Осборнъ Гамлей обдумываетъ свое положеніе.
Осборнъ въ одиночествѣ пилъ принесенную ему въ гостиную чашку кофе. Онъ тоже, п о своему, былъ несчастливъ, когда, стоя у камина, дѣлалъ обзоръ печальнымъ обстоятельствамъ, въ которыхъ находился. Ему не было вполнѣ извѣстно, до какой степени его отецъ терпѣлъ недостатокъ въ наличныхъ деньгахъ. Сквайръ никогда не говорилъ съ нимъ объ этомъ спокойно, и сынъ, совершенно естественно, большую часть его рѣчей, нерѣдко противорѣчившихъ однѣ другимъ, во всегда основанныхъ на истинѣ, считалъ гнѣвными преувеличеніями. Конечно, молодому человѣку, въ положеніи и лѣтахъ Осборна, тяжело было переносить лишенія, за неимѣніемъ часто пятифунтового билета. Обильный Гамлейскій столъ всегда преимущественно снабжался ирипасами съ имѣнія, и потому съ этой стороны не было замѣтно никакого упадка или измѣненія. Пока Осборнъ оставался дома, онъ имѣлъ все необходимое; но у него была жена, которую онъ постоянно стремился видѣть, а этого можно было достигнуть только посредствомъ путешествій. Къ тому же надо было содержать ее, бѣдняжку, а денегъ не имѣлось ни на путешествія, ни на удовлетвореніе скромныхъ нуждъ Эме. Вотъ что въ настоящую минуту болѣе всего терзало Осборна. Въ бытность свою въ университетѣ, онъ, въ качествѣ Гамлейскаго наслѣдника, получалъ на свое содержаніе триста фунтовъ въ годъ, тогда какъ Роджеръ долженъ былъ довольствоваться одной сотней меньше. Ежегодное выплачиваніе этихъ суммъ стоило сквайру всегда большихъ хлопотъ, но онъ смотрѣлъ на это только какъ на временное затрудненіе. Отъ Осборна ожидали такъ многаго: онъ отличится въ наукахъ, получитъ высокую ученую степень, женится на знатной, богатой наслѣдницѣ, станетъ жить въ замкѣ и помогать отцу въ управленіи имѣніемъ, которое современемъ будетъ принадлежать ему. Роджера прочили въ духовное званіе, находя, что со своимъ спокойнымъ, ровнымъ, но твердымъ характеромъ, онъ какъ-бы нарочно созданъ для церкви. Когда же молодой человѣкъ объявилъ, что предпочитаетъ болѣе дѣятельную жизнь, его никто не стѣснялъ: онъ могъ идти по любой дорогѣ. Роджеръ былъ практиченъ и склоненъ ко всѣмъ занятіямъ, отъ которыхъ Осборна отвращали его изысканный вкусъ и псевдо-геніальныя способности. Счастіе его, что онъ былъ старшій сынъ: онъ никогда не съумѣлъ бы проложить себѣ дороги въ жизни, а о выборѣ професіи и думать было нечего. И вотъ теперь Осборнъ жилъ дома, всей душой стремясь въ иное мѣсто. Содержаніе ему болѣе не полагалось; впрочемъ, и въ послѣдніе два года аккуратнымъ выплачиваніемъ его, онъ былъ обязанъ единственно стараніямъ матери. Теперь о прекращеніи его ни слова не было сказано между отцомъ и сыномъ, которые избѣгали касаться денежнаго вопроса, какъ больнаго мѣста. Время отъ времени сквайръ давалъ ему что-то въ родѣ десятифунтового билета; но эти милости всегда сопровождались глухимъ ворчаніемъ, да и промежутки между ними бывали такъ неопредѣленны, что Осборнъ никогда не могъ съ точностью на нихъ разсчитывать.
