Въ августѣ начались нестерпимые, знойные дни. Даже туземное населеніе Флоренціи избѣгало выходить на улицу, а въ крайнемъ случаѣ медленно кралось по тѣнистой сторонѣ, изнемогая отъ жары.
Въ мастерской Андреа Вивальди закрыты были ставни, и въ полумракѣ сидѣли -- самъ маэстро и маленькій пріятель его, Джіусто, съ кускомъ арбуза въ рукѣ.
-- А я получилъ письмо отъ синьорины Гэмлинъ,-- объявилъ Андреа,-- онѣ въ Швейцаріи... Ты не знаешь, гдѣ это? Ну, однимъ словомъ, тамъ не такъ жарко, какъ у насъ. Собираются въ озерную сторону Италіи.
-- А къ намъ когда вернутся?
-- Кто ихъ знаетъ! Можетъ быть, никогда.
Отъ безпокойства и удивленія Джіусто даже про арбузъ забылъ.
-- Маэстро, вы не шутите?..
Андреа мрачно покачалъ головой и вытащилъ изъ кармана письмо.
-- Слушай внимательно, я прочту тебѣ, что она пишетъ:
"А теперь, дорогой маэстро, я сообщу вамъ рѣшеніе, къ которому мы съ Эвелиной пришли, относительно нашихъ плановъ на зиму. Рѣшеніе это стоило намъ долгой борьбы, да и теперь намъ тяжело и грустно при мысли о томъ, отъ чего мы принуждены отказаться; съ другой стороны, мы сознаемъ, что поступаемъ правильно, и это служитъ намъ утѣшеніемъ. Спѣшу разъяснить въ чемъ дѣло: мы хотимъ эту зиму провести въ Римѣ, а не во Флоренціи. Я отсюда вижу, что вы пришли въ ярость и долго будете ворчать на насъ... Мастерскія въ Римѣ никуда не годятся, и мы тамъ ничему путному не научимся, и вкусъ свой испортимъ, не такъ-ли? Всѣ доводы и возраженія ваши извѣстны, а потому не трудитесь приводить ихъ въ слѣдующемъ письмѣ вашемъ. Выслушайте меня, маэстро, если возможно -- хладнокровно. Эвелина не была еще въ Римѣ! Неужели это нормальный фактъ? Путешествовать мы обѣ любимъ, но вѣдь нельзя-же всю жизнь кочевать! Придется вернуться на родину,-- какъ-же не съѣздить въ Римъ? Но есть и болѣе вѣская причина: меня не на шутку безпокоить состояніе здоровья Эвелины. Упадокъ силъ ея ужасно меня пугаетъ. Въ настоящую минуту, кромѣ этого, ничего нѣтъ, но это симптомъ плохой. Стоитъ ей попасть во Флоренцію, и она будетъ усидчиво работать у васъ въ мастерской,-- а ей нуженъ абсолютный отдыхъ, прогулки, воздухъ... Утѣшеніемъ служитъ мнѣ мысль, что на выставку вы сами пріѣдете въ Римъ, полюбоваться успѣхомъ обѣихъ картинъ, увидѣть воочію торжество Флоренціи надъ Римомъ, Венеціей и Болоньей! А весной,-- какъ знать?-- можетъ статься, намъ суждено вновь очутиться въ любимой нами Флоренціи, несравненной столицѣ цвѣтовъ! Но я, кажется, начинаю вдаваться въ поэзію, какъ-бы на слѣдующей страницѣ не заговорить стихами! Лучше кончить письмо, передавъ вамъ привѣтствіе Эвелины. Не браните насъ! Милости просимъ къ намъ.
Благодарная ученица ваша и вѣрный другъ
Беатриса Гэмлинъ".
По мѣрѣ чтенія, голосъ Андреа становился все рѣзче, звучалъ негодованіемъ; едва дочитавъ письмо до конца, старикъ со злостью смялъ его и бросилъ на полъ.
-- Вздоръ!-- гнѣвно крикнулъ онъ,-- отъ начала до конца вздоръ и чепуха! А я-то считалъ ее умной дѣвушкой! Ищетъ здоровья въ Римѣ! Слышишь ты, здоровье и Римъ!!
