаритъ; черезъ три дня на двѣ палатки будетъ приготовлено по 16-ти кроватей для сыпного тифа и рожистыхъ воспаленій, а все остальное -- въ десятидневный срокъ.
-- Сколько это будетъ стоить?
-- Нуженъ только приказъ...
-- Тѣмъ лучше... Очень, очень благодаренъ вамъ!
-- Ну, теперь я,-- говоритъ кавалеристъ.
Онъ обращается къ жандармскому подполковнику.
-- Извините, полковникъ, но вы сами понимаете -- солдаты голодные.
-- Пожалуйста...
-- Такъ вотъ я вамъ удостовѣряю, что... какъ это тамъ? На остреѣ отчужденія? И, ради Бога, садитесь и пишите...
-- Ну, вотъ что,-- говоритъ благодушно инженеръ:-- на полкуба я дамъ вамъ, но на будущее время...
-- Какое будущее теперь? Можетъ-быть, завтра уже переселюсь на казенныя дрова самого Вельзевула... А тутъ еще женился... мѣсяцъ всего... на сестрѣ милосердія. Ну, что жъ мѣсяцъ... зато былъ счастливъ. Очень счастливъ. Ну, спасибо, прощайте, господа! Съ четырехъ часовъ утра...
Канареечный кавалеристъ самъ себѣ договариваетъ конецъ, исчезая на верандѣ.
Въ воздухѣ таютъ мелодичные сигналы трубы; солнце ярко сверкаетъ тамъ дальше; здѣсь на верандѣ тѣнь и прохлада.
Жандармскій полковникъ уходитъ съ инженеромъ, и мы остаемся вдвоемъ съ редакторомъ новой здѣсь газеты "Вѣстникь Манджурской Арміи", Дмитріемъ Григорьевичемъ Янчевецкимъ.
Это еще молодой человѣкъ въ форменномъ кителѣ, съ золотымъ Георгіемъ въ петлицѣ. Вчера вышелъ первый номеръ этой газеты. Въ двухъ товарныхъ вагонахъ помѣщаются станки, машины. Д. Г. хлопочетъ о третьемъ -- для редакціи.
Въ прошлую турецкую кампанію, какъ извѣстно, Крестовскій дѣлалъ попытку издавать такой же вѣстникъ, но на двадцатомъ номерѣ изданіе прекратилось вслѣдствіе чисто-техническихъ затрудненій, между прочимъ, потому, что типографія не могла слѣдовать за штабомъ. Избѣгая этого, и устроено все въ вагонахъ. Сегодня я сниму эту оригинальную редакцію.
Насколько я освѣдомился, нигдѣ въ заграничныхъ арміяхъ такого органа печати еще нѣтъ, а необходимость его настоятельна и очевидна: люди узнаютъ послѣдними о томъ, что сдѣлано ихъ же руками. Задачи редакціи, конечно, въ строго опредѣленныхъ рамкахъ, все-таки очень широки: собрать отъ очевидцевъ весь матеріалъ войны. При благопріятныхъ цензурныхъ условіяхъ можетъ, конечно, получиться очень и очень цѣнный матеріалъ.
-----
Цѣлый ворохъ самыхъ разнообразныхъ новостей.
Свѣдѣнія эти идутъ изъ китайскихъ источниковъ.
Ихъ получаегъ тифангаунъ Ляояна -- что-то въ родѣ градоначальника съ правами жизни и смерти надъ жителями. Черезъ сутки этотъ тифангаунъ уже получаетъ изъ Артура всѣ новости. Ему привозатъ ихъ китайцы на осликахъ. Имъ здѣсь очень вѣрятъ.
Моя цѣль теперь познакомиться съ тифангауномъ.
На этотъ разъ вотъ какія свѣдѣнія: 24-го была восьмичасовая атака Портъ-Артура съ суши и моря. Въ результатѣ -- японцы отбиты съ громаднымъ урономъ.
Еще новость: со вчерашняго дня армія Куроки перешла по всей линіи въ наступленіе. У насъ сто раненныхъ. Чѣмъ ближе подойдетъ армія Куроки къ намъ, тѣмъ, при существующемъ бездорожьѣ, намъ это выгоднѣе: "бить накороткѣ",-- по здѣшнему выраженію. Серьезнаго значенія, впрочемъ, не придаютъ этому наступленію. Считаютъ, что это только демонстрація и отъ всей арміи Куроки остался только заслонъ.
Всѣ выше сообщенные слухи китайцами реализируются здѣсь очень реально: нашъ рубль, упавшій было у китайцевъ послѣ первыхъ нашихъ морскихъ неудачъ и боя у Тюренчена, теперь опять поднялся, а послѣ вчерашняго слуха еще поднялся и очень сильно.
Второй хорошій признакъ: любезность и даже доброжелательность населенія. Нашихъ раненыхъ переодѣваютъ въ свои платья и приводять въ Ляоянъ; ближайшія къ Ляояну села отказались платить обычную дань хунхузамъ и при ихъ появленіятъ сейчасъ же увѣдомляютъ наши войска. Вчера инженеръ, у котораго я живу, ѣздилъ по дѣламъ на китайскія угольныя копи и былъ свидѣтелемъ какъ разъ такого донесенія изъ деревни Хазе близъ копей. Въ результатѣ -- взятый въ плѣнъ хунхузъ и цѣсколько ружей и сабель. Инженеръ привезъ одну такую саблю съ уширеннымъ концоиъ, одно ружье Маузера, двухлинейное (такихъ ружей 15 тысячъ съ 3 милліонами патроновъ доставлено сюда въ Китай изъ какой-то фабрики, кажется, германской) и одно ружье длиною въ полторы сажени, дуло котораго съ вершокъ.
Плѣннаго хунхуза передали тифангауну.
Сегодня этотъ тифангаунъ пріѣзжалъ съ визитомъ къ командующему.
Это -- цѣлая процессія въ яркихъ костюмахъ, скороходы, конные, паланкинъ. Тифангаунъ совершенно еще молодой, съ очень смышленымъ, энергичнымъ лицомъ.
XXIV.
Ляоянъ, 27-го мая.
Меланхоличный китаецъ боится оскорбленій, какъ иные брезгливо боятся мышей. И, когда я слышу, какъ иногда грубо, кичливо, чванливо оскорбляютъ этихъ деликатныхъ людей, мое сердце такъ сжимается отъ боли и горечи, какъ будто оскорбляютъ меня самого. Ради Бога, не вѣрьте тѣмъ, которые будуть увѣрять васъ, что такъ это и надо, что китайцы своей двуличностью заслуживаютъ этого. Это неправда. Наряду съ хунхузами, которыхъ очень мало, громадное большинство китайцевъ заслуживаетъ всяческаго уваженія. Въ 1898 г. я плыдъ по Ялу четыреста верстъ и былъ въ полной власти 15-ти такихъ китайцевъ. Отъ устья Ялу до Портъ-Артура я былъ еще въ большей зависимости: я -- первый, проѣхавшій этимъ путемъ изъ Владивостока въ Портъ-Артуръ, когда уже поднимался "Большой Кулакъ". Все было построено на честномъ словѣ, весь я со своими деньгами и имуществомъ былъ въ полной власти моихъ проводниковъ, и я и деньги остались цѣлыми. Я употреблялъ всѣ усилія заслужить ихъ уваженіе, быть приличнымъ среди этихъ знатоковъ приличій,-- старался не быть варваромъ. Мнѣ выгодно было такъ поступать. Выгодно это намъ всѣмъ, и этимъ мы побѣдимъ лучше, тверже, быстрѣе, чѣмъ оружіемъ. Побѣдимъ даже хунхузовъ. Вчера я слышалъ отъ Сергѣя Ивановича трогательный разсказъ, какъ маленькая шестилѣтняя дѣвочка предохранила нападеніе нѣсколькихъ сотенъ хунхузовъ.
Русская дѣвочка въ окно увидѣла своего боя, бросилась къ нему и стала цѣловать его. Китайцы, которые до безумія любятъ дѣтей, никогда ихъ не наказываютъ, забыли о своихъ ружьяхъ. Они цѣловали дѣвочку, она цѣловала ихъ, бою разрѣшили поступить опять въ домъ, съ котораго сняли осаду. Вотъ она, маленькая Жанна д'Аркъ, предтеча иной силы, величайшей силы -- силы любви. Я увѣренъ, что при иныхъ отношеніяхъ китайцы смогли бы замѣнить намъ рекогносцировочную службу такъ же, какъ замѣвили ее у японцевъ. Мѣстность, гористая сама по себѣ, не годится для кавалеріи. О какой кавалеріи можетъ быть рѣчь, когда по два въ рядъ съ трудомь проходять по горной тропкѣ, обстрѣливаемой какъ угодно -- и сверху, и съ боковъ, и съ такихъ мѣстъ, гдѣ только пѣшій можетъ пробраться. Поэтому соединенный конный и пѣшій отрядъ, какъ у японцевъ, достигаетъ большей цѣли. Какъ я писалъ уже, такой отрядъ, и въ случаѣ встрѣчи съ конницей непріятеля наноситъ большой вредъ: кавалерія отступаетъ, а пѣшій отрядъ отстрѣливается изъ-за прикрытій. Наши развѣдочные разъѣзды на первыхъ порахъ принимали такіе отряды за значительныя силы, и получалось вслѣдствіе этого неправильное представленіе о количествѣ враговъ. Второй помѣхой нашихъ отрядовъ служитъ населеніе. Пока нашъ отрядъ ищеть врага, каждая китайская деревня, черезъ которую онъ проходить, уже зажигаетъ костры. Какой-то счетъ особый этихъ костровъ: одинъ, два, три и болѣе, и по ихъ количеству японцы уже точно знаютъ, какой силы отрядъ и куда онъ направляется. Знаютъ и готовятъ ловушки. Только нечеловѣческая энергія и находчивость, да скобелевское счастье обоихъ военачальниковъ, генерала Ренненкампфа и гемерала Мищенко, спасаютъ дѣло. На-дняхъ былъ такой эпизодъ съ отрядомъ Ренненкампфа. Сперва днемъ сдѣлали привалъ для обѣда въ китайской деревнѣ. Офицеры только-что расположились у китайской часовни, какъ вдругъ изъ сосѣднихъ склоновъ сперва прогремѣлъ залпъ, а затѣмъ началась стрѣльба пачками. И всѣ выстрѣлы направлены были прямо на часовню, гдѣ расположились офицеры. Къ счастью -- никто не убить... А вечеромъ расположились на ночлегъ передъ переваломъ. Выслали караулъ по дорогамъ, но въ сторону -- на обрывы съ лошадью не проѣдешь. Вдругъ ночью пальба -- и, очевидно, стрѣляетъ большой отрядъ. Первое движеніе -- движеніе паники. Генералъ Ренненкампфъ отдаетъ приказанія, разсыпается цѣпь. Онъ говоритъ, обращаясь къ окружающимъ:-- "Будемъ кричать "ура"!.. Музыка, "ура", ликованье какое-то сбиваютъ съ толку японцевъ: очевидно, подкрѣпленіе пришло. И они отступаютъ, а казаки, конечно, не теряютъ времени, и отрядъ подъ выстрѣлами взбирается на перевалъ, въ результатѣ всего два раненыхъ. При другихъ условіяхъ китайцы могли бы и намъ такъ же помогать. Напримѣръ, помимо содѣйствія мѣстнаго населенія,-- эта пѣхота при кавалеріи,-- вѣдь китайцы такіе же прирожденные рикши и дженерикши, какъ и японцы. А мы, русскіе, слишкомъ массивны для этого и въ своихъ равнинахъ, а тѣмъ болѣе здѣсь, въ горахъ, гдѣ легкія дваженія вырабатывались сотнями поколѣній, гдѣ люди вслѣдствіе этого бѣгаютъ, какъ лошади и собаки. Что нужно, чтобы привлечь китайцевъ? Вѣжливое обращеніе, расположеніе и деньги. Даромъ никто не работаетъ и отъ грубаго человѣка никто въ восторгъ не придетъ, а тѣмъ болѣе деликатный китаецъ. Съ его точки зрѣнія -- это варваръ, и охота ли садить его себѣ же на шею, да еще con amore! Этотъ взглядъ уже установленъ въ арміи, а иное отношеніе встрѣчается уже только какъ единичные случаи. И перемѣна уже большая: на-дняхъ еще смѣщенъ одинъ изъ пограничной стражи, по донесеніямъ котораго все какъ-то выходяло -- бунтъ, необходимость усмиренія, реквизиція, появленіе людей какъ будто въ европейскихъ плащатъ сѣраго цвѣта. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что при той стройной, настойчивой дисциплинѣ, которая царитъ въ войскахъ, при ясно очерченномъ направленіи, нѣтъ сомнѣнія, что въ концѣ концовъ мы можемъ пріобрѣсти въ лицѣ китайцевъ друзей. А что направленіе именно такое, доказательствомъ служитъ хотя бы такой приказъ, напечатанный въ сегодняшнемъ номерѣ "Вѣстникъ манджурской Арміи". Распоряженіе генералъ-адьютанта Куропаткина въ передовые отряды. "Если бы въ дѣлахъ съ японцами въ ваши руки достались убитые, раненые, плѣнные, требую выказывать полное уваженіе наше къ храброму противнику; мертвымъ оказывать воинскія почести; раненыхъ устраивать такъ же заботливо, какъ и нашихъ". И если таково воспитательное значеніе войны, то я согласемъ съ Жоржъ-Зандъ, которая въ своемъ предисловіи къ Яну Жижкѣ говоритъ: "Война необходима для развитія общнствъ и воспитанія истинной религіи. Безъ войны нѣтъ умственнаго просвѣщенія, нѣтъ вопросовъ, которые не освѣтились бы ею. Чтобы выйти изъ варварства, нашъ родъ долженъ былъ бороться всѣми средствами варварства: борьба, смерть, кровавый бой, уничтоженіе -- такъ рѣшалась задача. Иначе исторія была бы только глубокимъ вѣчнымъ мракомъ".
XXV.
Ляоянъ. 28-го мая.
Солнце садится. Стихъ вѣтеръ, стихаетъ шумъ отъ всевозможныхъ работъ. Покой и тишина смѣняютъ усталый жаркій и пыльный день. Въ прозрачныхъ сумеркахъ уже трубятъ горнисты, собирая солдатъ на вечернюю молитву. У главной квартиры играютъ "Коль славенъ". Весь этотъ большой военный монастырь Ляояна собирается на покой. Пустѣютъ улицы, и только быстро проносятся по нимъ огоньки маленькихъ колясочекъ: это военные ѣдутъ въ садъ -- отдохнуть и подышать другимъ воздухомъ. Только въ канцеляріяхъ и на вокзалѣ все та же безъ перерыва жизнь. Точно сердятся и нервничаютъ паровозы на то, что тамъ кто-то хочетъ отдыхать, и рѣзко и нервно, какъ будто надъ ухомъ, свистятъ непрерывно. Чья очередь отдыхать -- отдыхаютъ. Въ одиночку читаютъ, перебираютъ вещи, а то собираются нѣсколько человѣкъ: играютъ въ карты, разговариваютъ, пьють плохое вино, а иногда и поютъ. Но пѣсня обрывается: не до нея. Молодежь въ городскомъ саду у башни. Этотъ садъ былъ когда-то китайскимъ монастыремъ. Изъ-за ограды видны его постройки, городская стѣна уже безъ зубцовъ. Эти зубцы сбросили въ девятисотомъ году. А теперь проломали въ нѣсколькихъ мѣстахъ эту стѣну, какъ и другія стѣны въ Китаѣ. И выраженіе "Китайская стѣна" уже становится анахронизмомъ. Мы -- свидѣтели начала этой ломки, конецъ которой увидѣть не намъ.
