II.

Разражается буря.

Прошла осень чрезъ всѣ различные свои виды и степени: сперва золотистая жатва, потомъ прогулки по жнивѣ и по орѣшникамъ за орѣхами, обиранье яблокъ, при радостныхъ крикахъ дѣтей; природа одѣлась въ пышный, багряный уборъ, который придаетъ такую красу послѣднимъ, уже становящимся короткими, осеннимъ днямъ. Надъ всѣмъ краемъ водворилась сравнительная тишина. Только изрѣдка раздавался гдѣ нибудь въ отдаленіи выстрѣлъ, да шорохъ крыльевъ куропатокъ, поднимающихся съ поля.

Съ самаго дня неумѣстной выходки мисъ Броунингъ, все шло какъ-то неладно у Гибсоновъ. Цинція всѣхъ и каждаго, казалось, удаляла отъ себя, и въ особенности старалась не оставаться наединѣ съ Молли. Мистрисъ Гибсонъ, которая все еще не могла простить мисъ Броунингъ ея полувысказаннаго обвиненія, будто она недостаточно смотритъ за Молли, принялась надоѣдать бѣдной дѣвушкѣ безустаннымъ надзоромъ. То и дѣло она допрашивала ее: "гдѣ вы были, дитя?", или, "кого вы видѣли?" -- "отъ кого это письмо?" -- "почему вы такъ долго пробыли, тогда какъ вамъ нужно было сходить только туда, да туда?" Точно какъ будто Молли въ самомъ дѣлѣ была поймана на тайныхъ сношеніяхъ съ кѣмъ нибудь. Она отвѣчала на каждый вопросъ съ простотою и правдивостью, свойственными полнѣйшей невинности. Но это приставаніе (хотя она понимала причину его, и знала, что оно происходитъ не отъ какого нибудь подозрѣнія на нее, но только отъ желанія мистрисъ Гибсонъ имѣть право похвастаться, что она заботливо присматриваетъ за падчерицею) невыразимо докучало ей. Часто она вовсе не выходила изъ дома, чтобы только не отдавать отчета въ своихъ планахъ, когда у нея по настоящему и не было никакихъ плановъ, а только хотѣлось погулять на просторѣ безъ всякой цѣли, да полюбоваться на торжественную красоту увядающей природы. То было очень тяжелое время для Молли: жизнь словно опостыла ей, словно осталась отъ нея одна пустая скорлупа. Она простодушно полагала, что это уходила ея молодость, а ей было девятнадцать лѣтъ! Цинція какъ-то была уже не тою, что прежде; а охлажденіе къ ней Цинціи могло повредить ей въ мнѣніи далекаго Роджера. Сама мачиха казалась ей доброй и внимательной въ сравненіи съ Цинціею -- такъ отчудилась она отъ нея въ послѣднее время; конечно, мистрисъ Гибсонъ пилила ее, по обыкновенію, и надоѣдала ей своимъ новоизобрѣтеннымъ надзоромъ; но во всемъ прочемъ она оставалась все такою же, какою была. Въ то же время Цинція и сама казалась озабоченною и встревоженною, хотя и не дѣлилась своею заботою съ Молли. Бѣдная дѣвушка, по добротѣ своей, иногда самое себя упрекала за отчужденіе Цинціи. "Если мнѣ такъ трудно не тосковать постоянно по Роджеру", думала она: "да не мучить себя мыслями о томъ, гдѣ онъ, да здоровъ ли онъ, то каково же у нея должно быть на душѣ!"

Однажды мистеръ Гибсонъ вошелъ въ гостиную свѣтлый и веселый.

-- Молли, спросилъ онъ: -- гдѣ Цинція?

-- Вышла по какимъ-то порученіямъ.

-- Жаль. Ну, да ничего. Надѣвай скорѣе шляпку и бурнусъ. Мнѣ пришлось попросить у старика Симсона кабріолетъ; въ немъ было бы мѣсто для тебя и для Цинціи; но такъ-какъ ея нѣтъ, то тебѣ придется возвратиться пѣшкомъ одной. Я довезу тебя по дорогѣ въ Барфордъ, сколько можно будетъ дальше, а тамъ ужь ты должна будешь сойти: я не могу взять тебя съ собою къ Бродгорсту, потому что тамъ меня, можетъ быть, продержатъ нѣсколько часовъ.

