НАБАТ
Филипп наскоро вооружился и вышел вместе с Франсуа.
-- Я должен вернуться в Лувр,-- сказал Франсуа,-- мое место при Генрихе Наваррском. Он пошел к французскому королю просить позволения тотчас выехать из Парижа. Конде и Ларошфуко сделают то же, вернувшись от адмирала, потому что здесь, очевидно, всем грозит опасность.
Филипп поспешил к дому адмирала. Многие гугеноты-дворяне, вооружившись, спешили туда же, взволнованные горем и полные негодования. Во дворе и в приемной адмирала скоро собралось около трехсот дворян. Одни молча и серьезно ходили, другие, собравшись в группы, горячо обсуждали происшедшее. Все придерживались мнения, что это было покушение не на одного адмирала, а на всех гугенотов вообще, и приписывали это злодеяние Гизам, смертельным врагам реформаторской веры, главным виновника м всех гонений на гугенотов и ответственных за потоки крови, пролитой в междоусобных войнах. Было очевидно, что все должны скорее покинуть Париж и приготовиться к новой войне, но это станет возможным, только когда адмирал поправится настолько, что будет в состоянии уехать.
-- Он ужасно страдает,-- рассказывал один из дворян.-- Хирург не принес инструментов и отрезал палец в три приема кинжалом. Мерлен, его духовник, был при нем с несколькими ближайшими друзьями. Все мы плакали, но адмирал обернулся к нам и сказал: "Друзья мои, о чем вы плачете? Я счастлив, что страдаю за веру". Потом он сказал, что искренне прощает виновного и его подстрекателей.
Через час пришел Франсуа.
-- Принц видел короля, Филипп. Король страшно разгневан и поклялся, что подвергнет самому жестокому наказанию всех, кто виновен в этом преступлении. Нам не стоит тут оставаться, Филипп, мы все равно не увидим адмирала.
На улице их догнал граф де Валькур.
-- Я только что от адмирала,-- сказал он,-- ему лучше. Хирург надеется, что на следующей неделе он будет уже в состоянии путешествовать на носилках.
-- Хорошие вести,-- сказал Франсуа.-- Чем скорее мы выберемся из Парижа, тем лучше.
-- Без сомнения,-- согласился граф,-- лишь бы адмирал поправился. Ему теперь грозит яд, и если бы даже сам король просил его остаться в Лувре до выздоровления, я не советовал бы ему принимать приглашение, но пока мы подождем. Король возмущен, он велел запереть все улицы Парижа, кроме двух, и требовать паспорт у каждого входящего и выходящего из Парижа.
Тем временем они подошли к дому графа.
-- Войдите, господа,-- сказал он,-- моя дочь очень встревожена нападением на адмирала, к которому она питает глубокое уважение.
-- Как он себя чувствует? -- спросила поспешно Клара, когда они вошли в комнату.
-- Ему лучше, Клара.
-- Слава богу! -- сказала она с облегчением.-- А что король?
-- Он возмущен, как и мы, и намерен строго наказать убийцу и его подстрекателей. Он был у адмирала.
-- Я хотела бы уехать в Дофине, папа. Этот город с его жестокостью мне ненавистен.
-- Мы скоро уедем, дорогая. Доктор надеется, что через неделю адмирал сможет путешествовать на носилках, и мы все последуем за ним.
-- О, как долго, папа! За неделю многое может случиться.
-- Бояться нечего, Клара. Никто не посмеет сделать чего-нибудь из опасения гнева короля. Как вы думаете, монсеньор де Лаваль?
-- Я согласен с вами, граф.
-- А вы, сэр Филипп?
-- Я не вижу основания к опасениям, граф, но думаю, что следовало бы принять некоторые предосторожности. Откровенно говоря, я заразился страхом от моего слуги, веселого малого, который теперь мрачен как туча; он боится восстания черни, подстрекаемой Гизами.
-- Это не похоже на вас, побывавшего в стольких битвах и опасностях,-- сказал граф с улыбкой.-- Но какие же предосторожности мы могли бы предпринять?
