Стояло холодное весеннее утро, когда Гвидо окончательно пришелъ въ сознаніе. Онъ былъ страшно слабъ, худъ и прозраченъ; повернуть голову стоило ему еще большихъ усилій.
Но онъ все вспомнилъ; обвиненіе Андреа звенѣло въ его ушахъ и подавляло его, въ его слабомъ, безпомощномъ состояніи. Теперь ему стало очевидно, что онъ никогда не былъ тѣмъ прямымъ, благороднымъ человѣкомъ, почти героемъ, какимъ онъ воображалъ себя. Неужели онъ и впрямь воръ, предатель, измѣнникъ, негодяй? Гвидо почти сознавалъ себя таковымъ.
Но это заключеніе было такъ же ложно, какъ и предыдущее самомнѣніе: Гвидо сознательно не сдѣлалъ бы подлости, онъ и въ мысляхъ не имѣлъ измѣнить или повредить другу. Онъ просто былъ эгоистъ, человѣкъ со слабой волей, всегда готовый подтасовать факты, для собственнаго успокоенія.
Но теперь, когда физическія и умственныя силы почти его оставили, онъ не способенъ былъ вдаваться въ психологическія тонкости; все, что онъ прежде думалъ, чувствовалъ, воображалъ,-- миновало, какъ сонъ: остался одинъ фактъ его нехорошаго поступка,-- и онъ страдалъ, вспоминая о немъ.
При видѣ Гуго, онъ испытывалъ ужасъ, а прикосновеніе руки друга вызывало въ немъ острое ощущеніе боли. Ему тяжело было дышать однимъ воздухомъ съ этимъ человѣкомъ.
Гвидо избѣгалъ его взгляда и боязливо думалъ: знаетъ-ли онъ?
Да, Гуго все зналъ, много перестрадалъ и переработалъ въ себѣ. Гвидо былъ на волосокъ отъ смерти, чуть не погибъ отъ руки его отца -- и Гуго въ глубинѣ души простилъ измѣнившему ему другу.
Гвидо упорно продолжалъ утверждать, что ему сдѣлалось дурно и онъ при паденіи расшибся. Кромѣ Эвелины, никто не могъ заподозрить истину его словъ.
Но скрывая покушеніе Андреа, Гвидо не переставалъ мучиться угрызеніями совѣсти, и мученія эти нисколько не уменьшались съ возвращеніемъ силъ и здоровья; порою онъ даже жалѣлъ, что не умеръ...
Впрочемъ, Гвидо по натурѣ своей не способенъ былъ долго страдать, не дѣлая какихъ-нибудь попытокъ облегчить свою судьбу. И вотъ онъ началъ искать утѣшенія въ окружающихъ. Если подѣлиться съ кѣмъ-нибудь своею ношею,-- ему навѣрно станетъ легче. Но съ кѣмъ? Не съ Гуго, во всякомъ случаѣ: ему одинаково будетъ тяжело перенести прощеніе и негодованіе бывшаго брата и друга; не съ Плейделемъ, котораго онъ почти не знаетъ; не съ Беатрисой,-- онъ всегда ея побаивался, а теперь она глядитъ на него не то съ сожалѣніемъ, не то съ презрѣніемъ, и это его коробить. Одна Эвелина можетъ облегчить его душу! Ее онъ любитъ, ей вѣритъ... Она одна можетъ примирить его съ самимъ собою, утѣшить, подыскать ему оправданіе.
Съ облегченнымъ сердцемъ сталъ онъ поджидать удобнаго случая, и ему не долго пришлось ждать его.
Февральскій день близился къ концу; ясное небо слегка порозовѣло; свѣчи еще не зажигались въ комнатѣ Гвидо; Эвелина сидѣла у камина.
Онъ позвалъ ее, и она тотчасъ же очутилась подлѣ его постели.
-- Что вы хотите?-- ласково спросила она.
-- Посидите возлѣ меня. Я желалъ бы поговорить съ вами.
Она стала на колѣни у его изголовья и приблизила къ нему лицо.
