III.

Заботы стараго сквайра.

Дѣла въ Гамлеѣ шли гораздо хуже, чѣмъ даже говорилъ Роджеръ. Въ чемъ состояло водворившееся тамъ зло, трудно было опредѣлить; но присутствіе его, тѣмъ не менѣе, сильно ощущалось. Какъ ни была по наружности кротка и пассивна мистрисъ Гамлей, она, пока жила, всѣмъ распоряжалась и управляла въ домѣ. Приказанія слугамъ, до самыхъ послѣднихъ мелочей, постоянно исходили изъ ея гостиной и съ дивана, на которомъ она лежала. Дѣти всегда имѣли къ ней свободный доступъ и находили у нея любовь и сочувствіе, котораго искали. Мужъ ея, подверженный припадкамъ гнѣва и раздражительности, неизмѣнно являлся къ ней за успокоеніемъ и утѣшеніемъ. Онъ вполнѣ сознавалъ ея вліяніе надъ собой, охотно подчинялся ему, и -- только въ ея присутствіи -- примирялся самъ съ собой, подобно ребёнку, который чувствуетъ себя хорошо съ человѣкомъ, обращающимся съ нимъ, въ одно и то же время, твердо и нѣжно. Но теперь, примиряющій духъ семьи исчезъ и спокойствіе ея начинало распадаться. Всегда грустно бываетъ видѣть, когда печаль по умершимъ раздражительно дѣйствуетъ на характеръ остающихся. Правда, раздражительность эта иногда бываетъ только временная или поверхностная, но всегда встрѣчаетъ строгое порицаніе со стороны постороннихъ лицъ, которыя съ какой-то непонятной жестокостью любятъ судить и рядить о томъ, кто какъ переноситъ потерю близкихъ ему и дорогихъ существъ. Равнодушному зрителю, дѣйствительно, могло бы показаться, что сквайръ со смертью жены сдѣлался еще вспыльчивѣе и требовательнѣе прежняго. Въ сущности же -- смерть эта постигла его въ такое время, когда у него и безъ того было много заботъ, неудовольствій и горькихъ разочарованій. А ея болѣе не было, чтобъ цѣлительнымъ бальзамомъ нѣжныхъ словъ и кроткихъ увѣщаній залечивать раны наболѣвшаго сердца; не у кого было ему искать утѣшенія и совѣта. Весьма часто, самъ видя, какъ оскорбляло другихъ его крутое и рѣзкое обращеніе, онъ внутренно укорялъ себя за него и съ тоской готовъ былъ воскликнуть: "Пожалѣйте лучше меня, я такъ несчастливъ!" Замѣчая, какъ слуги начинаютъ его бояться, а старшій сынъ избѣгать, сквайръ и не думалъ порицать ихъ. Онъ зналъ, что становился домашнимъ тираномъ. Казалось, всѣ обстоятельства обратились противъ него; а онъ -- не имѣлъ достаточно силы, чтобы бороться съ ними. Какъ нарочно, все въ домѣ и въ имѣніи шло какъ нельзя хуже, и именно въ такое время, когда даже при полномъ спокойствіи и всевозможныхъ удобствахъ, онъ и то врядъ ли бы могъ кротко и спокойно переносить потерю своей жены. Онъ нуждался въ наличныхъ деньгахъ для того, чтобъ удовлетворить Осборновыхъ кредиторовъ; а тутъ, какъ на зло, урожай хлѣба былъ замѣчательно хорошъ и цѣна на зерно сильно понизилась. Сквайръ, когда женился, застраховалъ свою жизнь на значительную сумму денегъ, которая должна бы была достаться его женѣ, еслибъ та пережила его, и ея младшимъ дѣтямъ. Роджеръ одинъ теперь имѣлъ права на эту сумму, и сквайру очень не хотѣлось лишить его, переставъ вносить проценты. Не нравилось ему также и мысль о продажѣ даже самаго незначительнаго клочка земли, наслѣдованной имъ отъ отца. Правда, иногда ему приходило въ голову, что подобный шагъ, въ концѣ концовъ, оказался бы самымъ благоразумнымъ, такъ-какъ вырученныя деньги могли бы пойдти на осушку и приведеніе въ порядокъ остальной части имѣнія. Нѣсколько времени тому назадъ, разнесся слухъ, что правительство, за небольшіе проценты, предлагаетъ въ займы деньги -- для произведенія работъ по осушкѣ -- съ тѣмъ, чтобъ она совершилась въ означенный срокъ, по истеченіи котораго должна быть выплачена и вся сумма, полученная въ займы. Мистрисъ Гамлей уговорила мужа воспользоваться выгоднымъ предложеніемъ правительства. Но теперь, когда некому было ободрять его и съ интересомъ слѣдить за успѣхомъ дѣла, сквайръ самъ охладѣлъ къ нему. Его не занимало болѣе выѣзжать въ поле на чалой, коренастой своей лошадкѣ, наблюдать за движеніями работниковъ по болотистой, поросшей тростникомъ почвѣ и разговаривать съ ними на ихъ сильномъ, выразительномъ, простонародномъ нарѣчіи. А между тѣмъ, проценты правительству надлежало выплачивать безразлично: хорошо ли, дурно ли производились работы. Весной, при таяніи снѣговъ, въ крышѣ замка появилась течь и, по освидѣтельствованіи зданія, оказалось, что оно требуетъ значительныхъ поправокъ. Подозрительнаго вида люди, подосланные для осмотра имѣнія заимодавцами Осборна, неодобрительно отозвались о лѣсѣ. "Прекрасныя деревья" -- говорили они -- "толстыя, полувѣковыя, но, къ сожалѣнію, они начинаютъ гнить; за ними, безъ сомнѣнія, былъ дурной уходъ; ихъ не подстригали и не очищали... Развѣ при лѣсѣ не было никого, кто бы за нимъ наблюдалъ и оберегалъ его? Онъ далеко не соотвѣтствуетъ той цѣнности, какую ему придавалъ молодой мистеръ Гамлей". Замѣчанія эти доходили до ушей сквайра. Онъ любилъ деревья, подъ тѣнью которыхъ провелъ свое дѣтство, да и съ матеріальной точки зрѣнія онъ считалъ ихъ весьма драгоцѣнными и -- до сихъ поръ -- не встрѣчалъ ни въ комъ противорѣчія собственному мнѣнію. Слова цѣновщиковъ, совершенно естественно, задѣли его за живое, хотя онъ и дѣлалъ видъ, будто не вѣритъ имъ и старался убѣдить въ томъ самого себя. Но всѣ эти заботы и обманутыя надежды были ничто въ сравненіи съ негодованіемъ, какое возбуждалъ въ немъ Осборнъ. Извѣстное дѣло, что ничто такъ не разжигаетъ гнѣвъ, какъ оскорбленное чувство любви. Сквайръ вообразилъ себѣ, что Осборнъ и его совѣтники вели между собой дѣла, разсчитывая на его смерть. Мысль эта была ему невыносима -- она терзала его и до такой степени волновала, что онъ не рѣшался взглянуть ей прямо въ лицо, выяснить ее и добиться, на сколько она справедлива. Онъ предпочиталъ лучше весь отдаться печальнымъ мыслямъ о своей безполезности, о томъ, что онъ родился подъ несчастной звѣздой и портилъ все, къ чему ни прикасался. Но это ни чуть не развивало въ немъ смиренія -- нѣтъ, онъ во всемъ обвинялъ судьбу, думалъ, что Осборнъ замѣчаетъ и его неспособность и ошибки, и потому съ нетерпѣніемъ ожидаетъ его смерти. Мысли эти, внушенныя болѣзненно-настроеннымъ воображеніемъ, мгновенно разсѣялись бы, еслибъ онъ могъ повѣрить ихъ женѣ и -- даже въ томъ случаѣ, еслибъ онъ имѣлъ болѣе сношеній съ людьми, которыхъ могъ бы считать себѣ равными. Но, какъ мы уже говорили, недостатокъ образованія развилъ въ немъ ложный стыдъ, заставлявшій его избѣгать всѣхъ, занимавшихъ одинаковое съ нимъ положеніе въ свѣтѣ. Можетъ быть, это сознаніе собственнаго невѣжества отчасти заставляло его также недовѣрчиво смотрѣть и на сыновей -- на Роджера менѣе, чѣмъ на Осборна, хотя первый и оказался