Какъ ни велика была творческая сила этого писателя, какъ ни важно было значеніе его произведеній, доказывающееся уже тѣмъ, что отъ нихъ до-сихъ-поръ не пахнетъ архивною пылью; по политическія обстоятельства Англіи во только не дали сразу укрѣпиться и разниться его направленію, но ещё снова отодвинули это послѣднее назадъ почти на два столѣтія. Этими обстоятельствами были гражданскія и религіозныя смуты, начавшіяся въ царствованіе Ричарда II. Къ продолженіе этого длиннаго періода Англія по произвела ни одного истиннаго поэта, и исторіи литературы этого времени -- до Генриха VIII -- представляетъ имена только кропотливыхъ тружениковъ, между которыми встрѣчаются, правда, люди не лишонные таланта, но съ поэзіею, въ дѣйствительномъ значеніи этого слова, ничего общаго не имѣющіе. Невинныя и неостроумныя выхода противъ духовенства и его злоупотребленій, трактаты о соколиной охотѣ и геральдикѣ, религіозныя стихотворенія, аллегоріи, историческія компиляціи и переводы -- вотъ что выходило изъ подъ пера писателей этой печальной поры. Наиболѣе характеристическимъ изъ нихъ является Джонъ Скельтонъ, который первый получилъ названіе poeta laureatus и который, впрочемъ, ужо болѣе принадлежитъ времени Генриха VIII. "Это -- по словамъ Одиссъ-Барро, автора недавно вышедшей и дѣльно, хотя кратко составленной "Исторіи Современной Англійской Литературы" -- "нѣчто въ родѣ Раблэ въ стихахъ: писатель циническій, грубый, смѣлый, энергическій, остроумный". Тэнъ характеризуетъ его какъ "Трибулэ (извѣстный шутъ) харчевенъ, слагателя зубоскальныхъ и макароническихъ стиховъ, язвительнаго памфлетиста, который, перемѣшивая между собою фразы французскія, англійскія и латинскія, простонародную рѣчь, модный стиль, изобрѣтённые имъ самимъ слова, фабрикуетъ нѣчто въ родѣ литературной грязи." Но -- по словамъ самаго Скельтона -- "эта поэзія, обтрёпанная, покрытая лохмотьями, грязная, изгрызенная червями, не есть что-нибудь не живое: посмотрите внутрь ея -- и вы найдёте мозгъ костей."
Въ лучшемъ своёмъ произведеніи, сатирѣ "Colin Clout", Скельтонъ выступилъ защитникомъ народа (снопа впавшаго въ угнетённое положеніе), отъ злоупотребленій власти; главнымъ предметомъ его нападокъ, доходящихъ часто до сальности, служитъ кардиналъ Вольсей, извѣстный, между-прочимъ, своею любостяжательностью на счотъ народа. Смѣлыми, дерзкими обличеніями этой любостяжатсльности, Скельтонъ возбудилъ такую ненависть къ себѣ Вольсел, что, для спасенія отъ мести этого всесильнаго человѣка, долженъ былъ укрыться въ Вестминстерскомъ аббатствѣ, гдѣ и оставался до своей смерти (въ 1529 году).
Но такое печальное зрѣлище представляла послѣ смерти Чосера литература собственно Англіи; совсѣмъ другое дѣлалось въ Шотландіи. Балладная поэзія развилась особенно сильно и особенно художественно въ этой странѣ; но, независимо отъ народной поэзіи, и письменная литература, особенно со времени основанія Гласговскаго университета (въ 1450 году), стала на высокую (конечно, относительно) степень процвѣтанія. Этому развитію содѣйствовали тѣже самыя обстоятельства, которыя благопріятствовали и англійской литературѣ въ царствованіе Эдуарда III, именно утвержденіе въ народѣ чувства свободы и національности -- чувства, купленнаго долговременною, кровавою борьбою. Ещё до-сихъ-поръ шотландецъ съ благоговѣніемъ и восторгомъ вспоминаетъ объ этой золотой порѣ самостоятельности своей страны и о національныхъ герояхъ, создавшихъ её, Балласѣ и Брюсѣ, подвиги которыхъ составляютъ главное содержаніе произведеній первыхъ шотландскихъ поэтовъ. Къ концѣ XV и началѣ XVI столѣтій мы уже встрѣчаемъ въ Шотландіи личность, которую Вальтеръ-Скоттъ называетъ поэтомъ, какому равнаго никогда не было въ Шотландіи. Это -- Вильямъ Дунбаръ. Сочиненія его въ продолженіи нѣсколькихъ столѣтій лежали, рукописныя, въ архивной пыли, и только въ 1834 году, когда было издано полное и снабжонное хорошими коментаріями собраніе ихъ, поэтическое значеніе этихъ произведеній было оцѣнено по достоинству. "Дѣйствительно -- говоритъ Гетшенбергеръ -- въ знаніи міра и людей, въ разнообразіи поэтическаго творчества и живописности внѣшней формы, Дунбаръ можетъ смѣю соперничать съ Чосеромъ; въ нѣкоторыхъ отдѣльныхъ родахъ поэзіи, особенно въ комическомъ, онъ даже превосходитъ его." Значительнѣйшимъ сочиненіемъ его въ аллегорическомъ родѣ считается "Чертополохъ и Роза", въ которой весьма поэтически изображены картины природы; за ними слѣдуютъ по достоинству политическія сатиры и юмористическія, точнѣе говоря -- шутовскія, стихотворенія. Другимъ талантливымъ поэтомъ того же періода былъ Давидъ Линдзей, авторъ многихъ сатиръ и юмористическихъ стихотвореній, которыми онъ, между-прочимъ, значительно способствовалъ возникновенію реформація въ Шотландіи. О другихъ* многочисленныхъ писателяхъ этой страны и этого времени мы умалчиваемъ, имѣя въ виду общій характеръ нашего очерка, и возвращаемся къ Англіи, гдѣ насъ ждётъ царствованіе Генриха VIII и вообще время, предшествующее блистательному вѣку англійской исторіи и англійской литературы -- вѣку Елизаветы.