Понемногу устроилась наша вагонная компанія. Часть разъѣхалась, часть отошла отъ насъ. Мы, оставшіеся, кое-какъ устроились, частью въ вагонахъ, частью въ домахъ. Устроили свою собственную столовую и собираемся тамъ на обѣдъ и ужинъ въ часъ дня и 8 вечера.
Сергѣй Ивановичъ уже окрестилъ наше собраніе: каютъ-компанія. Длинная узкая комната, выбѣленная известкой, съ деревянными безъ скатертей столами. Поваръ -- меланхоличный тихій китаецъ, молодой, всегда настороженный, всегда сжатый отъ страха оскорбленія.
Онъ уже другъ Сергѣя Ивановича. Его зовутъ Василій.
-- Я его спрашиваю,-- говоригъ Сергѣй Ивановичъ: --"Ну, Василій, а меня какъ по-китайски называть надо?" -- "А тебя, говорить, какъ по-русски зовутъ?" -- "Сергѣй". Думаетъ.-- "Ну?" -- "По-китайски? Сережа". Я спрашиваю его:-- "Ну, а будешь насъ, русскихъ, рѣзать?" Подумалъ:-- "Не знаю... можетъ-быть..." Прелесть!
Сергѣй Ивановичъ вообще отъ китайцевъ въ восторгѣ, а отъ китайскихъ дѣтей прямо-таки безъ ума.
Дѣти, дѣйствительно, прелестныя (а какія дѣти не прелестны?). Окруженный ими, онъ теперь, до своего назначенія, ходитъ съ ними по городу, покупаетъ имъ лакомства и съ такимъ же восторгомъ, какъ и китайцы, смотритъ, какъ они ѣдятъ эти лакомства.
Смотрю на улицу и вижу: ѣдетъ двуколка, на козлахъ Лыко въ шапкѣ съ краснымъ околышемъ и кокардѣ, на заднемъ сидѣньи Сергѣй Ивановичъ въ сѣрой рубахѣ изъ чесучи, какую всѣ здѣсь носятъ, съ шашкой. Шествіе торжественное, шагъ за шагомъ.
Сытый конь, очевидко, уже, сообразивъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, идетъ той лѣнивой, пренебрежительной походкой, какой ходятъ лошади, когда на козлахъ дѣти за кучера. Они остапавливаются, я выхожу къ нимъ.
-- Вотъ ѣдемъ съ визитомъ къ начальству: вступаемъ въ отправленіе своихъ обязанностей.
-- Почему такъ торжественно, шагомъ?
-- Да вѣдь это лафетъ, безъ рессоръ, шагомъ и то всю душу воротитъ...
Сергѣй Ивановичъ перемигивается съ проходящимъ китайцемъ и задумчиво говорить:
-- Ну что жь, другъ Лыко, ѣдемъ дальше?
-- Постойте, я васъ сниму.
Я снимаю ихъ.
-- А, вотъ и профессоръ!
Профессоръ сегодня уже выѣзжаетъ въ передовой отрядъ генерала Келлера.
-- Хочу пожить жизнью храбрыхъ,-- говорить онъ.-- Сегодня ночью японцы, говорятъ, въ наступленіе перешли,-- значитъ, въ самое пекло.
-- Ну что жъ?
Профессоръ закидываетъ руки за голову. Онъ тоже въ сѣрой рубахѣ.
-- Были у командующаго, дорогой мой? -- спрашиваетъ его Сергѣй Ивановичъ.
-- Былъ и прямо въ восторгѣ! Въ этомъ человѣкѣ сила, громадная сила, бьетъ сдержаннымъ ключомъ! Я говорю ему: "Я счастливъ, ваше высокопревосходительство, что пріѣхалъ сюда, счастливъ, что вижу васъ, избранника Россіи, лучшаго изъ русскихъ людей". Ну, мнѣ некогда...
Профессоръ торопливо жметъ намъ руки и бѣжитъ дальше.
-- Спѣшите, спѣшите, дорогой нашъ профессоръ, и не завидуйте тѣмъ, у кого еще есть руки и ноги. Эту свою лѣвую руку и правую ногу отдаю съ удоводьствіемъ на благо родины, но на правой, повторяю, будетъ вывѣшено объявленіе: "сюда стрѣлять воспрещается".
Докторъ давно уже ушелъ, трогаются и Лыко съ Сергѣемъ Ивановичемъ, который съ поразительно-сходной интонаціей голоса профессора говоритъ:
-- Прощайте же, дорогой мой!.. Я былъ такъ счастливъ, что видѣлъ васъ.
Онъ смѣется и уже вздали кричитъ что-то и машетъ рукой.
Расходится понемногу наша собравшаяся-было горсточка людой. Уѣхали три полковника въ передовые отряды. Мы провожали ихъ. Чѣмъ больше мы знакомились, тѣмъ симпатичнѣе становились они. Теперь мы имъ машемъ, и Сергѣй Ивановичъ говоритъ голосомъ профессора, скрывая горечъ разлуки:
-- Да-съ, дорогой мой, узнать человѣка значитъ полюбить его...
Отошли отъ насъ и гвардейскіе офицеры; мы рѣдко ихъ видимъ, и лица ихъ задумчивы и озабочены даже, очевидно, предъ тѣмъ серьезнымъ, что ждетъ ихъ въ близкомъ будущемъ.
На отлетѣ и высокій, худой, добрый и милый военный инженеръ-полковникъ, котораго будемъ называть хотя Николаемъ Николаевичемъ.
Вчера онъ получилъ тяжелую телеграмму -- умеръ его отецъ и оставилъ большую семью на его рукахъ, безъ всякихъ средствъ. У него и самого свое большое горе. И тоже никакихъ средствъ. Ударъ разразился неожиданно, и горько расплакался Николай Никодаевичъ:
-- Голубчикъ!.. Я вѣдь не оттого плачу... Всѣ умремъ... Вѣдь нищіе, а что я могу дать? Всю жизнь я, какъ ребенокъ, умираль надъ этимъ самымъ казеннымъ добромъ.
И слезы градомъ льются по его маленькому лицу, и добрые, какъ у лани, глаза смотрятъ на меня и плачутъ.
XXVI.
29-го мая.
Сегодня я познакомился съ однимъ крупнымъ подрядчикомъ изъ китайцевъ. Онъ говоритъ прекрасно по-русски. Черезъ переводчика я разговаривалъ и съ другими китайцами.
Вотъ какая картина взаимныхъ отношеній мнѣ вырисовывалась на основаніи моихъ разговоровъ и всего моего предыдущаго знакомства съ китайцами. Классифицирую китайское общество болѣе замѣтныхъ слоевъ такъ:
1) чиновники,
2) купцы,
3) крестьяне-земледѣльцы,
4) бродячій, бездомный элементъ: чернорабочіе, нищіе; изъ этой среды и хунхузы.
Чиновники и купцы -- интеллигенція. Оба эти класса въ общемъ враждебны русскимъ. Они шокированы, они оскорблены невѣжливостью русскихъ, ихъ глумленіемь, ихъ непониманіемъ и нежеланіемъ понять людей, имѣющихъ на то право, какъ физически болѣе сильныхъ. При такихъ условіяхъ эти два элемента -- русская и китайская интеллигенція -- масло и вода, они соединяются только до тѣхъ поръ, пока взбалтывается посуда, только временно, подъ давленіемъ и чисто-механически. Отсюда упреки русскихъ въ неискренности,-- неискренности человѣка, надъ которымъ занесенъ уже мечъ!