Мистрисъ Гибсонъ не было въ комнатѣ, а, можетъ быть, и къ домѣ; но это нисколько не безпокоило Молли, такъ-какъ она дѣйствовала по разрѣшенію и приказанію отца. Въ двѣ минуты облачилась она въ шляпку и бурнусъ, и уже сидѣла рядомъ съ отцомъ, въ легкомъ экипажѣ, который быстро и весело катился, подпрыгивая по узкимъ, неровно вымощеннымъ улицамъ.

-- Какъ это весело! сказала Молли, послѣ такого толчка, отъ котораго ее подбросило съ сидѣнія.

-- Для молодыхъ, пожалуй, но не для такихъ стариковъ, какъ я, отвѣчалъ мастеръ Гибсонъ: -- до костей моихъ начинаетъ уже добираться ревматизмъ, и я бы предпочелъ ѣхать по гладкимъ, выложеннымъ макадамомъ улицамъ.

-- Не стыдно вамъ такъ говорить, папа, когда кругомъ васъ такой прелестный видъ, и вы дышете такимъ славнымъ, чистымъ воздухомъ? Впрочемъ, я вамъ и не вѣрю.

-- Очень хорошо. Такъ-какъ ты мнѣ начинаешь говорить дерзости, то я тебя тутъ и спущу у подъема на гору. Мы ужь проѣхали вторую милю отъ Голлингфорда.

-- О, папа, довезите меня до верху: я знаю, что оттуда видны Мальверпскія горы, и усадьба Доример-Голль, окружонная лѣсной чащей. Тамъ лошади надо же будетъ дать минутку отдохнуть, я и сойду, безъ отговорокъ.

Отецъ довезъ ее до вершины горы. Тамъ просидѣли они минуты двѣ молча, наслаждаясь видомъ: лѣса были точно залиты золотомъ, старинная усадьба изъ ярко-краснаго кирпича съ витыми трубами возвышалась между зеленью, а передъ нею простирались зеленый лугъ и тихое озеро. На заднемъ планѣ вдали виднѣлись горы.

-- Ну, теперь слѣзай, малютка, и добирайся домой, пока не стемнѣло. Ступай проселкомъ черезъ Кростонскій выгонъ: тамъ короче будетъ.

Чтобы идти Кростонскимъ выгономъ, Молли приходилось сойти съ горы по узкой дорожкѣ, отѣненной деревьями, съ живописными домиками, выстроенными кое-гдѣ по крутымъ песчанымъ краямъ ея. Затѣмъ надо было пройти небольшой лѣсокъ, а за нимъ -- переправиться черезъ ручей по досчатому мостику, и потомъ уже взобраться на противоположный, довольно крутой берегъ по ступенькамъ, вырубленнымъ въ поросшей травой тропинкѣ, и ведущимъ на самый Кростонскій выгонъ, какъ называлось обширное поле, окаймленное крестьянскими домиками, но которому шла кратчайшая дорога въ Голлингфордъ.

