IV.

Сосѣди мистера Гибсона.

Такимъ образомъ дни Молли текли спокойно и однообразно въ кругу добрыхъ, любящихъ ее людей. Въ жизни ея не было событія важнѣе того, что ее позабыли въ Тоуэрсѣ. Ей пошелъ семнадцатый годъ, она сама сдѣлалась посѣтительницей въ школѣ графини, но никогда болѣе не присутствовала на годичномъ праздникѣ, даваемомъ знатнымъ семействомъ. Не трудно было найдти предлогъ, чтобы не ѣхать въ замокъ, къ тому же воспоминаніе проведеннаго тамъ дня, было не слишкомъ-то пріятно, хотя Молли не разъ приходило на умъ, что она не прочь была бы снова взглянуть на сады.

Лэди Агнеса вышла замужъ; дома оставалась одна лэди Гарріета. Лордъ Голлингфордъ, старшій сынъ, лишился жены и съ тѣхъ поръ, какъ овдовѣлъ, гораздо чаще бывалъ въ Тоуэрсѣ. Онъ былъ высокъ ростомъ, некрасивъ собой и его считали столь же гордымъ, какъ и графиню, его мать; но въ сущности онъ былъ только робокъ и не умѣлъ вести пошлыхъ, но нерѣдко необходимыхъ въ общежитіи разговоровъ. Онъ затруднялся что сказать людямъ, которыхъ привычки и интересы были другіе. Онъ былъ бы очень благодаренъ тому, кто подарилъ бы ему книгу, заключающую въ себѣ образчики разговоровъ, и прилежно затвердилъ бы ее наизусть. Онъ нерѣдко завидовалъ разговорной способности своего отца, который любилъ говорить со всякимъ, кто ему попадался на глаза, и не замѣчалъ несообразности въ его рѣчахъ. Вслѣдствіе природной сосредоточенности и робости, лордъ Голлингфордъ не пользовался популярностью, несмотря на свою доброту, простосердечіе и серьёзное образованіе, которое упрочило за нимъ почетное мѣсто въ кругу европейскихъ ученыхъ. Въ этомъ отношеніи голлингфордцы имъ гордились. Они знали, что этотъ высокій, серьёзный, нѣсколько неуклюжій наслѣдникъ Тоуэрса пользовался большимъ уваженіемъ за свой умъ и что онъ сдѣлалъ два или три открытія, хотя никто изъ нихъ не умѣлъ сказать, въ какой отрасли науки. Но тѣмъ не менѣе весьма пріятно было указывать на него иностранцамъ, посѣщавшимъ маленькій городокъ, и говорить: "это лордъ Голлингфордъ -- знаменитый лордъ Голлингфордъ, знаете? Вы, конечно, о немъ слышали, онъ такой ученый!" Если посѣтитель зналъ его имя, то ему, конечно, были извѣстны и права его на знаменитость. Если же онъ о немъ никогда не слыхалъ, то изъ десяти случайностей возможна была развѣ только одна, чтобы онъ не постарался скрыть своего невѣжества и не сдѣлалъ вида, будто знаетъ лорда и настоящій источникъ его славы.

Онъ остался вдовцомъ съ двумя или тремя мальчиками. Они были въ училищѣ, и потому, по смерти жены, домъ лорда совершенно опустѣлъ, и онъ началъ проводить большую часть своего времени въ Тоуэрсѣ. Мать имъ гордилась, отецъ очень любилъ его, хотя нѣсколько боялся. Его друзья всегда встрѣчали хорошій пріемъ у лорда и леди Комноръ. Первый, впрочемъ, всегда и всѣхъ хорошо принималъ, но со стороны леди Комноръ было истиннымъ доказательствомъ ея привязанности къ сыну то, что она позволяла ему приглашать въ Тоуэрсъ "всякаго сорта людей". Подъ названіемъ "всякаго сорта людей" подразумѣвались люди, извѣстные своей ученостью, но которые не могли похвастаться высокими происхожденіемъ и, надо признаться, не всегда отличалось изящными манерами.