"Чѣмъ я могу обезпечить себѣ ежегодный доходъ?" думалъ онъ, стоя у пылающаго камина съ недопитымъ кофе въ чашкѣ изъ стариннаго, дорогого фарфора и изящно одѣтый по послѣдней модѣ. Кому бы, при видѣ этого красиваго юноши посреди исполненной удобствъ, если не роскоши -- обстановки, могло прійдти на умъ, что онъ занятъ разрѣшеніемъ подобнаго рода задачи? Но такъ было на дѣлѣ. "Чѣмъ я могу себѣ обезпечить ежегодный доходъ? Вещи не могутъ долѣе оставаться въ томъ положеніи, въ какомъ онѣ теперь находятся. Но мнѣ понадобится содержаніе еще на два, на три года, даже если я и рѣшусь поступить въ Темпль или въ Линкольнс-Инъ. Съ офицерскимъ жалованьемъ нѣтъ возможности существовать въ арміи, да къ тому же я ненавижу военное ремесло. Въ сущности, нѣтъ хорошихъ професій, и я не знаю ни одной, членомъ которой я добровольно согласился бы сдѣлаться. Можетъ быть, я болѣе всего способенъ къ духовному званію; но я не могу себѣ представить необходимости каждую недѣлю писать проповѣди, имѣете вы что нибудь сказать или нѣтъ. Кромѣ того, я былъ бы осужденъ на постоянныя сношенія съ людьми гораздо ниже меня по образованію и съ грубыми, неразвитыми вкусами. А между тѣмъ бѣдная Эме нуждается въ деньгахъ! У меня сердце сжимается, когда я сравниваю нашъ здѣшній обильный столъ, обремененный различными мясами и сластями, съ бѣднымъ обѣдомъ Эме, состоящимъ всего изъ двухъ кусочковъ баранины. А что сказалъ бы отецъ, еслибъ узналъ, что я женатъ на француженкѣ? Въ настоящемъ своемъ настроеніи духа, онъ постарался бы лишить меня наслѣдства и, пожалуй, заговорилъ бы о ней въ тонѣ, котораго я никакъ не могъ бы допустить. Да еще католичка, вдобавокъ! Но, будь что будетъ, я не раскаяваюсь и готовъ былъ бы и теперь сдѣлать то же. Еслибъ матушка въ то время была здорова -- еслибъ она выслушала мой разсказъ и увидала Эме! Теперь же я долженъ держать все въ тайнѣ -- но откуда взять денегъ? Откуда взять денегъ?"
Тутъ онъ вспомнилъ о своихъ стихотвореніяхъ, и ему пришло на умъ, нельзя ли продать ихъ и, такимъ образомъ, извлечь изъ нихъ пользу. Вопреки примѣру Мильтона, онъ надѣялся на успѣхъ и пошелъ въ свою комнату за рукописью. Возвратясь, онъ сѣлъ у огня и принялся за чтеніе, стараясь взглянуть на свои произведенія чисто-критическимъ взглядомъ и по возможности забыть, что онъ ихъ авторъ. Манера его и тонъ сочиненій измѣнились съ тѣхъ поръ, какъ онъ писалъ стихотворенія въ духѣ мистрисъ Гименсъ. Талантъ его былъ преимущественно подражательный и въ послѣднее время онъ увлекся примѣромъ одного поэта, прославившагося своими популярными сонетами. Онъ медленно переворачивалъ листы тетради, каждая страница которой была, такъ-сказать, отраженіемъ его жизни. Вотъ названіе стихотвореній въ ихъ хронологическомъ порядкѣ:
"Эме, гуляющая съ ребёнкомъ".
"Эме, ноющая за работой".
"Эме отворачивается отъ меня, когда я говорю ей о любви"*
"Признаніе Эме".
"Отчаяніе Эме".
"Далекая страна, гдѣ живетъ моя Эме".
"Обручальное кольцо".
"Жена".
