Тѣмъ временемъ Беатриса, побывавъ съ пріѣзжей соотечественницей, миссъ Мартинъ, въ соборѣ Св. Павла, усадила ее въ конку, а сама, встрѣтивъ Гуго Вивальди, пошла съ нимъ пройтись до Ghetto.
-- Черезъ нѣсколько недѣль Ghetto не станетъ!-- объяснилъ ей Гуго,-- дома вокругъ сада обречены на сломъ, и не будетъ уже въ саду тѣхъ живописныхъ, забытыхъ уголковъ, которые приводятъ художника въ восхищеніе!
-- А далеко это отсюда?
-- Минутъ десять ходьбы.
Они легко проникли въ садъ черезъ одно изъ отверстій полуразвалившейся низкой ограды, отдѣлявшей его отъ дороги. Въ саду гуляющихъ почти никогда не бываетъ: это заброшенный, покинутый уголокъ, дни котораго сочтены. Виноградъ, олеандры, юкки, апельсинныя деревья заглушались высокой, сорной травой; здѣсь стояли остатки солнечныхъ часовъ, тамъ сломанная скамейка, кучи мусора -- запустѣніе и разрушеніе.
Беатриса съ улыбкой оглядѣлась кругомъ.
-- Вы опоэтизировали это мѣсто собственной фантазіей!
-- Подождите! Идите сюда: вотъ уголокъ, который я сегодня срисовалъ!
Онъ повелъ ее къ трельяжу, окаймлявшему нѣкогда аллею вдоль набережной; рѣдкія чайныя розы уже расцвѣли и живописно пробивались сквозь рѣшотку; прошлогодніе оранжевые и коричневые листья висѣли на виноградныхъ лозахъ, переплетавшихся съ побѣгами розовыхъ кустовъ; сквозь многочисленныя бреши полусгнившей рѣшотки трельяжа виднѣлась сверкавшая рѣка; развалины солнечныхъ часовъ утопали въ вьющихся растеніяхъ; на противоположномъ берегу рѣки высилась масса трубъ и крышъ; украшенная фигурами ангеловъ крѣпость и куполъ собора Св. Петра величественно вырисовывались на ясномъ, синемъ небѣ.
-- Вы были правы!-- созналась Беатриса,-- уголокъ дѣйствительно прелестенъ!
Гуго помолчалъ и вдругъ, оставаясь вѣрнымъ самому себѣ, сразу приступилъ къ разговору, давно уже обдуманному имъ. Сначала онъ немного робѣлъ, путался, наговорилъ много лишнихъ и ненужныхъ словъ, но постепенно мужество возвращалось къ нему, а съ нимъ и даръ слова; онъ сталъ выражать свои чувства открыто, прямо и честно.
-- Долго оставаться въ Римѣ я не могу,-- говорилъ онъ,-- а вы намекали, что можете во Флоренцію и не вернуться... Кто знаетъ, когда намъ доведется еще разъ встрѣтиться? Да и встрѣтимся ли когда нибудь?
Беатриса до сихъ поръ не имѣла возможности вставить слово; она хотѣла перебить его, но онъ восторженно продолжалъ:
-- Быть можетъ, мы видимся въ послѣдній разъ... Я хочу сказать вамъ, что у меня давно лежитъ на сердцѣ... Я близокъ къ отчаянію отъ потребности высказаться: больше притворяться я не могу! Никогда не былъ я вашимъ другомъ, синьорина: я васъ любилъ, люблю и буду любить, пока живъ! Молчите... Ради Бога, молчите: я знаю, что вы хотите сказать, но я не въ состояніи выслушать это. Вы все время были свѣтлымъ лучомъ въ моей жизни, моей радостью... Каждое ваше движеніе, слово, взглядъ -- заставляли сердце мое трепетать. Вы этого не знали? Не догадывались? Понятно, сначала я и самъ не понималъ своихъ чувствъ... Не отдавалъ себѣ отчета. А между тѣмъ, я жилъ вами! Что я буду дѣлать безъ васъ? Нѣтъ, нѣтъ, я не то хотѣлъ сказать... Я вовсе не ною, не жалуюсь, никого не упрекаю... И отвѣта вашего мнѣ не нужно, я не требую отъ васъ ничего. Я заранѣе знаю, что вы мнѣ скажете! Ничего мнѣ не нужно, я просто люблю васъ, вотъ и все!