Мистеръ Галь, предшественникъ мистера Гибсона, былъ принимаемъ миледи всегда съ дружеской снисходительностью; онъ былъ уже домашнимъ врачомъ Комноровъ, когда она въ первый разъ послѣ своего замужества пріѣхала въ Тоуэрсъ. Но ей никогда и въ голову не приходило воспротивиться тому, чтобъ онъ, въ случаѣ нужды, подкрѣплялъ себя пищею въ комнатѣ ключницы, хотя, конечно, не вмѣстѣ съ ключницей, bien entendu. Умный, добродушный, краснолицый докторъ, даже еслибъ ему и представился случай выбирать, предпочелъ бы это и самъ "закускѣ" съ милордомъ и миледи въ великолѣпной столовой. Конечно, когда изъ Лондона призывалась какая либо знаменитость, въ родѣ сэра Астлея, то изъ уваженія къ ней, а также и къ мѣстному доктору, мистеръ Галь получалъ церемонное формальное приглашеніе откушать въ замкѣ. Въ такихъ случаяхъ мистеръ Галь погребалъ свой подбородокъ въ широкихъ складкахъ бѣлой кисеи, надѣвалъ короткіе панталоны, оканчивавшіеся на колѣняхъ бантами изъ лентъ, шелковые чулки и башмаки съ пряжками, однимъ словомъ -- онъ наряжался такъ, чтобъ ему было какъ можно неудобнѣе. Затѣмъ онъ бралъ экипажъ въ "Комнорскомъ гербѣ" и ѣхалъ въ Тоуэрсъ, утѣшая себя мыслью, что разсказъ объ этомъ на другой день весьма эфектно будетъ звучать въ ушахъ сквайровъ, которыхъ онъ имѣлъ обыкновеніе посѣщать: "Вчера за обѣдомъ графъ говорилъ то-то", или "графиня замѣтила", или "я съ удивленіемъ услышалъ вчера, обѣдая въ Тоуэрсѣ", повторялъ онъ безпрестанно въ такихъ случаяхъ. Но все это какъ-то измѣнилось съ тѣхъ поръ, какъ мистеръ Гибсонъ сдѣлался голлингфордскимъ "докторомъ" по преимуществу. Мисъ Броунингъ полагала, что это вслѣдствіе его благородной наружности и изящныхъ манеръ; мистрисъ Гуденофъ -- "вслѣдствіе его аристократическаго происхожденія" -- "сынъ шотландскаго герцога, моя милая, съ какой бы то ни было стороны, но это несомнѣнный фактъ". Хотя онъ нерѣдко просилъ мистрисъ Броунъ дать ему закусить въ ея комнатѣ -- у него не хватало времени на церемонные завтраки съ миледи -- тѣмъ не менѣе его всегда любезно принимали въ обществѣ самыхъ избранныхъ гостей. Онъ могъ бы въ любой день позавтракать съ герцогомъ, еслибъ таковой явился въ Тоуэрсѣ. Акцентъ его былъ шотландскій, но не провинціальный. На костяхъ его не было ни одной унціи лишняго мяса, а стройный станъ имѣлъ весьма аристократическій видъ. Лицо его было смуглое, а волосы черные; но въ то время, когда только что окончилась большая континентальная война, смуглый цвѣтъ лица и черные волосы были уже сами по себѣ явными признаками благороднаго происхожденія. Онъ не былъ ни черезчуръ веселъ (замѣчалъ со вздохомъ милордъ, но приглашенія подписывалось рукою миледи), ни болтливъ, но говорилъ умно и съ легкимъ оттѣнкомъ сарказма; слѣдовательно, могъ быть безъ опасенія допущенъ въ любое общество.

Его шотландская кровь (онъ былъ шотландецъ, въ томъ никто не могъ сомнѣваться) придавала ему видъ какого-то угрожающаго достоинства, которое заставляло всѣхъ и каждаго обращаться съ нимъ съ уваженіемъ. Впродолженіе многихъ лѣтъ приглашенія отобѣдать въ Тоуэрсѣ доставляли ему весьма сомнительное удовольствіе; но это былъ обрядъ, неразлучный съ его професіей, и онъ ему подчинялся безъ малѣйшаго внутренняго удовлетворенія.