Дойдя до заглавія этого послѣдняго сонета, Осборнъ выронилъ изъ рукъ тетрадь и погрузился въ размышленіе. "Жена". Да, жена, француженка, католичка, которая, можно почти сказать, была въ услуженіи. А отецъ его съ такимъ унорствомъ ненавидѣлъ французовъ и въ массѣ, и какъ отдѣльныхъ личностей! Въ массѣ онъ считалъ ихъ за толпу негодяевъ, убившихъ своего короля и совершившихъ несчетное число злодѣяній и кровавыхъ дѣлъ. Отдѣльныя же охъ личности представлялись ему не иначе, какъ въ видѣ каррикатурныхъ изображеній, лѣтъ за двадцать-пять передъ тѣмъ появлявшихся на листкахъ "Boney" и "Johnny Crapaud", когда сквайръ былъ молодъ и способенъ принимать впечатлѣнія. Что касается до мнѣнія сквайра о религіи, въ которой была воспитана мистрисъ Осборнъ Гамлей, то, чтобъ вполнѣ ознакомиться съ нимъ, достаточно будетъ упомянуть о томъ, съ какимъ негодованіемъ большинство англичанъ незадолго передъ тѣмъ встрѣтило предложеніе нѣкоторыхъ политико-экономистовъ объ уравненіи правъ католиковъ съ протестантами. Осборнъ зналъ, что одинъ намекъ на что либо подобное производилъ на сквайра дѣйствіе краснаго сукна на быка.
Но, имѣй Эме несказанное и ни съ чѣмъ несравнимое счастіе родиться отъ англійскихъ родителей, въ самомъ сердцѣ Англіи -- въ Варвикширѣ, напримѣръ; не знай она ничего о католическихъ священникахъ, обѣдняхъ, объ исповѣди и о панѣ; будь она рождена, окрещена и воспитана въ лонѣ англиканской церкви, въ полномъ невѣденіи диссидентскихъ митинговъ и папистскихъ капелъ -- то и тогда врядъ-ли бы можно было ожидать чего добраго отъ того несомнѣннаго факта, что она была чѣмъ-то въ родѣ няньки, получала четыре раза въ годъ жалованье съ извѣстной порціей сахара и чаю, и могла быть всегда по произволу отставлена отъ мѣста. Ужь одно это нанесло бы сквайру жестокій ударъ, отъ котораго онъ врядъ-ли бы когда нибудь оправился.
"Еслибъ онъ только видѣлъ ее!" думалъ Осборнъ. "Да; но въ такомъ случаѣ онъ, конечно, услышалъ бы ея ломанный англійскій языкъ, дорогой для мужа, которому на немъ впервые были сказаны слова любви, но едва-ли пріятный для слуха сквайра, славившагося своей ненавистью ко всему французскому. А какой кроткой, нѣжной, любящей дочерью была бы она для отца! Она скорѣе всякой другой могла бы занять и наполнить опустѣвшее мѣсто въ нашемъ домѣ. Но онъ этого не захочетъ, не донуститъ и ей никогда не представится случай выказать себя. А что, если я напечатаю эти сонеты, перемѣнивъ въ нихъ только имя Эме на Люси! Они могутъ понравиться; ихъ похвалятъ въ "Blackwoode Magazin" или въ "Quarterly Rewiew"; въ публикѣ поднимется говоръ; всѣ захотятъ узнать имя автора. Тогда я откроюсь отцу; онъ спроситъ: кто такая эта Люси, и я ему все, все скажу! Еслибы... о, какъ я ненавижу эти если! Вся моя жизнь была основана на когда и еслибы. Сначала твердили: "Когда Осборнъ получитъ ученую степень"; потомъ стали говорить: "еслибы Осборнъ..." пока совсѣмъ не замолчали. Я самъ утѣшалъ Эме: "Когда матушка васъ увидитъ..."; теперь повторяю себѣ: "еслибъ отецъ ее увидѣлъ", и это безъ всякой надежды на осуществленіе чего либо подобнаго"! И въ мечтахъ такого рода прошелъ для Осборна вечеръ. Въ заключеніе онъ окончательно рѣшился попытать счастія и послать свои произведенія какому нибудь издателю. Онъ ожидалъ отъ нихъ чудесъ, надѣясь, вопервыхъ, получить за нихъ деньги, а вовторыхъ, посредствомъ нихъ примириться съ отцомъ.
