I.
Собираются тучи.
Мистрисъ Гибсонъ возвратилась изъ Лондона преисполненная воспоминаніями о прелестяхъ столицы. Леди Комноръ была къ ней милостива и ласкова, "такъ была тронута тѣмъ, что я поѣхала повидаться съ нею тотчасъ по возвращеніи ея въ Англію"; леди Гарріета была крайне мила и ухаживала за своей прежней гувернанткой; лордъ Комноръ добръ и радушенъ, какъ всегда; что же касается до Киркпатриковъ, то въ домѣ лорда-канцлера не могло бы быть большаго великолѣпія, нежели у нихъ, и шелковое платье жены главнаго судьи королевской скамьи облакомъ проносилось въ ея воображеніи надъ образами служанокъ и лакеевъ. Да и Цинціей такъ много восхищались: а мистрисъ Киркпатрикъ совсѣмъ задарила ее бальными платьями и вѣнками, хорошенькими шляпками и мантильками, словно благодѣтельная фея, въ волшебной сказкѣ, такъ что подаренные ей мистеромъ Гибсономъ бѣдные 10 фунтовъ казались ужь очень жалкими на ряду съ такою щедростью.
-- И такъ они ее полюбили! ужь не знаю, когда отпустятъ обратно къ намъ. (Этими словами мистрисъ Гибсонъ оканчивала всѣ свои разсказы). А вы, Молли, что-то вы подѣлывали съ вашимъ папа? Судя по вашему письму, вамъ было очень весело. Мнѣ некогда было прочитать его въ Лондонѣ, поэтому я положила его въ карманъ, и прочла въ дилижансѣ, возвращаясь домой. Однако, мое милое дитя, какой же у васъ старомодный видъ, съ вашимъ обтянутымъ платьемъ и спутанными локонами! Локоны совсѣмъ вышли изъ моды. Надо вамъ придумать другую прическу, продолжала она, усиливаясь пригладить черныя, волнистыя кудри Молли.
-- Я послала къ Цинціи письмо, полученное на ея имя изъ Африки, робко сказала Молли: -- говорила она вамъ, что въ немъ было написано?
-- О, да; бѣдная дѣвочка! она сильно встревожилась имъ, какъ мнѣ показалось; объявила, что не расположена ѣхать на балъ, который давался въ тотъ вечеръ у мистера Росона, и для котораго мистрисъ Киркпатрикъ подарила ей бальное платье. Между тѣмъ рѣшительно не изъ-за чего было ей такъ себя мучить. Роджеръ писалъ только, что съ нимъ опять былъ легкій припадокъ лихорадки, по что ему уже лучше. Онъ говоритъ, что каждому европейцу приходится вынести лихорадку, прежде чѣмъ свыкнуться съ климатомъ той части Абиссиніи, гдѣ онъ находится.
-- А поѣхала она, все-таки, на балъ? опросила Молли.
-- Разумѣется. Вѣдь это не помолвка, а если и помолвка, то она никому неизвѣстна. И вдругъ бы она объявила: одинъ знакомый мнѣ молодой человѣкъ, два мѣсяца назадъ, прохворалъ нѣсколько дней гдѣ-то въ Африкѣ, поэтому я не хочу сегодня ѣхать на балъ. Это показалось бы напускной сантиментальностью, что я ненавижу больше всего на свѣтѣ.
-- Едва-ли она, однако, могла веселиться, замѣтила Молли.
-- О, напротивъ, она очень веселилась. Платье на ней было изъ бѣлаго газа, убрано сиренью; и въ самомъ дѣлѣ, она была очаровательна, ужь матери-то можно позволить себѣ маленькое пристрастіе. Она все время танцовала, хотя почти ни съ кѣмъ не была знакома. Я увѣрена, что она веселилась, увѣрена по тому, какъ она говорила о балѣ на слѣдующее утро.
-- Желала бы я знать, извѣстно ли про это сквайру?
-- Про что это? Ахъ да, понимаю: про болѣзнь Роджера? я полагаю, что неизвѣстно, да и нѣтъ надобности говорить ему; теперь уже онъ вѣрно совсѣмъ поправился.
Съ этими словами, мистрисъ Гибсонъ вышла изъ комнаты, разбирать чемоданъ. Молли выронила изъ рукъ работу и вздохнула. "Послѣ-завтра годъ", подумала она: "какъ онъ приходилъ сюда и звалъ насъ въ лѣсъ, а мама еще такъ досадовала, зачѣмъ онъ пришелъ передъ завтракомъ. Помнитъ ли все это Цинція такъ же живо, какъ я? А теперь, быть можетъ... о, Роджеръ, Роджеръ!... какъ я желаю, какъ я молюсь, чтобы он благополучно возвратился домой. Какъ бы мы перенесли извѣстіе, еслибы"...