-- Я не думал об этом,-- сказал Филипп.-- Но, если бы от меня зависело, я предложил бы, чтобы одна треть нас, гугенотов, вооружившись, охраняла день и ночь наши квартиры; затем, чтобы было назначено место, например дом адмирала, куда все могли бы собраться в случае тревоги.
-- Первое едва ли возможно,-- заметил серьезно граф,-- это показалось бы недоверием к обещаниям короля. У нас достаточно врагов при короле, которые сумеют истолковать ему наши действия в дурную сторону.
Вошли еще трое гугенотов, и разговор зашел о положении дел. Клара подошла к Филиппу, стоявшему в стороне.
-- Вы действительно верите в опасность, сэр Филипп?
-- Верю, графиня. Население ненавидит нас, и в Париже нередко бывали избиения гугенотов. Без сомнения, Гизы виновны в нападении на адмирала; парижская чернь обожает их, и им стоит сказать только слово, чтобы поднять на нас весь город.
-- Значит, опасность действительно существует. Не посоветуете ли вы мне что-нибудь?
-- Выходите на улицу как можно реже, а спать ложитесь в платье, чтобы быть готовой встать в любую минуту.
-- Я исполню это. И только?
-- Я ничего не знаю,-- сказал Филипп,-- пока советую сделать хоть это.
Вернувшись домой, Филипп, к своему великому удивлению, не нашел Пьера, который явился только на другое утро.
-- Где ты был всю ночь? -- спросил сурово Филипп,-- Кажется, теперь не время для удовольствий.
-- Я уходил из города, сударь,-- сказал Пьер.
-- Зачем?
-- Я слышал, сударь, как граф де Лаваль рассказывал о покушении на жизнь адмирала. Мне кажется, это подтверждает все то, что я вам говорил. Вы ушли, а я не успел переговорить с вами и осмелился действовать на свой страх.
-- Что же ты сделал?
-- Я вывел двух лошадей в деревню в двух милях отсюда и оставил их в конюшне при гостинице, обещав конюху крону, если он побережет коней. Возвращаясь, я нашел ворота Парижа запертыми. Тогда я купил в Сен-Дени длинную веревку и железный крюк и в два часа ночи, когда, по моим соображениям, часовые спали, взобрался на один из бастионов около лачужки, о которой я вам говорил, ночевал в ней, а утром пошел домой. Вот и все. В случае чего, лошади за городом нам пригодятся.
-- Все это хорошо, Пьер. Но здесь никто не верит в опасность и мне стыдно, что я один тревожусь.
-- Умный человек тревожится, когда глупые спят,-- сказал Пьер.-- Если бы принц Конде тревожился ночью при Жарнаке, он не лишился бы жизни, а мы не проиграли бы сражения. Я ведь ничего худого не сделал. Но если появится опасность, то мы будем готовы к ней.
-- Ты прав, Пьер. Во всяком случае, надо быть готовым ко всему.
Пьер пробормотал что-то себе под нос.
-- Что ты там бормочешь, Пьер?
-- Я хочу сказать, сударь, что был бы совсем спокоен, если бы нам нужно было думать только о себе. Но знаю, что в случае тревоги вы будете думать не только о своей безопасности.
-- Графиня де Валькур -- невеста монсеньора де Паскаля,-- сказал внушительно Филипп.
-- Я это слышал от слуги графа, но от чаши до уст далеко, и в такие дни многие помолвки не кончаются браком. В ту ночь, когда вы спасли жизнь графине Кларе, я тотчас догадался, чем все это кончится, а когда мы гостили в Валькуре, думал, что все будет решено.
-- Ну, значит, ты зашел слишком далеко в своих догадках. Графиня де Валькур -- богатая наследница, а граф, конечно, выдаст ее замуж только за равного.
Пьер незаметно пожал плечами.
-- Конечно, вы правы, сударь,-- возразил он скромно.-- И так как у нее есть защитники, ее отец и господин де Паскаль, то нам и не следовало бы заботиться о костюмах, спрятанных на крыше; нам следует, значит, думать только о своем спасении, и это очень облегчает нам дело.
