Молодой художникъ подошелъ къ калиткѣ, указанной мельникомъ, когда изъ нея со смѣхомъ и шумомъ выбѣжала толпа дѣвочекъ. Увлеченныя шаловливымъ весельемъ, онѣ не замѣтили незнакомца. Рѣзвушки схватились за руки и окружили бѣленькую, хорошенькую дѣвочку, тщетно старавшуюся вырваться изъ ихъ круга. Расшалившіяся подруги хохотали и кружились, приговаривая:
-- Поймали, не пустимъ!
-- Выпустите меня, или я пожалуюсь матушкѣ игуменьѣ,-- просила плѣнница, и слезы слышались въ ея голосѣ.
Шалуньи, приговаривали въ тактъ:
-- Подсолнечникъ, придорожникъ, подсолнечникъ!
Платья, волосы и косы развѣвались по вѣтру. Хорошенькая дѣвочка начала плакать.
-- Оставьте любимицу,-- сказала графиня Эрбакъ,-- она ничѣмъ не виновата, ее околдовали.
-- Заколдованная, заколдованная!-- кричала фонъ-Веннингенъ.
-- Подождите, мы сдѣлаемъ вѣнокъ изъ придорожниковъ,-- сказала фонъ-Эппингенъ,-- и надѣнемъ на нее. Голубые цвѣты очень пойдутъ къ ея золотымъ волосамъ.
-- Противная дѣвчонка, отдай мнѣ твои чары; я бы желала, чтобы и на меня такъ же нѣжно смотрѣли чудные черные глаза во время уроковъ,-- воскликнула Берта фонъ-Штейнахъ.
Онѣ опять окружили плачущую дѣвочку; щеки ихъ пылали, отъ оживленія и шалостей.
-- Подсолнечникъ, придорожникъ!-- громко раздавался припѣвъ.
Остальныя нарвали растущихъ у дороги голубыхъ цвѣтовъ и втыкали ихъ своей пленницѣ въ платье и свѣтлые волосы; тяжелыя косы свалились. Она закричала отъ негодованія.
-- Клара, Клара, потише!-- сказала одна изъ дѣвочекъ.
Тутъ онѣ замѣтили незнакомаго мужчину, который смотрѣлъ на ихъ забаву отчасти съ любопытствомъ, отчасти съ неудовольствіемъ. Прекрасный незнакомецъ приблизился такъ быстро, какъ будто хотѣлъ освободить плѣнницу; расшалившіяся дѣвушки разсыпались въ разныя стороны и побѣжали назадъ въ монастырскій дворъ. Освобожденная дѣвушка медленно и сконфуженно послѣдовала за ними, закладывая красивыми бѣлыми ручками свои золотистыя косы. Одна изъ подругъ захлопнула передъ нею калитку и оттуда слышались голоса:
-- Желаемъ веселиться, придорожникъ, прогуляться хорошенько черезъ главныя ворота. Здѣсь не пропускаютъ заколдованныхъ дѣвицъ!
И пансіонерки убѣжали съ веселымъ смѣхомъ. Разсерженная дѣвушка топнула маленькою ножкой и повернулась назадъ; за ней стояла высокая, красивая фигура незнакомца такъ близко, что она въ смущеніи отступила въ дверную нишу.
-- Теперь вы моя плѣнница, очаровательная барышня,-- сказалъ, смѣясь, незнакомецъ.
Съ минуту дѣвушка смотрѣла своими большими голубыми глазами, на которыхъ еще блестѣли слезы, на статнаго юношу, потомъ гордо подняла головку и сказала:
-- Мои подруги могли называть меня плѣнницей, вы -- нѣтъ. Идите своею дорогой и пропустите меня.
-- Если вы покажете мнѣ дорогу, то я охотно исполню это. Вамъ, вѣроятно, хорошо извѣстно, гдѣ живетъ магистръ Лауренцано.
При этомъ имени щеки дѣвушки вспыхнули румянцемъ.