Въ матеріальномъ отношеніи для этихъ двухъ классовъ китайской интеллагенціи русскіе тоже не представляютъ никакого интереса; для чиновниковь -- русскіе только подрывъ ихъ авторитета, безъ возмещенія притомъ чѣмъ-либо болѣе существеннымъ, въ видѣ денегъ, взятокъ, и безъ награды за это умаленіе значенія ихъ среди населенія. Для купцовъ, какъ класса, сложившагося еще до прихода русскихъ, торговое значеніе русскихъ сводится почти къ нулю. Русскіе даютъ большой заработокъ земледѣльцу, рабочему, всякому производителю, но роль посредниковъ между производителемъ и потребитедемъ, т.-е. роль купца у русскихъ, за ничтожнымъ исключеніемъ, ззнимаютъ свои. Для китайскаго же купца прямой выгоды отъ этого никакой. Его прямые интересы тѣсно связываютъ его не съ нами, а съ японцами, которые покупаютъ у нихъ большими партіями всякаго рода хлѣба, жмыхи, удобренія, и съ американцами, которые продаютъ имъ разные товары.
Тѣснѣе связаны эти два класса съ японцами и родствомъ культуръ, обоюднымъ пониманіемъ той же, обязательной для цивилизованныхъ классовъ обоихъ народовъ, вѣжливостью.
Все это вмѣстѣ дѣлаетъ то, что и чиновники и купцы,-- не будучи пока активною силою, потому что не хотятъ и боятся рисковать своимъ положеніемъ,-- выбирая изъ двухъ золъ, несомнѣвно предпочтутъ меньшее для нихъ: вліяніе японцевъ, а не русскихъ. Не забудемъ при этомъ, что японцы, какъ и англичане, умѣютъ щедро оплачивать оказываемыя имъ услуги. При такихъ условіяхъ китайскій чиновникъ энергично соглашается съ купцомъ, когда тотъ говорить, что съ приходомъ японцевъ сразу оживится торговля, хотя бы тѣмъ, что откроются опять моря, безъ которыхъ нѣтъ товаровъ. Нѣтъ товаровъ, нѣтъ и торговли, имъ и доходовъ, необходимыхъ для купца и для чиновника, черезъ того же купца.
Что касается земледѣльческаго класса, то, какъ и вездѣ, онъ и здѣсь наиболѣе инертенъ. Русскій или японецъ, но хлѣбъ надо убрать, а потому худой миръ лучше доброй ссоры. Хлѣбъ надо продать, и несомнѣнно, что русскій заплатитъ за него дороже, чѣмъ японецъ, при всѣхъ его открытыхъ моряхъ. Да, пожалуй, съ точки зрѣнія этого, по своему существу крайне консервативнаго, реакціоннаго класса, а моря, кромѣ зла, дорогихъ новинокъ, порчи нравовъ -- ничего другого не приносятъ. А пожалуй, русскіе въ этомъ отношеніи, со своей чуждой цивилинціеи, не имѣющіе никакого вліянія на ихъ нравы и бытъ -- лучше даже японцевъ. Только бы женщинъ не трогали да платили бы. А русскіе платятъ хорошо за продукты и притомъ русскими, но настоящими рублями. А японцы платятъ, хотя и русскими, но не настоящими. И этотъ фактъ уже учитывается. Я видалъ эти фальшивыя деньги: рублевая бумажка очень хорошо сдѣлана, трехрублевая -- хуже, но не настолько плохо, чтобы китаецъ могъ различить разницу.
Остается бродячій элементъ съ хунхузами во главѣ.
Тутъ, по-моему, весь вопросъ сводится къ тому, кто дороже заплатить, причемъ, вслѣдствіе испорченныхъ предыдущимъ поведеніемъ отношеній, русскимъ придется платить дороже и быть, какъ и со всѣми аборигенами, очень вѣжливыми, хотя бы вслѣдствіе большой конкуренціи въ этомъ отношеніи со стороны врага нашего, японцевъ. А то и деньги не помогутъ. И какой-нибудь начальникъ отдѣльной части, хвалящійся, что поркой онъ получаетъ все, тогда какъ сосѣднія части голодаютъ,-- преступникъ предъ родиной, предъ общимъ громаднымъ дѣломъ. И неуспѣхъ будетъ созданъ такими. Я уже писалъ, что такъ же смотритъ на дѣло и вся высшая администрація, да и громадное большинство въ арміи.
На-дняхъ въ большомъ обществѣ Сергѣй Ивановичъ сумѣлъ выяснить настроеніе большинства. Говориль какой-то офицеръ и хвалился, какъ у него все это просто и скоро устроено.
-- И повѣрьте,-- закончилъ онъ,-- что ни одинъ хунхузъ, будь онъ какъ угодно переодѣтъ, отъ меня не скроется.
Публика слушаетъ и сомнѣвается.
-- Вы какъ же ихъ узнаёте? -- насупился Сергѣй Ивановичъ.
-- Какъ? По рукамъ узнаю. Нѣтъ мозолей -- значитъ, ничего не дѣлаетъ, играетъ въ карты.
-- Помилуйте, что жъ это за примѣты? По этимъ примѣтамъ всѣ клубы Петербурга и Москвы биткомъ набиты хунхузами.
И при общемъ хохотѣ Сергѣй Ивановичъ скромно исчезаетъ въ толпѣ офицеровъ, а за нимъ стушевывается и ораторъ, чувствуя, что все впечатлѣніе разбито. Гадо замѣтять къ тому же, что руки китайскаго работника нѣжнѣе рукъ нашего, его инструменты -- игрушки въ сравненіи съ нашими, работа его ничтожна по количеству: онъ работаетъ тихо и съ большими перерывами. При такихъ условіяхъ, да часто еще и работѣ въ рукавицахъ, о какихъ мозоляхъ можетъ быть рѣчь?
ХXVIІ.
30-го мая.
Японская армія Куроки какъ будто опять перешла по всей линіи въ наступленіе. Вездѣ говорятъ сегодня о скоромъ и большомъ серьезномъ боѣ въ восточномъ отрядѣ у генерала Келлера. Отрядъ генерала Мищенко, послѣ жаркаго боя съ большими потерями для янонцевъ (у насъ убитыхъ и раненыхъ 27 человѣкъ) у Сюяна, оставилъ Сюянъ и отступилъ къ нашимъ укрѣпленнымъ высотамъ Феншуйдинскаго перевала. Это ключъ къ Хайчену, находящемуся въ 52-хъ верстахъ къ западу отъ перевала. Если бы этотъ перевалъ былъ взять, 1-му корпусу генерала Штакельберга, двинувшемуся на Портъ-Артуръ, грозила бы опасность быть отрѣзаннымъ. Перевалъ очень сильно укрѣпленъ, и взять его невозможно. На обходное движеніе японцевъ не разсчитываютъ. Все это, впрочемъ, когда вы получите и будете читать мой дневникъ, будетъ принадлежать уже исторіи, какъ уже совершившійся фактъ. Бой и намъ необходимъ для выясненія дѣйствительныхъ силъ непріятеля. Обыкновенныя рекогносцировки, при всемъ напряженіи и удачахъ генераловъ Мищенко и Ренненкампфа, не могутъ больше освѣтить подвинувшуюся силу. Нужна усиленная рекогносцировка -- боя, который одинъ можетъ обнаружить дѣйствительныя силы противника. Можетъ-быть, у генерала Куроки только заслонъ въ 40 тысячъ, можетъ-быть, и вся армія налицо. Если только заслонъ -- полагаютъ, что мы энергично двинемся на Портъ-Артуръ, оставивъ въ Ляоянѣ такой же заслонъ. Если скрыты большія силы -- весьма возможно, что 1-й корпусъ подойдетъ къ главной арміи.
Обсуждается вопросъ о возможности взятія Портъ-Артура. По всѣмъ предыдущимъ донесеніямъ -- Артуръ снабженъ хорошо и провіантомъ и снарядами. Но и очень много снарядовъ можно израсходовать, въ зависимости отъ того, съ какой энергіей ведется атака. По свѣдѣніямъ изъ китайскихъ источниковъ, атака ведется очень энергично и до сегодняшняго дня съ большимъ успѣхомъ для нась. Такъ, послѣ отбитой 24-го часла атаки, съ громаднымъ урономъ для японцевъ (будто бы легла 1/3 арміи), были взяты всѣ высоты назадъ вплоть до Цзынчжоу. Но сегодня опять у китайцевъ какія-то новости есть.
-- Есть новости?
-- Есть.