-- Ты просто смешон, Пьер,-- сказал нетерпеливо Филипп,-- и я был глуп, что слушал тебя. Иди, готовь завтрак, иначе ты выведешь меня из терпения.
В этот день состоялось несколько совещаний между гугенотскими вождями. Никто не подозревал, что покушение на адмирала составляло только часть заговора против всех гугенотов; все думали, что оно было следствием злобы Гизов и Екатерины Медичи на человека, который так долго боролся с ними и теперь вполне завладел доверием короля.
Филипп провел большую часть дня в Лувре с Генрихом Наваррским, Франсуа де Лавалем и некоторыми приближенными молодого короля. Все они, лучше его знавшие Францию и Париж, а также положение дел, не выказывали и тени беспокойства.
Слушая их разговоры об увеселениях двора, Филипп перестал тревожиться и злился на себя за то, что слушал зловещие пророчества Пьера. Он вернулся домой только в одиннадцатом часу ночи в самом веселом расположении духа.
-- Ну, пророк,-- сказал он Пьеру,-- какие новые заговоры открыл ты? Расскажи, чтобы я мог посмеяться.
-- Смеяться после будете, сударь,-- сказал Пьер,-- а теперь позвольте просить вас пройти со мной ко входной двери.
-- Изволь, если это доставит тебе удовольствие.
Они спустились по лестнице к дверям на улицу.
-- Видите вы это, сударь?
-- Вижу, Пьер.
-- Как вы думаете, что это такое?
-- Еще не так темно, чтобы не видеть: это белый крестик, нарисованный каким-нибудь шалуном.
-- Не угодно ли вам пройти немного дальше, сударь? На этой двери есть крест, на той нет, на следующей тоже нет, здесь опять крест, а там опять нет. Что, сударь, это не возбуждает в вас любопытства?
-- Не знаю, Пьер. Верно, шалуны-мальчишки, проходя мимо, нарисовали эти кресты на одних дверях и пропускали другие.
-- Так, сударь, но вот что любопытно. Я проходил по нескольким улицам и везде видел то же самое: на каждом доме, где живет гугенот, есть на двери белый крест; где нет их, нет и креста.
Филипп был поражен этим открытием и сумрачным видом, с которым говорил Пьер.
-- Ты уверен в том, что говоришь? -- спросил он.
-- Совершенно уверен, сударь.
Филипп прошелся по улице и убедился, что Пьер говорил правду. Возвращаясь домой, он стер крест на дверях графа де Валькура, а на своих дверях оставил, но шедший за ним Пьер незаметно стер его рукавом.
Филипп сел и задумался.
-- Мне не нравятся эти знаки, Пьер,-- сказал он.-- Я не могу отрицать, что они поставлены с определенным намерением, которого я не знаю. Что ты об этом думаешь?
-- Я думаю, сударь, что они хотят взять в плен всех дворян-гугенотов, попавших в эту ловушку.
-- Не могу поверить, Пьер, чтобы они могли решиться на такую гнусную измену, которая опозорила бы короля.
-- Может быть, это не его рук дело, сударь, а Гизов; быть может, они хотят учтроить избиение, как это было в Руане и не раз случалось в Париже и в других местах.
-- Трудно поверить этому. Во всяком случае, будем настороже эту ночь. Теперь слишком поздно, чтобы предпринять что-нибудь.
Отворив окно, Филипп сел на него.
-- Ложись спать, Пьер, через два часа я разбужу тебя, и ты займешь мое место.
Раньше чем лечь, Пьер снова тихо вышел на улицу, тщательно стер с двери знак мокрой тряпкой и затем, положив подле себя меч и пистолеты, улегся на своей койке. В час Филипп разбудил его.
-- На улице происходит что-то необычное, Пьер: я вижу свет множества факелов и слышу шум, похожий на людской говор. Пойдем посмотрим, что это значит.
Сунув пистолеты за пояс и захватив меч, он завернулся в плащ и вышел на улицу в сопровождении Пьера. Скоро они встретили двух прохожих, и один из них при свете фонаря окликнул Филиппа:
-- Это вы, сэр Флетчер?