Лишь только Роджеръ явился въ Гамлей, Осборнъ тотчасъ же повѣрилъ ему свои планы и надежды. Онъ вообще никогда ничего не могъ долго скрывать отъ Роджера. Одной изъ особенностей его слабаго характера и было именно то, что онъ всегда искалъ съ кѣмъ нибудь подѣлиться своими мыслями и чувствованіями и получить въ замѣнъ какъ можно болѣе сочувствія. Но мнѣнія Роджера, несмотря на это, не имѣли ни малѣйшаго вліянія на поступки Осборна, что Роджеръ какъ нельзя лучше зналъ. И потому, когда въ настоящемъ случаѣ Осборнъ встрѣтилъ его словами: "Братъ, мнѣ нужно съ тобой посовѣтоваться объ одномъ дѣлѣ", Роджеръ отвѣчалъ:
-- Не помню, кто мнѣ говорилъ, что герцогъ Веллингтонъ всегда воздерживался давать совѣты, когда не былъ увѣренъ, что имъ съ точностью послѣдуютъ. Я не въ состояніи этого дѣлать; но, братъ, ты самъ знаешь, что мои совѣты никогда тобою не принимаются.
-- Да, я не всегда имъ слѣдую, я это знаю. Они иногда не сходятся съ моими собственными мнѣніями. Ты теперь, конечно, думаешь о тайнѣ, которую я дѣлаю изъ моего брака, но ты упускаешь изъ виду кое-какія соображенія. Тебѣ извѣстно, какъ охотно я открылъ бы все, еслибъ не весь этотъ шумъ, поднятый изъ-за моихъ долговъ, а тамъ вскорѣ заболѣла и умерла матушка. А теперь, ты не знаешь, до какой степени измѣнился отецъ, какой онъ сдѣлался раздражительный! Поживи здѣсь съ недѣльку, и ты увидишь! Робинзонъ, Морганъ и всѣ остальные это знаютъ но опыту, но никто такъ, какъ я.
-- Бѣдный отецъ! сказалъ Рожеръ.-- Онъ ужасно постарѣлъ, весь сморщился и лицо его потеряло свой прежній здоровый румянецъ.
-- Немудрено: онъ теперь на половину менѣе бываетъ на открытомъ воздухѣ. Онъ велѣлъ прекратить всѣ работы, которыя въ былое время такъ занимали его, а съ тѣхъ поръ, какъ чалая лошадь споткнулась и чуть не сбросила его, онъ не хочетъ ни болѣе ѣздить на ней, ни продать ее, что было бы самое лучшее. И вотъ теперь у насъ двѣ старыя лошади, которыя ѣдятъ, ничего не дѣлая, а отецъ, между тѣмъ, то и дѣло жалуется на недостатокъ въ деньгахъ. Вотъ именно объ этомъ-то я и хотѣлъ съ тобой поговорить. Мнѣ до зарѣзу нужны деньги, и вотъ я рѣшился собрать свои стихотворенія, сдѣлать имъ строгій, критическій обзоръ, выбрать изъ нихъ лучшія и напечатать ихъ. Какъ ты думаешь, согласится Дейтонъ взять на себя ихъ изданіе? Ты пользуешься извѣстностью въ Кембриджѣ и потому, я полагаю, ихъ охотнѣе примутъ изъ твоихъ рукъ, чѣмъ изъ всякихъ другихъ.
-- Все, что я могу сдѣлать, отвѣчалъ Роджеръ:-- это попробовать, но, я боюсь, тебѣ за нихъ немного дадутъ.