Она закрыла лицо руками и старалась не давать себѣ думать. Вдругъ она встала, какъ-бы ужаленная язвительною мыслью:
-- Я не вѣрю, чтобы она любила его, какъ бы должна; иначе она не могла бы... не могла бы ѣхать на балъ и танцовать. Что я стану дѣлать, если она его недостаточно любитъ? что тогда будетъ со мною? Я могу перенести все, только не это!
Но она скоро убѣдилась, что довольно трудно переносить и долгую неизвѣстность о состояніи его здоровья. Не было вѣроятности, чтобы пришло письмо отъ него, до истеченія, по крайней мѣрѣ, мѣсяца, а до тѣхъ поръ и Цинція должна была возвратиться домой. Молли начала тосковать по ней еще прежде, чѣмъ прошли двѣ недѣли послѣ ея отъѣзда. Ей и не воображалось, чтобы постоянныя "tête-à-tête" съ мистрисъ Гибсонъ могли быть до такой степени скучны, несносны, какъ это оказалось на самомъ дѣлѣ. Быть можетъ, Молли стала раздражительна вслѣдствіе болѣзненнаго состоянія, въ которомъ она находилась по случаю быстраго роста. Какъ бы то ни было, ей нерѣдко приходилось вставать и выходить изъ комнаты, чтобы успокоиться, выслушавъ нескончаемую вереницу словъ, по большей части брюзгливыхъ и жалобныхъ, которыя, въ цѣломъ, все-таки не давали яснаго понятія о мысляхъ и чувствахъ особы, произносившей ихъ. Каждый разъ, какъ что нибудь было не по нраву этой особѣ, каждый разъ, какъ мистеръ Гибсонъ хладнокровно настаивалъ на томъ, что ей не нравилось или, когда кухарка перепутывала что нибудь на счетъ обѣда, или служанка разбивала какую нибудь хрупкую бездѣлицу, или Молли была причесана не по ея вкусу, или платье было ей не къ лицу, или по дому распространялся запахъ кушанья, или пріѣзжали съ визитами лица, которыхъ ей не хотѣлось видѣть, или не являлись тѣ, которыхъ она желала бы видѣть -- словомъ, каждый разъ, какъ она чѣмъ нибудь была недовольна, начиналось оплакиваніе "бѣднаго мистера Киркпатрика", и даже почти сѣтованіе на него, какъ будто онъ пособилъ бы всему этому горю, еслибы только потрудился не умирать.
-- Когда я вспоминаю тѣ счастливые дни, говаривала она въ такихъ случаяхъ: -- мнѣ Кажется, что я въ то время не придавала имъ должной цѣны. Въ самомъ дѣлѣ, у насъ были молодость, любовь -- какое намъ было дѣло до бѣдности! Помню я, какъ милый мистеръ Киркпатрикъ однажды пѣшкомъ прошелъ пять миль въ Стратфордѣ, чтобы купить мнѣ какого-то пирожнаго, котораго мнѣ захотѣлось, спустя мѣсяцъ послѣ рожденія Цинціи. Я нисколько не жалуюсь на вашего дорогого папа; но я не думаю... впрочемъ, мнѣ не слѣдовало бы говорить этого вамъ. Еслибы только мистеръ Киркпатрикъ въ самомъ началѣ обратилъ вниманіе на свой кашель -- но онъ былъ такъ упрямъ! впрочемъ, всѣ мужчины, кажется, упрямы. Да и наконецъ, это было просто эгоизмомъ съ его стороны. Я увѣрена, что онъ даже никогда не подумалъ, въ какомъ безпомощномъ состояніи я останусь безъ него. Мнѣ же, притомъ, тяжелѣе переносить всякую непріятность, нежели кому-либо, потому что натура у меня всегда была такая привязчивая и чувствительная. Помню я одно маленькое стихотвореніе мистера Киркпатрика, въ которомъ онъ сравнивалъ сердце мое съ струною арфы, звучащею отъ прикосновенія малѣйшаго вѣтерка.
-- Я всегда полагала, что нужна порядочная сила въ пальцахъ, чтобы извлекать звуки изъ струны арфы, замѣтила Молли.
-- Милое мое дитя, въ васъ такъ же мало поэзіи, какъ и въ отцѣ вашемъ. А ужь волосы ваши! они еще хуже стали. Хоть бы вы намочили ихъ водою, что ли, чтобы сгладить эти неопрятныя волны и завитушки.
-- Они отъ воды еще хуже вьются, какъ высохнутъ, отвѣчала Молли; и вдругъ глаза ея наполнились слезами: передъ нею промелькнули воспоминанія дѣтства, точно картина, давно видѣнная и въ теченіе многихъ лѣтъ забытая. Ей представилась молодая мать, умывающая и причесывающая свою маленькую дѣвочку; какъ она сажаетъ полунагую крошку къ себѣ на колѣни, и обвивая мокрые темные локоны кругомъ пальца, въ неизреченномъ порывѣ нѣжности цалуетъ кудрявую головку...