Но когда лордъ Голлингфордъ возвратился въ Тоуэрсъ, вещи приняли другой оборотъ. Мистеръ Гибсонъ любилъ читать и слушать разговоры объ интересовавшихъ его предметахъ. Онъ время отъ времени встрѣчался съ знаменитостями ученаго свѣта, странными, простодушными людьми, весьма преданными исключительно занимавшимъ ихъ предметамъ, но совершенно несвѣдущими во всемъ остальномъ. Мистеръ Гибсонъ былъ въ состояніи понять и оцѣнить подобныхъ людей; онъ видѣлъ также, что оцѣнка его была имъ пріятна, такъ-какъ всегда носила на себѣ печать ума и искренности. Онъ началъ писать статьи въ одномъ изъ самыхъ уважаемыхъ медицинскихъ журналовъ, изъ этомъ обмѣнѣ свѣдѣній и мыслей съ своими учеными собратьями находилъ особенный интересъ. Онъ рѣдко видѣлся съ лордомъ Голлингфордомъ; одинъ былъ слишкомъ робокъ, другой слишкомъ занятъ для того, чтобы терять время на уничтоженіе препятствія къ ихъ сближенію -- препятствія, заключавшагося въ различіи ихъ положенія въ свѣтѣ. Но какъ тотъ, такъ и другой всегда встрѣчались съ особеннымъ удовольствіемъ. Каждый полагался на уваженіе и симпатію другого съ довѣріемъ, какое рѣдко встрѣчается между людьми, носящими названіе друзей. Это было источникомъ счастья для обоихъ, особенно для мистера Гибсона, такъ-какъ ему рѣже приходилось имѣть столкновеніе съ личностями, выходящими изъ ряда обыкновенныхъ. Дѣйствительно, въ кругу, гдѣ онъ вращался, не было ни одного человѣка ему равнаго, и это служило источникомъ того недовольства, которое онъ по временамъ ощущалъ, не отдавая себѣ отчета, откуда оно происходило. Здѣсь былъ мистеръ Аштонъ, викарій, замѣнившій мистера Броунинга, вполнѣ добродѣтельный человѣкъ, но безъ одной оригинальной мысли въ головѣ. Онъ былъ до такой степени безпеченъ и миролюбивъ, что соглашался со всякимъ, не слишкомъ еретическимъ мнѣніемъ, и произносилъ самыя пошлыя рѣчи безукоризненнымъ тономъ истаго джентльмена. Мистеръ Гибсонъ раза два позабавился-было на его счетъ и довелъ постоянно и любезно со всѣмъ соглашающагося викарія до того, что онъ совершенно растерялся и завязнулъ въ болотѣ самыхъ еретическихъ понятій. Но мистеръ Аштонъ, увидя себя въ безвыходномъ положеніи, до такой степени смутился, и такъ жестоко себя упрекалъ за свою снисходительность къ чужимъ мнѣніямъ, что мистеръ Гибсонъ потерялъ вкусъ къ своей шуткѣ, и поспѣшилъ возвратиться къ тридцати-девяти правиламъ, какъ къ единственному способу успокоить растревоженнаго викарія. Во всякомъ другомъ вопросѣ, исключая православія, мистеръ Гибсонъ могъ вовлекать его въ самыя дикія несообразности, но таково было невѣжество викарія на счетъ большей части, даже самыхъ обыкновенныхъ предметовъ, что его уступчивость въ этихъ случаяхъ, доколѣ бы она ни простиралась, не приводила ни къ какому забавному результату. Викарій имѣлъ порядочное состояніе; онъ не былъ женатъ, и велъ жизнь лѣниваго, съ утонченными вкусами холостяка. Онъ не былъ дѣятельнымъ посѣтителемъ своихъ бѣдныхъ прихожанъ, но тѣмъ не менѣе оказывалъ имъ щедрую помощь, и даже нерѣдко самымъ самоотверженнымъ образомъ; это случалось всякій разъ, что мистеръ Гибсонъ или кто либо другой наводилъ его на мысль.

-- Распоряжайтесь моимъ кошелькомъ, какъ своимъ собственнымъ, Гибсонъ, имѣлъ онъ обыкновеніе говорить.-- Я не умѣю ходить по бѣднымъ людямъ и заставлять ихъ говорить: я знаю, что слишкомъ мало дѣлаю въ этомъ отношеніи, но я охотно дамъ всякому, кто, по вашему мнѣнію, терпитъ нужду.

-- Благодарю васъ; я и то часто къ вамъ обращаюсь безъ малѣйшаго зазрѣнія совѣсти. Но, если мнѣ будетъ позволено сказать правду, я осмѣлюсь замѣтить, что вамъ не слѣдъ заставлять говорить другихъ; напротивъ, вамъ не мѣшало бы говорить самому.

-- Это все одно и то же, жалобно возражалъ викарій.-- Впрочемъ, я полагаю, тугъ есть нѣкоторая разница, и я нисколько не сомнѣваюсь въ справедливости вашихъ словъ. Но то и другое для меня одинаково трудно, и потому позвольте мнѣ купить право молчанія этой десятифунтовой бумажкой.

-- Благодарю васъ. Это мало меня удовлетворяетъ, да и васъ тоже, я думаю. Но, вѣроятно, Грины и Джонсы предпочтутъ это.