При блестящемъ, хотя развратномъ, какъ самъ король, дворѣ Генриха VII средневѣковая грубость начала положительно уступать мѣсто духу и обычаямъ новаго времени. Король былъ покровителемъ тѣхъ писателей и учоныхъ, которые не противорѣчвли его прихотямъ и потворствовали его тщеславію. Хотя ему, но духу того времени, было дано богословское воспитаніе, но счастливѣйшимъ человѣкомъ считалъ онъ себя только въ тѣ часы, когда, освободясь отъ всякихъ государственныхъ занятій, могъ переѣзжать изъ одного своего дворца въ другой, охотясь, танцуя, волочась за женщинами, самъ сочиняя стихи и окружая себя стихотворцами. Поэзія приняла то направленіе, которое господствовало тогда во всей Европѣ: на первомъ планѣ стояли сонеты и буколическія стихотворенія, родиною которыхъ была Италія, а знаменитѣйшимъ творцомъ, служившимъ предметомъ общаго подражанія -- Петрарка. Любовь Генриха VIII къ поэзіи не помѣшала ему однако казнить на эшафотѣ замѣчательнѣйшаго и даровитѣйшаго поэта этого времени, Томаса Говарда графа Сёрри, котораго король заподозрѣлъ въ желаніи и возможности похитить у него корону. Лучшими стихотвореніями этого поэта англійская литература одолжена его долговременному пребыванію въ Италіи, гдѣ онъ самымъ тщательнымъ образомъ изучалъ тогдашнихъ поэтовъ. Стихотворенія эти, согласно духу времени, были большею частью эротическаго содержанія; главнымъ предметомъ ихъ была возлюбленноя поэта -- Геральдина, красоту которой онъ воспѣвалъ, какъ Петрарка -- Лауру и защищалъ копьёмъ и мечёмъ, какъ истинный странствующій рыцарь. "Произведенія Сёрри, говорить Гетшенбергеръ, были очень любимы современниками, и ихъ авторъ справедливо считался первымъ классическимъ поэтомъ Англіи. Они волны мелодичности, стиль ихъ правиленъ и внѣшняя форма отличается полнѣйшею чистотою. Онъ первый ввёлъ въ англійскую поэзію сонетъ и бѣлый стихъ. Метафизическій оттѣнокъ, присущій стихотвореніямъ Петрарки и Данта, не былъ усвоенъ Сёрри: онъ натураленъ, лишонъ аффектаціи; его стихотворенія выходили прямо изъ сердца и вызывались дѣйствительно пережитымъ. Его любовныя пѣсни принадлежатъ ещё въ настоящее время къ лучшимъ произведеніямъ этого рода: они такъ гармоничны, написаны съ такою ясностью и лёгкостью, такъ отполированы и полны такого мастерства въ обращеніи съ языкомъ, что, читая ихъ, не вѣрится въ ихъ давность. Поэтъ чуждъ всякихъ ученыхъ намёковъ, всякихъ изысканныхъ сравненій и аллогорій; онъ постоянно остаётся истинно-нѣжнымъ и простымъ. Одна изъ симпатичнѣйшихъ вещей, принадлежащихъ его перу -- элегія, которую онъ написалъ, сидя въ тюрьмѣ, и въ которой онъ старается разогнать мысли объ удручающихъ его бѣдствіяхъ воспоминаніемъ о тѣхъ мукахъ, которыя онъ пережилъ уже до того. Но стихотворная дѣятельность Сёрри не ограничивается областью любви и субъективныхъ страданій; онъ съ успѣхомъ обрабатываетъ и описательный родъ поэзіи; красоты природы онъ изображаетъ также хорошо, какъ и прелести женщины. Наконецъ, Сёрри заслуживаетъ похвалы и какъ переводчикъ Виргилія и псалмовъ Саломона." Изъ другихъ поэтовъ, конца этого періода и начала слѣдующаго, заслуживаетъ вниманія Саквиль, къ которому мы ещё возвратимся, когда будемъ говорить о развитіи драматической поэзіи.
Реформація англійской церкви измѣнила на время направленіе и характеръ какъ учоной литературы, такъ и поэзіи. Всѣ литературныя силы устремились на уясненіе народу значенія и подробностей библіи, сдѣлавшейся теперь общимъ достояніемъ. Въ той области, которая составляетъ предметъ настоящаго очерка, полное и исключительное господство досталось религіознымъ стихотвореніямъ; этотъ же элементъ побѣдоносно вошолъ и въ драматическую поэзію, едва начинавшую выходить изъ младенчества, въ народную балладу и въ сатиру. Мы не называемъ здѣсь даже но имени мозговъ этого времени, такъ-какъ они съ поэзіею, въ истинномъ смыслѣ этого слова, не имѣютъ ничего общаго; но чѣмъ плачевнѣе былъ, какъ для англійской жизни вообще, такъ и для англійской литературы въ особенности, этотъ періодъ, тѣмъ ярче заблестѣло наступившее вслѣдъ за тѣмъ время -- время королевы Елизаветы и ея непосредственныхъ преемниковъ. "Вѣкъ Елизаветы -- такъ характеризуетъ его въ общихъ чертахъ Гетшенбергеръ -- есть одна изъ блистательнѣйшихъ литературныхъ эпохъ, какія когда-либо встрѣчаются въ исторіи вообще. Англія не можетъ указать у себя на другую подобную ей, въ которой человѣческій духъ создалъ бы такія грандіозныя и геніальныя вещи, овладѣлъ бы съ такой творческой силой всѣмъ матеріаломъ, находившимся у него подъ рукою, соединилъ бы съ смѣлостью замысла такую энергію внѣшней формы и въ которой духъ національный сталъ бы на такую высокую степень процвѣтанія. Каждый писатель являлся теперь оригинальнымъ; древними писателями продолжали пользоваться, но уже по признавали ихъ непогрѣшимыми образцами. Младенчество англійской литературы исчезло: наступилъ юношескій возрастъ. Громко зазвучали на всѣхъ вѣтвяхъ пѣсни лирики, въ которой не преобладала исключительно ни одна манера, ни одинъ родъ -- въ которой замѣчалось ещё, правда, отсутствіе правильности, но не было недостатка въ поэтическомъ духѣ, внутреннемъ чувствѣ и внѣшнемъ благозвучіи. Лучшія пѣсня Англіи возникли въ этомъ періодѣ. Драматическая муза въ романтической одеждѣ явиласъ съ безчисленнымъ множествомъ чарующихъ созданій, какихъ не видѣло съ-тѣхъ-поръ никакое время и впереди которыхъ стояли волшебные образы Шекспира -- типъ универсальности его времени. Эпосъ далъ намъ въ началѣ этого періода Спенсера, въ романтико-аллегорической одеждѣ, въ концѣ его -- Мильтона, въ одеждѣ античной. Сатира этого времени тоже можетъ смѣло соперничать съ сатирою царствованія королевы Анни. Однимъ словомъ, соединеніе положительнаго, обширнаго знанія съ силою разума и полётомъ фантазіи произвело невѣроятныя вещи." "Для литературы -- говоритъ тотъ же писатель далѣе -- было большимъ счастіемъ, что въ царствованіе Елизаветы новое время уже наступило, по средніе вѣка съ ихъ романтизмомъ ещё не совсѣмъ исчезли. Вслѣдствіе итого, фантазія удержала преобладаніе надъ холоднымъ разсудкомъ, что поэтическимъ произведеніямъ благопріятствуетъ болѣе, чѣмъ явленіе противуположное. Ещё не перестало играть видной роли суевѣріе, хотя ужи цивилизованное; ещё не уничтожилось убѣжденіе, что духи выходятъ изъ своихъ гробовъ въ полночь, эльфы ведутъ свои хороводы, царица фей внимаетъ человѣческимъ заклинаніямъ -- ещё пользовались уваженіемъ алхимія и астрологія, ещё не ушла наука такъ далеко, чтобы господствовать надъ поэтическимъ творчествомъ: нѣтъ, изящный вкусъ и учоное знаніе руководили, правда, фантазіею, сдерживали её, но, въ тоже время, снисходительно относились къ си увлеченіямъ, ради обусловливавшихся этими послѣдними поэтическихъ красотъ. И такимъ-то образомъ мы одолжены этому счастливому соединенію на границѣ двухъ эпохъ тѣми великолѣпными произведеніями, въ которыхъ гармонически сошлись полное господство разума и поэтическія прелести романтизма. Умираніе "одарённой луннымъ свѣтомъ волшебной силы" романтическихъ среднихъ вѣковъ и приближеніе новаго времени въ глубокихъ изслѣдованіяхъ Бэкона Веруламскаго породили золотую утреннюю зарю вѣка Елизаветы и Шекспира."