Первая часть дороги была очень уединенная, а именно -- узкій спускъ съ горы, лѣсокъ, мостикъ, крутой подъемъ въ поле. Но Молли не боялась уединенія; она сошла съ горы подъ тѣнью нависшихъ надъ дорогою вѣтвей вязовъ, съ которыхъ время отъ времени ножелтѣлый листъ, крутясь, падалъ къ ея ногамъ или на самое ея платье. Въ то время, какъ она выходила за крайній домикъ, крошечная дѣвочка свалилась съ обрыва и подняла громкій, испуганный крикъ. Молли подняла ее съ земли, взяла малютку на руки съ такою нѣжностью, отъ которой глубокое удивленіе наполнило ея маленькое сердечко и замѣстило недавній испугъ, и понесла ея вверхъ по грубымъ каменнымъ ступенямъ, къ домику, сообразивъ, что онъ принадлежитъ ея роднымъ. Дѣйствительно, мать дѣвочки выбѣжала изъ сада, находившагося позади дома, придерживая передникъ съ только что нарванными сливами. Завидѣвъ мать, малютка протянула къ ней ручонки, такъ что той пришлось опустить передникъ и разронять всѣ сливы, чтобы взять ее на руки. Она опять расплакалась, а мать начала ласкать и успокоивать ее, въ то же время выражая благодарность свою Молли. Она назвала ее по имени, а когда Молли спросила ее, какимъ образомъ она знаетъ ее, та отвѣчала, что была въ услуженіи у мистрисъ Гуденофъ до замужества, слѣдовательно, "обязана знать въ лицо дочь доктора Гибсона". Обмѣнявшись съ нею еще нѣсколькими словами, Молли побѣжала обратно на дорогу и продолжала свою прогулку, собирая по пути и связывая въ букетъ листья, особенно поражавшіе ее своимъ яркимъ колоритомъ. Она вошла въ лѣсъ. У самаго поворота на уединенную тропинку, она услыхала по близости голосъ, въ которомъ выражалось страстное горе, и въ ту же минуту узнала его: это былъ голосъ Цинціи. Она остановилась посмотрѣлась кругомъ. Посреди золотистой и пурпуровой листвы выдавался своею темною, блестящею зеленью густой орѣшникъ. Если по сосѣдству былъ кто-нибудь, то непремѣнно за этими кустами. Молли сошла съ тропинки и направилась прямо въ ту сторону, черезъ густой, пожелтѣвшій папоротникъ и вѣтвистый подлѣсокъ, и зашла за кусты. Тутъ стояли мистеръ Престонъ и Цинція. Онъ крѣпко держалъ ее за обѣ руки и оба они имѣли такой видъ, какъ будто только что были прерваны шорохомъ шаговъ Молли среди оживленнаго разговора.

Впродолженіе нѣсколькихъ мгновеній никто не рѣшался заговорить. Наконецъ Цинція воскликнула:

-- О, Молли, Молли! Ступайте сюда, будьте судьею между нами!

Мистеръ Престонъ медленно выпустилъ руки Цинціи, съ выраженіемъ лица, гораздо болѣе похожимъ на злобную усмѣшку, нежели на улыбку. Однако, видно было, что и онъ находился въ сильномъ волненіи, о чемъ бы ни происходилъ у нихъ споръ. Молли подошла, взяла Цинцію подъ руку и твердо устремила взоръ свой въ лицо мистера Престона, съ безстрашнымъ, благороднымъ выраженіемъ полной невинности. Онъ не могъ вынести ея взгляда и сказалъ Цинціи:

-- Предметъ нашего разговора не совсѣмъ-то допускаетъ вмѣшательство третьяго лица. Такъ-какъ мисъ Гибсонъ, повидимому, желаетъ остаться съ вами, то я долженъ просить васъ назначить мнѣ другое мѣсто и другой часъ для окончанія нашего спора.

-- Я уйду, если Цинція желаетъ этого, сказала Молли.

-- Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь, я хочу, чтобы вы оставались -- хочу, чтобы вы все услышали. Ахъ, зачѣмъ а вамъ раньше не сказала всего!

-- Вы хотите сказать, что вы сожалѣете, зачѣмъ она не знала о нашей помолвкѣ -- о томъ, что вы давно обѣщали быть моей женою? Прошу васъ, помните, что вы взяли съ меня слово сохранить это втайнѣ, а не я съ васъ.

-- Я не вѣрю ему, Цинція; ради-Бога, не плачьте, вѣдь я же не вѣрю ему.

-- Цинція! сказалъ онъ, внезапно измѣнившимся голосомъ, въ которомъ слышалась горячая нѣжность: -- прошу васъ, умоляю -- не плачьте такъ! Вы не можете себѣ представить, какъ это меня убиваетъ.

Онъ подошелъ ближе, какъ-бы желая взять ея руку и успокоить ее, но она отъ него отшатнулась, и зарыдала съ еще болѣе неудержимой силой. Присутствіе Молли было для нея такою опорою, что она уже не боялась ослабить себя, давая волю своему волненію.

-- Пойдите прочь! сказала Молли: -- развѣ вы не видите, что ей отъ этого только хуже?

