В течение этого времени Иисус странствовал со своими учениками по берегам Генисарета. Затем они возвратились в Капернаум, где Иисус, как и прежде, был гостем Симона.
Однажды утром, войдя во двор Симонова дома, Иуда увидал там нескольких посторонних, хотя и совершенно незнакомых ему, но, тем не менее, возбудивших в нем своим видом чувство чего-то уже пережитого. Одеты они были крайне просто, почти бедно, с полным пренебрежением к внешности, и лица их носили отпечаток строгой, сдержанной скорби.
Некоторые из учеников Иисуса тоже собрались здесь; они казались взволнованными и стояли отдельными группами, шепотом переговаривались между собой. Только Андрей, брат Симона, стоял поодаль, и на лице его было такое же выражение, как у незнакомцев. Иуда обратился к нему и спросил, кто эти люди.
Не отрывая глаз от земли, Андрей ответил: "Ученики Иоанна Крестителя". И после минутного молчания он продолжал глухим голосом: "Иоанн умер!"
С чувством досады услыхал Иуда имя Иоанна, -- той досады, которую мы испытываем при напоминании о том, что считали навсегда погребенным. Но при последних словах он исполнился в первое мгновенье тайной радости и с недоумением взглянул на Андрея. "Неужели он скорбит о том, что умер Иоанн? Кто такой Иоанн, чтобы его оплакивать?" Но затем это чувство встревожило его и, невольно противореча себе, он задал себе вопрос, почему же он-то радуется этому.
-- Иоанн умер? -- машинально повторил он.
-- Да, -- ответил Андрей все так же глухо. -- Ирод умертвил его, умертвил его в темнице!
Какое-то самообвинение, чуть ли не раскаяние было в его голосе, а также и во взоре, который он поднял теперь от земли и невольно устремил на дверь Симонова дома. В ту же минуту он сделал движение, точно хотел отшатнуться, но удержался, пугливо скользнул взором в сторону и поспешно оставил двор.
Иуда с удивлением смотрел ему вслед. Его беспокоило поведение Андрея; зловещее предчувствие овладело им.
"Иоанн умер! -- подумал он. -- Что это значит?"
Углубившись в свои мысли, он обернулся. Вдруг он увидел на пороге дома Иисуса вместе с обоими братьями, Иаковом и Иоанном. Он казался печальным и удрученным, и во взоре Его не было обычного блеска. Но этого Иуда не видал. Он видел только, как солнце сияло на Его светлой одежде; одно мгновенье он остановил внимание на Иакове, который с жаром что-то говорил и улыбался, обнажая белые зубы, но затем снова пред его глазами остался только освещенный солнцем образ Иисуса, и точно стараясь разрешить какую-то загадку, он стал про себя повторять: "Неужели умер Иоанн?"
* * *
Спустя несколько дней Иисус покинул Капернаум и переехал по Галилейскому морю в пустынную местность вблизи города Вифасаиды. За Ним последовали ученики и большая толпа народа, но Он держался вдалеке от них и долгие часы проводил один в горах. Никто не знал, что происходит в Нем, и никто не решался Его спросить, даже столь смелый обыкновенно на язык Симон; но туча, лежавшая на Его челе, бросала свою тень и на толпу учеников.
Раз вечером они расположились вокруг костра, разведенного пастухами на склоне горы. Ибо, хотя ранние весенние дни были уже теплы, заходящее солнце уносило с собою тепло, и кроме того теперь, на закате, дул свежий ветер. Большой, пылающий костер, вспыхивая, освещал сидящие или лежащие фигуры пастухов, закутанных в грубые овчины и спавших глубоким, беззаботным сном, и учеников, которые по большей части еще сидели и бодрствовали, но хранили молчание, погрузись каждый в свои собственные мысли. С самого полудня Иисус не показывался среди них; Симон и Иоанн ходили искать Его и недавно вернулись после тщетных поисков. Теперь они сидели всех ближе к огню, чтобы согреться.
Несколько поодаль от огня лежал на спине Иаков, уставившись глазами в небесный свод, на котором мерцали и сверкали звезды. Он привык даже холодные ночи проводить под открытым небом и пренебрегал теплом, исходившим от костра. Он пел вполголоса песню, которой когда-то научился от одной эллинской девушки и которая теперь внезапно пришла ему на память.
Рядом с ним сидел Андрей и кутался в свой плащ. Он зяб, по-видимому, но, тем не менее, не придвигался ближе к огню. По временам он прислушивался к песне Иакова, но, очевидно, ему стоило больших усилий приковать к ней свое внимание. Он мучительно чувствовал на себе чей-то настойчивый взгляд; пытался забыть об этом, но не мог; наконец, он повернул голову и, разгневанно вскинув глаза, встретился с этим упорным взглядом, как будто хотевшим проникнуть в его душу.