Полученіе письма отъ Цинціи всегда бывало очень пріятнымъ событіемъ: она не часто писала, за то письма ея были довольно длинны и чрезвычайно занимательны; жаль только, что въ нихъ безпрестанно упоминались незнакомыя имена, съ которыми не соединялись никакія мысли въ умѣ Молли, хотя мистрисъ Гибсонъ и старалась просвѣтить ее коментаріями, въ родѣ слѣдующихъ:
-- Мистрисъ Гринъ! а, это та хорошенькая родственница мистрисъ Джонсъ, что живетъ на Россель-скверѣ съ толстымъ мужемъ; у нихъ еще свой экипажъ. Впрочемъ, не знаю навѣрно, не мистеръ ли Гринъ приходится родственникомъ мистрисъ Джонсъ? Надо спросить Цинцію, когда она пріѣдетъ домой.-- Мистеръ Гендерсонъ! ахъ, да, помню, помню: молодой человѣкъ съ черными усами, бывшій ученикъ мистера Киркпатрика, или мистера Муррея, ужь не знаю; знаю только, что мнѣ говорили, что онъ съ кѣмъ-то проходилъ курсъ законовѣдѣнія.-- Ахъ, да, это тѣ, что пріѣзжали съ визитомъ на другой день послѣ бала у мистера Росона, и еще такъ восторгались Цинціеи, не зная, что я ея мать. Она была прекрасно одѣта, въ черномъ атласномъ платьѣ, а у сына было стеклышко въ глазу; впрочемъ, онъ молодой человѣкъ съ хорошимъ состояніемъ. Кольманъ! ну, да, они и есть.
О Роджерѣ не было болѣе извѣстія до возвращенія Цинціи изъ Лондона, и даже еще нѣсколько времени послѣ того; она вернулась свѣжѣе и милѣе, чѣмъ когда либо, изящно одѣтая, благодаря собственному вкусу и щедрости дядиной жены, и разсказывала бездну занимательныхъ подробностей о своемъ житьѣ-бытьѣ въ столицѣ, гдѣ она отъ души веселилась, хотя по возвращеніи нисколько не скучала но ней. Она привезла съ собою множество хорошенькихъ туалетныхъ бездѣлушекъ для Молли: бархатку на шею по послѣдней модѣ, выкройку пелеринки, пару изящныхъ вышитыхъ перчатокъ, какихъ еще Молли никогда не видала, и еще разныхъ другихъ вещицъ, доказывавшихъ, что она о ней не забывала. Однако, несмотря на то, Молли почему-то чувствовала, что Цинція измѣнилась въ отношеніи къ ней. Молли сознавала, что никогда не пользовалась полнымъ довѣріемъ Цинціи, которая, при всей своей кажущейся откровенности и почти наивности въ обращеніи, въ сущности была крайне сдержана и даже скрытна. Цинція сама знала за собою эту черту и часто по этому поводу подтрунивала надъ собою въ разговорѣ съ Молли, которая, со своей стороны, успѣла вполнѣ убѣдиться въ этой особенности характера своей подруги. Но это не очень ее безпокоило; она знала, что и въ собственномъ ея умѣ мелькало много такихъ мыслей и чувствъ, которыхъ она никогда и не подумала бы повѣрить кому бы то ни было, развѣ только отцу своему, еслибы имъ довелось побольше бывать вмѣстѣ. Но она знала, что Цинція утаивала отъ нея не одни мысли и чувства, а нерѣдко и факты. Впрочемъ, и тутъ она разсуждала, что факты эти могли быть сопряжены съ душевной борьбою и страданіемъ, могли относиться, напримѣръ, къ небреженію къ ней матери, и вообще быть на столько тяжелаго свойства, что всего лучше было бы для Цинціи, еслибы она могла совсѣмъ забыть о нихъ, забыть свое дѣтство, а не врѣзывать его еще болѣе въ своей памяти разсказами о претерпѣнныхъ непріятностяхъ и огорченіяхъ. Итакъ то, что въ настоящее время такъ отдаляло Молли отъ нея, было не недостатокъ довѣрія со стороны Цинціи, а то, что Цинція какъ будто скорѣе избѣгала, чѣмъ искала ея общества, то, что глаза ея уклонялись отъ прямого, серьёзнаго, полнаго любви взора Молли, то, что были нѣкоторые предметы, о которыхъ ей, очевидно, было крайне непріятно говорить. Между тѣмъ, Молли находила какъ-бы грустную отраду въ измѣненіи тона, которымъ Цинція теперь говорила о Роджерѣ: она съ недавнихъ поръ стала относиться къ нему съ нѣжностью, называя его "бѣднымъ Роджеромъ", вѣроятно, какъ полагала Молли, по случаю болѣзни, о которой онъ упоминалъ въ своемъ послѣднемъ письмѣ. Однажды утромъ, на первой недѣлѣ по возвращеніи Цинціи, мистеръ Гибсонъ, въ ту самую минуту, какъ онъ собирался уѣхать по больнымъ, вдругъ вбѣжалъ наверхъ въ гостиную, какъ былъ въ высокихъ сапогахъ и шпорахъ, торопливо положилъ на столъ передъ нею раскрытую брошюру, и указавъ пальцемъ на одно мѣсто въ ней, не произнеся при этомъ ни одного слова, быстро вышелъ изъ комнаты. Глаза его сверкали какимъ-то особеннымъ выраженіемъ, точно ему что-то было и смѣшно и пріятно. Молли все это замѣтила, также какъ и румянецъ, заигравшій на лицѣ Цинціи, когда она прочитала указанное ей мѣсто, послѣ чего она отодвинула брошюру немного въ сторону, не закрывая ея однако, и продолжала работать.