-- Вы злоупотребляете тѣмъ, что вы подслушали,-- проговорила она, пожимая плечами" -- Это неблагородно. Уйдите прочь.
Феликсъ съ удивленіемъ замѣтилъ впечатлѣніе, произведенное его словами, и спросилъ:
-- Я оскорбилъ васъ?
Она круто повернулась къ нему спиной и начала стучать въ дверь. Тутъ онъ понялъ/ о чьихъ черныхъ глазахъ говорилось передъ тѣмъ, и съ искреннымъ участіемъ обратился къ жилому ребенку.
-- Онѣ не слышатъ васъ, барышня. Я архитекторъ Лауренцано, иду въ гости къ моему брату, монастырскому проповѣднику. Такъ какъ ваши подруги заперли и меня съ вами, то я прошу васъ показать мнѣ, черезъ какія ворота могу я попасть къ нему, не нарушая правилъ женскаго монастыря?
Эти слова были произнесены такъ почтительно-холодно, что бѣдная дѣвушка сообразила, какъ она сама себя выдала, и ея уязвленному самолюбію представилась насмѣшка въ словахъ незнакомца. Вдругъ ей пришло въ голову: что, если этотъ незнакомецъ разскажетъ брату все, что видѣлъ, и какъ она глупо вела себя съ нимъ? Она снова топнула ногой, на этотъ разъ отъ досады на себя. Первою мыслью ея было убѣжать и спрятаться. Но дѣвушка побѣдила въ ней школьницу. Она быстро оправилась и рѣшила въ своей свѣтлорусой головкѣ любезностью загладить непріятное впечатлѣніе, произведенное ея рѣзкостью.
-- Сейчасъ этого нельзя сдѣлать,-- отвѣчала она.-- Господинъ магистръ занимается катехизисомъ съ маленькими. Если хотите, подождите здѣсь, а я постараюсь, чтобы отперли эту дверь, и тогда вы въ нее пройдете.
Она хотѣла идти, но, видя, что онъ все еще стоитъ около нея, она вѣжливо сказала:
-- Если вы хотите идти черезъ главныя ворота, то сестра-привратница должна доложить и спросить у игуменьи, можетъ ли она впустить мужчину. Это глупый обычай, но.онѣ продолжаютъ поступать, какъ будто здѣсь все еще монастырь, хоти ихъ воспитанницы ведутъ себя совсѣмъ не по-монастырски. Вы только что видѣли. Подождите лучше, я сейчасъ побѣгу впередъ черезъ главныя ворота и отопру вамъ эту дверь.
-- Благодарю васъ. Позвольте мнѣ только проводить васъ до воротъ.
Она колебалась; ей не хотѣлось, чтобы ее видѣли съ незнакомымъ мужчиной, что могло подать новый поводъ къ насмѣшкамъ пансіонеровъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ!-- отвѣчала она.-- Я покажу вамъ лучше скамейку у пруда, откуда видна эта дверь.
Но тутъ же быстро сообразила въ своей хорошенькой головкѣ, что надо объяснить непрошенному свидѣтелю сцену, имъ видѣнную, чтобы онъ не спросилъ потомъ объясненія у любимаго учителя или у игуменьи. Граціозно пошла она вдоль стѣны передъ молодымъ человѣкомъ, любующимся, какъ художникъ, ея гибкою, Стройною фигурой, плавною походкой и красивыми движеніями, полными естественной граціи. Увидавъ на дорогѣ сорванный цвѣтокъ, она со злостью раздавила его своею маленькою ножкой.
-- Что сдѣлала вамъ бѣдная влитія? За что вы ее раздавили?-- спросилъ художникъ Феликсъ добродушно.
"-- Вѣдь, вы видѣли, -- отвѣчала она, -- какъ обходятся со мной эти благородныя дѣвицы! Мнѣ тяжело здѣсь, потому что я одна не дворянка; мой отецъ совѣтникъ Эрастъ, или Либлеръ, какъ его часто называютъ прежнимъ именемъ эти аристократки.