на дѣлѣ гораздо состоятельнѣе послѣдняго. Но Роджеръ былъ практичнѣе и проще; онъ принималъ участіе во всемъ, что занимало отца, и всегда съ интересомъ выслушивалъ его замѣчанія и наблюденія, сдѣланныя имъ въ теченіе дня въ лѣсу и въ поляхъ. Осборнъ, напротивъ, былъ слишкомъ утонченъ во вкусахъ, въ одеждѣ и разборчивъ въ рѣчахъ. Въ былое время, когда онъ ожидалъ, что сынъ его отличится въ Кембриджѣ, сквайръ всѣмъ этимъ гордился. Онъ смотрѣлъ на красоту и изящныя манеры Осборна, какъ на залогъ, еще болѣе обезпечивавшій осуществленіе его завѣтной мечты на счетъ блестящаго брака, которому надлежало возстановить во всемъ его прежнемъ величіи древній гамлейскій родъ. Но теперь, Осборнъ съ грѣхомъ пополамъ окончилъ курсъ наукъ; надежды отца были разбиты въ прахъ; утонченные вкусы молодого человѣка вовлекли его въ непредвидѣнные расходы (давая долгамъ Осборна самое невинное истолкованіе), и его изящество отнынѣ сдѣлалось для сквайра только источникомъ досады и раздраженія. Осборнъ, попрежнему, много читалъ и писалъ, и эти занятія представляли ему весьма мало предметовъ для разговора съ отцомъ, когда они встрѣчались за обѣдомъ или сходились по вечерамъ. Еслибъ Осборнъ могъ проводить болѣе времени на открытомъ воздухѣ, это было бы для обоихъ лучше, но, страдая близорукостью, онъ вообще мало интересовался занятіями и наблюденіями брата. Онъ имѣлъ мало знакомыхъ однихъ лѣтъ съ нимъ и одинаковаго положенія въ свѣтѣ. Страстно любя охоту, онъ въ настоящій сезонъ не могъ и ею вполнѣ пользоваться, потому что изъ двухъ охотничьихъ лошадей, которыя, до сихъ поръ, всегда бывали въ его полномъ распоряженіи, отецъ оставилъ ему только одну. Вообще, расходы на конюшнѣ были очень сокращены. Эта экономическая мѣра, болѣе прочихъ, отзывалась на удовольствіяхъ какъ сквайра, такъ и Осборна, и потому самому первый съ какой-то дикой радостью особенно на нее напиралъ. Старая, фамильная карета, купленная во время сравнительнаго благосостоянія, по смерти мистрисъ Гамлей болѣе не употреблялась; её отправили на покой въ сарай, гдѣ она вскорѣ покрылась паутиной и окончательно заржавѣла. Лучшая изъ пары ходившихъ въ упряжи лошадей была взята подъ одноколку, въ которой теперь разъѣзжалъ сквайръ, повторяя всѣмъ и каждому, что въ теченіе уже многихъ вѣковъ Гамлей изъ Вандея не доходили до такого упадка, чтобы не быть въ состояніи держать экипажа. Другая лошадь, на покоѣ, паслась по лугамъ, такъ-какъ за старостію не могла быть употреблена въ дѣло. Побѣдитель -- такъ звали эту лошадь -- радостно ржалъ и подходилъ къ рѣшеткѣ парка, всякія разъ, какъ тамъ появлялся сквайръ, который всегда приносилъ своему любимцу кусокъ хлѣба, сахара или яблоко. Не разъ обращался онъ къ безсловесному животному за сочувствіемъ, повѣрялъ ему свои печали и разсказывалъ, какъ все измѣнилось съ тѣхъ поръ, какъ они оба были во цвѣтѣ силъ и молодости. Онъ никогда не поощрялъ своихъ сыновей приглашать въ замокъ ихъ товарищей и друзей. Въ этомъ, безъ сомнѣнія, имъ отчасти руководилъ тотъ же ложный стыдъ, а отчасти и преувеличенное сознаніе недостаточности средствъ, отчего его хозяйственное устройство казалось ему непохожимъ на то, что школьные товарищи его сыновей привыкли видѣть у себя дома. Разъ, онъ даже счелъ нужнымъ объяснить это Осборну и Роджеру, когда тѣ были въ Регби.