-- Что тамъ такое? можно мнѣ посмотрѣть? спросила Молли, протягивая руку къ брошюрѣ, но не касаясь ея, пока Цинція не отвѣчала:
-- Конечно, можно: не думаю, чтобы заключались особенные секреты въ ученомъ журналѣ, наполненномъ отчетами о разныхъ митингахъ и засѣданіяхъ, и она слегка толкнула брошюру въ сторону Молли.
-- О, Цинція, вскрикнула Молли, съ трудомъ переводя дыханіе, когда она прочла отмѣченное мѣсто.-- Какъ вамъ не гордиться имъ?-- Это былъ отчетъ о годичномъ засѣданіи "географическаго общества", на которомъ лордъ Голлингфордъ прочелъ собранію письмо, полученное имъ отъ Роджера Гамлея изъ Аракуоба, селенія въ Африкѣ, до тѣхъ поръ еще непосѣщеннаго ни однимъ ученымъ европейскимъ путешественникомъ, и о которомъ мистеръ Гамлей сообщалъ много занимательныхъ подробностей. Письмо это было выслушано съ величайшимъ интересомъ, и многіе изъ говорившихъ послѣ того членовъ отзывались объ авторѣ его съ высокой похвалою. Но зная Цинцію, Молли не слѣдовало ожидать отъ нея горячаго отзыва на чувства, внушившія ей ея восклицаніе. Какъ бы сильно ни говорили въ душѣ ея гордость или радость или благодарность или даже негодованіе, раскаяніе, печаль -- одного факта, что кто-нибудь разсчитываетъ на изліяніе одного изъ этихъ чувствъ съ ея стороны, достаточно было бы, чтобы помѣшать ей выразить его.
-- Я не могу всѣмъ этимъ такъ восторгаться, какъ вы, Молли. Къ тому же, это для меня не новость, по крайней-мѣрѣ, не совсѣмъ новость. Я слыхала объ этомъ митингѣ еще передъ отъѣздомъ моимъ изъ Лондона. О немъ много было говорено въ дядиномъ кружку. Конечно, я не слыхала тамъ такихъ похвалъ, какія расточаются ему здѣсь; но вѣдь это все условная манера говорить, ничего неозначающая. Нельзя же не похвалить, когда такая важная особа, какъ лордъ, беретъ на себя трудъ вслухъ прочитать одно изъ его писемъ!
-- Вздоръ какой! возразила Молли:-- вы сами знаете, что не то вы думаете, что вы говорите, Цинція.
Цинція съ премилой ужимочкой передернула плечами, но не подняла головы отъ шитья. Молли принялась перечитывать отчетъ.
-- Ахъ, Цинція! вдругъ сказала она: -- вѣдь и вы могли бы тамъ быть, тамъ были дамы; тутъ такъ и сказано, что "присутствовало множество дамъ". О, неужели вамъ нельзя было устроить такъ, чтобы поѣхать? Если кружокъ вашего дяди интересовался такими вещами, развѣ вы не могли поѣхать съ кѣмъ-нибудь изъ его знакомыхъ?
-- Можетъ быть, еслибы попросилась; по я бы, мнѣ кажется, значительно удивила ихъ такой внезапной страстью къ наукѣ.
-- Вы могли бы объяснить вашему дядѣ все дѣло, какъ оно есть въ дѣйствительности; онъ бы ужь вѣрно никому не разсказалъ, еслибы вы попросили его, и помогъ бы вамъ.
-- Послушайте, Молли, разъ навсегда, сказала Цинція, кладя на столъ работу и говоря рѣзкимъ, повелительнымъ тономъ: -- поймите вы пожалуйста, что я желаю и всегда желала, чтобы отношенія, въ которыхъ я нахожусь къ Роджеру, никогда не упоминались и не служили предметомъ разговора. Когда настанетъ время, я скажу дядѣ и всѣмъ, до кого это касается; но я не намѣрена дѣлать глупости и еще попасться въ бѣду, даже изъ желанія слышать ему похвалы, проболтавшись до поры, до времени. А еслибы меня стали принуждать, то я бы скорѣе согласилась прекратить всякія сношенія съ нимъ и избавиться за одинъ разъ отъ всякихъ непріятностей. Мнѣ не можетъ быть хуже, чѣмъ теперь.