А, мой высокій покровитель!-- сказалъ Феликсъ.
-- Вы знаете моего отца? О, какъ я рада! Не правда ли, онъ хорошій, добрый?-- отвѣчало милое дитя, а ея голубые глазки заблестѣли отъ радости и щечки покрылись румянцемъ.
-- Благородный человѣкъ,-- подтвердилъ Феликсъ.
-- Такъ вотъ, курфюрстъ помѣстилъ меня, графиню Эрбахъ, фонъ-Геммингенъ, фонъ-Веннингенъ и другихъ сюда, чтобы мы изучали языки, исторію и законъ Божій, привыкали къ строгому порядку, и почемъ я знаю, чему еще -- воображаетъ герцогъ -- можно здѣсь научиться. Онѣ дурно обращаются со мной, а самая злая -- фонъ-Лютцельштейнъ. Она выдумала, что во время итальянскаго урока магистра Лауренцано я постоянно оборачиваю голову въ его сторону, какъ подсолнечникъ, и потому они дразнятъ меня подсолнечникомъ. Вы сейчасъ слышали. Но все это глупости.
-- Онѣ васъ называли, кажется, еще придорожникомъ?-- сказалъ Феликсъ, улыбаясь.
Дѣвушка опять покраснѣла.
-- Это все то же,-- сказала она, смотря въ замѣшательствѣ на верхушки деревьевъ.-- Я вамъ лучше разскажу, какъ все было, чтобы вы не передавали господину магистру глупыхъ исторій. Я пошла на монастырскій лугъ собирать цвѣты, потому что мнѣ непріятно быть съ этими аристократками. Со злости онѣ побѣжали за мной и фонъ-Эппингенъ увѣряетъ, что я пошла на лугъ, чтобы встрѣтить магистра, и стали называть меня придорожникомъ. Не правда ли,-- продолжала она умоляющимъ тономъ, со слезами на глазахъ,-- вы не скажете этого господину магистру, иначе я брошусь въ Некаръ... вѣдь, вы не скажете?
Юноша, смѣясь, протянулъ ей руку.
-- Даю вамъ слово.
Успокоенная, она съ радостью подала ему свою, онъ не торопился высвободитъ маленькую нѣжную ручку, пока она сама, слегка покраснѣвъ, не отдернула ее. Какъ прекрасная сказочная фея, стояло передъ нимъ милое дитя. Тихій прудъ и темная зелень деревьевъ еще рельефнѣе выставляли ея сіяющую красотой свѣтлую фигуру. Увлеченный красотой, Феликсъ забылъ, зачѣмъ онъ пришелъ, и искалъ только предлога подольше не разставаться съ этимъ прекраснымъ видѣніемъ. Онъ замѣтилъ въ складкахъ ея платья одинъ изъ цвѣтовъ, которыми подруги украшали ея волосы и платье; онъ снялъ его и сказалъ:
-- Зачѣмъ дали вы этому прекрасному голубому цвѣтку, который мы называемъ клитіей, такое гадкое названіе: придорожникъ или заколдованная дѣва?
-- Какъ,-- сказала она съ дѣтскимъ удивленіемъ,-- развѣ вы не знаете, что этотъ голубой цвѣтокъ открываетъ свои чашечки съ первыми лучами солнца и слѣдитъ головкой за движеніями солнца до вечера, когда его лепестки снова свертываются? Поэтому въ сказкѣ этотъ голубой цвѣтокъ называется заколдованною принцессой, которая, желая обратить на себя вниманіе своего возлюбленнаго, такъ страстно смотритъ на него. Вы не знаете пѣсню Ганса Вянтлера.