Мы произнесли имя, которое одно способно составить блистательную эпоху въ литературѣ. Присутствіе этого колосса было причиною и того обстоятельства, что между всѣми родами поэзіи, процвѣтавшими въ вѣкъ Елизаветы, первенство досталось поэзіи драматической. Но здѣсь мы должны вернуться назадъ, что бы представить въ самыхъ краткихъ и существенныхъ чертахъ ходъ драматической литературы въ Англіи до Шекспира. Здѣсь, какъ и вездѣ, она началась съ мистерій; но въ Англіи онѣ появились раньше, чѣмъ во всѣхъ другихъ странахъ -- именно во время Вильгельма Завоевателя. До Эдуарда III онѣ писались по французски; и только когда этотъ государь далъ право гражданства языку англійскому и папа разрѣшилъ представленіе ихъ на этомъ языкѣ, начались переводы ихъ. Всѣ богатонаселённые города и округа имѣли свои мистеріи, и, не смотря на всѣ преслѣдованія реформаціи, народъ отвыкъ отъ нихъ только мало по малу; что же касается характера и содержанія ихъ, то онѣ ничѣмъ не отличаются отъ мистерій другихъ католическихъ странъ: гаже грубость, тоже отсутствіе всякаго вкуса. Вслѣдъ за ними и развившись изъ нихъ, появились такъ называемыя "моральныя пьэсы", въ которыхъ преобладалъ аллегорически-отвлечённый или символическій характеръ, и цѣль которыхъ состояла въ исправленіи общественной нравственности. Бременемъ ихъ полнаго процвѣтанія было царствованіе Генриха VII и даже въ послѣдніе годы царствованія Елизаветы, когда драматическая поэзія находилась уже на такой высокой степени совершенства, онѣ всё ещё держались на сценѣ, главнымъ образомъ вслѣдствіе того, что въ нихъ видѣли одно изъ средствъ къ проведенію въ народъ реформаціонныхъ идей. Переходомъ отъ этихъ Произведеній къ покой комедіи послужили фарсы, такъ называемыя интерлюдіи, творцомъ которыхъ признаётся Ѳома Гейвудъ, юмористическій писатель времени Генриха VIII, и содержаніе которыхъ, въ угоду королю, составляли, главнымъ образомъ, нападки на католическое духовенство. Что же касается самихъ комедій, образовавшихся изъ этихъ фарсовъ, то древнѣйшими считаются въ настоящее время двѣ: "Ральфъ Ройстеръ-Дойстеръ" и "Миногенъ", относящіяся къ 1560 году и весьма мало замѣчательныя вслѣдствіе крайней наивности своей постройки и полнаго отсутствія художественной обработки. Трагедія образовалась въ Англіи нѣсколько позже чѣмъ комедія, и долгое время была скорѣе драматическою хроникою, чѣмъ трагедіею въ собственномъ смыслѣ. Первымъ правильнымъ произведеніемъ въ этомъ родѣ признаётся "Горбодукъ или Феррексъ и Поррексъ", написанная вышеупомянутымъ Саквилемъ и Нортономъ и представленная въ 1561 году. Содержаніе ея составляетъ одинъ изъ эпизодовъ древнѣйшей англійской исторіи; каждому акту предшествуетъ пантомима. наглядно изображающая его содержаніе; пьэса изобилуетъ патетическими, высокопарными рѣчами и нравственными нарѣченіями. Главнѣйшая заслуга авторовъ состояла въ томъ, что они ввели въ драматическую литературу бѣлый стихъ, то-есть ту форму, въ которую впослѣдствіи облекали свои произведенія Марло и Шекспиръ. За этою трагедіею почти непосредственно послѣдовали затерявшіеся въ настоящее время пьэсы: "Юлій Цезарь", "Ромео и Юлія". "Цезарь и Помпей". "Фобій", "Купидонъ и Психея", "Іуда и Птоломей" и другія.
На ряду съ этими оригинальными произведеніями шли переводы и передѣлки изъ древнихъ писателей, преимущественно изъ Сенеки; писались драмы лирическія, выступала на сцену такъ называемая мѣщанская трагедія: дѣлались, однимъ словомъ, опыты во всѣхъ родахъ драмматической литературы до-тѣхъ-поръ, пока не явился писатель, надолго уничтожившій эти колебанія и утвердившій на англійской сценѣ неограниченное господство романтической трагедіи. Это былъ Марло, справедливо признающійся непосредственнымъ предшественникомъ Шекспира. Огромный успѣхъ произведеній этого драматурга вызвалъ многихъ подражателей, изъ которыхъ, однако, весьма немногіе могли хотя отчасти сравниться съ нимъ дарованіемъ. Наконецъ, яркое солнце блеснуло надъ англійской и всемірной сценой: явился Шекспиръ. Само-собою разумѣется, что всѣ современники-писатели этого исполина поэзіи померкли передъ нимъ, какъ звѣзды передъ солнцемъ, причемъ, благодаря такому сосѣдству были отодвинуты въ тѣнь люди, дарованія которыхъ, при другой обстановкѣ, выдвинули бы ихъ на первый планъ. Число этихъ писателей было очень велико. Но главѣ этой блестящей плеяды, собиравшейся каждый день въ харчевнѣ Сокола, стоитъ странная и характеристическая фигура Бенъ-Джонсона, первая комедія котораго: "Каждый человѣкъ въ своёмъ расположеніи духа", написанная имъ въ то время, когда ему было всего 23 года, имѣла въ числѣ исполнителей самого Шекспира. Не смотря на свою бурную жизнь, на множество враговъ, вызванныхъ его поведеніемъ, онъ скоро занялъ передовое мѣсто въ литературномъ мірѣ, сдѣлался главою школы, создалъ комедію нравовъ. Явившись большимъ мастеромъ въ этомъ родѣ драматической литературы. Какъ-Джонсонъ имѣлъ гораздо менѣе успѣха въ въ трагедіи, и его пьэсы "Сеянъ" и "Катилиа" суть только весьма слабы" подражанія Юлію Цезарю" и "Коріолану", хотя превосходятъ ихъ техническою отдѣлкою внѣшней формы. Эта отдѣлка доходила, впрочемъ, до утрировки, до педантизма и замѣняла у автора отсутствіе истиннаго поэтическаго вдохновенія. По словамъ Драйдена, если Шекспиръ есть Гомеръ театра, то Вицъ-Джонсонъ долженъ быть названъ его Виргиліемъ. Рядомъ съ нимъ являются своего рода литературные близнецы: Бомонъ и Флетчеръ, написавшіе сообща болѣе пятидесяти пьэсъ. По разнообразію и по даровитости они ближе другихъ приближаются къ Шекспиру, хотя, конечно, далеко уступаютъ ему въ глубинѣ и величіи; тѣмъ не менѣе, оба обладали несомнѣннымъ талантомъ, особенно въ комическомъ родѣ. Замѣтивъ также, что они первые ввели |на англійскую сцену испанскія комедіи, такъ называемыя "плаща и шпаги" и что популярность, которою они пользовались между современниками, была такъ велика, что нѣкоторое время они затьмѣвали даже Шекспира, слава котораго, какъ извѣстно, снова воскресла и окончательно укрѣпилась только въ концѣ столѣтія. Изъ другихъ наиболѣе выдающихся современниковъ Шекспира назовёмъ Марстона, автора трагедіи "Антоній и Медлида" и весёлой комедіи "Недовольный", Деккера, который уже въ то время пытался возстановить падшую женщину въ своей комедіи "Честная Куртизанка", Чанмана, прославившагося между-прочимъ, переводомъ "Иліады" и "Одиссеи", и уже упомянутаго Гейвуда, нѣкоторыя произведенія котораго до-сихъ-поръ любимы англійской публикой и который одинъ написалъ болѣе