Иуда -- ибо это он смотрел на него -- медленно, но без замешательства отвел от него свой взор. Он сидел одни, вне общего круга. Однако ж его глаза совсем машинально покоились на Андрее, лишь теперь он спохватился, что так упорно смотрел на него, и с недоумением задал себе вопрос: "Уж не думает ли он об Иоанне, который умер? И почему льнет он к Иакову? Эти дни я постоянно видел их вместе".
"А что же я сам?" -- думал он дальше. "Почему мои мысли то и дело возвращаются к Иоанну? К Иоанну, которого я забыл! Быть может, это дух его меня преследует за то, что я!.." -- С содроганием оборвал он пить своих мыслей.
С тех самых пор, как он попал сюда, в эту местность, своей голой пустынностью напоминавшую виды Иудеи, он находился в каком-то странном настроении. Ему казалось, будто он очнулся от грез, но не вернулся еще к действительности, витая между бодрствованием и сном. Мысли его были печальны и унылы, и часто пробирала его невольная дрожь.
Он услыхал блеяние коз в загоне и со смутным чувством зависти взглянул на спящих пастухов. Затем он посмотрел на учеников Иисуса и подумал: "А они -- ведь и они тоже счастливы?" И вместе с тем воспоминание о том времени, которое протекло с тех пор, как он разыскал Иисуса, с такой удивительной ясностью и живостью нахлынуло на него, что он испугался, видя в этом как бы предвестие того, что это время навсегда миновало, и что для него начинается иная пора. Он стал озираться, думая с тоской: "Где же Он? Почему Он не идет? Быть может, я никогда больше не увижу Его!"
Эта мысль была для него так нестерпима, что он поднялся, примяв решение пойти искать Иисуса и не прекращать своих поисков, пока его не найдет.
Но, пройдя несколько шагов, он вдруг остановился. Он различил в темноте фигуру, шедшую навстречу ему. Это была женщина; хотя он не мог разглядеть ее лица, все же он сразу узнал Марию Магдалину.
"Она искала Его, видела Его, быть может!" -- тотчас же пронеслось у него в голове, и он повернул назад, сам не зная почему, и лег на свое прежнее место. Какое-то тупое равнодушие нашло на него; он отвернулся от огня, закрыл глаза и вскоре заснул.
Странный ему приснился сон. Что-то темное было возле него. Он взглянул и увидел у себя в головах чей-то высокий, нечеловеческий облик, своей тенью заслонивший свет от его взоров. Он стоял неподвижно, словно в спокойном ожидании, и смотрел на него со скорбным призывом; а между тем из его очей не проникало взора, это был зрячий мрак, и, не будучи в силах ему противиться, Иуда впился глазами в его загадочную глубину.
Он очнулся совершенно внезапно, -- одно мгновение сон смутно носился перед ним, потом бесследно исчез из его памяти. "Это бес меня душил", -- подумал он и снова забылся на минуту, но затем приподнялся и сел, на этот раз совсем уже проснувшись. Его душу наполнило одно воспоминание, воспоминание о той ночи, которую он провел в пустыне вместе с Иисусом.
На востоке небо начинало алеть, предвещая появление солнца. "Точно так же было и тогда, когда я проснулся!" -- подумал Иуда, и это совпадение глубоко поразило его. Им овладело предчувствие, что этот день будет для него почему-то решающим.
Он обвел взглядом кучку людей, спавших вокруг погасшего и почерневшего костра. Между ними он увидал и фигуру Марии; она тогда казалась погруженной в глубокий сон. На минуту его взор остановился на ней, -- затем он отвернулся с чувством, похожим на прощание, и стал удаляться медленным шагом.
Все ярче разгорался багрянец на ожидавшем солнца небе, а на восточном краю горизонта собирались легкие, мглистые туманы, проводившие по прозрачному воздуху более густые, алые полосы. Слабый свет разлился по окрестности, ночной ветер стих, и вся природа точно с удивлением готовилась к встрече солнца.
Но Иуда шел вперед с опущенным взором, не обращая внимания на рассвет. "Только бы мне поскорей найти Его!" -- была его единственная мысль.
Запылала одна высокая вершина, а за ней целый ряд других, свет стал все ниже и ниже спускаться со склонов гор, -- но в самом низу, в глубокой котловине, Генисаретского озера лежала совсем черная, непроницаемая гладь, а на другом берегу, на поросших кустарником откосах, еще покоились густые тени. И вот среди туманов взошло солнце, громадное и пурпурное, и весь ландшафт предстал в лучезарном, волшебном сиянии; но туманы растаяли, вместе с ними исчезло очарование первой минуты, и при трезвом свете дня кругом оказалась голая и угрюмая пустыня.
Тогда только Иуда поднял глаза; эта угрюмость благотворно подействовала на его душу, укрепляя намерение, созревавшее в его груди. И вдруг он увидал недалеко от себя Иисуса и остановился, вперив в Него пристальный взор.