Мистеръ Аштонъ послѣ подобной рѣчи всегда плачевно смотрѣлъ въ глаза мистера Гибсона, какъ-бы желая удостовѣриться, не заключается ли въ его словахъ насмѣшки. Вообще они были большими друзьями; но, за исключеніемъ чувства, которое заставляетъ большинство людей искать общества себѣ подобныхъ, они находили мало удовольствія въ сношеніяхъ другъ съ другомъ. Личность, къ которой мистеръ Гибсонъ выказывалъ наиболѣе расположенія, по крайней-мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока не поселился въ сосѣдствѣ лордъ Голлингфордъ -- была личность нѣкоего сквайра Гамлея. Онъ и его предки назывались сквайрами съ незапамятныхъ временъ. Въ графствѣ было много болѣе значительныхъ землевладѣльцевъ, такъ-какъ владѣнія сквайра Гамлея простирались всего на восемьсотъ акровъ или около того. Но его семейство владѣло ими задолго до того времени, когда впервые сдѣлалось извѣстнымъ имя графовъ Комноръ, и когда Гели-Гаррисоны купили Колдсмонъ-паркъ; никто въ Голлингфордѣ не подозрѣвалъ о существованіи эпохи, въ которую бы Гамлеи не жили въ Гамлеѣ. "Они здѣсь со временъ "гептархіи", говорилъ викарій. "Нѣтъ", возражала мисъ Броунингъ, "я слышала, что Гамлеи изъ Гамлея жили еще до римлянъ". Викарій приготовлялся любезно съ ней согласиться, но мистрисъ Гуденофъ произнесла еще болѣе удивительное замѣчаніе: "Я всегда слышала", сказала она съ самоувѣренностью самой старой изъ голлингфордскихъ обывательницъ, "что Гамлеи изъ Гамлея существовали прежде язычниковъ". Мистеръ Аштонъ могъ только съ поклономъ отвѣчать: "Весьма вѣроятно, сударыня, весьма вѣроятно". Но онъ произнесъ эти слова съ такой почтительной вѣжливостью, что мистрисъ Гуденофъ почувствовала себя въ высшей степени польщенною. Она окинула общество самодовольнымъ взглядомъ, какъ-бы желая сказать: "Сама церковь подтверждаетъ мои слова; кто теперь осмѣлится ихъ оспаривать?" Но какъ бы то на было, семейство Гамлеевъ было весьма древняго рода. Они уже въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій не увеличивали своихъ владѣній, а въ послѣднее столѣтіе не продали съ нихъ ни пучка руты, хотя имъ это нелегко обходилось. Они никогда не отличались предпріимчивостью, не торговали, не пускались въ обороты и не предпринимали никакихъ нововведеній. У нихъ не было капиталовъ ни въ одномъ изъ банковъ. Они жили скорѣе какъ мелкіе помѣщики, нежели какъ зажиточные сквайры. И дѣйствительно, сквайръ Гамлей, придерживаясь обычаевъ и привычекъ своихъ предковъ, сквайровъ восемнадцатаго столѣтія, имѣлъ мало общаго съ сквайрами современнаго ему поколѣнія. Въ этомъ спокойномъ консерватизмѣ было какое-то особеннаго рода достоинство, которое внушало безграничное къ нему уваженіе какъ въ высшихъ, такъ и въ низшихъ классахъ, и, еслибъ онъ захотѣлъ, передъ нимъ раскрылись бы двери всѣхъ домовъ въ графствѣ. Но общество съ его удовольствіями имѣло для него мало привлекательности, и это, можетъ быть, происходило оттого, что сквайръ Роджеръ Гамлей получилъ далеко не такое воспитаніе, какое ему слѣдовало бы получить. Его отецъ, сквайръ Стефенъ, оборвался на экзаменѣ въ Оксфордѣ, и съ тѣхъ поръ съ неслыханнымъ упорствомъ отказывался туда возратиться. Мало того, онъ поклялся страшной клятвой, что никто изъ его будущихъ дѣтей никогда не сдѣлается членомъ какого бы то ни было университета.