двухсотъ пьэсъ. "По мѣрѣ того -- говоритъ Одиссъ-Барро -- какъ размножаются драмматическія произведенія и пресыщается вкусъ публики, зритель всё больше и больше жаждетъ сильныхъ ощущеній и самый значительный успѣхъ выпадаетъ на долю пьэсъ съ самыми скабрёзными сюжетами. Джонъ Фордъ выводитъ на сцену преступную связь брата и сестры; Вэбстеръ не затрудняется дѣлать зрителей свидѣтелями сцены разрѣшенія отъ бремени, и его Герцогиня Мальфійская, влюблённая въ своего лакея, съ которымъ она прижила двоихъ дѣтей и, умерщвлённая по приказанію своихъ братьевъ, проходитъ передъ зрителями сквозь рядъ такихъ утончённыхъ истязаній и пытокъ, какіе едва можетъ придумать человѣческое воображеніе. Въ тюрьмѣ братъ заставляетъ её цаловать руку, отрѣзанную у ея мужа и сквозь прозрачное покрывало показываетъ ей трупы ея сыновей. Онъ запираетъ её въ домъ сумасшедшихъ и заставляетъ всѣхъ больныхъ, находящихся въ этомъ заведеніи, нѣтъ и танцовать вокругъ ней. На сцену приносятъ верёвку, которою она будетъ удавлена и гробъ куда положатъ ея трупъ... И всѣ эти чудовищныя вещи развиваются съ необыкновеннымъ искусствомъ, пишутся удивительнымъ слогомъ и обнаруживаютъ полнѣйшее знаніе сценическихъ эффектовъ -- однимъ словомъ отличаются такими достоинствами, которыя почти скрываютъ отъ глазъ читателя ихъ возмутительный характеръ. Гораздо выше всѣхъ упомянутыхъ драматурговъ стоитъ Массингеръ, комедія котораго: "Новое средство платить старые долги" до-сихъ-норъ удержалась въ репертуарѣ и который въ своихъ драмахъ воздерживался отъ мелодраматическихъ эффектовъ школы Вэбстера и Форда. Послѣднимъ въ этой драматической фалангѣ является Ширлей, теперь ужо почти совсѣмъ забытый. Междоусобная война нанесла сильный ударъ англійской сценѣ, которую пуритане и безъ того но переставали неутомимо преслѣдовать. Въ 1642 году Длинный Парламентъ закрылъ театры и только послѣ реставраціи Карла II представленія на нихъ возобновились."
Многія изъ особенностей драматической литературы елизаветинскаго вѣка проникли и въ лирическую поэзію этого времени. Изученіе классической литературы и размноженіе переводовъ съ древнихъ языковъ обогатили языкъ, пробудившаяся свобода народнаго духа сообщила болѣе могучій полётъ фантазіи; но и въ этой области обнаружились ложный вкусъ и ложное остроуміе, гоньба за оригинальностью, недостатокъ простоты. Между лириками этого періода на нервомъ планѣ стоитъ тотъ же Шекспиръ съ своими сонетами, хотя далеко уступавшими въ достоинствѣ его драматическимъ произведеніямъ, по. по справедливому замѣчанію Гегшенбергера, доказывающими, что Шекспиръ, какъ субъективный поэтъ, умѣетъ изображать такія же глубокія чувства, какія мы находимъ у него, какъ у поэта объективнаго. Кромѣ его писали лирическія произведенія Бэнъ-Джонсонъ, образовавшій свою школу, между членами которой наиболѣе даровитымъ былъ Корбетъ, авторъ множества весёлыхъ и остроумныхъ стихотвореній, Бомовъ, Геррикъ, Ширли и другіе.
Эпосъ времени Елизаветы нашолъ своего главнаго представителя въ Спенсерѣ; за нимъ слѣдуютъ но достоинству братья Флетчеры, Броунъ, Драйтонъ и, наконецъ, Шекспиръ съ своими описательными стихотвореніями "Венера и Адонисъ" и "Лукреція". Изъ иностранныхъ эпическихъ произведеній были въ это время переведены на англійскій языкъ: "Освобождённый Іерусалимъ" Тасса, "Неистовый Роландъ" Аріоста и "Лузіада" Камоэнса.
Къ концу царствованія Елизаветы возникла въ Англіи и сатирическая поэзія въ болѣе истинномъ значеніи этого слова, чѣмъ то, въ какомъ она являлась до-сихъ-поръ. Творцомъ ея былъ епископъ Галь, впервые возставшій противъ пороковъ и глупостей общества, хотя, впрочемъ, предметомъ нападокъ его служилъ только низшій классъ, такъ-какъ возстать на высшее сословіе у него не хватило духу. Послѣдователемъ Галя былъ Марстонъ, поэтъ циническій, но хорошо знавшій дѣйствительную жизнь и изображавшій её съ неумолимою рѣзкостью. Наконецъ, третій сатирикъ этого времени -- Доннъ, произведенія котораго англійскіе критики сравниваютъ съ грубыми, неотёсанными, только-что высѣченными изъ скалы, камнями. Публичное уничтоженіе сатиръ Галя и Марстона рукою палача но только не помѣшало размноженію сатиръ и эпиграммъ, считавшихся въ то время произведеніями однородными, но ещё болѣе способствовали ему. Наиболѣе даровитыми авторами этихъ произведеній, къ которымъ присоединились потомъ и сатирическія памфлеты, считаются Бэнъ-Джонсонъ, Уинеръ, Гарригтонъ, Мидлетонъ, Клевеландъ и другіе.
На границѣ между яркимъ вѣкомъ Елизаветы и мрачнымъ временемъ пуританизма величественно возвышается образъ Мильтона; но нашъ бѣглый очеркъ перваго изъ нихъ оказался бы съ существеннымъ пробѣломъ, если бы мы не упомянули о явленіи, которое, явясь въ области прозы, перешло оттуда въ поэзію, во всѣ роды ея и, но смотря на свою вычурность и фальшивость, было усвоено даже многими изъ лучшихъ поэтовъ времени Елизаветы, съ тѣмъ, чтобы ещё довольно долго послѣ того не потерять права гражданства въ англійской литературѣ. Это былъ такъ называемый "эвфуизмъ", состоявшій въ крайне-утрированной манерѣ выраженій, въ жеманномъ кокетничаньи самыми неестественными утончённостями слога, и получившій своё названіе отъ романа "Эвфузсъ", авторомъ котораго былъ Джонъ Лайди, написавшій, кромѣ того, нѣсколько посредственныхъ пьэсъ и лирическихъ стихотвореній. Громадному распространенію эвфуизма много способствовало то пристрастіе къ итальянской пастушеской поэзіи -- отличавшейся, какъ извѣстно, именно такою вычурностью -- которымъ было проникнуто одно время всё тогдашнее общество въ Англіи; мы говоримъ "громадному распространенію", если судить, напримѣръ, по слѣдующимъ словамъ Блоунта, падавшаго въ 1633 году нѣсколько произведеній Лайли и снабдившаго ихъ предисловіемъ, въ которомъ, между-прочимъ, сказано: "Наша нація обязана ему новымъ англійскимъ языкомъ, которому онъ научилъ ее своимъ "Эвфуэсомъ". Всѣ наши дамы сдѣлались его ученицами, и на ту придворную красавицу, которая не умѣла говорить эвфуистически, смотрѣли съ такимъ же пренебреженіомъ; съ какимъ смотрятъ теперь на неумѣющихъ говорить по французски." Шекспиръ, который и самъ, впрочемъ, не былъ чуждъ эвфуизма, охарактеризовалъ его сущность, между-прочимъ, въ комедіи "Безплодныя усилія любви".-- "Но приду я", говоритъ Биронъ:
"Подъ маскою къ возлюбленной моей;
Но положу любовь мою на риѳмы,
Какъ музыкантъ слѣпой. Весь этотъ сбродъ
Тафтянымъ фразъ, рѣчей изъ шолка свитыхъ
Гиперболъ трехъ-этажныхъ, пышныхъ словъ,
Надутаго педантства, эти мухи
Зловредныя" и т. д.