Но онъ не сходилъ съ мѣста; онъ смотрѣлъ на Цинцію такъ пристально, что, казалось, даже не слыхалъ словъ Молли.

-- Да идите же! повторила она съ нетерпѣніемъ:-- если вамъ, въ самомъ дѣлѣ, тяжело видѣть ея слезы.. Развѣ вы не видите, что вы же заставляете ее плакать?

-- Я пойду, если мнѣ велитъ Цинція, отвѣчалъ онъ наконецъ.

-- О, Молли, я не знаю, что мнѣ дѣлать! воскликнула Цинція, отнимая руки отъ своего мокраго отъ слезъ лица, но рыдая еще пуще прежняго; она начинала приходить въ истерическое состояніе, и хотя старалась говорить связно, но не могла произнести внятнаго слова.

-- Сбѣгайте въ тотъ вонъ домикъ, что между деревьями, и принесите ей стаканъ воды, сказала Молли.

Онъ не рѣшался.

-- Что же вы не идете? съ нетерпѣніемъ повторила Молли.

-- Я не все еще сказалъ ей. Вы не уйдете до моего возвращенія?

-- Да нѣтъ же! Развѣ вы не видите, что она не можетъ тронуться съ мѣста въ такомъ состояніи?

Онъ удалился скорыми шагами, хотя и неохотно.

Цинція долго не могла на столько совладать съ собою, чтобы заговорить понятно. Наконецъ она сказала:

-- Молли, какъ я его ненавижу!

-- Что это онъ толковалъ, будто вы съ нимъ помолвлены? Не плачьте, милая, лучше скажите мнѣ. Если я могу помочь вамъ, то я все сдѣлаю; только я ума не приложу, что бы все это значило.

-- Это длинная исторія. Теперь некогда говорить, да я и не въ силахъ. Смотрите, вонъ ужь онъ идетъ. Какъ только я буду въ состояніи, пойдемте домой.

-- Съ большимъ удовольствіемъ, согласилась Молли.

Онъ принесъ воду. Цинція отхлебнула нѣсколько глотковъ и успокоилась.

-- А теперь, сказала Молли:-- лучше бы намъ отправиться домой, какъ только можно скорѣй. Посмотрите-ка, совсѣмъ темно стало.

Если она надѣялась такъ легко увести Цинцію, то ошибалась. Мистеръ Престонъ стоялъ на своемъ.

-- Я полагаю, сказалъ онъ: -- что такъ-какъ мисъ Гибсонъ уже узнала часть этой исторіи, то лучше бы ей сказать всю правду, то-есть, что вы дали слово выдти за меня замужъ, лишь только минетъ вамъ двадцать лѣтъ, иначе ей должно показаться страннымъ, и даже не совсѣмъ приличнымъ, что вы находитесь здѣсь со мною, да еще по уговору.

-- Такъ-какъ мнѣ извѣстно, что Цинція помолвлена за другого, то вы едва-ли можете ожидать, чтобы я повѣрила вашимъ словамъ, мистеръ Престонъ.

-- О, Молли, Молли! перебила ее Цинція, дрожа всѣмъ тѣломъ, но стараясь казаться спокойною: -- я не помолвлена ни за того человѣка, о которомъ выдумаете, ни за мистера Престона.

Мистеръ Престонъ принужденно улыбнулся.

-- У меня, кажется, хранятся кое-какія письма, которыя удостовѣрили бы мисъ Гибсонъ въ истинѣ моихъ словъ, и въ случаѣ надобности, убѣдятъ и мистера Осборна Гамлея -- я полагаю, что она о немъ говоритъ.

-- Вы меня оба совсѣмъ съ толку сбили, сказала Молли: -- я знаю только одно, что намъ не слѣдуетъ стоять здѣсь въ такой поздній часъ, и что мы съ Цинціею сейчасъ отправимся домой. Если вы желаете говорить съ мисъ Киркпатрикъ, мистеръ Престонъ, то почему вы не придете въ домъ отца моего и открыто не повидаетесь съ нею, какъ прилично джентльмену?