Милая дѣвочка вдругъ замолчала и, опустивъ глазки, продолжала:
-- Говорятъ, что если найдешь этотъ цвѣтокъ до восхода солнца, то онъ приноситъ счастіе, но его надо привязать въ палкѣ, иначе онъ сейчасъ же умретъ.
-- Влитія -- злая дѣвушка,-- пошутилъ Феликсъ.-- Хотите, я разскажу вамъ, какая существуетъ въ Италіи легенда объ этой заколдованной Клитіи?
-- Пожалуйста, только не говорите никому, что вы называете этотъ цвѣтокъ Влитія... меня зовутъ Лидіей, и онѣ опять станутъ надо мной насмѣхаться.
-- А я могу васъ называть Влитія?-- Она покачала своею прелестною головкой.
-- Разсказывайте вашу исторію; мнѣ надо уходить.
Она прислонилась къ дереву и задумчиво смотрѣла на тихій прудъ. Молодой человѣкъ началъ срой разсказъ.
-- Языческій поэтъ Овидій разсказываетъ: Давно, давно, когда всѣ люди были еще такъ прекрасны и счастливы, какъ дѣти, жили двѣ дѣвушки -- Лейкоѳоя и Влитія. Обѣ онѣ полюбили Аполлона, прекраснаго бога солнца. Онъ же сочувствовалъ Лейкоѳои и скоро сердце его воспылало къ молодой дѣвушкѣ сильнѣе, чѣмъ лучи его колесницы, такъ что онъ опалилъ землю и созвѣздія. Все мечтательнѣе становился прекрасный богъ и привелъ въ безпорядокъ всю природу. Утромъ онъ поднимался слишкомъ рано, потому что не могъ дождаться, какъ бы поскорѣе увидать свою милую. Вечеромъ слишкомъ поздно ложился, потому что не могъ оторвать отъ нея своихъ взоровъ. Никто не различалъ временъ года; зимой богъ такъ же долго оставался на небѣ, какъ и лѣтомъ, потому что Лейкоѳоя казалась ему всегда прекрасной. Потомъ отъ сильной любви онъ сдѣлался печальнымъ. Среди бѣлаго дня переставалъ свѣтить, а на другой день былъ блѣденъ и изнуренъ и скрывался за тучами. Когда однажды влюбленный богъ еще до обѣда скрылся, отецъ боговъ сказалъ ему, что такъ больше не можетъ продолжаться. Онъ дастъ ему вечеромъ отпускъ и ключъ отъ Олимпа, на случай, если бы онъ поздно вернулся домой; но утромъ онъ долженъ во-время являться къ исполненію своихъ обязанностей и день аккуратно заниматься, иначе онъ сдѣлаетъ богомъ солнца храбраго и благонадежнаго Геркулеса. Прекрасный Аполлонъ подумалъ, что Геркулесъ годился бы ему только въ лакеи, но въ душѣ онъ былъ радъ, что добрый отецъ боговъ такъ устроилъ дѣла. И вотъ вечеромъ, пріѣхавъ на дальній западъ, гдѣ конецъ свѣта, онъ распрягъ своихъ коней, пустилъ ихъ пастись на большомъ цвѣтущемъ лугу и поручилъ Гесперу, вечерней звѣздѣ, всю ночь остающейся на небѣ, наблюдать за ними. Самъ же умылся въ океанѣ и съ быстротою бога очутился у мыса Цирце, гдѣ жила Лейкоѳоя, и принялъ видъ ея матери. "Оставьте насъ,-- сказалъ онъ служанкамъ,-- мнѣ надо поговорить съ дочерью". Какъ только онъ остался одинъ съ дѣвушкой, то сбросилъ маску и, явившись въ мужественной красотѣ, упалъ въ ногамъ красавицы. Бѣдная Лейкоѳоя испугалась, но устоять не могла, потому что онъ былъ богъ, а она бѣдное человѣческое дитя. Онъ часто сталъ посѣщать ее, и на небѣ снова водворился порядокъ, и всѣ были довольны, кромѣ тоскующей Клитіи. Съ тѣхъ поръ, какъ счастливый богъ пересталъ обращать