-- Какія?
-- Запрещего говорить: голову чикъ-чикъ.
Китаецъ смѣется.
-- А большая новость?
-- Ничего не окажу. Скоро самъ узнаешь.
Не очень скоро узнаю, потому что сегодня уѣзжаю на нѣсколько дней въ Харбинъ.
31-го мая.
Я опять въ вагонѣ, ѣду въ Харбинъ на нѣсколько дней. Опять видвѣется даль вся въ поляхъ и перелѣскахъ. На поляхъ уже иного зелени, вездѣ трудолюбивые китайцы мотыжатъ между рядовьъ
Въ сущности, у нихъ двухпольная система безъ пару. Все то же поле изъ грядокъ и канавокъ, съ той разницей, что, гдѣ въ этомъ году грядка, тамъ на будущій годъ будеть канавка, земля которой такимъ образомъ будетъ отдыхать отъ посѣва. А такъ какъ рядовой посѣвъ даетъ высшій противъ разбросаннаго урожай, то сразу такимъ образомъ достигаются двѣ цѣли и нѣтъ никакого сомнѣнія, что и вся наша западная культура придетъ къ тому же. А это, переводя на понятный языкъ, означаетъ то, что, перейдя съ нашей трехпольной культуры, мы увеличимъ на 1/3 нашу запашку, причемъ продуктивность посѣва во много разъ превзойдеть нашу теререшнюю. А одна треть всѣхъ нашихъ годныхъ къ культурѣ земель составитъ полтораста милліоновъ десятинъ. 150 милліоновъ десятинъ новой земли! За одну эту новость уже не жалко истраченныхъ здѣсь денегъ, а несомнѣнно, что болѣе близкое изученіе этого архива пятитысячелѣтней культуры дастъ массу цѣннаго матеріала во всѣхъ отрасляхъ, а въ особенности въ вопросахъ, какъ использовать землю, удобрять ее, выхаживать,-- въ умѣньи жить. Но зато выполненіе, орудія производства примитивны, и Западъ неизмѣримо ушелъ впередъ въ этомъ отношеніи.
Со мной ѣдетъ -- тоже на время, тоже въ Харбинъ -- очень интересный человѣкъ -- Александръ Ивановить Гучковъ, помощникъ главноуправляющаго "Краснаго Креста" при дѣиствующей арміи и, въ то же время, представитель города Москвы и ея думы.
Рѣшительнымъ рѣзцомъ обрисованное лицо съ печатью вдумчивости, воли, энергіи. Впечатлѣніе человѣка положительнаго -- человѣка не слова, а дѣла. Манера сдержанная, выжидательная, чувствуется привычка изучать и знакомиться прежде, чѣмъ прійти къ тому или другому торопливому выводу. Онъ возвращается изъ нашихъ передовыхъ отрядовъ, видѣлъ много стычекъ, былъ тамъ во вромя тюренченскаго боя.
Онъ подчеркиваетъ въ А. H. Куропаткинѣ ту же черту, которая и мнѣ бросилась въ глаза на смотру,-- это его способность объединять массы, создавать изъ разношерстныхъ элементовъ одно цѣлое.
-- Это особенно подчеркнулось,-- говоритъ Алексаидръ Ивановичъ,-- во времч пребыванія его въ Москвѣ. Сперва онъ заѣхалъ въ военное собраніе и говорилъ тамъ военнымъ, разнымъ тамъ начальникамъ отдѣльныхъ частей. Говорилъ, понимая свою аудиторію, самъ принадлежа къ ней. Вышло все прекрасно,-- объединилъ, вызвалъ большой и искренній энтузіазмъ. Но все это было ещо не удивительно,-- человѣкъ понималъ и чувсгвовалъ свою среду. Но, когда мы послѣ того пріѣхали въ Дворянское Собраніе, это для меня, по-крайней-мѣрѣ, было что-то совершенно не поддающееся никакому учету: передъ нимъ самая разнокалиберная толпа: и военные, и штатскіе, и дворяне, и земцы, и думцы, и прямо публика, дамы, дѣвицы... Я думалъ: что онъ скажетъ здѣсь, въ этой средѣ, гдѣ и у привычныхъ ораторовъ ничего не вышло изъ ихъ рѣчей?.. И сказалъ... такъ сказалъ, что вся эта толпа стала однимъ человѣкомъ, и каждый изъ насъ понималъ и чувствовалъ этого одного человѣка -- понималъ и чувствовалъ и того, который говорилъ съ нимъ, готовый, хоть сейчасъ, итти за нимъ и въ огонь и въ воду и опустошать своя карманы... Однимъ словомъ, получилось то состояніе, когда толпа -- одинъ человѣкъ и притомъ невмѣняемый, совершенно загипнотизированный волей овладѣвшаго этой толпой, связавшаго его... Я не сомнѣваюсь, что, когда командующій, управившись съ организаціей дѣла, выѣдетъ и самъ будетъ руководить, будетъ такой же энтузіазмъ... будетъ полная побѣда, несмотря на всѣ дефекгы.
-- Вы тамъ были, Александръ Ивановичъ? Кто нa васъ больше всѣхъ произвелъ впечатлѣніе?..
-- Я близко видѣлъ отрядъ генерала Мищенко. Мищенко производитъ прекрасное впечатлѣніе. Настоящій дѣловой человѣкъ безъ рисовки и ломаній: "повѣшу" тамъ и такъ далѣе. Онъ всѣхъ проситъ, умаляетъ постоянно свои заслуги, отрицаетъ даже храбрость свою, спитъ на землѣ, о хлѣбѣ и забылъ,-- сухари, какая-то бурда вмѣсто чая съ кислымъ китайскимъ сахаромъ и та же способность въ два-три слова поджечь человѣка на какой угодно подвигъ. Вотъ такая картинка. Сидитъ онъ на камнѣ, рядомъ съ нимъ молодой, только-что возвратившійся изъ какой-то командировки офицерикъ. Что-то объясняетъ по картѣ,-- карта между ними. Все это просто, ясно. "Ну, такъ вотъ, поняли? И поѣзжайте съ Богомъ. Я не сомнѣваюсь, что и это вы прекрасно выполните: я уже писалъ о васъ командующему, представилъ васъ къ чину... Многаго жду еще отъ васъ..." Куда дѣвалась усталость этого офицерика, глаза горятъ, крылья выросли... Эти казаки-буряты -- въ сущности, молодое совсѣмъ еще войско -- души въ немъ не чаютъ. Какъ преданныя животныя, смотрятъ въ глаза и лѣзутъ за нимъ куда угодно.
-- Мало офицеровъ генеральнаго штаба у насъ. У японцевъ всѣ развѣдки, всѣ рекогносцировки дѣлаютъ офицеры генеральнаго штаба. Я не сомнѣваюсь, что статистика этой войны покажетъ громадную убыль у японцевъ офицеровъ генеральнаго штаба. Помимо того, что каждый солдатъ у нихъ имѣеть карту, умѣетъ набросать планъ мѣстнсти, можетъ опредѣлить позицію, словомъ, разсуждаетъ...
-- Скажите, пожалуйста, что значитъ это: японцы не принимаютъ штыкового боя? Боятся?
Нашъ сосѣдъ за столомъ, "мрачный офицеръ", молчавшій до сихъ поръ, угрюмо отвѣтилъ:
-- Еще бы мы имъ на кулачки предложили! И кулачки, и панцырь, и штыки еще въ севастопольской кампаніи потерпѣли крахъ... Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ-съ! Чего онъ полѣзетъ на штыкъ, когда онъ можетъ, выманивъ, перестрѣлять этихъ лѣзущихъ, какъ куропатокъ: самъ отойдетъ, а тамъ за нимъ гдѣ-то спрятанные и начнутъ разстрѣливать... У нихъ какъ? На одного стоящаго три спрятанныхъ. Гдѣ къ нему ни ткнись,-- вырастаютъ на одного нашего десять, и вездѣ и всегда то же и то же.
-- А подъ Вафангоу?