Она начала свою рѣчь въ сердцахъ, но подъ конецъ перешла въ унылый, жалобный тонъ. Молли въ испугѣ взглянула на нее.
-- Я васъ не понимаю, Цинція, сказала она наконецъ.
-- Я въ этомъ увѣрена, возразила Цинція, глядя на нее со слезами на глазахъ и съ такою нѣжностію, какъ-бы стараясь загладить свою вспышку: -- я боюсь... я надѣюсь, что вы никогда не поймете меня.
Въ ту же минуту обѣ руки Молли ужь обвили ея шею.
-- О, Цинція! тихо проговорила она:-- я васъ мучаю? я васъ огорчила? да? только не говорите, будто вы боитесь, чтобы я понимала васъ. Конечно, у васъ есть недостатки -- у кого же ихъ нѣтъ? Но мнѣ кажется, что я еще болѣе люблю васъ за нихъ.
-- Не думаю, чтобы я была бы ужь черезчуръ гадкой, сказала Цинція, слегка улыбаясь сквозь слезы, вызванныя словами и ласками Молли:-- но я попала въ бѣду. Право, мнѣ иногда кажется, что я вѣкъ буду попадаться въ разныя исторіи; а если онѣ обнаружатся, то я буду казаться хуже, чѣмъ есть на самомъ дѣлѣ, и отецъ вашъ не захочетъ знаться со мною, и вы тоже. Впрочемъ, нѣтъ, не хочу и думать, чтобы вы могли бросить меня!
-- Я увѣрена, что этого никогда не будетъ. Но какія же это исторіи? Какъ вы думаете, какъ бы Роджеръ посмотрѣлъ на нихъ? спросила Молли очень робко.
-- Не знаю. Надѣюсь, что онъ никогда не узнаетъ, да и случая ему не будетъ, потому что въ самомъ непродолжительномъ времени я опять приду въ надлежащее состояніе. Все это случилось какъ-то само собою, такъ что мнѣ и въ голову не приходило, чтобы я поступила нехорошо. Ужь не разсказать ли вамъ все, Молли?
Молли не хотѣлось напрашиваться на довѣріе подруги, хотя она очень желала узнать обо всемъ и посмотрѣть, не можетъ ли она помочь ей; но пока Цинція еще раздумывала, и по правдѣ сказать, отчасти уже сожалѣла, что сдѣлала даже такой незначительный шагъ къ откровенному признанію, въ комнату вошла мистрисъ Гибсонъ, погруженная въ заботу о томъ, какъ бы передѣлать одно изъ своихъ платьевъ по новому фасону, видѣнному ей во время пребыванія ея въ Лондонѣ. Цинція мгновенно какъ будто забыла свои слезы и горе, и всей душою отдалась работѣ.
Цинція вела довольно оживленную переписку съ своими лондонскими кузинами. Мистрисъ Гибсонъ даже иногда готова была жаловаться на частыя письма отъ Еленъ Киркпатрикъ. Въ то время еще не была введена система франкировки писемъ, такъ что каждый разъ приходилось платить одинадцать пенсовъ съ половиною, а такъ-какъ это повторялось по три раза въ недѣлю, то и составляло, какъ разсчитывала мистрисъ Гибсонъ, въ минуты досады, "сумму отъ трехъ до четырехъ шилинговъ". Впрочемъ, эти жалобы дѣлались только домашнимъ образомъ; извѣстное дѣло: домашніе всегда видѣли одну изнанку вышиванія. Голлингфордское же общество вообще, и въ особенности обѣ мисъ Броунингъ, только и слышали отъ нея, что о восторженной дружбѣ милой Еленъ къ Цинціи, о томъ, какъ пріятно такъ правильно получать такія обстоятельныя извѣстія изъ Лондона, "почти все равно, что самимъ тамъ жить."
-- По моему мнѣнію, еще гораздо лучше, возразила мисъ Броунингъ съ нѣкоторою строгостью. Большую часть своихъ понятій о Лондонѣ она почерпнула изъ сочиненій Аддисона и современныхъ ему писателей, въ которыхъ столица почти всегда изображается въ видѣ вертепа всякаго разврата, губящаго провинціальныхъ жонъ и дѣвицъ, и дѣлающая ихъ неспособными къ исполненію ихъ обязанностей, вовлекая ихъ въ одуряющій вихрь не всегда невинныхъ увеселеній. Однимъ словомъ, она смотрѣла на Лондонъ, какъ на нѣчто въ родѣ нравственнаго дегтя, къ которому нельзя прикоснуться и остаться незапятнаннымъ. Мисъ Броунингъ, съ самаго возвращенія Цинціи домой, подкарауливала въ ней признака нравственной порчи, по за исключеніемъ прибавленія къ ея гардеробу множества хорошенькихъ и изящныхъ вещицъ, ничего не замѣчала худаго противъ прежняго. Цинція побывала "въ свѣтѣ", "узрѣла блескъ и пышность и ослѣпительное великолѣпіе Лондона"; однакожь, возвратившись въ Голлингфордъ, она съ тою же готовностію, какъ прежде, подавала мисъ Броунингъ стулъ, или рвала цвѣты на букетъ для мисъ Фёбе, такъ же псправно чинила свое бѣлье и платье. Но все это ставилось въ личную заслугу Цинціи, и никакъ не колебало убѣжденія мисъ Броунингъ въ порочности столицы.