-- Вы, школьники, говорилъ онъ: -- имѣете свой особенный взглядъ на вещи и смотрите на всѣхъ, непринадлежащихъ къ вашему обществу, какъ, напримѣръ, я смотрю на кроликовъ и на все, что не составляетъ красную дичь. Смѣйтесь, смѣйтесь, сколько хотите, тѣмъ не менѣе, это сущая правда. Не могу же я захотѣть, чтобъ ваши друзья поглядывали на меня искоса, на меня, чья родословная поспоритъ съ любой родословной въ королевствѣ, если не разобьетъ ее въ пухъ и прахъ. Нѣтъ, я никакъ не допущу, чтобъ кто-либо изъ посѣтителей замка съ презрѣніемъ взглянулъ на одного изъ Гамлеевъ гамлейскихъ, хотя бы тотъ не умѣлъ написать своего собственнаго имени, а изображалъ его просто крестомъ.

Изъ этого, конечно, слѣдовало то, что и сыновья его не должны были посѣщать молодыхъ людей, которыхъ сквайръ не хотѣлъ принимать у себя. Напрасно мистрисъ Гамлей старалась всей силой своего вліянія преодолѣть это предубѣжденіе своего мужа: онъ не сдавался ни на какіе доводы и не отступалъ отъ однажды принятой рѣшимости. Смотря на себя съ точки зрѣнія главы древнѣйшей фамиліи въ трехъ графствахъ, онъ не зналъ мѣры своей гордости. Съ другой стороны, доведенное до какой-то болѣзненной чуткости сознаніе недостаточности собственнаго образованія побуждало его слишкомъ тщательно избѣгать общества себѣ равныхъ и доставляло ему слишкомъ много страданія, чтобы единственнымъ его источникомъ могло быть смиреніе.

Вотъ, для примѣра, одна изъ ежедневно повторявшихся сценъ и ясно обрисовывающая отношенія, установившіяся между сквайромъ и его старшимъ сыномъ, которые находились, если не въ открытой враждѣ, то въ какомъ-то пассивномъ отчужденіи одинъ отъ другого.

Былъ мартъ мѣсяцъ, первый, наступившій послѣ смерти мистрисъ Гамлей. Роджеръ еще не возвращался изъ Кембриджа. Осборнъ только-что пріѣхалъ домой изъ путешествія, въ которомъ, но обыкновенію, никому не далъ отчета. Сквайръ полагалъ, что онъ былъ или въ Кембриджѣ, у брата, или въ Лондонѣ. Ему очень хотѣлось знать въ точности, гдѣ провелъ это время его сынъ, что онъ дѣлалъ и видѣлъ, съ кѣмъ встрѣчался? Разсказъ о всемъ этомъ былъ бы ему пріятенъ уже и потому, что отвлекъ бы его нѣсколько отъ мысли о домашней неурядицѣ и тяготѣвшихъ на немъ заботахъ. Но онъ изъ гордости не хотѣлъ дѣлать вопросовъ; а Осборнъ, съ своей стороны, ни слова не говорилъ о путешествіи. Молчаніе его все болѣе и болѣе усиливало внутреннее недовольство сквайра. Дня два спустя, послѣ возвращенія Осборна, онъ вернулся домой особенно не въ духѣ и разстроенный. Было шесть часовъ, и онъ быстро прошелъ въ свою комнату въ первомъ этажѣ, вымылъ руки и поспѣшилъ въ гостиную, какъ-бы сознавая, что опоздалъ и заставилъ себя ждать къ обѣду. Но гостиная была пуста. Онъ взглянулъ на часы и принялся грѣть руки у камина. Огонь плохо горѣлъ: во весь день никто не позаботился хорошенько развести его, и теперь сырыя дрова вмѣсто того, чтобъ ярко пылать и нагрѣвать комнату, едва тлѣлись и трещали, наполняя гостиную не тепломъ, а дымомъ. Часы стояли: никто въ этотъ день не вздумалъ завести ихъ, но, судя по карманнымъ часамъ сквайра, обѣденное время уже прошло. Старый дворецкій сунулся-было въ двери, но, увидя сквайра одного, поспѣшилъ скрыться, намѣреваясь еще подождать съ обѣдомъ, до прихода Осборна. Онъ надѣялся, что маневръ его останется незамѣченнымъ, но сквайръ поймалъ его на дѣлѣ.

-- Отчего не подаютъ обѣдать? спросилъ онъ рѣзко: -- уже десять минутъ седьмого. И къ чему вы жжете такія дурныя дрова: съ ними нѣтъ возможности согрѣться.

-- Я думалъ, сэръ, что Томасъ...

-- Не говорите мнѣ о Томасѣ. Пусть подаютъ обѣдать.

