Между тѣмъ, маленькое общество вышло изъ тѣни кипарисовъ и лавровыхъ кустовъ, окаймляющихъ дорогу на обширной площади Микель Анджело, съ ея мраморными плитами, залитыми луннымъ свѣтомъ; посреди нея возвышалась, на подобіе безмолвнаго стража Флоренціи, колоссальная бронзовая статуя Давида. Нѣсколько воробьевъ, пріютившихся на головѣ и плечахъ воина, проснулись, заслышавъ людскіе шаги, и вспорхнули, легкимъ испуганнымъ щебетаньемъ протестуя противъ нарушителей ихъ покоя, но вскорѣ, успокоенные, вернулись въ свое пристанище.
Друзья приблизились къ широкимъ периламъ на краю площади и остановились: чудный видъ открывался передъ ними -- вся Флоренція, какъ на ладони, а подъ ногами ихъ сверкала рѣка; вдали, подернутыя дымкой тумана, виднѣлись очертанія горъ.
Изъ рощицы, находившейся позади, полились звуки пѣсни,
Эвелина улыбнулась свѣтлой, радостной улыбкой...
У Беатрисы съ Гуго шелъ символическій разговоръ.
-- Какъ типичны эти горы и зданія!-- замѣтила Беатриса.
-- Неправда-ли? Подѣлитесь со мной вашими впечатлѣніями! Что вы скажете, напримѣръ, про Duomo?-- Гуго указалъ на темный силуэтъ собора.
-- Duomo -- мать, спокойная, любящая, величественная мать всѣхъ прочихъ зданій!-- фантазировала дѣвушка.-- Чего-чего не совершалось въ прилегающихъ къ этой церкви улицахъ и на площадяхъ, но она, въ величавомъ спокойствіи, молчитъ и выжидаетъ дальнѣйшихъ событій.
-- А Campanile?
-- О нихъ мнѣ трудно сказать что нибудь свое, я слишкомъ много о нихъ читала. Еще не такъ давно встрѣтилась мнѣ замѣтка въ американскомъ періодическомъ изданіи, гдѣ Campanile, со своими четырьмя лиліями по угламъ, уподобляются архангелу Гавріилу, возвѣщающему миръ и нравственную чистоту; а Palazzo Vecchio, украшенный щитами и знаменами -- архангелу Михаилу, защитнику и покровителю города.
-- Мнѣ нравится ваше поэтическое толкованіе,-- задумчиво произнесъ Гуго,-- мнѣ самому Campanile, да и вообще всякая башня представляется олицетвореніемъ силы, покровительства, а въ случаѣ надобности и угрозы. Но башня Bargello мнѣ противна...
-- Отвратительна!-- горячо подхватила Беатриса,-- мрачная, приземистая, полная какой-то зловѣщей таинственности,-- олицетвореніе вѣроломства и насилія! То-ли дѣло Badia?
-- Badia для меня загадка. А вы какъ ее понимаете?
-- По моему, она имѣетъ назначеніе утѣшить всѣхъ тѣхъ, у которыхъ омрачилась душа при видѣ Bargello.
-- Продолжайте!-- въ восторгѣ вскричалъ онъ,-- что скажете вы про Santa Maria Novella?
Но Беатриса оглянулась на Эвелину и Гвидо, стоявшихъ особнякомъ, въ отдаленіи,-- и поспѣшно сказала:
-- Я прозябла, пойдемте скорѣе!-- въ голосѣ ея слышалась тревога,-- Эвелина, пора домой!
Удивленная рѣзкимъ окрикомъ, Эвелина оглянулась тоже на подругу и двинулась за ней, инстинктивно отставая со своимъ спутникомъ.
-- Догадывается!-- подумалъ Гвидо, чуя въ Беатрисѣ недоброжелательницу.
А разговоръ между нимъ и Эвелиной произошелъ слѣдующій:
-- Какъ тутъ хорошо!-- вздохнула Эвелина.
-- И вы хотите все это покинуть?-- съ упрекомъ сказалъ Гвидо.
Сердце Эвелины радостно билось.
-- Я тутъ ни при чемъ...
-- Значитъ, вы бы не уѣхали?..
-- Но разъ Беатриса рѣшила, надо ѣхать!
-- Для нея вы на все готовы!-- ревниво сказалъ Гвидо,-- хоть бы мнѣ частичку ея вліянія имѣть на васъ!
-- Чего-же бы вы потребовали?-- смѣясь, спросила Эвелина, чувствуя потребность поиграть съ огнемъ и сознавая, что силы ей измѣняютъ.
Онъ страстно посмотрѣлъ ей прямо въ глаза; прекрасное лицо его казалось блѣднымъ и страдальческимъ:
-- Я бы не пустилъ васъ... если-бы вы были крѣпче здоровьемъ! Но теперь я умоляю васъ уѣхать, беречь себя... но не забывать того, кто страстно будетъ ждать вашего возвращенія къ зимѣ!.. Вернитесь ко мнѣ, дорогая моя, любимая!..
Въ этотъ самый моментъ Беатриса рѣзко позвала Эвелину домой...