Вальтеръ-Скоттъ тоже заклеймилъ это направленіе въ одномъ изъ своихъ романовъ. "Но -- говоритъ Тэнъ -- не судите о нёмъ но карикатурному изображенію Вальтеръ-Скотта; его сэръ Перси Шефтонъ ничто иное, какъ педантъ, холодный и безцвѣтный копировщикъ; между-тѣмъ какъ этому новому языку придаютъ характеръ неподдѣльности именно его теплота, оригинальность; мы должны воображать его себѣ не мёртвымъ, неподвижнымъ, какимъ находимъ его въ старыхъ книгахъ, а порхающимъ на устахъ барынь и молодыхъ вельможъ въ вышитыхъ жемчугомъ кафтанахъ, оживлённымъ ихъ звучными голосами, раскатистымъ смѣхомъ, блескомъ глазъ, движеніемъ рукъ, игравшихъ эфесомъ шпаги или мявшихъ атласъ плаща. Эти люди въ ударѣ; голова ихъ полна и дѣятельно работаетъ; они веселятся, какъ веселъ въ наше время нервный и горячій художникъ въ своей свободной мастерской. Они говорятъ не для того, что бы убѣждать или понимать другъ друга, но чтобы дать удовлетвореніе своему напряжонному воображенію, что бы излить избытокъ своихъ ощущеній. Припомните молодыхъ людей Шекспира, особенно Меркуціо. Они играютъ словами, переламываютъ, сгибаютъ, измѣняютъ форму ихъ, они любуются внезапными перспективами, рѣзкими контрастами, которые выскакиваютъ у нихъ одинъ за другимъ и до безконечности. Они кидаютъ цвѣтокъ на цвѣтокъ, блёстки на блёстки; всё, что блеститъ, правится имъ; они позолачиваютъ, украшаютъ перьями и шитьёмъ свой языкъ, какъ своё платье. До ясности, порядка, здраваго смысла имъ нѣтъ никакого дѣла; всё у нихъ праздникъ и безуміе; всякая нелѣпость имъ по душѣ. Мы не можемъ вообразить себѣ, какъ слѣдуетъ, этотъ новый языкъ, эту смѣлость фантазіи, это непрерывное плодородіе трепещущей чувствительности; въ это время нѣтъ прозы въ истинномъ значеніи этого слова: поэзія наводняетъ всё... Даже въ томъ случаѣ, когда самъ человѣкъ -- заурядная посредственность, его произведеніе есть нѣчто живое; какой-то пульсъ бьётся во всѣхъ, малѣйшихъ сочиненіяхъ этого вѣка, сила и творческая энергія присущи ему; онѣ пробиваются сквозь напыщенность и аффектацію; самъ этотъ Лайли, который, повидимому, умышленно пишетъ попреки всякому здравому смыслу, является иногда истиннымъ поэтомъ, пѣвцомъ, человѣкомъ, способнымъ искренно увлекаться и восторгаться, сосѣдомъ Спенсора и Шекспира."
Этою остроумною, хотя нѣсколько парадоксальною характеристикою, мы заканчиваемъ очеркъ развитія англійской поэзіи вѣка Елизаветы и идёмъ далѣе. Здѣсь насъ ожидаетъ прежде всего мрачное и кровавое время междоусобной войны -- время, когда, какъ говорить Одиссъ-Барро. "барды умолкаютъ передъ людьми дѣла, вымыслы поэзій уступаютъ мѣсто дѣйствительности междоусобныхъ смутъ, перо сторонится передъ мечёмъ, топоромъ или гильотиной, геній называется уже не Шекспиромъ, а Кромвелемъ, и убійство Юлія Цезаря или короля Дункана совершается уже по на подмосткахъ искусственнаго театра, а на страшномъ и настоящемъ эшафотѣ Уайтъ-Галля." Насколько эта пора дѣйствительно неблагопріятствовала развитію литературы, видно уже изъ тѣхъ жестокихъ преслѣдованій, которымъ подвергся театръ, то-есть та область, гдѣ творческій духъ націи проявлялся ст. наибольшею силою. Указомъ 22 сентября 1642 года всѣ театры въ королевствѣ были закрыты, съ цѣлью отнять у драматическихъ писателей и актёровъ возможность и случай дѣйствовать на общественное мнѣніе въ ущербъ пуританскому парламенту; но такъ-какъ исполненіе этого указа оказалось по вполнѣ удовлетворительнымъ, то въ 1647 году была принята новая репрессивная мѣра: сопротивлявшихся запрещенію парламента стали наказывай, сперва денежными штрафами, потомъ плетьми; всѣ актёры были объявлены бродягами; театральныя зданія или разрушены, или передѣланы такъ, что давать на нихъ представленія оказывалось невозможнымъ. Наконецъ, въ 1648 году былъ назначенъ особый чиновникъ, на котораго было возложено, между-прочимъ, заключать въ тюрьму всѣхъ "сочинителей балладъ" и строго наблюдать, чтобы ни гдѣ не было даваемо тайныхъ театральныхъ представленій.