-- А еще гдѣ? Да ужъ... на всякую, видно, старуху своя проруха: многому хорошему научилъ насъ Драгомировъ, а за штыкъ, за то, что духъ арміи въ штыкѣ -- не спасибо: пятьдесять лѣтъ на смарку. Лучше бы стрѣлять учились: контроль бы плакалъ, зато мы радовались.
-- Ну, кажется, это ужъ слишкомъ мрачный взглядъ.
-- Вамъ виднѣе,-- иронически бросилъ онъ, всталъ и вышелъ.
Пора и намъ въ вагоны: встрѣчный поѣздь идетъ. Все туда на югъ -- уральская и оренбургская дивизіи. Съ шестого начнетъ прибывать десятый корпусъ, за нимъ семнадцатый, оба до 15-го іюля уже здѣсь будутъ.
На платформѣ говорятъ объ отрядѣ Мадритова. Вопреки ожиданіямъ, онъ не погибъ въ Кореѣ. Надѣлалъ много бѣдъ въ тылу у японцевъ, разрушилъ нѣсколько складовъ, двухъ японскихъ офицеровъ взялъ въ плѣнъ и теперь съ 17 ранеными возвращается въ отрядъ Ренненкампфа.
-- Большой отрядъ у него?
-- Кажется, 300.
-- Кто это Мадритовъ?
-- Подполковникъ генеральнаго штаба, прирожденный начальникъ партизанскаго отряда.
-- Его какъ огня боятся. Корейцы бросаютъ все и прямо въ горы. Съ нами въ поѣздѣ ѣдетъ полевой контролеръ.
Гдѣ расходуются деньги, тамь для провѣрки и полевые контролеры. Они утверждаютъ справочныя цѣны, контролируютъ количество работъ и качество пищевыхъ продуктовъ: муки, крупы, сѣна.
Контролеръ этотъ былъ и въ турецкую кампанію.
-- Разница громадная въ пользу теперешней -- говоритъ онъ. -- Сравнить нельзя! Тамъ вѣдь со всѣми этими Горинцами, Варшавцами сдѣлать ничего нельзя было. Общее одно: и тамъ нуждались и здѣсь армія нуждается въ сапогахъ. Тамъ отъ недобросовѣстности, здѣсь достать негдѣ: ждемъ, выписали.
-- Пользуясь спѣшностью, пожалуй, тоже подсунутъ бумажныя подошвы? -- спрашиваю я.
-- Врядъ ли! Будемъ вести точныя свѣдѣнія,-- за каждымъ сапогомъ прослѣдимъ -- откуда? Помимо суда съ повѣшеніемъ въ перспективѣ, и имена всѣхъ, отъ мастера, продавца до пріемщика, выставимъ къ позорному столбу общественнаго мнѣнія... Нѣтъ, въ этой кампаніи не совѣтую по этой части...
XXVIII.
31-го мая.
Въ поѣздѣ между другими я познакомился съ интереснымъ кртайцемъ, свободно говорящимъ по русски. Онъ объяснилъ мнѣ, что такое хунхузы, изъ какихъ элементовъ они комплектуются и какія причины благопріятствуютъ развитію хунхузства.
Вотъ въ общихъ чертахъ содержаніе его бесѣды. Населеніе Китая -- очень подвижное. Свобода передвиженія рѣшительно ничѣмъ не стѣснена. Въ этомъ отношеніи Китай -- самая свободная страна въ свѣтѣ. Движутся по пословицѣ: рыба ищетъ, гдѣ глубже, человѣкъ, гдѣ лучше. Есть заработокъ -- мало хунхузовъ, а въ годы холерные, или въ періоды безработицы, сегодняшній работникь -- завтра хунхузъ. Есть и такіе, которые никогда работать не хотятъ,-- это постоянный элементъ. Къ нимъ же надо присоединить и тѣхъ, кого законъ выбросилъ за бортъ: приговоренные и осужденные. Много содѣйствуетъ развитію хунхузнаго промысла крайне неудовлетворительный, мало разработанный уголовный кодексъ. Писаный законъ восполняется обычнымъ. По этому обычному закону широко практикуется самосудъ, законъ Линча, родовой судъ, судъ артелей. Для того, чтобы эти суды получили законную санкцію, достаточно послѣ суда увѣдомить кого слѣдуеть, что то-то и то-то сдѣлано. Круговая порука родни отвѣчаетъ за бѣжавшаго преступника. Бѣжить преступникъ -- надо и роднимъ бѣжать.
При этой наклонности къ передвиженію у китайскихъ рабочихъ особая способность быстро приспособляться къ новымъ условіямъ. Ихъ рабочая организація въ артели удивительна. Сбродъ со всѣхъ концовъ Китая, получая дѣло, мгновенію организуется. Ядро -- артель отъ пяти человѣкъ и до тысячи, обязательно два выборныхъ лица -- писарь и поваръ. Они заработную плату не получаютъ -- получаютъ процентъ съ каждаго, отъ 5--10 его заработка. Строго обусловливаются права писаря: иногда онъ можетъ, напримѣръ, сѣчь, иногда нѣтъ. Иногда этотъ писарь превращается въ подрядчика или со стороны подрядчика приглашаетъ нѣсколько такихъ артелей. И опять заработокъ подрядчика опредѣляется извѣстнымъ процентомъ. Въ зависимости отъ предварительнаго уговора, подрядчикъ тоже имѣеть право наказывать, но только предаарительнымъ договоромъ обусловленными наказаніями.
Самое обычное изъ наказаній -- удары бамбуковими палками по икрамъ. 50 такихъ ударовъ -- и икры вспухаютъ, а человѣкъ недѣли двѣ не можетъ ходить. 100 ударовъ -- мускулы превращаются въ тряпки, обнажаются кости, и хотя раны и заживаютъ, но ноги начинаютъ сохнуть, и человѣкъ навсогда калѣка. Я видѣлъ одного такого наказаннаго на костыляхъ.
Праздниковъ у китайскихъ рабочихъ три въ году: Новый годъ, весенній и осенній праздники. Отдыхомъ является и періодъ дождей. Кто лучше, какъ рабочій: русскій или китаецъ?
Конкуренція съ китайцемъ невозможна. Китаецъ марится со всякой обстановкой, со всякой ѣдой, съ ничтожнымъ вознагражденіемъ за трудъ. Китаецъ очень способенъ: онъ быстро понимаетъ, чего отъ него требуютъ, и прекрасно выполняетъ, и по аккуратности исполненія русскій остается далеко позади. Въ знакомой имъ спеціальности китайцы тоже выше русскихъ: напримѣръ, столяры они превосходные.
Могутъ быть и недобросовѣстными, если не слѣдить. Мнѣ разсказывали строители Китайской дороги, напримѣръ, такой случай.
-- Работали у меня китайцы земляное полотно. Пріѣзжаю къ нимъ, вижу, что такое? Полотно готово, а земли изъ резервовъ взята горсть. Что жъ оказывается? Стоялъ ометъ съ соломой: они солому разостлали и присыпали ее сверху землей: готово!
-- Ну, что жъ китайцы, когда вы ихъ поймали?
-- Смѣются: говорятъ,-- "мало-мало капитанъ машинка"... мошенникъ, значитъ. Я же и мошенникомъ вышелъ.
Единственно чего не выносять китайцы -- это грубаго обращенія. За пощечину ("лицо потеряно" -- говоритъ китаецъ) одному -- вся артель бросаетъ работы.
Постоять за себя артель умѣетъ. Мнѣ разсказывалъ инженеръ князь C. H. Хилковъ вотъ какой случай, бывшій съ нимъ въ началѣ постройки Китайской дороги.