У него былъ единственный сынъ, нынѣшній сквайръ, и онъ его воспиталъ согласно данной клятвѣ. Мальчикъ былъ помѣщенъ въ провинціальную школу низшаго разряда, гдѣ научился многое ненавидѣть, а затѣмъ занялъ въ помѣстьи свое мѣсто наслѣдника. Такое воспитаніе принесло ему много вреда. Свѣдѣнія его въ наукахъ были въ высшей степени ничтожны; онъ сознавалъ этотъ недостатокъ образованія и сокрушался о немъ, по крайней мѣрѣ, въ теоріи. Онъ былъ неловокъ въ обществѣ и, по мѣрѣ возможности, держался отъ него въ сторонѣ; онъ былъ упрямъ, вспыльчивъ и повелителенъ съ близкими, но въ то же время великодушенъ правдивъ и честенъ до крайности. Онъ обладалъ достаточнымъ количествомъ природнаго ума, и разговоръ его всегда былъ поучителенъ, хотя онъ нерѣдко основывалъ свои выводы на совершенно фальшивыхъ началахъ, которыя считалъ неопровержимыми, какъ математическая истина. Но затѣмъ никто не могъ быть остроумнѣе его въ доводахъ, какіе онъ приводилъ въ доказательство своихъ мнѣній. Онъ женился на модной, деликатно образованной лондонской леди, и женидьба его принадлежала къ числу тѣхъ странныхъ браковъ, причины которыхъ никому непонятны. Но, тѣмъ не менѣе, супруги были очень счастливы, хотя мистрисъ Гамлей, можетъ быть, и не впала бы въ то болѣзненное состояніе, въ какомъ находилась, еслибъ мужъ ея нѣсколько болѣе заботился объ удовлетвореніи ея вкусовъ или окружилъ ее обществомъ болѣе ей сроднымъ. Послѣ свадьбы онъ нерѣдко говаривалъ, что взялъ изъ Лондона все, что тамъ было лучшаго, и онъ не переставалъ повторять женѣ этотъ комплиментъ до послѣдняго года ея жизни, который сначала приводилъ ее въ восторгъ, а потомъ всегда пріятно звучалъ въ ея ушахъ. Но, тѣмъ не менѣе, она иногда очень желала, чтобъ мужъ ея призналъ за Лондономъ еще и нѣкоторыя другія достоинства. Онъ самъ никогда болѣе тамъ небывалъ, ей же не запрещалъ повременамъ туда ѣздить; но когда она, возвращаясь, передавала ему свои впечатлѣнія, онъ такъ мало выказывать ей сочувствія, что эти поѣздки потеряли для нея почти всю цѣну. Впрочемъ, онъ всегда охотно давалъ на нихъ свое согласіе и щедро надѣлялъ ее деньгами. "На, на, тебѣ, моя голубушка, возьми! Не отставай отъ другихъ въ нарядахъ и покупай все, что тебѣ вздумается, только не урони чести Гамлеевъ изъ Гамлея. Посѣщай паркъ и театры, показывайся всюду. Я буду радъ, когда ты возвратишься, но пока веселись тамъ сколько душѣ угодно". А по возвращеніи онъ говорилъ: "хорошо, хорошо; я полагаю, ты довольна; слѣдовательно, все въ порядкѣ. Но меня утомляетъ говорить объ этомъ и я рѣшительно не понимаю, какъ ты могла все это вынести. Пойдемъ лучше, посмотримъ, какіе прелестные цвѣты растутъ въ южномъ саду. Я посѣялъ сѣмена всѣхъ наиболѣе любимыхъ тобою сортовъ; я ѣздилъ также въ голлингфордскій разсадникъ и купилъ тамъ отростки растеній, которыя тебѣ такъ понравилось въ прошломъ году. Свѣжій воздухъ разсѣетъ нѣсколько въ моей головѣ туманъ отъ твоихъ разсказовъ о вихрѣ лондонскихъ удовольствій".