-- На сколько я могу судить о Лондонѣ, объявила она, продолжая свою нравоучительную тираду о беззаконіяхъ этого города:-- онъ ничѣмъ не лучше карманнаго вора и разбойника, равряженнаго въ украденное у порядочныхъ людей платье. Желала бы я знать, гдѣ воспитывался лордъ Голлингфордъ, или мистеръ Роджеръ Гамлей? Вашъ добрый мужъ одолжилъ мнѣ отчетъ о митингѣ, въ которомъ написано такъ много лестнаго о нихъ обоихъ; онъ такъ гордился этими похвалами, какъ будто они ему родные; мнѣ Фёбе прочитала этотъ отчетъ, потому что печать мелка по моимъ глазамъ. Ее значительно затрудняли незнакомыя названія мѣстъ, такъ что я сказала ей, чтобы она лучше пропускала ихъ; и въ самомъ дѣлѣ мы никогда не слыхали ихъ до сихъ поръ и, вѣроятно, никогда больше не услышимъ. Но она вычитала все, что тамъ сказано о его сіятельствѣ и о мистерѣ Роджерѣ. Ну, такъ я васъ спрашиваю, гдѣ они воспитывались? Въ какихъ-нибудь восьми миляхъ отъ Голлингфорда, ни дать, ни взять, какъ Молли или я. Это все случай; а они тамъ толкуютъ о пріятности развитаго общества въ Лондонѣ, да о разныхъ тамъ замѣчательныхъ людяхъ, да о томъ, какъ лестно и полезно знакомство съ ними. Я очень хорошо знаю, что только магазины да театры и тянутъ туда. Впрочемъ, не о томъ рѣчь. Мы всѣ любимъ наряжаться въ лучшее платье, и если можемъ объяснить свои поступки чѣмъ-нибудь, что похоже на разумное побужденіе, то конечно, стараемся показать себя съ хорошей стороны и умалчиваемъ о всѣхъ глупостяхъ, которыя лелѣемъ въ душѣ. Но я васъ спрашиваю еще разъ: откуда берутся все это блестящее общество, всѣ эти умные люди, всѣ эти замѣчательные путешественники? Вѣдь все же изъ такихъ сельскихъ приходовъ, какъ, напримѣръ, нашъ; Лондонъ только подбираетъ ихъ, да наряжается въ нихъ, да потомъ и сзываетъ тѣхъ же, кого онъ ограбилъ: "ступайте, молъ, полюбуйтесь, какъ я хорошъ!" Очень хорошъ, нечего сказать! Терпѣть я не могу этого Лондона; гораздо лучше, что Цинція живеть не тамъ; и будь я на вашемъ мѣстѣ, мистрисъ Гибсонъ, не знаю, не прекратила ли бы я эту лондонскую ея переписку: только волнуетъ ее, больше ничего:
-- Но, можетъ быть, ей рано или поздно самой придется жить въ Лондонѣ, мисъ Броунингъ, съ лукавою улыбкою замѣтила мистрисъ Гибсонъ.
-- Тогда и время будетъ думать о Лондонѣ. Я съ своей стороны желаю ей честнаго провинціальнаго мужа, съ достаточнымъ состояніемъ, чтобъ жить безбѣдно и кое-что откладывать, да пользующагося доброю репутаціею. Замѣтьте слова мои, Молли, сказала она, съ неожиданной горячностію обращаясь къ удивленной дѣвушкѣ:-- я желаю Цинціи мужа съ хорошею репутаціею; но у нея есть кому присмотрѣть за нею: у нея есть мать. У васъ же ея нѣтъ. Когда мать ваша была жива, она была моимъ лучшимъ другомъ; потому я не намѣрена допустить васъ броситься на шею человѣку, котораго жизнь не вся извѣстна намъ, какъ на ладони; можете быть въ томъ увѣрены.