Прошло еще пять минутъ. Голодный сквайръ провелъ ихъ самымъ нетерпѣливымъ образомъ, Онъ яростно колотилъ щипцами по полѣньямъ, расправлялъ свѣтильни свѣчей, которыя, казалось ему, плохо освѣщали большую, холодную комнату, и наконецъ, сердито набросился на Томаса, явившагося растопить каминъ. Между тѣмъ, въ гостиную вошелъ Осборнъ, въ полномъ вечернемъ костюмѣ. Онъ всегда медленно двигался, и это обыкновенно раздражало сквайра. На этотъ разъ, видъ изящно-одѣтаго сына возбудилъ въ немъ особенно непріятное ощущеніе, когда онъ сравнилъ его костюмъ съ своимъ чернымъ, потертымъ сюртукомъ, сѣрыми панталонами, бумажнымъ, клѣтчатымъ галстухомъ и грязными сапогами. Онъ счелъ это за жеманство со стороны Осборна и у него готово было вырваться рѣзкое замѣчаніе, когда дворецкій, поджидавшій внизу молодого мистера Гамлея, безъ котораго не рѣшался подавать обѣдъ, вошелъ въ комнату и объявилъ, что кушанье на столѣ.

-- Неужели ужь шесть часовъ? спросилъ Осборнъ, вытаскивая изъ жилета свои маленькіе, красивые часики. Онъ и не подозрѣвалъ, что надъ нимъ готова была разразиться гроза.

-- Шесть часовъ!... Ужь болѣе четверти седьмого, проворчалъ его отецъ.

-- Ваши часы, должно быть, невѣрны, сэръ. Я всего два дня тому назадъ, какъ повѣрялъ свои съ казарменными.

Усумниться въ вѣрности старинныхъ, луковицо-образныхъ часовъ сквайра было настоящимъ оскорбленіемъ, которое нельзя было пропустить даромъ. Они достались ему отъ отца и по нимъ, обыкновенно, ставились всѣ часы въ домѣ, на конюшнѣ и въ кухнѣ, а въ былое время такъ даже повѣрялись и церковные гамлейскіе часы. И неужто теперь, въ почтенной старости, имъ суждено понести пораженіе отъ игрушечныхъ, французскихъ часиковъ, которые всѣ помѣщались въ жилетномъ карманѣ, вмѣсто того, чтобъ при случаѣ быть съ трудомъ вытаскиваемыми изъ-за широкаго пояса. Нѣтъ, это невозможно, хотя бы за французскую игрушку стояли всевозможныя казармы съ ихъ полками. Бѣдный Осборнъ! Ему слѣдовало бы знать, какъ глубоко уязвилъ онъ отца, выразивъ сомнѣніе насчетъ его часовъ.

-- Мои часы, сэръ, сказалъ сквайръ сурово: -- похожи на меня. Они просты, некрасивы, но вѣрны. Во всякомъ случаѣ, въ моемъ домѣ время распредѣляется по нимъ.

-- Прошу извинить меня, сэръ, возразилъ Осборнъ, искренно желая не нарушать мира: -- мои часы поставлены по лондонскимъ, и я не зналъ, что вы меня ждете, иначе -- одѣлся бы гораздо скорѣе.

-- Такъ слѣдовало бы, по крайней-мѣрѣ, отвѣчалъ сквайръ, насмѣшливо оглядывая сына съ головы до ногъ:-- въ молодые мои годы, я постыдился бы проводить передъ зеркаломъ такъ же много времени, какъ какая-нибудь кокетка. Конечно, я не прочь былъ пріодѣться, отправляясь на балъ и въ общество дамъ, но никакъ не позволилъ бы себѣ, ради собственнаго удовольствія, вертѣться передъ зеркаломъ, какъ кукла, и гримасничать.

Осборнъ сильно покраснѣлъ. Колкое замѣчаніе на счетъ небрежной одежды отца готово было сорваться у него съ языка, но онъ во время удержался и только сказалъ, понизивъ голосъ:

-- Матушка любила, чтобъ мы одѣвались къ обѣду. Я привыкъ это дѣлать изъ угожденія ей и теперь не хочу отставать отъ однажды принятой привычки. Осборнъ, дѣйствительно, съ какимъ-то особеннымъ уваженіемъ, исполненнымъ благоговѣйнаго чувства къ ея памяти, придерживался всѣхъ обычаевъ и постановленій, когда либо введенныхъ мистрисъ Гамлей въ ихъ семейную жизнь и домашнюю обстановку. Но упрекъ, который, по мнѣнію сквайра, заключался въ словахъ сына, вывелъ его изъ себя.