Мистрисъ Гамлей много читала и имѣла весьма развитой литературный вкусъ. Она была кротка и чувствительна, нѣжна и добра. Она отказалась отъ поѣздокъ въ Лондонъ и отъ общенія съ людьми, равными ей по развитію и положенію въ свѣтѣ. Ея мужъ, вслѣдствіе недостаточности своего образованія, чуждался общества, къ кругу котораго принадлежалъ по праву рожденія; но въ то же время онъ былъ слишкомъ гордъ для того, чтобъ сближаться съ низшими себя. Онъ еще нѣжнѣе полюбилъ жену за ея пожертвованія; но не находя удовлетворенія своимъ утонченномъ вкусамъ и влеченіямъ, она впала въ болѣзненное состояніе. Трудно было опредѣлить, въ чемъ состояло ея нездоровье, только она никогда не чувствовала себя хорошо. Будь у нея дочь, все, можетъ быть, пошло бы иначе; ни у нея было только два сына, и отецъ, желая доставить имъ преимущества, которыхъ самъ былъ лишенъ, очень рано отослалъ мальчика въ приготовительную школу. Затѣмъ имъ надлежало поступить въ Регби и Кембриджъ; Оксфордъ въ семействѣ Гамлеевъ пользовался наслѣдственной нелюбовью. Старшій сынъ, Осборнъ -- такъ названный въ память имени, которое мать носила въ дѣвицахъ, былъ способный и талантливый мальчикъ. Наружность его имѣла утонченную грацію матери. Онъ имѣлъ кроткій, милый нравъ, ласковый и нѣжный какъ у дѣвочки. Онъ хорошо учился въ школѣ, получалъ награды, однимъ словомъ -- росъ на радость и гордость отца и матери; послѣдняя, за неимѣніемъ друзей, избрала его повѣреннымъ своихъ мыслей и чувствованій. Роджеръ былъ двумя годами моложе Осборна; онъ походилъ на отца неуклюжимъ и плотнымъ сложеніемъ; лицо его имѣло угловатое очертаніе съ выраженіемъ серьёзнымъ и почти неподвижнымъ. Онъ былъ добръ, но тупъ, говорили о немъ школьные учителя. И дѣйствительно, онъ никогда не получалъ наградъ, но, возвращаясь домой, всегда привозилъ съ собой благопріятные отзывы о своемъ поведеніи. Когда онъ ласкалъ мать, та со смѣхомъ любила вспоминать извѣстную басню о болонкѣ и ослѣ, вслѣдствіе чего онъ сталъ удерживаться отъ всякаго изъявленія чувствъ. Послѣ того, какъ они вышли изъ Регби, много говорилось о томъ, послать Роджера вмѣстѣ съ Осборномъ въ университетъ, или нѣтъ? Мистрисъ Гамлей полагала, что это будетъ безполезная трата денегъ: нечего было надѣяться на его успѣхи въ наукахъ; что-нибудь болѣе практичное, напримѣръ, званіе гражданскаго инженера, пришлось бы ему гораздо болѣе по плечу. Кромѣ того, если его отправить въ одинъ университетъ съ братомъ, его самолюбіе будетъ постоянно страдать; Осборнъ, безъ сомнѣнія, получитъ много отличій, и всякая неудача будетъ вдвойнѣ непріятна бѣдному Роджеру. Но отецъ упорно стоялъ на своемъ намѣреніи дать обоимъ сыновьямъ совершенно одинаковое образованіе. Если Роджеръ не воспользуется своимъ пребываніемъ въ Кембриджѣ, онъ самъ будетъ въ томъ виноватъ. Если же отецъ его туда не пошлетъ, онъ, пожалуй, будетъ впослѣдствіи объ этомъ сожалѣть, подобно тому, какъ въ теченіе многихъ лѣтъ сожалѣлъ сквайръ Стефенъ. Такимъ образомъ, Роджеръ послѣдовалъ за Осборномъ въ Trinity College, а мистрисъ Гамлей, по истеченіи года, прошедшаго въ нерѣшимости насчетъ назначенія Роджера, снова осталась одна. Она уже впродолженіе многихъ лѣтъ не была въ состояніи ходить далѣе своего сада; большую часть жизни она проводила на софѣ, которую лѣтомъ обыкновенно придвигали къ окну, а зимой къ камину. Комната ея была просторна и имѣла веселый видъ. Четыре большихъ окна выходили на поляну, испещренную цвѣточными клумбами и примыкающую къ рощѣ, посреди которой находился прудъ, покрытый водяными лиліями. Лежа на своемъ диванѣ, мистрисъ Гамлей написала нѣсколько стихотвореній, гдѣ воспѣвала этотъ прудъ, сокрытый въ лѣсной чащѣ. Она то читала, то писала. Возлѣ нея стоялъ маленькій столикъ; на немъ лежали новѣйшіе романы и поэтическія произведенія, карандашъ и листы чистой бумаги. Тутъ же стояла ваза съ цвѣтами, нарванными ея мужемъ; и зимой и лѣтомъ у нея ежедневно бывали свѣжіе букеты. Каждые три часа служанка приносила ей лекарство и стаканъ чистой воды съ бисквитомъ. Мужъ навѣщалъ ее такъ часто, какъ ему то позволяли его занятія на открытомъ воздухѣ и любовь къ нимъ. Но главное событіе дня, во время отсутствія мальчиковъ, составляло посѣщеніе мистера Гибсона.

Онъ зналъ, что она дѣйствительно страдала, хотя посторонніе о ней обыкновенно говорили, какъ о мнимой больной, а нѣкоторые даже упрекали его въ томъ, что онъ потворствуетъ ея капризамъ. Въ отвѣтъ на подобное обвиненіе онъ только улыбался. Онъ сознавалъ, что своими посѣщеніями доставляетъ ей истинное удовольствіе и приноситъ облегченіе ея неизъяснимой болѣзни. Онъ зналъ также, что сквайръ Гамлей былъ бы радъ видѣть его каждый день, и что тщательнымъ наблюденіемъ надъ больной, онъ могъ нѣсколько облегчать ея физическія страданія. Но за исключеніемъ всего этого, онъ находилъ большое удовольствіе въ обществѣ сквайра. Его вспышки, своеобразіе, консервативныя понятія насчетъ религіи, политики и нравственности, забавляли мистера Гибсона. Иногда мистрисъ Гамлей, какъ-бы извиняясь за него, старалась смягчать выраженія, по ея мнѣнію, оскорбительныя для доктора, или сглаживать слишкомъ рѣзкія противорѣчія. Но въ такихъ случаяхъ ея мужъ почти съ ласкою бралъ за плечи мистера Гибсона и успокоивалъ жену слѣдующими словами:

-- Оставь насъ, моя голубушка: мы понимаемъ другъ друга; не такъ ли, докторъ? Онъ мнѣ подъ часъ задаетъ жару не хуже, чѣмъ я ему; только онъ приправляетъ свои колкости сахаромъ и говоритъ ихъ съ учтивымъ и смиреннымъ видомъ; но я всегда знаю, когда онъ закатываетъ мнѣ пилюлю.