-- Это было въ Харбинѣ. Китайцевъ работало тысячъ шесть, нашихъ русскихъ человѣкъ полтораста: все народъ мастеровой, только-что пріѣхали, еще и на работы не успѣли стать. Вотъ двое изъ нихъ, главные, конечно, поймали рабочаго китайца гдѣ-то въ саду и заколотили его палками до смерти: всю голову разбили, лицо въ лепешку. На другой день ни одного китайца на работѣ нѣтъ. Въ чемъ дѣло? Такъ и такъ: убили китайца, работать не будедъ. Начинаемъ ихъ уговаривать. Ни за что! На третій день говорятъ: по нашамъ законамъ, если кто убилъ, тому голову рубитъ: отрубите вашимъ двумъ голову, тогда выйдемъ на работу. Объясняю я имъ, что по русскимъ законамъ я не имѣю права рубить головъ. Все, что я могъ сдѣлать -- я сдѣлалъ,-- отправилъ виновныхъ на судъ въ Харбинъ. Ничего слушать не хотятъ. А броженіе растетъ,-- шесть тысячъ ихъ. Пришелъ братъ убитаго, жена, маленькія дѣти, мать. Самъ убитый лежитъ въ саду: не хотятъ его хоронить. Спрашиваю, можно намъ его похоронить? Переводчикь не совѣтуеть, говортъ, что это можетъ нарушить равновесіе. Спрашиваю, можетъ-быть, родные согласятся деньги взять? Говоритъ, тоже и денегъ не возьмутъ.. А у меня семь казаковъ всего. Не поспалъ еще четвертую ночь. Гдѣ тутъ спать,-- съ минуты на минуту можетъ все случигься. Что это -- "все", мы и сами даже представить себѣ не можемъ, потому что совершенно не знаемъ психологіи этого народа: какахъ-то шесть тысячъ иксовъ, что они предпримутъ съ нами -- горстью пришельцевъ, сдѣлавшихъ несомнѣнный произвольный возмутительный поступокъ и не желающихъ имъ дать удовлетворенія, законнаго съ ихъ точки зрѣнія? И какое, въ сущности, имъ было дѣло до нашего закона? Вѣдь не они къ намъ, а мы въ ихъ монастырь сунулись. Наконецъ рѣшаюсь, потому что другого выхода не могъ придумать. Зову переводчика, зову семью. Такъ и такъ,-- мертваго не воротишь, работникъ погибъ,-- онъ кормилъ семью, теперь некому: я предлагаю деньги. "Деньги за это нельзя взять, ни за что". Черезъ два часа братъ спрашиваетъ: ,,а сколько денегъ?" Сказалъ, что пришло въ голову: "двѣ тысячи лянъ (три тысячи рублей)".-- "Двѣ тысячи? Хорошо, подумаемъ". Черезъ часъ приходить:-- "Двѣ тысяча и ваши похороны за 600 лянъ". Согласенъ. Заказали гробъ съ золотыми украшеніями, бумажныхъ коней,-- все какъ слѣдуетъ. Нa другой день опять вышли на работу.
-- Ну что жь? -- говорю я.-- Меня этотъ разсказъ убѣждаетъ, что съ китайцами можно отлично ладить, и что, въ сущности, люди они и терпѣливые и корректные.
-- И на меня производятъ такое же впечатлѣніе. А вотъ еще случай со мной. Это уже передъ китайскимъ безпорядкомъ Китайцы уже были раздражены и говорили: "русска мала-мала машинка". Начали вѣрить самымъ нелѣпымъ слухамъ. Былъ медвѣжонокъ у одного инженера: подросъ и сталъ баловать. Инженеръ убилъ его, переднюю часть для чего-то оставилъ, а заднія ступни выбросилъ. Попались эти ступни къ китайцамъ, и вотъ ихъ 800 человѣкъ въ одинъ прекрасный деаь осадили меня. Вотъ что узналъ черезъ переводчика. Что будто русскіе убиваютъ китайцезъ, что подсердечный жиръ убитаго катайца идетъ-де на пищу главнаго начальника, а желчью русскіе смазываютъ свои машины. И въ доказательство -- вотъ свѣжія кости ступни. Какъ ни убѣждалъ я китайцевъ -- и слушать ничего не хотятъ. Къ счастью, былъ еще такой же медвѣжонокъ,-- брать убитаго. Убили и того наихъ глазахъ и сравнили тутъ же. Ну, успокоились.
-- А то бы?
-- Бросили бы работы и ушли, а можетъ-быть, и хуже что-нибудь сдѣлали бы: возстаніе начиналось уже.
-----
1-го іюня.
Я опять въ Харбинѣ. Нa вокзалѣ -- весь дворянскій отрядъ съ Михаиломъ Александровичемъ Стаховичемъ во главѣ. Къ нимъ пріѣхали первые гости, первые раненые. Всero девяносто человѣкъ.
Нa лицахъ отряда оживленіе, радость.
-- Слава Богу,-- говоритъ Николай Степановичъ:-- дождались дѣла.
-- А что дѣлали до сихъ поръ?
-- До сихъ поръ съ пяти часовъ утра распаковывались, разбирались, нѣсколько домовъ устроили и не кончили еще; но сегодня начинается настоящая уже работа.
Николай Степановичъ совсѣмъ еще юноша, съ краснымъ околышемъ на шапкѣ, съ краснымъ крестомъ на рукѣ. Нa немъ рубаха въ штаны, поясь, онъ сильный, загорѣлый.
-- Николай Степановичъ,-- говорю я,-- это наша уже третья встрѣча.
1-го апрѣля, когда я ѣздилъ по дѣламъ изъ Петербурга въ Москву, въ томъ же поѣздѣ ѣхалъ въ Москву къ своему отряду Николай Степановичъ. Мы ѣхали съ нимъ тогда въ одномъ купэ. Его провожали родные, мать. Въ послѣднее мгновеніе, когда поѣздъ уже тронулся, все сознаніе далекаго похода, вся горечь разлуки охватили его; онь быстро всшелъ въ купэ, растерянно оглянулъ свои вещи и опять бросился къ окну. Но уже только электрическіе фонари мелькали да край пустой платформы. Онъ возвратился въ купэ, устало сѣлъ, опять вскочилъ, досталъ пакетъ, вынулъ изъ него яблоко и сталъ ѣсть его озабоченно, торопливо. Потомъ предложиль мнѣ. Мы быстро разговорились, и онъ сталъ разворачивать свой чемоданъ и показывать мнѣ и туфли, и шапки, и фляжки, обтянутыя сукномъ, чтобъ, поливая сукно, сохранять содержимое въ холодѣ. Показывалъ куртку, непромокаемое пальто, оружіе, постель.
Наша вторая встрѣча была на станціи "Манчжурія", гдѣ я догналъ ихъ поѣздъ.
Теперь лицо его красное отъ загара, тотъ-же юношескій пылъ, но больше удовлетворенія. Несутъ раненаго два щуплыхъ санитара.
-- Эхъ, не донесутъ, бѣдняжки,-- говоритъ Николай Степановичъ,-- надо помочь...
Сильный, здоровый, онъ впрягается впередъ, а двое санитаровъ по очереди несутъ сзади. Такъ ему надо будеть пройти версты полторы. Жарко. Я кричу ему:
-- Идите тише: задохнетесь.
-- Ничего...
Мы условливаемся съ Михаиломъ Александровачемь увидеться у него въ четыре часа, а пока -- теперь одиннадцать -- я съ однимъ аборигеномъ Харбина ѣду въ городъ.
XXIX.
1-го іюня.
Городъ Харбинъ -- очень интересное, очень характерное явленіе для выясненія, что такое мы, русскіе, представляемъ собою, какъ колонизаторы.
Пять лѣтъ тому назадь Харбинъ состоялъ изъ нѣсколькихъ китайскихъ деревушекъ съ населеніемъ около тысячи человѣкъ. Теперь въ Харбинѣ насчитываютъ уже до ста тысячъ -- 30 тысячъ русскихъ и 70 тысячъ китайцевъ. Въ Харбинѣ ежедневно обрабатываютъ 30 тысячъ пудовъ пшеницы. Первое предпріятіе въ этомъ родѣ болѣе чѣмъ въ десять разъ увеличило затраченный на него капиталъ, и это еще далеко не конецъ. Всѣ предпріятія Харбина даютъ сказочный доходъ: пивоваренное дѣло, спиртное.