-- Я тоже стараюсь не отступать отъ того, что она любила, только дѣлаю это въ болѣе важныхъ вещахъ. Я при жизни ея уважалъ всѣ ея желанія и теперь продолжаю поступать сообразно съ ними.

-- Я никогда не говорилъ противнаго, защищался Осборнъ, изумленный гнѣвными словами и запальчивымъ тономъ отца.

-- Если вы не говорили этого, то, все равно, думали, сэръ. Я это видѣлъ по вашимъ глазамъ и по взгляду, который вы бросили на мое утреннее одѣяніе. Во всякомъ случаѣ, я при жизни моей жены никогда не поступалъ вопреки ея желаніямъ. Еслибъ, она захотѣла, я, не прекословя, снова сѣлъ бы за азбуку и изъ одной боязни опечалить ее не сталъ бы тратить время на игру и лѣность. Тогда какъ нѣкоторые молодые люди, уже давно вышедшіе изъ дѣтства...

Сквайръ буквально задыхался; но если голосъ пересталъ ему повиноваться, за то гнѣвъ его насколько не уменьшался.

-- Я не позволю вамъ, съ трудомъ проговорилъ онъ наконецъ:-- бросать мнѣ въ лицо упреки и напоминать мнѣ о желаніяхъ вашей матери. И вы осмѣливаетесь на это, вы, который почти разбили ей сердце!

Осборну очень хотѣлось уйдти прочь и, еслибъ онъ повиновался своему влеченію, можетъ быть, дѣла приняли бы лучшій оборотъ. Это могло бы вызвать отца на объясненіе съ нимъ и въ заключеніе привести обоихъ къ примиренію. Но онъ полагалъ, что дѣлаетъ хорошо, оставаясь неподвижно сидѣть съ самымъ безстрастнымъ видомъ. Это наружное равнодушіе, казалось, еще болѣе раздражало сквайра, который продолжалъ ворчать и горячиться, пока Осборнъ, выведенный изъ терпѣнія, не сказалъ очень спокойно, но съ невыразимой горечью въ тонѣ:

-- Мое присутствіе только раздражаетъ васъ, сэръ, а для меня пребываніе въ родительскомъ домѣ утратило всякую прелесть съ тѣхъ поръ, какъ въ немъ начали придираться ко мнѣ за каждую мелочь и обращаться со мной, какъ съ малымъ ребёнкомъ. Дайте мнѣ возможность вступить въ какую либо профессію: этого въ правѣ у васъ просить вашъ старшій сынъ, и я оставлю этотъ домъ, гдѣ вамъ болѣе не будутъ колоть глаза, ни моя одежда, ни отсутствіе во мнѣ точности.

-- Вы обращаетесь ко мнѣ съ вашимъ требованіемъ, какъ въ былое время нѣкій извѣстный сынъ, пожелавшій получить отъ отца своего часть имѣнія. Но то, какъ онъ распорядился съ своими деньгами, не слишкомъ поощряетъ меня... Но сквайръ вспомнилъ, какъ мало могъ онъ дать своему сыну и остановился.

Осборнъ сказалъ:

-- Я готовъ заработывать свой хлѣбъ; но вступленіе въ какую либо профессію требуетъ денегъ, а у меня ихъ нѣтъ.

-- И у меня тоже, рѣзко возразилъ сквайръ.

-- Что же дѣлать въ такомъ случаѣ? спросилъ Осборнъ, только на половину вѣря словамъ отца.

-- Вы должны привыкнуть къ домашней жизни и не предпринимать безпрестанно дорогихъ путешествій; затѣмъ вамъ слѣдуетъ сократить ваши издержки на туалетъ. Я не прошу васъ помогать мнѣ въ управленіи имѣніемъ: вы для этого слишкомъ важный баринъ; но если вы не можете заработывать деньги, то и не должны тратить ихъ.

-- Повторяю вамъ, я готовъ работать! гнѣвно воскликнулъ Осборнъ, наконецъ, потерявъ терпѣніе.-- Но какъ мнѣ это сдѣлать? Право, вы очень неблагоразумны, сэръ.

-- Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ сквайръ, становясь хладнокровнѣе, по мѣрѣ того, какъ Осборнъ горячился.-- Да я и не имѣю ни малѣйшей претензіи на благоразуміе. Люди, которые поставлены въ необходимость платить за сыновей деньги, которыхъ они не имѣютъ, ни въ какомъ случаѣ не могутъ быть названы благоразумными. Но есть двѣ вещи, сэръ, которыя вы сдѣлали, и которыя меня сводятъ съума, когда я о нихъ думаю. Первое -- это то, что вы оказались совершенной невѣждой, тогда какъ мать ваша возлагала на васъ такія блестящія надежды, и когда вамъ стоило только захотѣть, чтобъ осчастливить ее. О второмъ же я лучше не стану и говорить.

-- Скажите, скажите, что это такое, сэръ, проговорилъ Осборнъ въ ужасѣ, при мысли, что отецъ узналъ тайну его брака; но сквайръ думалъ о заимодавцахъ, которые разсчитывали, какъ скоро Осборнъ вступитъ во владѣніе помѣстьемъ.

-- Нѣтъ! отвѣчалъ онъ.-- Я знаю то, что знаю, и не намѣренъ говорить, какъ это до меня дошло. Скажу только одно: ваши друзья столько же смыслятъ въ хорошемъ лѣсѣ, сколько вы или я допускаемъ возможность заработать вашимъ трудомъ хоть пятифунтовый билетъ, даже еслибы вы умирали съ голоду. А вотъ Роджеръ, о которомъ мы всѣ такъ мало думали, тотъ далеко пойдетъ и, право слово, сдѣлается епископомъ, канцлеромъ или чѣмъ нибудь въ этомъ родѣ, прежде нежели мы догадаемся, что онъ уменъ. Не знаю, что заставляетъ меня говорить такимъ образомъ мы, мы, сказалъ онъ, и голосъ его внезапно порвался.-- Отнынѣ я только я, навѣки я, а не мы, и пора мнѣ къ этому привыкнуть.

Онъ быстро всталъ, причемъ уронилъ стулъ и, не останавливаясь, чтобы поднять его, вышелъ изъ комнаты. Осборнъ сидѣлъ, понуря голову; шумъ падающаго стула заставилъ его взглянуть въ ту сторону, откуда онъ раздался. Не менѣе быстро сквайра вскочилъ онъ съ мѣста и послѣдовалъ за отцомъ, который, однако, прежде, чѣмъ сынъ успѣлъ догнать его, скрылся въ кабинетѣ и заперъ двери на ключъ.

Осборнъ возвратился въ столовую, глубоко опечаленный. Обыкновенно, всякое малѣйшее отступленіе отъ принятаго порядка непремѣнно останавливало на себѣ его вниманіе. Такъ и теперь, онъ замѣтилъ опрокинутый стулъ, поднялъ его и поставилъ на мѣсто у стола; затѣмъ онъ позаботился о томъ, чтобы привести въ безпорядокъ кушанья, которыя оставались нетронутыми; а потомъ уже позвонилъ Робинзона. Когда послѣдній явился въ сопровожденія Томаса, Осборнъ счелъ нужнымъ объявить, что отецъ его нездоровъ, и потому удалился въ кабинетъ; самъ онъ отказывался отъ десерта, и только просилъ подать ему чашку кофе въ гостиную. Старый дворецкій, выславъ изъ комнаты Томаса, тихо сказалъ Осборну:

-- Я еще до обѣда, мистеръ Осборнъ, замѣтилъ, что барину не по себѣ, и счелъ долгомъ за него извиниться, да, сэръ, я извинился за него! Онъ вдругъ самъ отдалъ приказаніе Томасу объ огнѣ, а это, сэръ, можетъ быть объяснено развѣ только болѣзнью, которой, конечно, я всегда расположенъ многое спускать и прощать.

-- Почему же мой отецъ не могъ самъ отдать приказаніе Томасу? спросилъ Осборнъ.-- Онъ, можетъ быть, говорилъ съ нимъ сердито?-- но это, дѣйствительно, потому, что онъ нездоровъ.

-- Нѣтъ, мистеръ Осборнъ, это не то. Я самъ вспыльчивъ и часто сержусь, хотя и пользуюсь прекраснымъ здоровьемъ. Къ тому же, гнѣвъ -- хорошая вещь для Томаса, и онъ нуждается въ упрекахъ, только слѣдуетъ, чтобъ они ему дѣлались настоящимъ человѣкомъ, то-есть много, мистеръ Осборнъ. Я знаю свое мѣсто, сэръ, свои права и обязанности не хуже любого дворецкаго въ королевствѣ. Бранить Томаса слѣдуетъ мнѣ, а не барину. Барину только надлежало мнѣ сказать: "Робинзонъ, отдайте приказаніе Томасу, чтобъ огонь не тухъ въ каминѣ", а ужь я распорядился бы посвоему, я не спустилъ бы его небрежности. Теперь же, мнѣ пришлось извиняться передъ нимъ за барина и все сложить на его нравственное разстройство и тѣлесное нездоровье. И только убѣжденіе въ томъ, что баринъ, дѣйствительно, боленъ, удерживаетъ меня на мѣстѣ. При болѣе счастливыхъ обстоятельствахъ -- я не задумался бы отойти.