-- Я и не ожидаю многаго. Я начинаю, и мнѣ еще предстоитъ составить себѣ имя. Одна сотня удовлетворила бы меня: я съ ней могъ бы что-либо предпринять, на что-либо рѣшиться. Я сталъ бы тогда готовиться въ адвокаты, а пока жилъ бы самъ и содержалъ Эме литературными трудами. А наконецъ, въ самомъ худшемъ случаѣ, сто фунтовъ дали бы мнѣ возможность отправиться въ Австралію.
-- Въ Австралію! Богъ съ тобой, Осборнъ! Да что сталъ бы ты тамъ дѣлать? И ты рѣшился бы покинуть отца? Если дѣйствительно таково твое намѣреніе, то я отъ всего сердца надѣюсь, что ты никогда не будешь имѣть въ рукахъ ста фунтовъ. Это окончательно убило бы сквайра.
-- Въ былое время, можетъ быть, угрюмо отвѣчалъ Осборнъ:-- но не теперь. Онъ неблагосклонно смотритъ на меня и избѣгаетъ вступать со мной въ разговоръ. Ужь предоставь мнѣ знать это и чувствовать! Въ моей впечатлительности именно и заключаются всѣ способности, какими я владѣю, а отъ нихъ теперь зависятъ моя жизнь и существованіе моей жены. гГы вскорѣ собственными глазами увидишь, въ какихъ отношеніяхъ мы съ отцомъ.
И дѣйствительно, Роджеръ не замедлилъ увидѣть это. Сквайръ въ послѣднее время привыкъ молчать за обѣдомъ. Осборнъ, самъ погруженный въ свои мысли, мало заботился о томъ, чтобы не дать этой привычкѣ въ немъ укорениться. Отецъ и сынъ, сидя вмѣстѣ за столомъ, обмѣнивались только необходимыми фразами, правда, самымъ учтивымъ образомъ, но оба чувствовали облегченіе, когда наставала минута разстаться. Сквайръ уходилъ къ себѣ размышлять о своемъ горѣ, о своихъ дѣйствительныхъ затрудненіяхъ, и о воображаемомъ оскорбленіи, будто бы нанесенномъ ему сыномъ. Онъ вполнѣ ошибался на счетъ причинъ, побудившихъ Осборна войдти въ долги. Если кредиторы, вступая съ нимъ въ сдѣлку, и разсчитывали на скорую смерть сквайра, то самъ Осборнъ не имѣлъ ничего подобнаго въ виду. Имъ руководило единственно желаніе достать сумму, достаточную для уплаты необходимѣйшихъ долговъ въ Кембриджѣ, и для поѣздки въ Альзасъ, гдѣ находилась Эме и гдѣ надлежало совершиться ихъ свадьбѣ. До сихъ поръ Роджеръ еще не видалъ жены своего брата, да и Осборнъ открылъ ему вполнѣ свои намѣренія только тогда, когда всякій совѣтъ оказывался уже излишнимъ и несвоевременнымъ. Теперь же, въ своей невольной разлукѣ съ женой, Осборнъ всѣми силами своей души стремился къ ней, на уединенную ферму, служившую ей скромнымъ жилищемъ, гдѣ она съ нетерпѣніемъ ожидала пріѣзда своего молодого супруга. Немудрено, если занятый подобнаго рода мыслями, онъ до нѣкоторой степени упускалъ изъ виду заботы о благосостояніи отца. Но послѣднему отъ этого было не легче.
-- Могу я войдти и выкурить съ вами трубку, сэръ? спросилъ Роджеръ вечеромъ въ день своего пріѣзда, осторожно толкая дверь кабинета, которую сквайръ еще не успѣлъ совсѣмъ затворить.
-- Врядъ ли это придется тебѣ по вкусу, возразилъ сквайръ, не выпуская изъ рукъ замка отъ двери, но уже болѣе мягкимъ тономъ.-- Мой табакъ не похожъ на тотъ, который теперь употребляютъ молодые люди. Поди лучше выкури сигару съ Осборномъ.