Въ Харбинѣ -- два балагана-театра, два цирка, нѣсколько такихъ же балагановъ-кафешантановъ, китайскій театръ. И всѣ эти балаганы на затраченный капиталъ даютъ чуть не 1000%.
Харбинъ -- русское Эльдорадо, русскій Чикаго, русская Америка.
Теперь это -- центръ всей сѣверной Манчжуріи, житница всего Востока, городъ, лежащій на судоходной громадной рѣкѣ Сунгари. И эту рѣку сдѣлали судоходной и этотъ городъ создали наши русскіе инженеры.
Америкаискій рость города обусловался только чисто-американскимъ къ нему отношеніемъ.
Инженеръ Юговичъ, главный строитель и полный хозяинъ уклада жизни, недаромъ провелъ свое время въ Англіи. Онъ организовалъ дѣло, какъ организовано оно въ англійскихъ колоніяхъ. Извѣстно, что только англичане изъ всѣхъ европейцевъ въ своихъ колоніальныхъ дѣлахъ успѣли выбраться изъ тѣхъ рамокъ опеки, чиновничества и формализма, которые парализуютъ и до сихъ порѣ все колонизаторское дѣло Франціи, Испаніи и даже Голландіи.
Только англичане и американцы въ своихъ колоніяхъ, не спрашивая о паспортахъ и о прошломъ, ставятъ людей прямо лицомъ къ дѣлу. И если отъ человѣка впечатлѣніе дѣловитое, то къ его услугамъ все, не исключая и кредита. Опека, огражденіе чьихъ-то, можетъ-быть, и ложно понимаемыхъ интересовъ, отсутствуетъ вплоть до спаиванья опіумомъ китайцевъ (кстати: въ Манчжуріи англичанъ нѣтъ, но опій курятъ всѣ). Безъ такой системы американцы и до сихъ поръ были бы такими же гостями у индѣйцевъ, какими мы чувствуемъ себя у текинцевъ, напримѣръ. Русскій чиновникъ тамъ, опекая жизнь, позволить вамъ купить у туземца садъ, но не позволитъ купить воду, безъ которой садъ невозможенъ.
Другой вопросъ -- что симпатичнѣе. Я только объясняю причину успѣшности англійскихъ и американскихъ колоній, выгодность этихъ колоній для владѣльцевъ и удивительный рость жизни въ этихъ колоніяхъ, въ противоположность убыточности и застою въ колоніяхъ другихъ націй, объясняя этотъ убытокъ и застой хотя бы и въ пользу добрыхъ чувствъ этихъ націй. У англичанъ два девиза: не мѣшать и свобода борьбы. Желаешь мельницу строить -- строй; винокуренный заводъ -- тоже строй; кафе-шантанъ -- строй; что-то торгуешь у китайца -- покупай.
Русскій ты, еврей, полякъ -- твое дѣло. Твой паспортъ, твой вчерашній день -- здѣсь, гдѣ мы всѣ въ гостяхъ, гдѣ родина безпаспортныхъ, до меня не касается.
Убьешь, уворуешь -- судить не буду, но отправлю на родину для суда. Только двухъ и пришлось отправить.
Нужны деньги -- помогу, чѣмъ возможно.
Никакихъ ранговь и чиновъ, никакой регламентаціи жизни.
Харбинъ въ смыслѣ устройства, конечно, оставляетъ желать еще многаго.
Въ то время, какъ инженеръ Юговичъ взялъ подъ свое покровительство Харбинъ, излюбленнымъ дѣтищемъ предсѣдателя дороги, инженера Кербедза, былъ Дальній. Дальній стоилъ съ портомъ 34 милл., а Харбинъ -- 8. И изъ этихъ восьми два уже возвратились продажей участковъ. Нѣтъ накакого сомнѣнія, что, при томъ же отношеніи къ дѣлу, возвратятся и остальные шесть милліоновъ той же распродажей земли, стопмость которой съ трехъ рублей уже возросла до сорока рублей за квадратную сажень.
При такой разницѣ въ затратахъ на Дальній и Харбинъ нѣтъ ничего и удивительнаго, что въ Харбинѣ нѣтъ набережной, нѣтъ мостовыхъ, водопровода, электричества, зоологическаго сада и проч.
Въ Харбинѣ поэтому -- пыль, грязь, а въ періодъ двухмѣсячныхъ дождей люди вязнутъ выше колѣнъ. Въ Харбинѣ вода отвратительная, изъ колодцевъ. Харбинъ -- разсадникъ холеры и всякихъ повальныхъ болѣзней.
Но въ тѣхъ трехъ милліонахъ, которые нужны для приведенія города въ благообразный видъ, отказано пріемочной комиссіей. Отказано даже въ томъ, что уже начато. Такъ это было съ мостомъ, соединяющимъ два города, который неизбѣжно необходимъ; съ постройкой на вокзалѣ, гдѣ она тоже неизбѣжно необходима, такъ какъ половниѣ пассажировъ приходится стоять за тѣснотой и неимѣніемъ мѣста; съ мебелью для уже выстроенныхъ домовъ.
И, какъ будто опытъ того и другого метода колонизаціи, выросли эти два города, Харбинъ и Дальній.
Дома Харбина, по выраженію строителя,-- ящики съ крышей, и эти ящики биткомъ набиты людьми.
Дома Дальняго должны были быть такими красивыми, чтобы люди нашли возможнымъ жить въ нихъ даже поневолѣ.
Дальній красивъ, но пустъ. Въ Дальнемъ долженъ быть театръ, труппа: въ пустомъ театрѣ играетъ труппа, и антрепренеръ приноситъ колоссальный счетъ администраціи.
А въ Харбинѣ семь громадныхъ балагановъ биткомъ набиты ежедневно, и во время постройки никому въ голову не приходило мѣшать публикѣ ходить въ балаганы.
-- Чортъ съ вами! -- говоритъ Юговичъ: -- вы живите, какъ хотите,-- я вамъ, вы мнѣ мѣшать не будемъ.
А въ Дальнемъ -- обязательное посѣщеніе всего выстроеннаго; для этой цѣли устраиваются собранія и все остальное въ томъ же родѣ.
Въ Харбинѣ стригутъ въ балаганѣ, но стригущіеся стоя ждутъ очереди.
Въ Дальнемъ вывѣска: "Парикмахеръ", который стрижетъ разъ въ недѣлю, по пятницамъ, отъ 2-хъ до 4-хъ часовъ.
Дальній долженъ сдѣлаться средоточіемъ торговли. Харбинъ сдѣлался этимъ центромъ.
Словомъ, лучшей иллюстраціи регламентаціи жизни и полной экономической свободы и придумать нарочно нельзя.
Притомъ одно и то же учрежденіе создало и англійскую и испанскую колоніи.
Поистинѣ разнообразна, разностороння, широка русская натура!
Само по себѣ разумѣется, что главная причина неуспѣха Дальняго въ томъ, что мѣсторасположеніе его вообще неудачно выбрано, и что строители города предполагали взять жизнь, какъ говорится, за рога и привести ее въ этотъ Дальній. Все это такъ, и все это очень дополняетъ характеристику испанскихъ колоній; а регламентація жизни сдѣлала остальное, и домики должны быть настолько красивыми, чтобы въ нихъ "невольно хотѣлось бы жить".
А хочется жить вольно. И испанскій монахъ-аскетъ, дѣлающій попытку запретить посѣщеніе театровъ, и благодѣтель-чиновникъ, регламентирующій жизнь, и усердный искатель неблагонамѣренныхъ,-- все это характерные признаки испанскихъ колоній, усердныя старушки костра Гуса, вся забота которыхъ въ своемъ усердіи быть plus royaliste que le roi même. Bce это гасители экономической жизни испанскихъ колоній, но ничего подобнаго нѣтъ въ англійскихъ и американскихъ. Харбинъ и Дальній -- представители того и другого типа, и какой изъ нихъ болѣе по душѣ -- пусть рѣшаетъ читатель.