-- Право, Робинзонъ, все это чистый вздоръ, возразилъ Осборнъ, утомленный длинной рѣчью дворецкаго, которую онъ слышалъ только на половину!-- Не все ли равно, кому отецъ сказалъ объ огнѣ: вамъ, или Томасу? Принесите мнѣ кофе въ гостиную и не трудитесь болѣе выговаривать Томасу.

Робинзонъ ушелъ оскорбленный тѣмъ, что его обиду назвали вздоромъ. Въ промежуткахъ между упреками, которыми онъ преслѣдовалъ Томаса, дворецкій не переставалъ ворчать: "Нечего сказать, многое измѣнилось со смерти госпожи. Не мудрено, если баринъ такъ печалится, когда и я даже глубоко о ней скорблю. Она была дама, которая понимала значеніе и цѣну званія дворецкаго; она знала, что и какъ можетъ оскорбить его. Она никогда не назвала бы всего этого вздоромъ -- нѣтъ никогда, ни она, ни мистеръ Роджеръ. Онъ веселый молодой джентльменъ и ужь черезчуръ любитъ наполнять домъ всякой грязью и дрянью, но за то у него всегда найдется ласковое слово для человѣка, который чувствуетъ себя обиженнымъ. Онъ развеселилъ бы сквайра и помѣшалъ ему быть такимъ сердитымъ и капризнымъ. Очень желалъ бы я, чтобъ мистеръ Роджеръ поскорѣй вернулся домой!"

Бѣдный сквайръ, между тѣмъ, заперся одинъ въ своемъ холодномъ, неуютномъ кабинетѣ, гдѣ съ каждымъ днемъ привыкалъ проводить все болѣе и болѣе времени. Печаль томила его и онъ думалъ, думалъ о своемъ безвыходномъ положеніи, пока у него не помутилось въ головѣ. Онъ сидѣлъ за расходною книгой, стараясь привести въ порядокъ счеты; но всякій разъ, какъ онъ съизнова начиналъ подводить итогъ, непремѣнно выходила разница съ предъидущимъ. Старикъ готовъ былъ плакать, какъ дитя надъ ариѳметической задачей; ему было и больно и досадно, и онъ, наконецъ, съ шумомъ закрылъ и отодвинулъ отъ себя раскрытую книгу.

-- Я становлюсь старъ, сказалъ онъ:-- и голова моя не такъ свѣжа, какъ въ былое время. Горе отуманило ее. Я и никогда не могъ похвастаться ею, но голубушка моя была высокаго о мнѣ мнѣнія. Она никогда и неподумала бы назвать меня дуракомъ, а между тѣмъ, я совершенный дуракъ. Осборну слѣдовало бы помочь мнѣ. Не мало денегъ потрачено на его ученье! Но, вмѣсто того, онъ является расфранченный, ни мало не заботясь, изъ какихъ денегъ я выплачу его долги. Жаль, что я не посовѣтовалъ ему заработывать свой хлѣбъ въ качествѣ танцовальнаго учителя, продолжалъ сквайръ, грустно улыбаясь своему собственному остроумію.-- Съ виду, по крайней мѣрѣ, онъ настоящій танцоръ. А куда онъ дѣвалъ столько денегъ -- одному Богу извѣстно. Можетъ быть, современемъ, и Роджеръ явится съ толпой кредиторовъ по пятамъ. Нѣтъ, нѣтъ, Роджеръ не такъ остеръ, можетъ быть: онъ мѣшковатъ, но добръ и на него можно положиться. Нѣтъ, Роджеръ добрый малый и какъ бы я хотѣлъ, чтобъ онъ былъ здѣсь! Онъ хоть и не старшій сынъ, а интересуется имѣніемъ и помогъ бы мнѣ свести эти несчастные счеты. Ахъ, еслибъ Роджеръ былъ дома!