-- Нѣтъ. Я хочу посидѣть съ вами, а крѣпкій табакъ меня ни мало не безпокоитъ.
Роджеръ сильнѣе толкнулъ дверь, которая съ легкимъ сопротивленіемъ, однако, уступила напору его твердой руки.
-- Твое платье пропитается запахомъ моего табака и тебѣ придется послѣ просить духовъ у Осборна, угрюмо произнесъ сквайръ, подавая сыну коротенькую янтарную трубочку.
-- Нѣтъ, одолжите-ка мнѣ настоящую, длинную трубку. Вы, кажется, батюшка, принимаете меня за ребёнка, что суете мнѣ въ руку кукольную головку, сказалъ Роджеръ, указывая на рѣзную фигурку, украшавшую янтарную трубку.
Сквайру слова эти пришлись по сердцу; но онъ ничѣмъ не выразилъ своего удовольствія, а только сказалъ:
-- Осборнъ привезъ мнѣ ее изъ Германіи, три года тому назадъ.
Затѣмъ они нѣсколько времени курили молча, но присутствіе сына, хотя бы то и безмолвное, уже само по себѣ успокоительно дѣйствовало на сквайра.
Слѣдующія его слова показали, что мысли его не измѣнили своего теченія:
-- Да, многое въ жизни человѣка можетъ измѣниться въ три года: я самъ испыталъ это, сказалъ онъ, и снова началъ пускать клубы дыма.
Пока Роджеръ искалъ отвѣта на столь неопровержимую истину, сквайръ снова вынулъ изо рта трубку и заговорилъ:
-- Въ то время, когда назначеніе въ регенты принца Уэльскаго надѣлало столько шуму, я гдѣ-то -- кажется, въ какой-то газетѣ -- читалъ, что между королями и ихъ предполагаемыми наслѣдниками, отношенія никогда не бываютъ дружескими. Осборнъ тогда былъ крошечный мальчикъ: онъ часто ѣздилъ со мной верхомъ на Бѣломъ Сёрреѣ; ты вѣрно забылъ пони, котораго мы называли: Бѣлый Сёррей?
-- Нѣтъ, я какъ нельзя лучше помню его, только въ тѣ дни онъ мнѣ казался очень рослой лошадью.
-- Ага! Это оттого, что ты самъ былъ очень малъ. У меня тогда стояло на конюшнѣ семь лошадей, кромѣ рабочихъ. Въ то время я не зналъ никакихъ заботъ, исключая о ея здоровьи: она всегда отличалась слабымъ сложеніемъ. И что за прелестный ребёнокъ былъ Осборнъ! Его всегда одѣвали въ черный бархатъ, немного слишкомъ нарядно, я полагаю; но это было ея желаніе и, вѣроятно, такъ слѣдовало. Онъ и теперь красивый малый, только лицо его утратило тотъ лучъ счастія, которое нѣкогда освѣщало его.
-- Его озабочиваютъ теперь денежныя дѣла, да кромѣ того, онъ печалится еще тѣмъ, что доставилъ вамъ столько хлопотъ и безпокойства, сказалъ Роджеръ.
-- Ничуть не бывало, не таковскій онъ! воскликнулъ сквайръ и, вынувъ изо рта трубку, такъ сильно стукнулъ ею о каминъ, что она разлетѣлась въ дребезги.-- Не таковскій онъ, говорю я тебѣ, Роджеръ. Нисколько не думаетъ онъ заботиться и о деньгахъ: старшему сыну и наслѣднику всегда легко добыть ихъ у жидовъ. Они только спросятъ: "Какъ старъ вашъ отецъ? Былъ съ нимъ ударъ? Не страдаетъ ли онъ какими либо припадками?" а затѣмъ все готово, и они являются къ вамъ осматривать вашъ лѣсъ и вашу землю... Не будемъ лучше говорить о немъ, Роджеръ: мы съ нимъ не въ ладахъ, и одинъ Богъ можетъ еще все снова привести въ порядокъ. Я больше всего негодую на него за то, что онъ доставилъ ей столько горя подъ конецъ ея жизни. А между тѣмъ, въ немъ есть много и хорошаго. Онъ уменъ и способенъ, и еслибъ только захотѣлъ приняться за дѣло, то, безъ сомнѣнія, имѣлъ бы успѣхъ. Вотъ тебя, Роджеръ, всегда считали непонятливымъ, такъ, по крапней-мѣрѣ, о тебѣ отзывались твои учителя.