Эта рѣчь произвела такое же дѣйствіе, какъ еслибы вдругъ бомба упала посреди маленькой уютной гостиной -- съ такимъ жаромъ была произнесена она. Мисъ Броунингъ имѣла въ виду предостеречь Молли противъ короткости, которая, какъ ей казалось, устанавливалась между молодою дѣвушкой и мистеромъ Престономъ; но такъ-какъ Молли и во снѣ не снилась такая короткость, то она никакъ не могла сообразить, чему обязана такимъ строгимъ выговоромъ. Мистрисъ Гибсонъ, съ другой стороны, которая всегда придиралась ко всему, что могла отнести къ себѣ въ рѣчахъ и поступкахъ другихъ, и называла это "чувствительностію", прервала молчаніе, послѣдовавшее за словами мисъ Броунингъ, жалобнымъ протестомъ:
-- Право, мисъ Броунингъ, вы очень ошибаетесь, если полагаете, что родная мать могла бы болѣе меня заботиться о Молли. Я не думаю, не могу допустить, чтобы нужно было кому-нибудь заступаться за нее, и рѣшительно не понимаю, что заставляетъ васъ говорить такимъ образомъ, какъ будто всѣ мы въ чемъ-то провинились, а вы однѣ правы и безукоризненны. Мнѣ это больно и обидно: сама Молли скажетъ вамъ, что у Цинціи нѣтъ ни одной вещи, ни одного удовольствія, которыхъ бы я не доставляла и ей. Что же касается до присмотра за ней, то, еслибы она завтра поѣхала въ Лондонъ, и я бы поставила себѣ долгомъ ѣхать съ ней, и не отходить отъ нея. А этого я не дѣлала даже для Цинціи, когда она жила во Франціи, въ пансіонѣ; и спальня у Молли убрана такъ же, какъ спальня Цинціи, и красную шаль свою я даю ей надѣвать, когда только она захочетъ; я бы и чаще давала, да сама не беретъ.
-- Я вовсе не желала оскорблять васъ, а думала только дать Молли легкое предостереженіе. Она очень хорошо понимаетъ, что я хочу сказать.
-- Вотъ ужь нисколько, смѣло отвѣтила Молли:-- я не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ, что вы хотѣли сказать, если вы намекали на что-нибудь кромѣ того, что выразили вашими словами, а именно, что вы не желаете, чтобы я выходила замужъ за человѣка, непользующагося хорошей репутаціею, и что, какъ другъ моей покойной матери, вы всѣми средствами стали бы препятствовать выходу моему замужъ за человѣка, имѣющаго дурную репутацію. Но я вовсе не думаю о замужствѣ; а еслибы думала, да избранный мною человѣкъ былъ бы нехорошій, то я вамъ была бы душевно благодарна, еслибы вы меня о томъ предупредили.
-- Не стану съ вами толковать, Молли; по просто, если ужь на то пойдетъ, я не допущу оглашенія въ церкви, возразила мисъ Броунингъ, почти убѣжденная въ истинѣ прямыхъ, простыхъ словъ, сказанныхъ съ такою смѣлостью Молли, которая, хотя лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ, твердо и открыто смотрѣло въ глаза мисъ Броунингъ, возражая на ея нападеніе.
-- Что же, такъ и сдѣлайте, сказала Молли.
-- Хорошо, хорошо, не буду больше говорить. Можетъ быть, я и ошиблась. Не станемъ больше говорить объ этомъ; но помните то, что я вамъ сказала; въ этомъ во всякомъ случаѣ не мои;етъ быть никакого вреда. Я очень жалѣю, что огорчила васъ, мистрисъ Гибсонъ. Если сравнить васъ съ другими мачихами, вы, кажется, дѣйствительно стараетесь исполнить вашу обязанность. Прощайте, желаю вамъ обѣимъ добраго утра и всего хорошаго.
Если мисъ Броунингъ полагала, что это прощальное пожеланіе возвратитъ миръ въ оставляемую ею комнату, она сильно ошибалась. Едва она вышла за порогъ, какъ мистрисъ Гибсонъ разразилась:
-- Стараюсь исполнять свою обязанность! Скажите на милость! Очень бы я вамъ была обязана, Молли, еслибы вы потрудились такъ вести себя, чтобы не подвергать меня такому дерзкому обращенію, какое я только что перенесла отъ мисъ Броунингъ.
-- Но вѣдь я не знаю, мама, что заставило ее говорить такимъ образомъ.
-- Я и подавно не знаю, да и знать-то не хочу. Но я знаю, что никто никогда не говорилъ мнѣ, чтобы я старалась исполнять свои обязанности. Старалась! Каково? Каждый знаетъ и всегда зналъ, что я просто исполняла ихъ, и никто не говорилъ мнѣ въ лицо такихъ грубостей. Я питаю такое глубокое благоговѣніе къ долгу, что, по моему мнѣнію, объ обязанностяхъ слѣдуетъ говорить не иначе, какъ въ церкви да тому подобныхъ священныхъ мѣстахъ, а не позволять всякой встрѣчной, которая пріѣдетъ къ вамъ съ визитомъ, напускаться на васъ съ нравоученіями -- хоть будь она даже другъ вашей покойной матери. Какъ будто я не смотрю за вами точно такъ же, какъ и за Цинціею! Не далѣе какъ вчера я вошла въ комнату Цинціи и застала ее за чтеніемъ письма, которое она тотчасъ спрятала; но я даже и не спросила ее, откуда оно, тогда какъ васъ я непремѣнно бы заставила сказать мнѣ.