-- Да, де Паскаль. Я вышел посмотреть, что значат эти огни.
-- Я тоже вышел ради этого. Душно, я не мог заснуть, открыт окно и увидел эти огни. Мне показалось, что они по соседству с домом адмирала, и я решил посмотреть, в чем дело.
Они вскоре встретили группы людей с зажженными факелами и увидели, что такие группы бродят по всем улицам.
-- Что это затевается? -- спросил де Паскаль у одной группы.
-- В Лувре будет ночной маскарад и шуточное сражение,-- ответили ему.
-- Странно! -- сказал Филипп, когда они пошли дальше.-- Я был у короля Наваррского до десяти часов и ничего не слыхал об этом.
К ним присоединились еще несколько дворян-гугенотов, привлеченных необычайным светом и говором на улицах. Все они направились к Лувру. Перед дворцом собралось множество народа с факелами и стояли отряды солдат.
Вдруг толпа заколыхалась с криком и шумом, и несколько гугенотов, отделившись от нее, бросились бежать, как бы спасаясь от преследования. Они бежали навстречу к группе людей, шедших с Филиппом к площади.
-- Что такое, де Винь? -- спросил Паскаль первого подбежавшего к ним.
-- Ничего не понимаю,-- ответил де Винь.-- Полчаса назад я проснулся от шума и света и вышел с де ла Ривьером, Морена, Кастелоном и де Вигором посмотреть, в чем дело. Когда мы подошли к солдатам, они начали нагло глумиться над нами. Мы, конечно, отвечали и грозили пожаловаться их офицерам, как вдруг эти дерзкие негодяи бросились на нас. Морена, как видите, ранен алебардой, и так как мы пятеро не могли биться с целой толпой солдат и собравшейся там чернью, то убежали от них. Я буду жаловаться и доведу дело до короля.
-- Нам сказали,-- говорил де Паскаль,-- что эти люди с факелами должны участвовать в шуточной атаке на какой-нибудь замок или что-то в этом роде для увеселения короля. Без сомнения, с этой же целью собраны и солдаты. Нам следует, я думаю, пойти домой и подождать до утра.
-- А вы не допускаете возможности всеобщего нападения на нас? -- спросил Филипп.
-- Что? Нападение? Подготовленное у Лувра, на глазах у короля? Вам это приснилось, Флетчер?
-- У меня есть основание подозревать это,-- заметил спокойно Филипп и рассказал о крестах на дверях.
Ему никто не верил. Все возвратились в свои квартиры.
-- Что мы будем теперь делать, Пьер? -- спросил Филипп.
-- По-моему, следует обождать и посмотреть, что будет дальше, сударь. Если готовится что-нибудь дурное, вся парижская чернь будет в движении. Пойдемте к ратуше, там всегда был центр зла. Если там все спокойно, то, может быть, вся эта комедия и вправду устроена для увеселения двора. Непонятно только, почему улицы около дома адмирала освещены.
-- Правда, это непонятно, Пьер.
Навстречу им прошла молча еще более многочисленная толпа с факелами.
-- Заметили ли вы, сударь, что у каждого из этих людей на руке белая повязка, как и у всех, кого мы встречали до сих пор. Если есть опасность, то нам легче будет узнать о ней, имея такой же знак.
-- Хорошая мысль, Пьер.
Филипп вынул свой платок, разорвал его пополам и сделал повязки себе и Пьеру. Затем они нагнали несколько групп с факелами, которые шли в одном направлении с ними. У всех были белые повязки на руках. Филипп встревожился еще больше.
Площадь перед ратушей была слабо освещена несколькими факелами и большим фонарем, висевшим перед гостиницей. Света, однако, было достаточно, чтобы видеть огромную толпу народа на площади и красноватые отблески огней на шлемах, копьях и секирах.
-- Что вы теперь скажете, сударь? Тут собралось до десяти тысяч человек; кажется, все городское войско со всеми офицерами.
Когда они остановились, к ним почтительно подошел офицер.