-- Съ величайшимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ онъ: -- я ничего такъ не желаю, какъ возможности объяснить мистеру Гибсону, въ какихъ отношеніяхъ я нахожусь къ ней. Если я не сдѣлалъ этого ранѣе, то единственно изъ уваженія къ ея желанію.

-- Прошу васъ, Молли, перестаньте. Вы не знаете всего -- вы ничего не знаете; у васъ прекрасныя намѣренія, но вы только портите дѣло. Я теперь совершенно въ силахъ идти. Пойдемте же! Я все скажу вамъ дома.

Она взяла Молли подъ руку и старалась увлечь ее за собою. Но мистеръ Престонъ пошелъ рядомъ съ ними и продолжалъ разговаривать.

-- Не знаю, что вы ей скажете дома; но можете ли вы отпереться въ томъ, что вы моя нареченная жена? Можете ли вы отпереться, что только по вашей же настоятельной просьбѣ я такъ долго сохранялъ помолвку нашу втайнѣ?

Настаивая такимъ образомъ, онъ поступалъ неумно. Цинція обернулась къ нему съ ожесточеніемъ.

-- Если ужь вы хотите заставить меня говорить и принуждаете говорить именно здѣсь, то я признаю, что слова ваши въ буквальномъ смыслѣ справедливы, что, когда я была заброшеннымъ шестнадцатилѣтнимъ ребёнкомъ, вы, котораго я считала другомъ, дали мнѣ взаймы денегъ въ минуту нужды и вынудили у меня обѣщаніе выдти за васъ замужъ.

-- Вынудилъ? проговорилъ онъ, съ особеннымъ удареніемъ. Цинція вся покраснѣла.

-- Ваша правда: слово это невѣрно. Я сознаюсь, что вы мнѣ тогда нравились, вы были почти единственнымъ моимъ другомъ, и еслибы тогда дѣло шло о немедленномъ бракѣ, то я, вѣроятно, согласилась бы. Но теперь я лучше знаю васъ, и вы до такой степени преслѣдовали меня въ послѣднее время, что говорю вамъ разъ навсегда, какъ говорила уже столько разъ, что даже надоѣло повторять, что ничто въ мірѣ никогда не заставитъ меня выдти за васъ замужъ. Ничто въ мірѣ! Хотя я вижу, что мнѣ не остается никакой надежды избѣгнуть огласки, лишиться, по всей вѣроятности, моего добраго имени и, ужь конечно, тѣхъ немногихъ друзей, которые есть у меня.

-- Только не меня, сказала Молли, тронутая жалобнымъ, безнадежнымъ тономъ, которымъ Цинція произнесла послѣднюю часть своей рѣчи.

-- Это однако ужасно, сказалъ мистеръ Престонъ: -- вы можете имѣть обо мнѣ самое дурное мнѣніе, Цинція; но я не думаю, чтобы вы могли сомнѣваться въ моей страстной, безкорыстной любви къ вамъ.

-- Нѣтъ, сомнѣваюсь, съ удвоенною энергіею снова прервала его Цинція: -- ахъ, когда я вспомню о самоотверженной привязанности, которую довелось мнѣ видѣть въ другихъ, о любви, думающей прежде о другихъ, нежели о самой себѣ!...

Мистеръ Престонъ воспользовался ея молчаніемъ. Она боялась высказать лишнее.

-- Вы не называете любовью чувство человѣка, который безропотно переносилъ годы ожиданія, соглашаясь молчать по вашему требованію, мучиться ревностію и переносить небреженіе, полагаясь на торжественное обѣщаніе шестнадцатилѣтней дѣвочка! Цинція, я васъ любилъ, я люблю васъ и не могу отказаться отъ васъ. Если вы только сдержите слово и выйдете за меня замужь, клянусь вамъ, я заставлю васъ любить меня!

-- О, Господи! хоть бы я никогда не занимала этихъ несчастныхъ денегъ! Съ нихъ все началось. О, Молли, Молли, я ужь скребла, скребла, копила, копила, чтобы расплатиться съ нимъ, а онъ теперь не беретъ. Я думала, что если только я отдамъ ему деньги, то онъ возвратитъ мнѣ свободу.

-- Вы въ такомъ видѣ представляете дѣло, какъ будто вы продали себя за двадцать фунтовъ, сказалъ онъ.