Съ наступленіемъ реставраціи, поэзія поднялась, но только въ смыслѣ количественности. Да иначе и быть не могло. Восшествіе на престолъ Карла II, продавшаго себя Франціи, привело съ собою время рабства безъ вѣрности, чувственности безъ любви, крошечныхъ добродѣтелей и исполинскихъ пороковъ. Повинуясь этому направленію, и поэзія, сдѣлавшись орудіемъ низкихъ страстей, нашла выгоднымъ для себя осмѣивать всё хорошее, честное и истинно добродѣтельное. Борьба съ пуританизмомъ выродилась въ борьбу противъ доброй нравственности; сигналъ былъ поданъ дворомъ, дворянство дружно подхватило его, а оттуда заразѣ нетрудно уже было проникнуть и въ народъ. Истинному дарованію трудно было явиться, или, вѣрнѣе говоря, пробить себѣ дорогу въ то время, когда извращённость, получила всѣ права гражданства; распутному королю нужны были такіе поэты, какъ графъ Рочестеръ, человѣкъ несомнѣнно-даровитый, по который, напримѣръ открыто хвастался тѣмъ, что не протрезвлялся ни на одну минуту въ продолженіе пяти лѣтъ, и наконецъ умеръ отъ истощенія на тридцать третьемъ году, или, какъ Укллеръ, циническій скептикъ, типъ политическаго флюгерства, умѣвшій съ одинаковою лёгкостью и одинаковымъ краснорѣчіемъ прославлять Кромвеля и сына Карла I, или Уичерли, талантливый драматургъ, перенёсшій на сцену тѣ грязные нравы, среди которыхъ онъ самъ проводилъ всю свою жизнь. Одиноко и величаво стоитъ въ этой средѣ, какъ протестъ противъ оскорблённой и попранной нравственности, Мильтонъ съ его "Потеряннымъ Раемъ"" одиноко уже потому, что и по рожденію, и по направленію; онъ принадлежалъ въ предшествовавшему періоду. Исключительны и такія явленія, какъ Буттлеръ. авторъ "Гудибраса", одной изъ остроумнѣйшихъ англійскихъ сатиръ, направленной, противъ пуритантства и представляющей собою нѣчто въ родѣ англійскаго "Донъ-Кихота", или какъ Драйденъ. Но именно этотъ послѣдній служитъ яркимъ доказательствомъ -- до какой степени направленіе тогдашняго времени не благопріятствовало развитію поэзіи. Если Драйденъ, не смотря на своё весьма крупное дарованіе, не можетъ, какъ находилъ и Мильтонъ, назваться поэтомъ въ истинномъ значеніи этого слова, то въ томъ виновато его время, безнравственность котораго испортила сердце этого писателя, а фальшивый вкусъ унизилъ его геній. При иныхъ, лучшихъ, обстоятельствахъ, музѣ Драйдена не приходилось бы такъ часто сходить съ своего пьедестала и смѣшиваться съ грязною толпою. "Чтобы произнести надъ Драйденомъ менѣе строгій приговоръ -- говоритъ Гетшенбергеръ -- достаточно бросить взглядъ на безотрадную пустыню, открывшуюся въ поэзіи послѣ его смерти. Соути справедливо называетъ это время плачевнѣйшимъ періодомъ англійской поэзіи. Бы не встрѣчаете тутъ ничего, кромѣ самой мизерной посредственности, собранія извѣстныхъ стереотипныхъ фразъ и образовъ. Такіе-то плоды принёсъ искуственный французскій вкусъ съ его манерностью выраженья, губительно дѣйствовавшею на чувство и фантазію, съ его пустою реторикою, съ тѣми, однимъ словомъ, явленіями, которыя Карлъ II ввёлъ вмѣсто романтическаго духа. Если Драйденъ, ради моды, и позволялъ себѣ иногда галлицизмы, то въ сущности онъ все-таки писалъ истинно но англійски, и естественность не находилась ещё у него къ полномъ изгнаніи. Она совершенно уничтожилась только тогда, когда, послѣ его смерти, та вычурная поэзія, которой, конечно, онъ санъ проложилъ дорогу, завладѣла англійскимъ Парнасомъ, на которомъ неограниченно господствовала до-тѣхъ-поръ, пока проснувшемуся народному духу неудалось низложить, вѣроятно навсегда, этого деспота съ напудренной косою." Къ только что упомянутымъ (исключительнымъ явленіемъ первыхъ годовъ реставраціи мы должны присоединить и двухъ даровитыхъ драматурговъ: Отвея и Ли (хотя и они, какъ Мильтонъ, если и писали во время Карла II то по своему направленію принадлежатъ къ числу эпигоновъ Шекспира), трагическій конецъ которыхъ показываетъ, между-прочимъ, каково было жить въ эту пору истиннымъ талантамъ: Отвей подавился вслѣдствіе жадности, съ которою онъ набросился на кусокъ хлѣба, купленный имъ послѣ четырёхдневнаго голоданья на деньги, выпрошенныя какъ милостыня у одного прохожаго; Ли. отъ такой же бѣдности, предался пьянству и кончилъ жизнь въ домѣ умалишенныхъ. А между-тѣмъ, изъ многочисленныхъ пьэсъ Отвея, о которыхъ Вальтеръ-Скоттъ отзывается съ величавшею похвалою, двѣ: "Спасённая Венеція" и "Сирота", до-сихъ-поръ удержались на сценѣ. Ли оставилъ послѣ себя одиннадцать трагедій, въ которыхъ, не смотря на проблески умственнаго разстройства, самый строгій критикъ не станетъ отрицать присутствія силы, задушевности, поэтичности и, главное, правды. Мы, назвавъ этихъ двухъ драматурговъ явленіями исключительными, должны были бы сказать, особенно исключительными", потому-что нигдѣ безобразіе новаго направленія поэзіи не сказалась такъ явственно, какъ въ области литературы драматической, и, главнымъ образомъ, комедіи, представляющей, но словамъ Маколея, "квинтъ-эссенцію" этого направленія. "Самыя безстыдныя вещи -- замѣчаетъ Маколей -- говорились въ эпилогахъ пьэсъ. Эти эпилоги поручалось произносить почти всегда любимымъ актрисамъ, и ничто не доставляло испорченымъ зрителямъ такого удовольствія, какъ слышать грязныя мерзости изъ устъ прекрасной дѣвушки, о которой предполагалось, что она ещё не потеряла своего цѣломудрія. Англійская сцена очень часто заимствовала въ это время содержаніе и характеръ изъ произведеній первостепенныхъ испанскихъ, французскихъ и старыхъ англійскихъ писателей; но наши драматическіе писатели портили то, къ чему они прикасались. Въ ихъ подражаніяхъ дом а гордыхъ и великодушныхъ кастильскихъ дворянъ Кальдерона становились домами разврата; Віола Шекспира превращалась въ сводню, Мизантропъ Мольера -- въ насилователя, Таково было состояніе драмы."
Царствованіе Вильгельма III и особенно королевы Анны долго слыло подъ названіемъ "Августовскаго золотого вѣка англійской поэзіи". Здравый критическій взглядъ доказалъ ошибочность этого мнѣнія. Отдѣльныя, крупныя дарованія появлялись въ значительномъ количествѣ, но и тутъ среда губила ихъ. Съ воцареніемъ Вильгельма III, во главѣ всего общественнаго движенія, давая рѣшительно всему направленіе и тонъ, стали дворъ и высшая аристократія -- и никогда литераторы не пользовались такимъ почётомъ, какъ въ это время: вельможи считали за честь для себя привлекать въ своё общество всё, что носило въ себѣ признакъ истиннаго дарованія, и выражали это покровительство не только такимъ общеніемъ, но и болѣе фактическимъ образомъ: многіе писатели, какъ, напримѣръ, Филипсъ, Конгревъ, Гэй, Аддисонъ, Стиль и другіе, или получили высшія государственныя должности, или, какъ Попъ, пользовались щедрыми денежными приношеніями, дѣлавшими ихъ совершенно независимыми въ матеріальномъ отношеніи. Такимъ образомъ, по справедливому замѣчанію Гетшенбергера, эта пора англійской исторіи была порою процвѣтанія не поэзіи. а поэтовъ. Но именно это обстоятельство, то-есть благоденствіе и образъ жизни послѣднихъ, мѣшало преуспѣянію первой. Постоянныя интимныя сношенія поэтовъ съ знатью, жизнь при шумномъ и церемонномъ дворѣ отвращали ихъ творческій духъ отъ истинныхъ цѣлей поэзіи и заставляли его слѣдовать по искуственнымъ путямъ. Высокія чувства, полётъ фантазіи и мысли, порождаемые уединеніемъ, уходомъ человѣка въ самого себя -- всё это было чуждо имъ. Подобно менестрелямъ средневѣковыхъ дворовъ, они ставили на первомъ планѣ внѣшность. Воспѣваніе всякаго ничтожнаго, мимолётнаго происшествія въ изящныхъ гостиныхъ считалось у нихъ дѣломъ гораздо болѣе важнымъ, чѣмъ проведеніе новыхъ мыслей, изображеніе сильныхъ страстей или красотъ природы. "Какой оригинальности -- замѣчаетъ Одиссъ-Барро -- какой ширины замысла, какого энтузіазма можемъ мы ожидать отъ этихъ холодныхъ стихотворцевъ, гонявшихся за пенсіями и высокими званіями гораздо охотнѣе. чѣмъ за идеями, и стыдившихся своей близости съ музами. Конгревъ, среди своего богатства и въ объятіяхъ своей любовницы, герцогини Мальборугъ, старался забывать, что онъ литераторъ. и желалъ, чтобъ въ нёмъ видѣли скорѣе аристократа, чѣмъ поэта... У этихъ изобразителей искуственной жизни, у этихъ умныхъ и блестящихъ стихослагателей не требуйте ни возвышенности мысли, ни нѣжности чувствъ. Красоты природы для нихъ мёртвая буква. Аддиссонъ ничего не понимаетъ въ суровомъ величіи горныхъ мѣстностей. "Я только что пріѣхалъ въ Женеву -- пишетъ онъ по возвращеніи изъ Италіи послѣ убійственнаго странствія по Альпамъ, гдѣ мнѣ только и приходилось что дрожать отъ холода среди вѣчныхъ снѣговъ. Голова моя до-сихъ-поръ не перестала вертѣться отъ всѣхъ этихъ горъ и пропастей, и вы представить себѣ не можете, въ какомъ я восторгѣ отъ того, что вижу предъ собой равнину." Эти слова Аддиссона объясняютъ и резюмируютъ собою всю литературу того времени: это тоже умственная равнина, гладкая, плодородная и однообразная, безъ малѣйшихъ неровностей, лишонная всѣхъ слѣдовъ волнообразности. Какъ -- проходя мимо снѣжныхъ вершинъ Монъ-Блана -- Аддиссонъ не ощущаетъ ничего, кромѣ скуки или равнодушія, точно также въ Спенсерѣ онъ видитъ только страшнаго варвара, а перебирая въ одномъ изъ своихъ стихотвореній имена значительнѣйшихъ англійскихъ поэтовъ, даже не упоминаетъ о Шекспирѣ!"