Роджеръ добродушно засмѣялся.
-- Да, немало прозвищъ получалъ я въ школѣ за свою мѣшковатость и непонятливость, сказалъ онъ.
-- Не стоитъ объ этомъ и думать! возразилъ сквайръ, въ видѣ утѣшенія.-- Я, по крайней-мѣрѣ, совершенно къ этому равнодушенъ. Еслибъ ты былъ такъ уменъ, какъ Осборнъ, ты тоже все сидѣлъ бы за книгами, да за бумагами и, можетъ быть, скучалъ бы въ обществѣ такого неотесаннаго, стараго брюзги, каковъ я. А, впрочемъ, прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія:-- они въ Кембриджѣ высокаго о тебѣ мнѣнія съ тѣхъ поръ, какъ ты получилъ эту ученую степень. Я едва не забылъ о твоихъ успѣхахъ: извѣстіе о нихъ пришло въ такое тяжелое время!
-- А, да! Они тамъ всегда высокаго мнѣнія о студентѣ, получившемъ высшую ученую степень. Въ слѣдующемъ году я долженъ буду уступить мѣсто другому.
Сквайръ сидѣлъ и задумчиво глядѣлъ на потухающую золу въ каминѣ съ обломкомъ разбитой трубки въ рукѣ. Наконецъ, онъ тихо проговорилъ, какъ-бы самому себѣ:
-- Я имѣлъ обыкновеніе писать ей, когда она уѣзжала въ Лондонъ, обо всѣхъ домашнихъ дѣлахъ. Теперь до нея не можетъ дойти ни одно письмо! Да и ничто болѣе не доходитъ до нея!
Роджеръ вскочилъ съ своего мѣста.
-- Гдѣ ящикъ съ табакомъ, батюшка? Дайте, я набью вамъ другую трубку!
А затѣмъ онъ наклонился надъ отцомъ и нѣжно погладилъ ему щеку. Сквайръ покачалъ головой.
-- Ты только что возвратился домой, и еще не знаешь, какой я сдѣлался злой. Спроси у Робинзона, я не говорю, чтобъ ты обратился за свѣдѣніями къ Осборну: нѣтъ, онъ долженъ держать ихъ про себя; но, повторяю, спроси у любого изъ слугъ, и они тебѣ поразскажутъ кое-что о моей вспыльчивости и раздражительности. Въ былое время я слылъ за добраго господина; но это прошло безвозвратно. Тогда Осборнъ былъ маленькій мальчикъ, она была жива, и я былъ добрымъ господиномъ, да, добрымъ господиномъ! Все прошло, все миновало!
Онъ взялъ трубку, и снова принялся курить, а Роджеръ, послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія, завелъ рѣчь о Кембриджѣ и разсказалъ какую-то исторію о заблудившемся охотникѣ такъ живо и забавно, что заставилъ сквайра громко и весело разсмѣяться.
Когда они прощались, отправляясь спать, старикъ сказалъ Роджеру:
-- Мы провели славный вечеръ -- по крайней-мѣрѣ, я. Но тебѣ, можетъ быть, было скучно; я плохой собесѣдникъ, я это знаю.
-- Я не запомню другого, болѣе счастливаго вечера, батюшка, сказалъ Роджеръ.
И онъ говорилъ правду, хотя и не старался доискиваться, почему именно было ему такъ легко на душѣ.