Онъ взялъ ея руки и поцѣловалъ ихъ. Но только было она раскрыла ротъ, чтобы отвѣчать, какъ онъ, все болѣе и болѣе волнуясь, продолжалъ:
-- О, дорогая, не сердитесь! Я прошу у васъ немногаго: выслушайте меня! Я васъ люблю, люблю! И вы не отстраняетесь отъ меня? Не сердитесь? Позволяете любить себя? Только этого мнѣ и нужно!
Слезы навернулись на глаза Беатрисы; сердце ея билось отъ прилива счастья, въ душѣ стало такъ отрадно и свѣтло.
Онъ замѣтилъ перемѣну въ ея лицѣ и поспѣшно продолжалъ:
-- Не жалѣйте меня, не печальтесь, иначе и я буду страдать! Въ эту минуту я счастливъ... Говорю вамъ о своей любви... А когда вы уѣдете...-- онъ мрачно поникъ головой,-- тогда свѣтъ для меня померкнетъ... Но я не перестану любить васъ и желать вамъ счастья!..
-- Послушайте!..-- нетерпѣливо перебила она его,-- но онъ не далъ ей говорить.
-- Нѣтъ, молчите, не пробуйте утѣшать меня... Пусть этотъ часъ будетъ моимъ, не отнимайте у меня вашей руки и поглядите мнѣ прямо въ глаза. Слава Богу, я высказался! Пусть молчаніе будетъ вашимъ отвѣтомъ,-- я вѣдь ни на что не надѣюсь, ничего не добиваюсь!
Тутъ Беатриса не могла ужъ удержаться отъ улыбки: ей стало смѣшно! Она намѣревалась сказать одно слово, которое осчастливило-бы ихъ обоихъ,-- но слова этого ей упорно не давалъ выговорить самъ. Гуго! Онъ буквально не давалъ ей рта раскрыть, боясь услышать что нибудь роковое для его любви! При этомъ смѣшномъ qui pro quo -- ямочки выступили на щекахъ молодой дѣвушки,-- она улыбнулась.
Въ ту-же минуту Гуго выпустилъ ея руки; взглядъ его потемнѣлъ.
-- Я дуракъ. Вы смѣетесь надъ моимъ чувствомъ! Жалѣю, что высказался... Я всего ожидалъ отъ васъ, только не насмѣшки! Странно, неправда-ли?
Беатриса въ свою очередь обидѣлась:
-- Вы притворялись: вы совсѣмъ не любите меня.
-- Притворялся?
-- Нельзя любить дѣвушку, которая способна насмѣхаться надъ искреннимъ чувствомъ человѣка. Не такъ-ли? Наше знакомство, отъ начала до конца, было рядомъ недоразумѣній и ошибокъ. И теперешнее объясненіе -- не болѣе какъ громадное... и смѣшное недоразумѣніе... Не правда-ли?
Голосъ ея оборвался.
-- Вы полагаете... что я ошибся?-- тихо проговорилъ Гуго.
-- Теперь вы меня хорошо узнали... Сами судите, можно ли серьезно любить меня!-- Беатриса съ негодованіемъ разсмѣялась.
-- Послѣ этого нечего и говорить! Вы и такъ выказали необычайное терпѣніе, благодарю васъ. Не пора-ли намъ домой?
Беатриса молча повернула домой.
А счастье было такъ близко... Неужели она его упустила?
Но всякія дальнѣйшія объясненія казались ей неумѣстными. Блѣдная, съ опущенными глазами, чувствуя себя глубоко-несчастной, шла она рядомъ съ Гуго... и казалась ему воплощеніемъ неприступной гордости!