Мистрисъ Гамлей весьма часто изъявляла желаніе видѣть у себя Молли. Мистеръ Гибсонъ постоянно отвѣчалъ ей отказомъ, хотя едва ли и самъ могъ найдти достаточную къ тому причину. Онъ просто, просто не хотѣлъ разлучаться съ Молли, но, не сознаваясь въ этомъ, утверждалъ, что отлучка изъ дому прервала бы ея занятія и помѣшала урокамъ. Жизнь въ жаркой, пропитанной ароматомъ атмосферѣ комнаты мистрисъ Гамлей не могла быть полезна для дѣвочки. Иногда онъ находилъ, что Осборнъ и Роджеръ Гамлей должны были скоро возвратиться домой, и онъ не хотѣлъ, чтобы Молли находилась слишкомъ часто въ ихъ обществѣ. Или, наоборотъ, мальчиковъ не было дома, и онъ боялся, что его дѣвочка соскучится, приводя цѣлые дни съ глазу на глазъ съ больной леди.

Но наконецъ насталъ день, когда мистеръ Гибсонъ самъ выразилъ желаніе привезти Молли въ Гамлей и водворить ее тамъ на неопредѣленное время. Мистрисъ Гамлей приняла это предложеніе съ восторгомъ. Причиною же внезапнаго измѣненія въ образѣ мыслей мистера Гибсона, было слѣдующее происшествіе. Мы уже говорили, что мистеръ Гибсонъ имѣлъ у себя воспитанниковъ, которыхъ, впрочемъ, принималъ весьма неохотно. Но, какъ бы то ни было, а таковые обрѣтались у него въ домѣ; они назывались мистеръ Уиннъ и мистеръ Коксъ -- "молодые джентльмены" -- какъ ихъ величали домашніе, "молодые джентльмены мистера Гибсона" -- какъ ихъ звали въ городѣ. Мистеръ Уиннъ былъ старшій и болѣе опытный; онъ иногда заступалъ мѣсто своего учителя и набивалъ себѣ руку, занимаясь бѣдными больными и "хроническими случаями". Мистеръ Гибсонъ имѣлъ обыкновеніе разсуждать съ мистеромъ Уинномъ о своей практикѣ, въ надеждѣ когда-либо вытянуть изъ мистера Уинна хоть одну оригинальную мысль. Молодой человѣкъ былъ тупъ и остороженъ; онъ никогда не причинялъ вреда своей поспѣшностью, но за то всегда опаздывалъ. Однако, мистеръ Гибсонъ помнилъ, что ему случалось имѣть дѣло съ гораздо худшими "молодыми джентльменами", и онъ былъ радъ даже и такому старшему ученику, какъ мистеръ Уиннъ. Мистеру Коксу пошолъ девятнадцатый годъ или около того; онъ имѣлъ рыжіе, съ краснымъ отливомъ волоса и красное лицо; ему хорошо были извѣстны эти особенности его физіономіи, и онъ очень ихъ стыдился. Отецъ его, старый знакомый мистера Гибсона, служилъ офицеромъ въ Индіи. Мистеръ Коксъ въ настоящее время находился на какой-то съ непроизносимымъ именемъ стоянкѣ въ Пёнджубѣ; но въ предыдущемъ году онъ былъ въ Англіи, и не разъ выражалъ свое удовольствіе по поводу того, что ему удалось помѣстить своего единственнаго сына къ старому другу. Онъ нетолько поручилъ мистеру Гибсону заботу о его воспитаніи, но еще почти сдѣлалъ его опекуномъ мальчика. При этомъ случаѣ онъ не преминулъ надавать доктору кучу совѣтовъ и указаній, на которые мистеръ Гибсонъ отвѣчалъ съ неудовольствіемъ, что каждый изъ его воспитанниковъ и безъ того пользуется всѣмъ тѣмъ, о чемъ майоръ считалъ нужнымъ столько говорить. Но когда бѣдный мистеръ Коксъ осмѣлился заявить свое желаніе на счетъ того, чтобъ его сынъ былъ принятъ въ число членовъ семейства и проводилъ вечера въ гостиной, а не въ классной комнатѣ, мистеръ Гибсонъ отказалъ ему наотрѣзъ.

-- Онъ долженъ вести образъ жизни, одинаковый съ другими. Я не хочу, чтобъ въ мою гостиную приносили пестикъ и ступку и наполняли ее запахомъ алея.

-- Но развѣ мой мальчикъ самъ долженъ дѣлать пилюли?

-- Конечно. Младшій ученикъ всегда ихъ приготовляетъ. Это не трудная работа. Онъ будетъ утѣшаться мыслью, что не ему прійдется ихъ глотать. Къ тому же, у него будутъ всегда подъ рукой мятныя лепешки и вареныя въ сахарѣ ягоды шиповника, а по воскресеньямъ, въ награду за дѣланье пилюль въ теченіе цѣлой недѣли, онъ можетъ лакомиться тамариндами.