Между тѣмъ, они вышли почти на самый выгонъ, близь жилья. Если другіе о томъ не вспомнили, то Молли замѣтила и рѣшила въ умѣ зайти въ который нибудь изъ домиковъ и просить хозяина проводить ихъ до дома. Во всякомъ случаѣ, разсуждала она, присутствіе посторонняго человѣка должно было прекратить этотъ тяжелый разговоръ.

-- Я не продавала себя; вы въ то время нравились мнѣ, но теперь, о, Боже, какъ я ненавижу васъ! воскликнула Цинція, не находя силъ сдержать себя.

Онъ поклонился и повернулъ назадъ, и затѣмъ быстро исчезъ, спускаясь по уступчатому обрыву. Хотя это было для нихъ облегченіемъ, однако молодыя дѣвушки шли такимъ быстрымъ шагомъ, какъ будто онъ еще преслѣдовалъ ихъ. Разъ было Молли начала что-то говорить, но Цинція перебила ее.

-- Молли, если вы жалѣете меня, если сколько нибудь любите, то ничего не говорите теперь; вѣдь намъ нужно показать такой видъ дома, какъ будто съ нами ничего не случилось. Приходите въ мою комнату, когда мы пойдемъ наверхъ ложиться, а вамъ все скажу. Я знаю, вы будете меня ужасно бранить; но я все-таки скажу вамъ.

Молли не произнесла ни одного слова до самаго возвращенія домой, и тутъ уже, отчасти успокоенныя тѣмъ, что никто, повидимому, не замѣтилъ ихъ поздняго возвращенія, молодыя дѣвушки удалились каждая въ свою комнату отдохнуть и успокоиться передъ тѣмъ, какъ одѣться къ неизбѣжному семейному обряду -- обѣду. Молли была такъ разстроена, что едва-ли была бы въ состояніи сойти въ столовую, еслибы дѣло касалось ея одной. Она долго сидѣла у своего уборнаго столика, поддерживая голову обѣими руками, не зажигая свѣчей, какъ будто для того, чтобы дать тихимъ сумеркамъ, закравшимся въ комнату, утишить ея бурно бьющееся сердце, и старалась припомнить все, что она слышала, осмыслить, какое вліяніе все это должно имѣть на жизнь столькихъ любимыхъ существъ. Роджеръ! Бѣдный Роджеръ! ничего неподозрѣвающій въ той таинственной дали, куда занесла его судьба,-- любящій такъ горячо (да, вотъ это любовь! Объ этой-то любви упоминала Цинція какъ о чувствѣ, достойномъ этого имени). А надъ предметомъ его любви другой предъявляетъ права, и одному изъ двухъ она неизбѣжно должна измѣнить. Какъ же тутъ быть? Что подумаетъ онъ, что почувствуетъ, если когда нибудь узнаетъ? Впрочемъ, къ чему стараться представить себѣ его горе -- это ничему не поможетъ. Прямая задача, которою надлежало Молли заняться, заключалась въ томъ, чтобы какъ-нибудь выпутать Цинцію, если только возможно, помочь ей дѣломъ и словомъ; и для этого не слѣдовало ослаблять себя, дозволяя своему воображенію забѣгать впередъ и представлять себѣ картину возможныхъ, вѣроятныхъ, но еще несуществующихъ бѣдствій.