-- Все в порядке, ваше сиятельство,-- доложил он Филиппу.-- Все люди на своих местах. Полагаю, что приказ не будет отменен?
-- Нет,-- ответил коротко Филипп, видя, что его принимают за кого-то другого.
-- И набат будет сигналом начинать?
-- В этом будет некоторая перемена,-- сказал Филипп,-- но об этом вы узнаете потом. Я пришел только узнать, все ли готово.
-- Все исполнено, как приказано вашим сиятельством. Ворота заперты и будут открыты только королевскому гонцу, когда он покажет королевскую печать. Все лодки и суда уведены от набережной далеко. Ни один еретик не спасется.
Филипп с трудом подавил в себе сильное желание заколоть этого человека на месте, но, овладев собой, сказал только:
-- Хорошо. Ваше усердие не будет забыто.
Он повернулся и пошел поспешно обратно, но не успели они пройти нескольких шагов, как за ними раздался пистолетный выстрел.
-- Слишком поздно! -- воскликнул с горечью Филипп.-- Скорее, Пьер!
И они бросились бежать. Из соседних улиц то и дело выбегали вооруженные группы людей, чтобы задержать их, но Филипп повелительно кричал им:
-- Дорогу! Я спешу по важному поручению герцога Анжуйского и Гизов!
При этих словах все расступались и давали ему дорогу.
-- Прежде всего поспешим к адмиралу! -- сказал Филипп Пьеру.
Но когда они подбежали к дому адмирала, то увидели множество людей, выбегавших из дома с факелами и обнаженными мечами. Филипп узнал среди них Генриха Гиза и Генриха Валуа с их свитами и солдатами.
-- Мы опоздали, Пьер. Адмирал уже убит.
Действительно Колиньи уже перешел в лучший мир.
В эту роковую ночь в доме находился только его духовник Мерлен, королевский хирург, трое дворян и несколько слуг, а во дворе стояли на страже пять швейцарских гвардейцев короля Наваррского. Возраставший на улице шум разбудил адмирала, а затем он услышал стук в ворота и требование отворить двери именем короля. Адмирал послал одного из дворян, ле Бонна, отворить их, но едва успел последний сделать это, как в ворота ворвался Коссейн, офицер стражи принца Анжуйского, с пятьюдесятью солдатами и заколол ле Бонна на месте. Верные швейцарцы защищали внутреннюю дверь, а когда их оттеснили от нее, то они наскоро устроили на лестнице баррикаду и защищались за ней.
Один из гугенотов-дворян вбежал в комнату известить адмирала о грозящей ему опасности, но адмирал спокойно ответил:
-- Я уже давно приготовился к смерти. Спасайтесь сами, если можете. Меня вы все равно не спасете.
По его приказанию все находившиеся при нем, исключая немецкого переводчика, убежали на крышу и спрятались. Баррикада была сломана, и один из свиты герцога Гиза ворвался в комнату, где адмирал спокойно сидел в кресле. Убийца нанес ему мечом два удара, прекративших мгновенно жизнь адмирала.
Герцог Гиз ждал во дворе. Когда ему доложили, что адмирал убит, он приказал выкинуть его тело в окно и с ненавистью толкнул его ногой, а один из его свиты отрубил адмиралу голову.
Затем Гиз позвал солдат и сказал им:
-- Начало положено, теперь к другим -- это приказ короля!
Когда Филипп подходил к дому адмирала, на колокольне церкви Сен-Жермен-л'Оксерруа зазвонили в набат, и вслед за тем со всех сторон раздались оглушительные крики: "Смерть гугенотам!" На улице, где он жил, Филипп увидел множество солдат, с криком разбивавших двери в домах; кругом валялись трупы убитых гугенотов. Филипп прошел спокойно мимо них, и его не тронули. Пройдя мимо своей двери, он направился к дому графа де Валькура. Там он увидел де Паскаля, храбро защищавшегося против толпы врагов. С мечом в руках бросился он к нему на помощь, но раздался выстрел, и де Паскаль упал, пораженный насмерть. Филипп поспешно удалился.