Этотъ Аддиссонъ -- авторъ нѣсколькихъ лирическихъ стихотвореній, скучной трагедіи "Катонъ" и прозаическихъ произведеній, въ которыхъ онъ стоитъ гораздо выше, чѣмъ въ поэзіи -- принадлежитъ къ числу наиболѣе видныхъ членовъ школы, образовавшейся подъ вліяніемъ новаго направленія и имѣвшей своимъ главою Александра Попа, который, при его несомнѣнномъ дарованіи, могъ бы, какъ Драйденъ, въ другой средѣ сдѣлаться не только замѣчательнымъ, но и великимъ поэтомъ. Ближе всѣхъ къ Попу -- какъ по дарованію, такъ и по художественному чутью -- стоитъ Матвѣй Прайоръ, бывшій сначала прислужникомъ въ одной бѣдной харчевнѣ и обязанный своимъ образованіемъ и возвышеніемъ (онъ былъ впослѣдствіи членомъ парламента и посланникомъ) графу Дорсету, однажды заставшему его въ этой харчевнѣ за чтеніемъ Горація и принявшему въ нёмъ дѣятельное участіе. Изъ многаго множества его произведеній, относящихся къ всевозможнымъ родамъ поэзіи и прозы, особенно замѣчательны въ серьёзномъ родѣ -- поэма "Саломонъ", а въ юмористическомъ -- пародія на поэму Драйдена "Лань и Пантера", подъ заглавіемъ "Мышь городская и Мышь полевая". Упомянемъ здѣсь же о двухъ даровитыхъ и точно также испорченныхъ господствовавшимъ въ то время направленіямъ драматургахъ: Соутернѣ, уже тогда, въ одной изъ своихъ трагедій ("Оруноко"), выступившемъ съ краснорѣчивымъ протестомъ противъ торговли неграми, и Роу, авторѣ многихъ трагедій, въ свой время пользовавшихся большимъ успѣхомъ; особенно же не забудемъ о шотландцѣ Алланѣ Рамсеѣ, справедливо считающемся однимъ изъ самыхъ непосредственныхъ, предшественниковъ Борнса, произведенія котораго заставляли предчувствовать, что какъ послѣ смерти Чосера истинная поэзія, упавшая въ Англіи, нашла себѣ пріютъ въ Шотландіи, такъ и теперь изъ этой страны изойдётъ первая энергическая реакція противъ фальшивости господствовавшаго направленія. Но о шотландской поэзіи съ-тѣхъ-поръ, какъ мы её оставили, и о только что упомянутомъ поэтѣ мы ещё скажемъ, когда подойдёмъ къ знаменитѣйшему поэту этой страны -- Борнсу; а теперь снова возвратимся въ Англію.
Въ 1721 году по главѣ правленія сталъ и двадцать лѣтъ продержался на этомъ постѣ канцлеръ Робертъ Вольполь, человѣкъ, не любившій литературу и находившій, что она и наука не приносятъ никакой пользы въ политическомъ отношеніи и что, слѣдовательно, гораздо цѣлесообразнѣе тратить деньги не на поддержаніе ихъ, а на систематическій подкупъ членовъ парламента. И вотъ настала для поэзіи, или, вѣрнѣе, для поэтовъ, пора, когда -- по словамъ Свифта -- "всякій выгнанный изъ цыганскаго шатра мальчишка, могъ надѣяться сдѣлать карьеру въ церкви или государствѣ скорѣе, чѣмъ тотъ, котораго Фебъ, въ порывѣ гнѣва, надѣлилъ поэтическимъ огнёмъ." Наступила пора, когда поэты, какъ, на примѣръ, Саваджъ и Джонсонъ, буквально голодали по цѣлымъ днямъ, а ночью бродили по улицамъ Лондона, не имѣя гдѣ приклонить голову. Такая скитальческая и нищенская жизнь имѣла большою частію своими послѣдствіями пьянство, распутство и тому подобныя явленія. Болѣе благородныя натуры, подобныя Коллинсу, сходили съ ума; слабыя, подобныя Гольдсмиту, бывали недалеко отъ того, чтобы попасть въ смирительный домъ; тѣ же, которымъ обстоятельства позволяли это, бросали, подобно Грею, неблагодарное занятіе литературою. Одною изъ довольно характеристическихъ особенностей этого поворота было появленіе своего рода фальшивыхъ монетчиковъ литературы, именно: шотландца Маллета, очень удачно выдавшаго нѣсколько балладъ собственнаго сочиненія за произведенія народной словесности, Макферсона, такъ долго заставлявшаго публику вѣрить въ подлинность своего "Оссіана" и Чаттертона, также талантливо съумѣвшаго ввести читателя въ заблужденіе поддѣлкою подъ Роулея. Въ тоже время весьма естественно было развиться сатирѣ -- и она дѣйствительно имѣла много представителей, хотя истинными дарованіями отличались немногіе изъ нихъ -- напримѣръ: Юнгъ, авторъ написанной во вкусѣ Попа сатиры "О господствующей страсти", Джонсонъ, написавшій "Лондонъ" и "Суетность человѣческихъ желаній", Ллойдъ, авторъ "Игроковъ", Чёрчиль, сочинитель "Россіады", въ которой изображалось тогдашнее положеніе театра, "Посланія къ Гогарту", "Предсказанія голода" и нѣкоторые другіе.