на нее вниманіе и ея вздохи безплодно раздавались въ воздухѣ, Клитія сдѣлалась больна и грустна и не находила покоя своему истерзанному сердцу. Днемъ она уже не въ силахъ была выходить, она не могла выносить вида бога, такъ презрительно ее отвергшаго; только ночью блуждала она по полямъ и лѣсамъ и повѣряла свои страданія блѣдноликой лунѣ, которая холодно и равнодушно внимала ей, чуждая этимъ страданіямъ. Однажды проходила она мимо оконъ Лейвоѳои и увидала во всѣхъ скважинахъ свѣтъ. Съ любопытствомъ прильнула она къ щели. О, какая тоска охватила ея сердце!... Она увидала, что тамъ сидитъ богъ солнца передъ Лейкоѳоей, держитъ ея руки и разсказываетъ ей чудныя исторіи, а она, поглощенная счастіемъ, любуется на его божественную красоту и блестящіе глаза. Клитія подумала, что ея подруга виною тому, что богъ солнца не замѣчалъ никогда ея любви. "Посмотри, что дѣлаетъ твоя дочь,-- шепнула она отцу Лейкоѳои,-- съ чужимъ мужчиной сидитъ она въ своей комнатѣ". Только что богъ, отозванный Гесперомъ, удалился, какъ суровый отецъ вошелъ въ комнату Лейкоѳои и, уличенная, она напрасно молила его о снисхожденіи. Когда Аполлонъ возвратился на слѣдующій вечеръ, онъ увидалъ передъ домомъ возлюбленной свѣже-засыпанную мотилу, на которой слуги еще уравнивали землю. Въ ней лежала дѣвушка, погребенная заживо. Суровый отецъ думалъ этимъ искупить свою честь; а отвергнутая Клитія надѣялась, что теперь богъ обратится къ ней. Но мужчины ищутъ дѣвушекъ, ихъ избѣгающихъ, и презираютъ идущихъ имъ на встрѣчу. Богъ солнца возненавидѣлъ Клитію. Взоры его не отрывались отъ мѣста прошлаго счастія, и онъ съ такою жгучею тоской и такъ страстно смотрѣлъ на могилу бѣдной Лейкоѳои, что изъ сердца дѣвушки вырасло рѣдкое растеніе и обвило своими вѣтвями всю могилку. Это растеніе былъ можжевельникъ, который при солнечномъ свѣтѣ наполнялъ воздухъ замѣчательнымъ ароматомъ, и душа Лейкоѳои распускалась въ лучахъ божества. Такимъ образомъ, дѣвушка и по смерти услаждаетъ тѣхъ, кто вдыхаетъ ей ароматъ. Клитія же, пронизанная огненнымъ взоромъ Аполлона, погибла и превратилась въ придорожное растеніе, которое каждый топчетъ ногами. Изъ лучшаго же чувства въ ней -- ея любви въ богу -- вырасъ голубой цвѣтокъ, и когда богъ появляется на небѣ, цвѣтокъ жадно обращаетъ къ нему свою чашечку и слѣдитъ за его движеніемъ, пока вечеромъ не склонитъ усталой головки. Вотъ исторія бѣдной Клитіи.
Начавъ свой разсказъ, Феликсъ не подумалъ, какая горькая мораль заключалась въ его разсказѣ. Онъ хотѣлъ задержать красивую дѣвушку своею болтовней; начавши же, онъ довелъ свою повѣсть до конца. Все покровительственнѣе звучалъ его разсказъ. и только замѣтивъ, что прелестное дитя, подобно Клитіи, наклонило свою бѣлокурую головку и съежилось, подобно цвѣточной чашечкѣ отъ грубаго прикосновенія, онъ быстро закончилъ. Вдругъ Лидія встрепенулась; ея нѣжный слухъ различилъ шаги за деревьями, и лицо ея обратилось къ высокой фигурѣ, приближающейся по дорогѣ, а предательскій румянецъ покрылъ ея щеки. Феликсъ узналъ брата.