Онъ злобно расхохотался и принялся ерошить жесткіе сѣдые волосы.
На лицѣ Джіусто изобразилось недоумѣніе.
-- А какъ-же теперь signori?-- пробормоталъ онъ.
-- Какіе signori?-- рѣзко переспросилъ Андреа.
Джіусто покраснѣлъ.
-- Синьоръ Гуго...-- прошепталъ онъ.
-- Ахъ, синьоръ Гуго!-- съ неудовольствіемъ повторилъ за нимъ старикъ,-- по всей вѣроятности ничего съ нимъ не случится. Я уже говорилъ съ нимъ объ этомъ, а онъ улыбнулся, пожалъ плечами и сказалъ, что синьорина знаетъ, что дѣлаетъ,-- и ушелъ къ себѣ въ мастерскую; даже дверью хлопнулъ, будто каждая секунда ему дорога. Нѣтъ, мы не такъ любили, увѣряю тебя, Джіусто! Я, изъ-за моей Лотты, дрался на дуэли, да силой увезъ ее! Вѣрно и женщины теперь другія стали, такой любви не цѣнятъ!..
Джіусто внимательно слушалъ, глаза его разгорѣлись; наконецъ, онъ спросилъ:
-- Но... съ кѣмъ же драться синьору Гуго?
Андреа свирѣпо повернулся къ нему спиной и отошелъ къ мольберту. По счастью, въ дверь постучались, и въ комнату вошелъ Гвидо.
Молодой человѣкъ очень возмужалъ за послѣдніе два мѣсяца, поблѣднѣлъ, похудѣлъ, сталъ сдержаннѣе и серьезнѣе,-- красивъ былъ попрежнему, но болѣе зрѣлой, осмысленной красотой. Только въ манерахъ его появилось какое-то безпокойство, замѣнившее былую лѣнивую грацію. Гуго не разъ говорилъ, что онъ слишкомъ заработался надъ своей картиной.
-- Маэстро, одолжите мнѣ красной краски!-- быстро заговорилъ онъ,-- у меня вся вышла, куплю завтра.
-- Возьми. А я письмо получилъ отъ синьорины Гэмлинъ...
-- Онѣ здоровы?-- съ живостью освѣдомился Гвидо.
-- Повидимому,-- съ неудовольствіемъ произнесъ Андреа,-- но сюда не вернутся.
Джіусто съ безпокойствомъ слѣдилъ за тѣмъ, какъ приметъ Гвидо это извѣстіе, и замѣтилъ, что молодой человѣкъ измѣнился въ лицѣ:
-- Почему?-- дрогнувшимъ голосомъ спросилъ онъ.
-- Ты можешь самъ прочесть письмо,-- отвѣчалъ Андреа и пинкомъ ноги швырнулъ къ нему скомканную бумажку,-- у меня не хватитъ терпѣнья еще разъ читать эту ерунду. Онѣ, изволишь-ли видѣть, ѣдутъ въ Римъ "для поправленія здоровья"! Посмотри, что навѣрно схватятъ неизлѣчимую малярію и переймутъ римскій стиль въ живописи... А я то считалъ ее умной дѣвушкой!
Гвидо поднялъ письмо и унесъ его съ собой. По прочтеніи, онъ подумалъ, что дѣло еще не такъ плохо, какъ онъ опасался. До свиданья съ Эвелиной пройдетъ не два, а четыре мѣсяца, но, по здравомъ размышленіи, это, пожалуй, будетъ и лучше. Картина его, къ тому времени, уже попадетъ на выставку и навѣрно будетъ замѣчена,-- внутреннее убѣжденіе говорило ему это! Тогда онъ съ болѣе легкимъ сердцемъ будетъ добиваться руки любимой дѣвушки.
Положимъ, есть одинъ пунктъ, который нѣтъ-нѣтъ да и кольнетъ его совѣсть... Но это предразсудокъ, пустяки...
-- Все перемелется!-- утѣшалъ онъ себя,-- Гуго не дуракъ.. Никакой непріятности не можетъ случиться!..