-- Эвелина, помните, что вы сказали мнѣ въ саду, передъ тѣмъ какъ уйти?
Она покраснѣла, но твердо сказала:
-- Я люблю васъ, Гвидо!
-- Значитъ, это мнѣ не померещилось въ бреду? Но, знаете-ли вы, что значитъ любить?
Она улыбнулась, а онъ нагнулся поближе къ ней.
-- Я возвращаю вамъ свободу, ласточка моя! Летите куда угодно! Или вы добровольно откажетесь отъ воли и согласны сдѣлаться моею навѣки?
-- Гвидо, я васъ не оставлю.
Онъ пожалъ ея руку, затѣмъ спросилъ:
-- И мы связаны навѣки, что бы съ нами ни случилось?
-- Да...-- тихо подтвердила она,-- бѣдность, богатство, счастье, горе -- все у насъ будетъ общее... Ничто не разлучитъ насъ.
-- Такъ! А вы хорошо понимаете, что это значитъ? Знаете-ли вы, съ кѣмъ вы себя связываете на всю жизнь, за кого соглашаетесь выйти замужъ? У Гвидо Гвидотти масса недостатковъ и пороковъ. Съ ними вмѣстѣ возьмете меня?
-- Возьму такимъ, какъ вы есть, Гвидо!-- пылко сказала она.
-- Дорогая моя! Мы, южане, способны подняться очень высоко, но и пасть весьма низко намъ ничего не стоитъ; мы рабы нашей натуры, нашихъ инстинктовъ и страстей. Я до тѣхъ поръ не приму вашей любви, пока вы не скажете, что согласны любить низко павшаго человѣка... Вы можете поднять его или оттолкнуть. Помните, что говорилъ мнѣ Андреа Вивальди?
-- Не надо! Милый, не вспоминайте о немъ... Онъ былъ въ припадкѣ безумія... Онъ завидовалъ вамъ за сына...
-- Нѣтъ, онъ былъ въ здравомъ умѣ и сказалъ правду.
Эвелина содрогнулась, руки ея похолодѣли. Ея волненіе сообщилось и ему.
-- Я нечаянно (вѣрьте, это вышло случайно),-- увидалъ картину Гуго, безъ его вѣдома!-- продолжалъ свою скорбную исповѣдь Гвидо,-- если бъ онъ не пряталъ ее отъ меня, ничего бы не вышло... Его идея засѣла у меня въ мозгу; раньше у меня ничего путнаго не выходило; но тутъ я почувствовалъ, что картину напишу, попробовалъ,-- и увлекся. Должно быть, я поддался искушенію дьявола. Даю вамъ слово, что я не думалъ ни о себѣ, ни о Гуго, ни о выставкѣ, ни о медали: мнѣ просто страстно, неудержимо хотѣлось писать картину на эту идею... разработать мысль по своему... Затѣмъ онъ пришелъ посмотрѣть на мое произведеніе и... свою собственную картину уничтожилъ, сваливъ все на несчастный случай. Но это неправда: онъ сжегъ ее добровольно. Послѣ этого я рѣшилъ не посылать на выставку свою "Побѣду", но онъ заставилъ меня... Онъ всегда любилъ приказывать мнѣ!..
Гвидо замолчалъ, но чувствовалъ, что Эвелина не отняла своей руки, напротивъ, крѣпче пожала его руку... Когда бъ онъ зналъ, какой ужасъ, какое смятеніе вызвалъ его разсказъ въ душѣ молодой дѣвушки! Но она считала себя не вправѣ оттолкнуть его и заставила себя пожать его руку!
-- Вотъ и все!-- закончилъ онъ и взглянулъ на нее,-- вотъ почему Андреа Вивальди оскорбилъ меня. Онъ имѣлъ право. Вы не можете любить такого грѣшника? Скажите правду!
Вмѣсто отвѣта Эвелина прижалась лицомъ къ соединеннымъ рукамъ ихъ и, съ отчаяніемъ въ душѣ, стала молиться, чтобы Богъ не допустилъ ее разлюбить Гвидо, чтобы чувства ея не измѣнились послѣ его признанія...