Это была совершенная правда. Мистрисъ Гибсонъ избѣгала столкновеній съ Цинціею, зная почти навѣрное, что ей не сладить съ дочерью, тогда какъ Молли вообще предпочитала лучше покориться, чѣмъ выдержать борьбу за свою волю.
Въ эту минуту вошла Цинція.
-- Что у васъ такое? быстро спросила она, сразу понявъ, что что-нибудь произошло.
-- Да вотъ Молли что-то такое сдѣлала, что заставило эту дерзкую мисъ Броунингъ читать мнѣ наставленіе о томъ, чтобы я старалась исполнять свои обязанности. Еслибы былъ живъ твой бѣдный отецъ, Цинція, никто бы не посмѣла, такъ говорить со мною. "Мачиха должна стараться исполнять свои обязанности." -- Это были подлинныя слова мисъ Броунингъ.
Каждый разъ, какъ упоминалось имя отца ея, у Цинціи пропадала всякая охота къ насмѣшкѣ. Она подошла къ Молли и опять спросила ее, что такое произошло. Молли, сама нѣсколько разсерженная, отвѣчала:
-- Мисъ Броунингъ вообразила, будто я собираюсь выходить замужъ за какую-то предосудительную личность...
-- Вы, Молли?
-- Да. Она и прежде какъ-то намекала мнѣ объ этомъ. Я подозрѣваю, что она забрала себѣ въ голову что-то такое про мистера Престона.
Цинція быстро сѣла; Молли продолжала:
-- И она говорила такимъ образомъ, какъ будто мама не довольно за мною присматриваетъ. Это было дѣйствительно немного странно съ ея стороны.
-- Не немного странно, а очень, очень дерзко, сказала мистрисъ Гибсонъ, нѣсколько успокоенная тѣмъ, что Молли признавала ее обиженною и принимала ея сторону.
-- Что бы могло заставить ее вообразить такую чушь? весьма спокойно проговорила Цинція, принимаясь за шитье.
-- Право, не знаю, возразила мать ея, по своему отвѣчая на вопросъ:-- я далеко не всегда рада мистеру Престону; но если она думала о немъ, то онъ, во всякомъ случаѣ, гораздо болѣе пріятный гость, нежели она, мисъ Броунингъ, и я, конечно, всегда предпочту его посѣщеніе посѣщенію такой старой дѣвы, какъ она.
-- Я не знаю навѣрное, думала ли она именно о мистерѣ Престонѣ, я только такъ догадываюсь. Когда вы обѣ были въ Лондонѣ, она что-то о немъ заговаривала. Насколько я тогда поняла, она что-то слыхала про васъ съ нимъ, цинція...
Цинція изъ-за спины матери быстро взглянула на Молли; въ глазахъ ея ясно выражалось запрещеніе продолжать, щоки ея пылали; Молли такъ и остановилась на полсловѣ. Послѣ этого взгляда ей показалось непонятнымъ спокойствіе, съ которымъ Цинція почти сейчасъ же сказала:
-- Но вѣдь это вы, можетъ быть, только воображаете, будто она думала именно о мистерѣ Престонѣ; поэтому не лучше-ли намъ будетъ болѣе не говорить о немъ. Что же касается совѣта ея, чтобы мама лучше за вами присматривала, мисъ Молли, то я поручусь за васъ, такъ-какъ я и мама обѣ знаемъ, что вы менѣе чѣмъ кто бы то ни было, способны сотворить подобнуюглупость; а теперь не станемъ больше разсуждать объ этомъ. Я пришла затѣмъ, чтобы сказать вамъ, что маленькій сынъ Анны Брандъ сильно обжогся, и сестра его ждетъ внизу, проситъ стараго трянья на корпію.
Мистрисъ Гибсонъ всегда была добра къ бѣднымъ. Она немедленно встала и пошла въ свою комнату, за требуемымъ тряпьемъ.
Цинція спокойно обратилась къ Молли:
-- Молли, прошу васъ, не говорите никогда ни о чемъ, что будто бы происходило между мною и мистеромъ Престономъ, ни съ мама, ни съ кѣмъ бы то ни было -- никогда! У меня есть на то свои причины; никогда болѣе не говорите ничего подобнаго.
Въ эту минуту мистрисъ Гибсонъ возвратилась, и Молли опять не пришлось дослушать признаніе Цинціи. На этотъ разъ, впрочемъ, она не была увѣрена, собиралась ли Цинція сказать ей еще что-нибудь, а знала только одно, что она сильно раздосадовала ее.
Но приближалось время, когда ей предстояло все узнать.