Когда она сошла въ гостиную передъ обѣдомъ, она застала тамъ Цинцію съ матерью вдвоемъ. Въ комнатѣ были свѣчи, но онѣ не были зажжены, потому что огонь весело и порывисто пылалъ въ каминѣ; онѣ ожидали возвращенія мистера Гибсона, которое могло послѣдовать всякую минуту. Цинція сидѣла въ тѣни, такъ что Молли только по чуткому своему слуху могла судить о степени ея спокойствія. Мистрисъ Гибсонъ разсказывала ей про свои дневныя похожденія: кого застала дома, дѣлая визиты, кого нѣтъ, и разныя мелкія новости, слышанныя ею. На изощренный сочувствіемъ слухъ Молли, голосъ Цинціи показался томнымъ и усталымъ; однако, она отвѣчала впопадъ, вездѣ, гдѣ слѣдовало, выражала подобающее участіе, наконецъ и Молли помогла ей, вмѣшавшись въ разговоръ, правда, съ нѣкоторымъ усиліемъ. Но не такова была мистрисъ Гибсонъ, чтобы замѣтить тонкіе оттѣнки въ тонѣ и манерахъ окружающихъ. Когда возвратился мистеръ Гибсонъ, положеніе дѣйствующихъ лицъ, относительно другъ друга, измѣнилось. Теперь уже Цинція сама оживилась и вступила въ веселый разговоръ, отчасти отъ сознанія, что отчимъ ея непремѣнно обратилъ бы вниманіе на ея утомленный видъ, отчасти же оттого, что Цинція была одною изъ тѣхъ природныхъ, кровныхъ кокетокъ, которыя: съ колыбели до могилы инстинктивно пускаютъ въ ходъ все свое очарованіе, чтобы нравиться всякому мужчинѣ, все равно, молодому или старому, съ которыми сведетъ ихъ даже случай. Она выслушивала его замѣчанія и разсказы съ тою же милою внимательностью, какъ и въ болѣе счастливые дни, такъ что наконецъ Молли терялась въ изумленіи, и едва вѣрила глазамъ своимъ, спрашивая себя, неужели передъ нею та же самая Цинція, которая не далѣе какъ два часа передъ тѣмъ плакала и рыдала, словно у нея надрывалось сердце. Она, правда, была блѣдна, и глаза у нея были тяжелы; но этимъ и ограничивались слѣды ея недавняго горя, котораго не могла же она за это время забыть, въ недоумѣніи разсуждала Молли. Послѣ обѣда мистеръ Гибсонъ отправился къ больнымъ; мистрисъ Гибсонъ уютно усѣлась въ свое кресло и развернула передъ собою нумеръ "Таймса", за которымъ она тихо и прилично вздремнула. Цинція въ одной рукѣ держала книгу, другою заслоняла себѣ глаза отъ свѣта; одна только Молли не могла ни читать, ни спать, ни работать. Она сѣла въ оконное углубленіе. Стора не была спущена, потому что снаружи нельзя было заглядывать въ комнату. Она устремила взоръ въ мягкій нолумракъ, и какъ-то безсознательно принялась разглядывать очертанія предметовъ -- коттэджа, стоявшаго въ концѣ сада, большой березы съ круглой скамейкой вокругъ ствола, арокъ изъ проволоки, по которымъ лѣтомъ взбирались розы -- но все это неясно и слабо рисовалось на темномъ бархатѣ ночного воздуха. Наконецъ, подали чай и началась обыкновенная вечерняя возня. Накрыли на столъ, мистрисъ Гибсонъ очнулась и сдѣлала то же замѣчаніе насчетъ дорогого папа, которое она каждый день дѣлала въ тотъ же часъ. И въ Цинціи не было замѣтно ничего необычайнаго. А между тѣмъ какую ужасную тайну скрываетъ это спокойствіе, думала Молли. Наконецъ пришло время ложиться, и всѣ обмѣнялись обыкновенными при этомъ случаѣ рѣчами. Молли и Цинція пошли въ свои комнаты, не говоря ни слова. Когда Молли очутилась у себя, она никакъ не могла вспомнить, ей ли надо идти къ Цинціи, или Цинція хотѣла придти въ ней. Она сняла илатье, надѣла блузу и постояла въ нерѣшимости, даже присѣла минуты на двѣ; но Цинція не являлась, и Молли постучалась въ дверь подруги, которую, къ удивленію своему, нашла запертою. Когда она вошла въ комнату Цинціи, она застала ее сидящею у уборнаго столика, въ томъ же видѣ, въ какомъ она пришла изъ гостиной. Голова ея была опущена на обѣ положенныя на столъ руки и она какъ будто забыла о томъ, что звала къ себѣ Молли, потому что при входѣ ея вздрогнула и подняла голову, съ удивленнымъ видомъ; на лицѣ ея изображались усталость и огорченіе: въ одиночествѣ она уже не дѣлала надъ собою усилія и вся отдалась своей тяжолой думѣ.