-- Домой, Пьер,-- сказал он своему слуге, все время следовавшему за ним,-- здесь нам делать нечего.
Около их дома не было никого. Они незаметно вошли, поднялись наверх и затем по крышам добрались до дома де Валькура.
Войдя через окно в дом, они сбежали вниз по лестнице. В доме уже была тревога. Из одной двери падал свет. Филипп вбежал туда. Клара де Валькур стояла там, опираясь рукой о стол, бледная, но спокойная.
-- Где ваш отец? -- спросил Филипп.
-- Он внизу со слугами защищает лестницу.
-- Я пойду к нему,-- сказал Филипп.-- Пьер позаботится о вас, он знает, что делать. Мы с вашим отцом последуем за вами. Скорее, ради спасения вашего отца и вас самой!
-- Я не могу оставить его.
-- Вы ему не поможете, а промедление может стоить всем нам жизни. Послушайтесь моего совета, иначе я должен буду унести вас.
-- Хорошо, я пойду,-- согласилась она.-- Вы однажды уже спасли меня, и я доверяюсь вам.
-- Доверьтесь Пьеру, как вы доверились бы мне,-- сказал Филипп.
Снизу раздавались крики и ругательства вместе со стуком мечей, и Филипп побежал вниз. На нижней площадке граф и четверо слуг защищались от нападения толпы вооруженных солдат и черни.
-- А, это вы, сэр Флетчер? -- сказал граф, когда Филипп подбежал к нему и одним ударом поразил солдата, ожесточенно нападавшего на графа.
-- Я, граф. Наш дом не потревожили, и я отослал туда по крышам вашу дочь с моим слугой. Мы последуем за ними, как только прогоним этих негодяев.
-- Скоро должны прибыть королевские войска,-- сказал граф.
-- Вы ошибаетесь, граф, ведь это и есть королевские солдаты, которые теперь нападают на нас,-- сказал Филипп.-- Весь Париж вдруг вооружился против нас, и адмирал убит.
Граф дико вскрикнул и яростно бросился на нападавших. Его товарищи последовали его примеру, и минут через пять толпу оттеснили на несколько ступенек вниз.
Тогда из толпы раздались крики: "Стреляйте в них!" -- и через несколько мгновений грянули три-четыре выстрела, поразившие графа и его двух слуг. Толпа торжествующе заревела и стала подниматься наверх. Некоторое время Филипп отчаянно бился, но раздался снова выстрел, и он почувствовал острую боль в щеке. Убедившись, что ему не справиться с разъяренной толпой, он повернулся и в несколько прыжков очутился наверху, там он остановился на мгновение, выстрелил в предводителей нападавших, а затем запер дверь в комнату графа, оставив коридор в темноте, и побежал на чердак, всюду запирая за собой двери. Оттуда он быстро добрался по крышам до своего дома, где у себя в комнате застал Клару и Пьера. Увидев, что Филипп возвращается один, девушка вскрикнула от недоброго предчувствия.
-- Мой отец? -- простонала она.
-- Он перешел в лучший мир, подобно многим другим, которых постигла такая же участь. Он умер без страданий, от выстрела в упор.
Клара опустилась на стул и закрыла лицо руками.
-- Да будет воля Твоя! -- сказала она после минутного молчания тихим, но твердым голосом.-- Мы все в руках Творца, умрем за Него! Скоро ли явятся наши палачи?
-- Надеюсь, что не скоро! -- ответил Филипп.-- Они пойдут следом за нами по крышам, но вряд ли узнают, в какой дом мы вошли.
-- Я останусь, здесь,-- сказала она.
-- Тогда вы пожертвуете не только своей, но и нашей жизнью, потому что мы не оставим вас. До сих пор нам удавалось избежать смерти, и, если вы последуете моему совету, мы, может быть, все спасемся. Но мы можем и умереть все вместе, если вы этого хотите.
-- Что надо делать? -- спросила Клара решительным голосом.
Пьер подал Филиппу узел с платьем.
-- Вот костюм,-- сказал Филипп.-- Умоляю вас сейчас же надеть его. Мы тоже переоденемся.