-- Паоло!-- крикнулъ онъ ему.
Молодой ученый, одѣтый въ черное, привѣтливо протянулъ ему руки, но Феликсъ видѣлъ, что черезъ его голову братъ страстнымъ взоромъ смотрѣлъ на дѣвушку. Она, между тѣмъ, оправилась и съ скромнымъ поклономъ прошла мимо братьевъ въ монастырю. Когда Феликсъ обернулся къ прекрасной бѣглянкѣ, онъ увидалъ, что она тоже обернулась и, какъ будто захваченная за дурнымъ дѣломъ, быстро побѣжала и скрылась за кустами. Отъ опытныхъ глазъ художника не скрылось ея, смущеніе и, слегка покачавъ головой, онъ заговорилъ съ братомъ.
Отвѣты Паоло были односложны; въ нихъ "дышалось нервное раздраженіе.
Отъ него не было возможности допытаться, принялъ ли онъ монашество въ Венеціи, или перешелъ здѣсь окончательно въ кальвинизмъ. Онъ, видимо, избѣгалъ прямыхъ отвѣтовъ. Ясно было одно, что онъ несчастливъ. Цвѣтущій румянецъ исчезъ съ его лица, худаго и заострившагося; глаза его то недовѣрчиво смотрѣли по сторонамъ, то впивались пронизывающимъ взглядомъ въ лицо собесѣдника. Смущенные братья шли молча, не находя, что сказать другъ другу послѣ долгой разлуки. Магистръ изрѣдка останавливался и срывалъ попадавшіеся на дорогѣ голубые цвѣты придорожника.
-- Ты чувствуешь, кажется, особенное расположеніе къ голубой влитіи?-- сказалъ дружелюбно Феликсъ.
Ученые называютъ это растеніе придорожникомъ и употребляютъ его противъ лихорадки.
-- Противъ лихорадки любви?
-- Что это значитъ?
-- Я слышалъ, что она не сводитъ глазъ съ солнца, какъ нѣкоторыя ученицы съ лица учителя.
Съ злостью бросилъ священникъ цвѣты, точно они обожгли его, Какъ крапива.
-- Оставь эти шутки,-- сказалъ онъ,-- ты знаешь, я не люблю насмѣшекъ.
Тягостная пауза послѣдовала за этими словами и, чтобы дать другой оборотъ разговору, Феликсъ спросилъ: справедливо ли то, что говорилъ ему баптистъ Вернеръ о прежнемъ назначеніи зданіи близъ монастыря?
-- Глупости,-- отвѣчалъ Паоло:-- Всякій ребенокъ знаетъ, что монахинямъ отрѣзаютъ волосы передъ алтаремъ монастырской церкви, а не за монастырскою оградой.
Феликсъ передалъ брату, что ему говорилъ старый баптистъ.
-- Безстыднаго еретика найти не трудно,-- загадочно отвѣтилъ магистръ.
-- Гдѣ мы опять увидимся?-- спросилъ онъ холодно, когда они дошли до нижней улицы.
-- Ты уже уходишь?
-- У меня есть дѣла. Если тебѣ можно, то приходи вечеромъ въ гостиницу "Олень". У круглаго стола въ послѣдней комнатѣ собираются сосѣдніе проповѣдники. Обыкновенно и я присоединяюсь къ нимъ, чтобы изучить почтенное духовенство этой страны. Мы можемъ поговорить тамъ. Съ этими словами онъ протянулъ брату худую, узкую руку.
Тотъ серьезно посмотрѣлъ ему въ глаза, но магистръ отвернулся отъ любящаго взора и направился обратно въ Нейбургъ.
"Правда ли его сердце зачерствѣло,-- подумалъ Феликсъ,-- или это только наружный холодъ?"