Но опала, постигшая литературу, удаленіе ея изъ того круга, гдѣ всё ограничивалось внѣшнимъ блескомъ и свѣтскими развлеченіями, имѣла и свою хорошую сторону, съ избыткомъ вознаградившую за плачевныя явленія, на которыя мы только что указали. Поэты этого -- а равно и слѣдующаго -- времени, стали сосредоточиваться въ самихъ себѣ, болѣе внимательно углубляться въ созерцаніе всего окружающаго, руководствоваться нравственными принципами. Внѣшняя форма стала на второй планъ, уступивъ господство внутреннему содержанію -- и новое направленіе нашло себѣ, съ точеніемъ времени, талантливыхъ представителей почти во всѣхъ родахъ поэзіи. Такъ въ области поэзіи дидактической мы встрѣчаемъ имена Томсона съ его "Временами Года", Юнга, автора "Ночныхъ Мыслей", написанныхъ имъ уже въ глубокой старости, Битти (Beattie) задумавшаго изобразить въ своёмъ "Менестрелѣ", оставшемся неоконченнымъ, ходъ развитія генія отъ перваго пробужденія въ нёмъ ума и фантазіи до начала его дѣятельности какъ поэта, Вильяма Коупера, пользующагося до-сихъ-поръ въ Англіи большою популярностью и произведенія котораго -- вслѣдствіе плачевныхъ обстоятельствъ его жизни -- отличаются мрачною меланхоліею, порою смѣняющейся кипучимъ и ѣдкимъ остроуміемъ. Въ области чистой лирики этого времени (подъ словами "это время" мы подразумѣваемъ здѣсь, какъ и ниже, пору отъ начала политической дѣятельности Роберта Вальполя до французской революціи) первое мѣсто занималъ Вильямъ Коллинсъ, жизнь котораго, по своей грустной обстановкѣ, принадлежитъ къ тѣмъ литературнымъ существованіямъ, которыя были такъ нерѣдки въ ту пору, да но совсѣмъ рѣдки -- скажемъ кстати -- и въ нашу. Родившись въ 1720 году и окончилъ курсъ въ Оксфордѣ, онъ напечаталъ тамъ "Восточныя пастушескія стихотворенія", оставшіяся незамѣченными, не смотря на свои крупныя достоинства, послѣ чего пріѣхалъ въ Лондонъ, полный самыхъ радужныхъ надеждъ и смѣлыхъ плановъ. Но здѣсь ожидало его горькое разочарованіе. Напечатанныя имъ въ 1746 году великолѣпныя оды, признающіяся ещё и теперь лучшими на англійскомъ языкѣ, прошли также безслѣдно въ глазахъ публики. Непризнанный поэтъ, сжогши всѣ свои рукописи и печатные экземпляры своихъ произведеній, сошолъ съ ума; въ этомъ положеніи, не выпуская изъ рукъ библію, онъ бродилъ день и ночь, точно привидѣніе, по всѣмъ закоулкамъ Чичестерскаго собора, сопровождая рыданіями и громкими жалобами звуки церковнаго органа, до-тѣхъ-поръ, пока смерть не прекратила его страданій на 36 году жизни. Только черезъ сто лѣтъ послѣ того, эти произведенія (лучшими между ними считаются оды "Къ страстямъ" и "Къ вечеру") были вновь напечатаны и получили должную оцѣнку. За Коллинсомъ -- и по времени, и по достоинству -- слѣдуетъ Грей, авторъ знаменитой элегіи "На Сельскомъ Кладбищѣ", Смоілетъ, особенно прославившійся въ поэзіи одою "На независимость", Гольдсмитъ и другіе. Здѣсь же нельзя не упомянуть о пробудившемся въ это время стремленіи къ изученію народной англійской поэзіи стараго времени, стремленіи, которое много содѣйствовало переходу лирики къ естественности, правдѣ и задушевности и которое особенно развилось съ-тѣхъ-поръ, какъ Ѳома Перси, въ 1765 году, издалъ знаменитое до-сихъ-поръ собраніе, подъ заглавіемъ: "Сокровища англійской поэзіи", куда вошли лучшія изъ народныхъ стихотвореній. Но величайшаго поэта этого времени, или, точнѣе говоря, поэта, заключившаго это время и открывшаго собою новое, стоящаго, какъ Мильтонъ, на границѣ двухъ періодовъ -- этого поэта суждено было произвести Шотландіи. Мы оставили поэзію этой страны въ полной силѣ развитія ея вообще и поэзіи народной въ особенности. Съ-тѣхъ-поръ въ характерѣ и направленіи ея произошло нѣсколько значительныхъ перемѣнъ вслѣдствіе политическихъ обстоятельствъ. Со вступленіемъ на англійскій престолъ Вильгельма Оранскаго Шотландія подверглась жестокимъ притѣсненіямъ, повлёкшимъ за собою внутреннія смуты, бѣдность народа и тому подобныя явленія, сообщившія народной поэзіи жолчный, ядовито-озлобленный характеръ. Соединеніе Англіи и Шотландіи въ одно государство, восшествіе на престолъ гановерца Георга I вызвало новыя народныя пѣсни, полныя ненависти, презрѣнія и рѣзкой сатиры. Несчастное возстаніе графа Мара, въ 1715 году, дало народной поэзіи новый матеріалъ для прославленія жертвы этого народнаго движенія, и въ продолженіи тридцати лѣтъ шотландская муза дѣятельно поддерживала духъ партій насмѣшками надъ вигами и гановерцами, часто въ формѣ аллегорическихъ стихотвореній или любовныхъ пѣсенъ. Это направленіе измѣнилось послѣ побѣдоноснаго вступленія въ Шотландію молодого претендента Карла: раздались хвалебныя, весёлыя, горделивыя пѣсни. Но имъ суждено было скоро замолкнуть, или, по-крайней-мѣрѣ, затеряться въ массѣ новыхъ звуковъ, которыми зазвучали струны народной шотландской лиры въ произведеніяхъ якобитовъ послѣ злополучной битвы при Куллоденѣ. Бѣдствія молодого принца, ещё недавно иступившаго на родную землю съ такими, повидимому, прочны мы надеждами на успѣхъ, его жалкое скитальчество, единственную отраду котораго составляла любовь бѣдныхъ людей, прятавшихъ дорогого изгнанника въ своихъ хижинахъ, неистовства Кумберланда, подъ кровавыми приговорами котораго толпами падали на эшафотѣ патріоты -- всё это составило главное содержаніе народныхъ пѣсенъ, сообщило имъ новый характеръ -- задушевной грусти вмѣсто ѣдкой насмѣшки -- характеръ, державшійся ещё очень долгое время послѣ того и нашедшій художественнѣйшее выраженіе своё въ стихотвореніяхъ Бориса. Что же касается поэзіи письменной, то политическое соединеніе Англіи и Шотландіи подѣйствовало на развитіе ея также благопріятно, какъ подѣйствовало оно на матеріальное преуспѣяніе этой страны; увеличившееся благосостояніе городовъ, болѣе частыя поѣздки зажиточныхъ людей въ Лондовъ, вліяніе англійской литературы мало по молу уничтожили, по-крайней-мѣрѣ въ городской жизни, мрачный духъ пуританизма, лежавшій тяжелимъ гнётомъ на свободномъ поэтическомъ творчествѣ и открыли доступъ свѣтлому, весёлому міросозерцанію. Однимъ изъ даровитѣйшихъ представителей этого направленія былъ вышеупомянутый Алланъ Рамсей, родившійся въ 1686 году и прославившійся сначала цѣлымъ рядомъ лёгкихъ стихотвореній, большею частью мѣстнаго и юмористическаго характера, а потомъ -- главнымъ своимъ произведеніемъ, пастушескою драмой, подъ заглавіемъ: "Милый Пастухъ", и упражнявшійся, кромѣ того, во всевозможныхъ родахъ поэзіи, между которыми, напримѣръ, посланія служили образцомъ для Бориса. Алланъ Рамсей основалъ цѣлую школу шотландскихъ поэтовъ, въ числѣ даровитѣйшихъ членовъ которой назовёмъ любимца Борнса, молодого Фергюсона, похищеннаго смертью на 23-мъ году жизни, и обѣщавшаго сдѣлаться однимъ изъ лучшихъ юмористовъ. Вся эта дѣятельность подготовила почву, на которой явился Борнсъ.