Иисус стоял на вершине холма; Он отирал себе чело; стан Его несколько согнулся, и Он тяжело опирался на посох, как бы изнеможенный после трудного странствия. Он окинул глазами Генисарет и противоположный берег, затем мало-помалу выпрямился и легкой поступью стал спускаться вниз, по направлению к Иуде.
Тот смотрел, как Он идет, и ждал, но без тревоги. Он находился в каком-то странном состоянии ясновидения, обостренной душевной восприимчивости. С первой минуты, как он увидел Иисуса, он сказал себе, что в Учителе произошла какая-то перемена, что Он уже не Тот Человек, за Которым он следовал и Которого любил. Однако, постепенно, по мере того, как Иисус приближался, это впечатление рассеялось, и вместо этого Иуде стало ясно, что изменились его собственные чувства, что они не были уже так светлы и так счастливы, как прежде, а сделались глубже и задушевней. Он видел веление во взоре Иисуса, и ему казалось, что теперь он понимает Его.
Иисус его заметил и сделал ему знак подойти. Он был бледен и утомлен, но с радостной и светлой улыбкой следил за приближением к нему Иуды.
-- Это ты, Иуда? -- сказал Он. -- Как ты рано проснулся! Отчего ты не спишь?
Иуда посмотрел на Него и ответил:
-- Господи, а Ты почему не спишь? -- Он видел, как тень пробежала по лицу Иисуса, и, устыдившись своей смелости, поспешно продолжал: -- Мы долго ждали Тебя! Отчего Ты не был с нами?
Иисус тем временем продолжал свой путь, и Иуда следовал за ним. Но при этом вопросе Он остановился и, не прерывая молчания, пытливо взглянул на Иуду, как бы взвешивая свой ответ.
Тогда Иуда ощутил внезапную боль; ему показалось, что между ними стоит разделяющая их преграда. И с внезапным порывом он пал ниц пред Иисусом и обеими руками ухватился за Его плащ, как бы стараясь удержать Его.
-- Господи! -- воскликнул он. -- Я люблю Тебя и ничего не могу для Тебя сделать! С самой первой минуты, как я увидел Тебя, я Тебя полюбил; Ты не знаешь, что я выстрадал в то время, когда был разлучен с Тобой; Ты постоянно был в моих мыслях, и я не имел покоя, пока не нашел Тебя вновь!
Иисус взял его за руки и поднял его с земли.
-- О чем говоришь ты? -- сказал он. -- Я не думал удалять тебя от Себя!
Иуда, заикаясь, горячо продолжал:
-- Но мне хочется что-нибудь сделать для Тебя! Я знаю, Ты ждал этого, -- я видел это в Твоих глазах. Ответь же мне, просвети меня! Моя жизнь принадлежит Тебе, -- возьми ее, Господи, возьми ее!
Он весь дрожал от волнения и, рыдая, закрыл руками лицо.
-- Я взял твою жизнь, Иуда, -- кротко ответил Иисус. -- Но не так, как ты разумеешь. Что мог бы ты сделать для Меня? Отдай Моему делу свою веру и любовь, и Ты дашь Мне все. Все, что ты сделаешь из любви, будет сделано тобой для Меня.
Иуда стоял перед ним с поникшей головой. В нем шла бурная борьба, борьба чувств и мыслей, для которых он не мог найти слов и выражений. Он мог только настойчиво повторять:
-- Нет, Господи! Я Тебя люблю, -- одного Тебя, -- для Тебя одного хочу я это сделать.
Он смолк на минуту и затем сказал:
-- Я хотел бы, чтоб Тебе угрожала какая-нибудь опасность, так что я мог бы отдать свою жизнь за Тебя!
Иисус улыбнулся загадочной улыбкой.
-- Может статься, так это и будет! -- сказал Он. -- Но до тех пор ты не должен пренебрегать счастием; кто презирает радость, не имеет сил переносить скорбь. А нам всем понадобятся силы; будем, поэтому, радоваться, пока еще есть время.
Он взглянул в сторону Генисарета, струи которого теперь искрились на солнце; болезненная судорога промелькнула вокруг Его рта и Он снова обратился к Иуде:
-- Пойдем! Нам надо вернуться в Капернаум!
Пр и этом имени Иуда вздрогнул и взор его потемнел. "В Капернаум!" -- беззвучно повторил он.
Иисус взглянул на него, как бы поняв его мысль.
-- Да, -- ответил Он, -- ты разве боишься?
Но Иуда потупил взор, трепеща пред властью Учителя читать в его душе.
Ибо он боялся возвращения в Капернаум. Почему -- он этого не знал, но только он боялся.
И в сумрачном молчании, преисполненный тревожных предчувствий, последовал он за Иисусом.