Майоръ Коксъ ни чуть не былъ увѣренъ въ томъ, что мистеръ Гибсонъ не подсмѣивался надъ нимъ. Но дѣло уже было улажено, и представляло столько выгодъ, что онъ счелъ за лучшее пропустить насмѣшку мимо ушеи и даже покориться необходимости приготовленія пилюль. За всѣ эти непріятности онъ былъ вполнѣ вознагражденъ мистеромъ Гибсономъ въ минуту своего отъѣзда. Докторъ говорилъ мало, но въ манерѣ его было столько добродушія и искренняго чувства, что бѣдный отецъ былъ тронутъ до глубины души. Въ послѣднихъ прощальныхъ словахъ мистера Гибсона ясно звучало: "Вы мнѣ поручили вашего сына, и я вполнѣ принялъ на себя отвѣтственность за его благосостояніе".

Мистеръ Гибсонъ слишкомъ хорошо сознавалъ свои обязанности и зналъ человѣческое сердце для того, чтобы какимъ либо наружнымъ образомъ выказывать свое предпочтеніе къ юному Коксу. Но онъ изрѣдка, такъ или иначе, давалъ ему чувствовать, что смотритъ на него съ особенной заботливостью, какъ на сына одного изъ своихъ друзей. Кромѣ того, въ самомъ мальчикѣ было что-то такое, что нравилось мистеру Гибсону. Живой и опрометчивый, онъ любилъ поговорить; иногда очень мѣтко попадалъ въ цѣль, а въ другой разъ дѣлалъ и грубыя ошибки. Мистеръ Гибсонъ говаривалъ, что его девизомъ, безъ сомнѣнія, будетъ: "убивать или вылечивать", на что однажды мистеръ Коксъ отвѣчалъ, что по его мнѣнію это самый лучшій девизъ для доктора. Если онъ не можетъ вылечить больного, то, конечно, ему лучше всего поскорѣй избавить его отъ страданій. Мистеръ Уиннъ съ изумленіемъ на него поглядѣлъ и замѣтилъ, что нѣкоторые могутъ столь рѣшительный образъ дѣйствій принять за убійство. Мистеръ Гибсонъ на это сухо отвѣчалъ, что онъ совершенно равнодушенъ къ упреку объ убійствѣ, но что онъ находитъ неблагоразумнымъ только скоро раздѣлываться съ прибыльными больными. Пока они въ состояніи платить доктору два шиллинга и шесть пенсовъ за визитъ, его прямая обязанность поддерживать въ нихъ жизнь; если они обѣднѣютъ -- тогда другое дѣло. Мистеръ Уиннъ погрузился въ глубокое раздумье, а мистеръ Коксъ только засмѣялся. Наконецъ, мистеръ Уиннъ сказалъ:

-- Но, сэръ, вы каждое утро, передъ завтракомъ, навѣщаете старую Нанси Грантъ, и вы прописали ей, сэръ, одно изъ самыхъ дорогихъ лекарствъ.

-- А вы до сихъ поръ не знали, что людямъ всего труднѣе слѣдовать своимъ собственнымъ правиламъ? Вамъ еще многому слѣдуетъ научиться, мистеръ Уиннъ, сказалъ докторъ, выходя изъ комнаты.

-- Я никакъ не могу раскусить доктора, съ отчаяніемъ въ голосѣ произнесъ мистеръ Уиннъ.-- Чему вы смѣетесь, Коксъ?

-- Я думаю о томъ, какъ это счастливо для васъ, что ваши родители успѣли начертать въ вашемъ юномъ сердцѣ правила нравственности. Еслибъ ваша мать вамъ не сказала, что убійство -- преступленіе, вы, пожалуй, преспокойно стали бы отравлять всѣхъ бѣдныхъ людей. Вы дѣлали бы это въ увѣренности, что поступаете согласно съ даннымъ вамъ приказаніемъ, а въ судѣ, куда васъ призвали бы, вы, безъ сомнѣнія, привели бы слова стараго Гибсона: -- извините, милордъ судья, они не были въ состояніи мнѣ платить за визиты; я примѣнилъ къ дѣлу уроки, преподанные мнѣ мистеромъ Гибсономъ, знаменитымъ голлингфордскимъ врачомъ, и началъ отравлять нищихъ.

-- Я терпѣть не могу его насмѣшливый видъ.

-- А я его очень люблю. Еслибъ не остроуміе доктора, не тамаринды и еще кое-что, мнѣ одному извѣстное, то я давно бы удралъ въ Индію. Терпѣть не могу душныхъ городовъ, больныхъ людей, запаха лекарствъ и вони отъ пилюль на моихъ рукахъ;-- фуй!